Текст книги "Сказки"
Автор книги: Александр Степанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
ВОЛГОДОНСК
Степанов Александр Владимирович родился в Новосибирской области в 1949 году.
Он автор поэтических сборников «Строго между нами», «Одолень-трава»,
«Запах черной смородины», «Дедушкины стихи», «Стишата», книг «Богатыри»,
«Колдун». В настоящее время живёт в г.Волгодонске Ростовской области.
Член Союза писателей России.
Степанов А.В.
Сказки. – Волгодонск, Ростовской области, 2013. – с.
Книга «Сказки» является сборником, в состав которого вошли авторские произведения. Это старые и новые сказки. В них, как обычно, добро торжествует над злом. В каждой сказке есть намёк, а также добрый урок всем, кто прочтёт эту книгу.
ИВАН – ДУРАК
Жил-был в деревне мужик,
не молод уже, но ещё не старик,
не беден и не богат,
два раза вдов да два раза женат.
Работы он не страшился,
но и полежать на печи не ленился.
Есть любил щи да кашу,
а запивать молоком и простоквашей.
Между делами мужик тот Есей
вырастил трёх сыновей.
Старшего сына звали Василий,
не было ему равных по силе,
мог оглобли ломать на спине.
Такие люди всегда в цене.
У среднего имя Никита,
мужик он был башковитый,
за что ни возьмётся, доведёт до конца,
ни разу не посрамил отца.
Младший сын, как всегда, Ванюша:
дурак – солёные уши,
дни и ночи сидел на печи
да плевал, как верблюд, на кирпичи;
в носу ковырял, сморкался в подстилку,
вшей гонял пятернёй по затылку.
А больше дремал в уголочке,
словно курица на шесточке,
и ведать ничего не ведал,
правда, по три раза на дню обедал,
зимой пил сбитень, летом – квас
за час по нескольку раз.
Как-то однажды собрал Есей
всех своих сыновей.
«Ну, – говорит им, – гуляньям конец,
надо и вам завивать свой венец.
Я, как отец, вам желаю удачи,
а в девках и бабах нет недостачи».
Первым решил жениться Василий
на какой-нибудь бабёнке или,
если повезёт, на девице,
чтоб подольше можно было любиться.
Собрал свои вещи, сел на коня,
и только видела его родня.
Вскорости в соседней деревне
стал на постой к старушенции древней,
а у неё была работящая дочка.
На ней он и женился через полгодочка.
За старшим братом собрался Никитка,
сложил в телегу свои пожитки,
махнул отцу на прощанье рукой
и был таковой.
Доехал он до богатого села,
где одна молодая вдовица жила,
приглянулся ей Никита лицом да умом,
вот и взяла молодца к себе в дом.
Стали вместе хозяйство вести
и детей, словно подсолнухи, растить.
Времени прошло совсем немного,
стал и Иван собираться в дорогу.
Надо решать отцову задачу,
смотришь, и подвернётся удача.
Стал искать, что взять с собой,
не идти же с пустой сумой.
Пошарил по углам – ничего нету,
махнул рукой и ушёл раздетый.
Так и топтал он землицу,
считай, что до самой столицы
и царского дворца.
Стал возле крашенного крыльца
и дивится на дивное диво:
до того здесь всё вымыто и красиво,
что даже на улице половики
из заморской пеньки,
а у дверей стоит стража,
чтобы не допускать никакой покражи,
а также, чтобы народ
не лазил не в свой огород
да не делал царю докуки,
не отвлекал его от царской скуки.
Только на крыльцо поднялся Иван,
как страж застучал в барабан,
другой – задудел в трубу,
остальные открыли стрельбу
и подняли такой переполох,
что царь с перепугу чуть не подох.
Выбежал он на крыльцо,
глянул на Иваново лицо,
и сразу же в обморок бряк.
До того ему страшным показался дурак.
Ох, и наделал царь канители,
мамки и няньки к нему подлетели,
стали махать на него, воду лить,
в чувство болезного приводить.
Слуги с расстройства завыли, как псы,
после укуса осы,
стража суетится возле царя,
громче всех остальных оря.
Иван подошёл к царю тоже,
плюнул три раза в царскую рожу
и пошёл сам себе в палаты
будто ни в чём не виноватый.
Понравилось ему тут,
хорошо, видно, люди живут,
приоткрыл все двери,
всё посмотрел, всё примерил.
Есть чему подивиться.
Вдруг, видит, идёт какая-то девица,
вся наряженная да завитая,
золотом и серебром сверкает,
а чистая просто жуть,
не прищурившись, боязно и взглянуть.
«Эй, ты кто такая? – Иван ей, –
боярыня или царских кровей?»
А она, как увидела Ивана,
замерла наподобие истукана,
лишь глазищи свои вспучила
на него, как на чучело.
А затем, закричав благим матом,
приказала гнать его вон ухватом.
Набежали тут слуги, пришёл царь,
«А ну, – говорит Иван, – попробуй, ударь,
не затем я сюда добирался,
чтобы каждый ко мне вязался,
не такой уж я и слабак,
кулаками махать тоже мастак.
Но пришёл я сюда не биться,
а на дочке твоей, царь, жениться.
Братья мои сыскали уже себе пары,
живут хорошо, почти как бары,
сладко пьют, вкусно едят,
хозяйство ведут да растят ребят.
Мне бы тоже нужна хозяйка,
так что, царь, свою дочь отдавай-ка».
Тут началась потеха.
Царь чуть не лопнул со смеха,
слуги ржали, как кони,
даже святые смеялись на иконе.
Дочка царская аж заикала,
слушая такого нахала,
наконец, слёзы вытря платком,
обозвала Ивана круглым дураком,
мол, что с идиота возьмёшь,
пользы с него ни на грош,
но и вреда ни на полушку,
надобно гнать его просто в горбушку.
Но Иван-дурак снова царю:
«Я тебе, батюшка, всерьез говорю,
что пришёл твою дочку сватать,
так что нечего товар от меня прятать».
Тут уж царю не до смеха.
«Ладно, – говорит, – кончилась потеха,
царских дочерей, дурак,
не отдают за просто так.
Вот послужишь годик-второй,
там и разговор будет другой».
Так и стал работать Иван на царя,
утром поднимался ни свет ни заря,
съедал три тарелки щей
и выгонял на пастбище гусей.
Там заваливался на бок
и досыпал ещё сколько мог.
Вечером пригонял скотину
и снова валился на боковину.
Правда, после обеда ходил в палаты,
чтоб за себя царевну сватать.
И этим так царю надоел,
что тот уже не пил и не ел,
думал всё, как изжить дурака
не за понюх табака.
Не скажу, кто ему помог,
но придумал он всё-таки один подвох.
Вызвал Ивана к себе на ковёр.
«Ну, – говорит, – ты, вижу, хитёр,
значит, сумеешь царю помочь.
Просит давно моя дочь,
в подарок жар-птицу,
надо будет тебе потрудиться,
выловить это чудо к утру
и доставить прямиком ко двору.
Да не шатайся нигде без дела,
а то голову отделю от тела».
Дураку хоть какой приказ,
руку под козырёк и пошёл тотчас,
как иноходец, на сеновал,
где чуть ли не до рассвета проспал,
ворочаясь с бока на бок,
а утром сено поджёг
и побежал в царские покои,
рассказать про горе такое.
«Царь, поймал я жар-птицу,
чтоб ты не вздумал гневиться,
принёс к тебе на сеновал,
а он возьми от этого и запылал.
Тут и дураку ясно, от жара,
жди непременно пожара.
Но ты, царь, не поддавайся кручине,
притащу я другую ныне
прямо к тебе во дворец».
Закричал на Ивана царь-отец,
замахал на него руками:
«Не надо, мы птичку поймаем сами,
а то из-за этой птицы-жар
ты во дворце устроишь пожар.
Лучше уж поди, непутёвое чадо,
принеси яблоко из молодильного сада,
а то видишь, я стар и сед,
надобно поубавить немного лет».
Иван ни слова ему поперёк,
вскинул руку под козырёк
и пошёл исполнять заданье
с полным на то пониманьем.
До ночи он проспал, как сурок,
а там переловил царских кур в мешок
и отнёс их знакомой старушке.
Ей и достались несушки.
Взамен же взял маленьких цыплят.
Утром пошёл к царю на доклад.
Говорит ему: «Вышла оплошка,
я яблоко твоё, положил на окошко,
а оно возьми и покатись,
раскололось на кусочки – вдрызг.
Тут твои куры налетели,
склевали его и помолодели.
На моих глазах превратились в цыплят,
бегают теперь под окном и пищат.
Ты не горюй, я ж нынче из сада
принесу таких яблок сколько надо
для твоего молодильного меню.
На конюшне их до утра схороню».
Царь заохал: «Ванька, не смей,
загубишь, дурак, всех лошадей,
наведёшь на двор новую беду.
Яблоки я и без тебя найду.
Ты же сыщи волшебную дубину,
что врагам сама охаживает спины,
как принесёшь её до дому,
станем разговаривать с тобой по-другому».
Выломал Иван в лесу дубину,
перебил ей всю царскую скотину,
утром пришёл во дворец.
Говорит: «Берегись, царь-отец,
принёс я такую палку,
что и в огне сжечь не жалко,
удержать её – нету силы,
всю скотину твою перебила
и скоро прилетит сюда,
поколотит нас всех тогда.
Если не хочешь, царь, помирать,
прячься в сундук или же под кровать.
А я попробую её изловить,
поломать а, может, и порубить».
Царь с испугу на всё согласился,
сразу же в сундуке схоронился
и просидел в нём весь день,
пока Иван палкой колотил пень.
Так вот в радостях и невзгодах
пролетело почти два года.
Слышит Иван, что царь-отец
дочку хочет отдать под венец.
Ищет он для неё молодца
красивого и мудреца,
чтоб мог управлять не только женой,
но всем народом и всей страной.
Для этого надо пройти испытанье,
задать царевне три заданья,
и если на них не найдётся ответ,
то будет свадебный пир на весь свет.
А если она отгадает загадки,
то ждёт загадчика конец не сладкий:
смерть на дыбе или тюрьма,
в лучшем случае позор и сума.
А надо сказать, что на все загадки
были у царевны в книжке отгадки,
поэтому женихам чуть не год
давала она от ворот поворот.
Наконец, настала очередь Ивана,
царь, хлебнув вина полстакана,
сказал: «Уж теперь дураку
непременно снесу башку».
А в зале, где идёт состязанье,
собралось целое собранье:
царские бояре да дворяне
наслышаны уже об Иване,
хотят посмотреть да посмеяться,
над дураком поиздеваться.
А тот, почесав затылок,
начал говорить без запинок:
«Шёл я как-то и вижу с утра
по добру ходит много добра,
взял я зло, побежал бегом,
и зло это тоже стало добром».
Стала царевна искать отгадку
на эту загадку,
до ночи искала, не нашла,
ночью к Ивану пошла,
стала торговать у него ответ,
а тот упёрся, мол, нет и нет,
не надо ни золото, ни серебро, ни медь,
хочу тебя женою иметь.
Но царевна не отступала,
всё, что хочешь, ему предлагала.
Наконец он махнул рукой:
«Раз не хочешь быть моею женой,
то подними свой наряд,
хочу поглядеть на невестин зад».
Как царевна не билась, не юлила,
но всё-таки себя оголила.
А Иван, обмакнув, в сажу свой перст,
нарисовал ей на коже крест.
Назавтра с утра собранье
услышало ответ на заданье.
Мол, первое добро – это поле,
второе – коровы, пасущиеся на воле,
а третье добро, когда хворостиной,
угоняют с царского поля скотину.
Радуется царь, хвастает дочкой,
а Иван тут как тут с другой заморочкой.
«Иду я как-то и вижу зло,
которое по земле ползло,
я подошёл к нему с новым злом,
и сразу же зло обернулось добром».
И вновь царевна на эту загадку
не отыскала отгадку,
и снова с бесстыжею рожей
пришлось ей задирать одёжу.
Зато утром она перед залом
правильный ответ сказала,
мол, первое зло – это змея,
второе – дубинка моя,
а когда я змею ей отделал,
значит, добро людям сделал.
И снова дочку хвалит папаша,
знай, мол, дурак, наших,
ещё разок промахнёшься
и горя не оберёшься.
А тот, улыбку в губах пряча,
задаёт последнюю задачу,
говорит всему залу:
«Что бы это вот означало?
Есть два сугроба под полотном,
каждый помечен чёрным крестом,
что ни крест, то плата
вместо серебра и злата».
Испугалась царевна, что её секрет
завтра может узнать весь свет,
и сказала, чуть не плача,
что не может решить такую задачу,
и что согласна идти за мужика
даже за Ивана за дурака.
Царя чуть-чуть не хватил Кондратий,
он и не помышлял о таком зяте,
мало того, что из батраков,
так ещё и дурак из дураков.
Что тут началось! Обмороки, паденья,
крики, слёзы, другие представленья,
всё это тянулось целую неделю,
а когда успокоились еле-еле,
глянули, а Ивана-то нет,
простыл его даже и след.
С той поры царская дочка
живёт во дворце одиночкой,
зовут её мужиковой невестой,
но это вряд ли кому интересно.
ЛЕСНАЯ ФЕЕРИЯ
Там, где быль живут и небыль,
где земля целует небо,
где гуляют, словно волки,
тёмной ночью чудеса,
где луна навстречу Богу
по воде тропит дорогу,
там, как выстрел из двустволки,
лес взметнулся в небеса.
Там деревья-исполины
смотрят гордо на долины,
и на зависть всему свету
воду пьют из облаков.
На своих верхушках ели
их качают, как в качелях,
облака за игры эти
шьют им шубы из снегов.
Там, на солнечных полянах,
иван-чай растёт духмяный,
созывая на добычу
до нектара падких пчёл.
И летят стремглав сестрицы,
чтобы мёдом поживиться,
благо, есть для них приличный
под скатёркой красной стол.
В те леса, как завсегдатай,
ходит издавна сохатый,
чтоб понежиться на воле,
посмотреть цветные сны:
вот бежит он тихо-тихо
по траве густой с лосихой,
а у леса на приволье,
как деревья, их сыны.
А весной обычно птицы
прилетают здесь гнездиться,
на ветвях в пушистых кронах
строят чудо-терема,
веселятся без предела
и сражаются умело,
когда жадные вороны
лезут нагло в их дома.
По озёрам в белой дымке
собираются кувшинки,
полногрудые подружки
затевают перепляс.
Друг за другом по порядку
по волне идут вприсядку,
даже древние старушки
показать желают класс.
Приплыла развеять скуку
из глубин холодных щука,
отложив дела и ужин
из-за пляшущих цветов,
посмотрев, сказала: «Рыбы,
мы, наверное, смогли бы
станцевать фокстрот не хуже
под мелодию ветров».
Прошипели тихо утки:
«С этой барышнею шутки
даже истинным злодеям
не советуем шутить. –
Громко крикнули утятам –
Собирайтесь в круг, ребята,
из воды нам поскорее
надо ноги уносить!»
Возле озера на зорьке
мошкара ведёт разборки,
налетая друг на друга,
словно тучи пред грозой.
Комары и комарихи
закрутили в небо вихорь,
и стоит по всей округе
комариных песен зной.
Рядом с заводью русалки
по ночам играют в салки
или, сидя на полянах,
пьют волшебное вино,
терпеливо ждут прохожих,
чтобы тех, кто попригожей,
как в кабак смертельно пьяных,
заманить к себе на дно.
С ними сёстры-лихорадки
учиняют беспорядки,
по всему летая свету,
словно карлик Черномор.
Беззащитному народу
не дают они проходу,
рассыпая, как конфеты,
немочь чёрную и мор.
На траве пасутся зайцы –
надо силой запасаться,
ведь зима, поди, не спросит,
ел ты летом или нет.
Лишь весёлые зайчишки
затевают кошки-мышки,
их не очень-то заботит
диетический обед.
А медведь горбатит спину
на плантациях малины.
Он сегодня, как на даче,
собирает урожай.
«Хорошо бы за погоду
раздобыть немного мёду, –
говорит он, – а иначе,
хоть ложись и помирай».
Журавли гуляют в паре,
словно страусы в Сахаре,
говорят о чём-то тихо,
как положено в семье.
Может, вспомнили о детях,
что живут, как в поле ветер,
иль о том, что журавлихе
надо валенки к зиме.
Волк таёжным переулком
вышел утром на прогулку,
словно кто на именины
на барана пригласил.
Нос задрал он свой, но брюхо
пело песни с голодухи,
он пытался есть малину,
да зверей лишь рассмешил.
В чаще сладко спит лисица –
камуфляжа мастерица.
Чтобы мухи не мешали,
нос укутала хвостом.
Рядом глупые лисятки
меж собой играли в прятки
и случайно заплутали
за раскидистым кустом.
Их вороны доглядели,
на поживу налетели,
не боятся, видно, Бога,
обижая малышей.
К счастью, мать, почуяв горе,
за кустом нашла их вскоре
и, рванувшись на подмогу,
прогнала воров взашей.
В той же чаще и маслята,
в маскхалатах, как солдаты,
чтобы славу приумножить,
дать врагу решили бой:
взяв хвоинки, как винтовки,
встали вкруг наизготовку.
«Хоть умрём, – сказали, – всё же
мы отсюда ни ногой».
Муравьи своей артелью
строят дом под старой елью,
до дождя им непременно
надо крышу навести.
По последнему прогнозу
на неделе будут грозы,
значит, следует военный
распорядок завести.
Но строителям на горе
туча вышла из-за моря,
как на русские пределы
поздней осенью зима.
Не предсказанная туча
дождь просыпала колючий,
и разит он, точно стрелы,
муравьиные дома.
А однажды на пригорке
возвели свои каморки
эльфы – крошечный и нежный
чужеземный нам народ.
Ни забот, ни зла не зная,
по цветам они порхают,
веселятся безмятежно
и влюбляются весь год.
Для гуляний и парадов
эльфы шьют себе наряды,
у царицы были платья
из цветочных лепестков.
В них она, как пух, летала
по балам и карнавалам,
а за ней друзья и братья,
будто стая мотыльков.
В красных шапочках и бантах,
сна не зная, музыканты
на своих хрустальных скрипках
вытворяют чудеса.
От мелодии светлея,
день становится длиннее,
как сирень, цветут улыбки
и чаруют голоса.
Эту музыку и пенье,
замирая от волненья,
чутко слушает природа:
лес, озёра и поля.
Удивительная сила
души чем-то их томила,
становились чище воды
и сильней цвела земля.
Каждый день слетались птицы,
чтоб на эльфов подивиться.
Как-то старая синичка
пропищала: «Красота!»
А хохлатки-свиристели
ей нарочно подсвистели:
«Да они совсем как птички,
только нет у них хвоста».
Приходили волк с медведем
поглядеть своих соседей.
«Этих эльфов, – волк заметил, –
грех, конечно, обижать.
Ну, скажи-ка, братец Миша,
ты хоть раз такое слышал?»
«Нет, – медведь ему ответил, –
где ж такое услыхать».
Справив в доме новоселье,
муравьи своей артелью,
сговорившись как-то с роем
любопытных серых пчёл,
поспешили, чтоб воочью
посмотреть на эльфов ночью,
кто летел сюда, кто строем
по земле неспешно шёл.
На полночном карнавале
эльфы с ними танцевали,
пили вместе на банкете
незабудковый ликёр.
Чтоб и впредь не расставаться
сговорились побрататься,
и разнёс по лесу ветер
весть про этот уговор.
Люди эльфам не мешали.
В тех лесах они бывали
чаще просто мимоходом
или вовсе никогда,
потому, как на край света
нужно ехать на каретах,
а простому пешеходу
нелегко дойти сюда.
Только русские крестьяне
не боялись расстояний,
уходили на покосы
даже в этот дикий край.
Здесь стога росли в низинах,
словно, буйная малина,
да бывал ещё на росы
небывалый урожай.
И сегодня на поляне
появились вновь селяне.
Паренёк с отцом и братом
пришагали в край земли.
Мужики взялись за косы,
повели вперёд прокосы,
от восхода до заката,
знай, руками шевели.
Взмах налево, взмах направо,
и в ряды ложатся травы,
как уставшие солдаты
на полуденный привал.
Завалился кверху брюхом
коровяк медвежье ухо,
ну, ни дать, ни взять пузатый
в эполетах генерал.
С красным крестиком гвоздичка –
полевая медсестричка
поддержать хотела друга,
да упала под косой.
В сенокосной круговерти
нелегко уйти от смерти,
даже если друг за друга
травы вздыбятся горой.
Зверобои, девясилы
тоже головы сложили,
с ними белые ромашки
и цветные клевера.
Мужики покосу рады:
«Будет сено, как награда
за солёные рубашки
и больные вечера.
А зимой в хлеву корова,
может, вспомнит добрым словом
и хозяина, и травы
за питательный обед.
Эй, сыны, берите косы,
нам ещё вести покосы,
а для отдыха и славы
никакой причины нет».
От безделия жирея,
на прокосах дремлют змеи.
Их ничуть не беспокоят
повседневные дела.
Им живётся здесь не худо,
есть лягушки по полпуда,
а сегодня на жаркое
жаба сдуру приползла.
Но пока решали змеи,
как схватить её ловчее,
сбоку цапля подкатила,
клюв железный навострив,
ухватила она жабу,
словно Змей Горыныч бабу,
и проворно проглотила,
разрешенья не спросив.
Где кудрявится орешник,
сны дневные смотрит леший,
потому как ночью надо
охранять покой зверей.
Хлопотливое занятье –
сторожить лесную братью,
это вам не просто стадо
из коров и лошадей.
Не успеешь оглянуться,
как сороки подерутся,
или чуть ли не до смерти
напугает всех сова.
Надо, чтобы все зверушки
уважали бы друг дружку,
и чтоб каждая на месте
оставалась голова.
До утра он весь в заботах
на полянах и в болотах.
Но как только солнце нежно
лес потрогает рукой,
и цветы навстречу свету
раскрывать начнут секреты,
он в орешник безмятежно
вновь уходит на покой.
Но спешат почистить перья
птицы ранние, а звери
умываются росою
в травах, словно невзначай.
И идёт с утра потеха,
что трясётся лес от смеха,
и качает головою
беззаботно иван-чай.
ОДОЛЕНЬ-ТРАВА
Женечке – дорогой дочери.
* * *
ОДОЛЕНЬ – приворотная
трава, зелье ворожейное.
В.Даль.
* * *
Где дремучие леса
подпирают небеса,
где они из года в год
смотрят в зеркало болот,
там, как в сказке чудеса,
одолень-трава растёт.
* * *
То ли давеча иль ныне
в старой сказке иль былине,
на чужбине иль у нас
начинался тот рассказ.
Начинался он не скоро,
как обычно, с разговора
от безделья иль спьяна
после рюмочки вина.
Было время, жили люди
без разбойников и судей,
без секретов и затей,
без придирчивых властей.
Всякий малость копошился,
топорами мастерился,
скот водил, растил хлеба,
деньги прятал в короба,
под одним ходили Богом
и здоровый и убогий,
впрочем, как и весь народ.
Правил всеми царь Кокот.
Царь для нашего народа,
словно пень или колода:
хоть сидел бы, хоть лежал,
лишь бы ехать не мешал.
А ещё для пересудов
нужен царь простому люду,
любит сплетничать народ:
жив-здоров ли царь Кокот,
шлют ли нет ему гостинцы
иноземцы с заграницы,
как с ним ладят доктора,
виноделы, кучера,
брадобреи и стряпухи.
Ведь не зря гуляют слухи,
что тиранил он жену
за малейшую вину.
И несчастная царица
убежала за границу
с иноземным женихом.
Впрочем, сказка не о том.
Как-то, маясь от безделья
и страдая от похмелья,
в первый раз за сорок лет
царь решил созвать совет;
пригласил в свои палаты
самых умных депутатов,
сто министров, воевод,
генералов всех пород,
звездочётов, чародеев,
собутыльников, евреев,
мамок, нянек, двух шутов;
двери запер на засов.
Просморкавшись в свой платочек,
он сказал без проволочек:
«Дело есть одно до вас
и не просьба, а приказ.
Что-то скучно в царстве стало,
вроде мясо есть и сало,
щи наваристы, а вот –
дело в голову нейдёт.
Хорошо б исправить это,
надо дельного совета».
Первым начал генерал:
«Царь-отец, твой час настал,
дай приказ и за границу
мы пойдём, чтобы сразиться
с неприятелем твоим,
всех под корень истребим.
Покомандуешь сраженьем –
вот тебе и развлеченье».
«Нет, – сказал Кокот, – нельзя,
все цари – мои друзья,
с ними я решаю споры
за столом переговоров».
Слово просит чародей:
«Есть дела интересней,
на коврах на самолётах
приглашаю на охоту,
пострелять по кабанам –
это любо будет вам».
«Что за напасть за такая, –
царь Кокот сказал, зевая, –
то вам пушки, то пищаль,
аль меня совсем не жаль?»
Предложили депутаты
бочку пива в три обхвата,
собутыльники – вина,
чтоб напиться допьяна.
Замахал Кокот руками:
«Что вы, что вы, пейте сами,
то не отдых, а запой,
я и так еле живой».
«Есть приличная идея, –
говорят царю евреи, –
мы откроем казино,
как везде заведено,
можешь с помощью картишек
обирать своих людишек».
«У меня, – сказал Кокот, –
и казны невпроворот.
Я без вашинской затеи
с каждым часом богатею,
так что нечего мудрить,
по старинке будем жить».
Предложили воеводы:
«Может, съездите на воды?»
«Нет, – Кокот им, – я здоров,
рано мне до докторов».
Няньки что-то говорили,
мамки батюшку просили,
звездочёты что-то чли,
глядя на небо с земли.
Но холопские заботы
не затронули Кокота.
Тут вступили два шута:
«Всё, царь, в мире – суета.
Войны, игры да забавы
хуже всяческой отравы,
лучше, царь Кокот, женись,
веселее станет жизнь.
Не сочти за труд, послушай,
мы в свои слыхали уши
весть о том, что где-то есть
за границей нашей весь.
В этой веси за границей
проживает царь-девица,
все считают, что она
слаще мёда и вина,
и не просто что бабёнка,
а девица без ребёнка.
Так что шли туда сватов,
наш совет тебе таков».
Царь Кокот взволнован вестью,
заходил, как волк, на месте,
побежал бы, может быть,
но уже не волчья прыть.
Говорится сказка скоро,
да дела идут не споро,
всё же к лету, наконец,
спохватился царь-отец:
«Что за песня без баяна,
что за сказка без Ивана,
нужен срочно мне дурак,
пусть послужит за пятак».
Отыскали дурня слуги,
как не странно, без натуги
и доставили во двор.
Царь повёл с ним разговор:
«Послужить царю немного
надо, Ваня, в путь-дорогу
собирайся и айда,
нам неведомо куда.
Говорят, что за границей
проживает царь-девица,
привезёшь её – отец
даст за это леденец.
Не захочешь, оплеуху
дам своей рукою в ухо».
Говорит царю дурак:
«Прогуляюсь, коли так».
* * *
Ваня скоренько собрался,
лапти снял, подпоясался,
взял с собой лепёшку в путь
и пошёл куда-нибудь.
Хорошо гулять по свету,
коль в душе заботы нету,
но Ивана в этот час
сна лишил царёв приказ.
Чтобы не было скандала,
шёл и шёл он без привала,
раз дурная голова,
может, год, а может, два;
шёл до той поры, покуда
не увидел в поле чудо:
беломраморный дворец –
дорогих камней ларец.
Весь сверкает он и пышет,
облака, как снег на крыше,
сад вокруг, как дикий лес,
полон всяческих чудес.
На траве у частокола
люди мужеского пола,
может, сто или пятьсот
(жаль, Иван не знает счёт)
вечным сном, видать, уснули
то ль от сабли, то ль от пули,
или, может быть, любовь
била в глаз им, а не в бровь.
Ваня, этого не зная,
видит, дева молодая
из дворца идёт. Она
слаще мёда и вина,
а глаза, как лук стреляя,
жизни молодцев лишают.
Но Иван не чех, не лях
удержался на ногах.
Говорит она: «Хороший,
видно, витязь ты, поплоше
вянут, как в мороз цветы,
от девичьей красоты
и ложатся у ограды,
помирая без награды».
Ей Иван в ответ: «Я тож,
может, помер бы, как вошь,
только тут другое дело
пахнет дракой иль расстрелом,
потому, как я царю
слово дал, что к октябрю
привезу тебя в столицу.
Он надумал, вишь, жениться.
Собирайся, царь Кокот,
коли жив, наверно, ждёт.
Ты хоть царь, но все ж девица,
так что надо подчиниться».
Та неясно, что почём
согласилась с ним во всём.
А затем взяла платочек,
завязала в узелочек
свой дворец. Его Иван
сунул радостно в карман
и пустились наугад
в путь, куда глаза глядят.
* * *
Рано утром царь проснулся,
словно кот со сна, прогнулся,
посмотрел в окно отец
и расстроился вконец.
За окошком ниоткуда
появилось за ночь чудо:
беломраморный дворец –
дорогих камней ларец.
Весь сверкает он и пышет,
облака, как снег, на крыше,
сад вокруг, как дикий лес,
полон всяческих чудес.
На траве у частокола
люди мужеского пола,
может, сто или пятьсот.
Взбеленился царь Кокот:
«Кто без ведома и спроса
у меня под самым носом
за ночь выстроил дворец –
новый русский иль купец,
мафиози, казнокрады?
Доложить, а то награду
прилеплю под самый глаз.
Все усвоили приказ?»
В тот же час, как на экране,
появился дурень Ваня.
Говорит он, поклонясь:
«Царь, скорее с трона слазь.
Девку я нашёл, что надо,
притащил к тебе в ограду
вместе с садом и дворцом,
будь ей мужем и отцом».
Царь Кокот от изумленья
принял мудрое решенье:
«Как обещано, дурак
пусть получит свой пятак,
а ещё налить Ивану
царской браги полстакана,
на закуску выдать щёй
из солёных овощей.
А ко мне зовите сваху
да приличную рубаху
отыщите, коль не лень,
чай, женюсь не каждый день».
Причесался он немного
и пошёл через дорогу
вместе с свахой, сам не свой,
в гости к девке молодой.
На крыльцо, царя встречая,
вышла дева молодая,
отдаёт ему поклон
и берёт его в полон
красотой неизречённой.
«Будь моею наречённой», –
шепелявит царь Кокот,
деву за руку берёт.
Говорит ему девица:
«Если хочешь, царь, жениться,
то послушайся меня
и не мешкай, царь, ни дня.
Дам тебе я три заданья,
их запомни со вниманьем.
Как исполнишь, мы с тобой
станем мужем и женой.
А на нет и спросу нету,
мало ли царей по свету,
нынче здесь я, завтра там».
Царь ответил: «По рукам,
всё исполню со стараньем».
А девица: «Вот заданья.
Поначалу надо нам
яблок спелых килограмм,
молодильных, чародейных,
что в теплицах берендейных
созревают раз в сто лет.
Их доставь нам на обед.
Вот задание второе:
где-то чудо есть такое,
прозывают кот Баюн.
Он затейник и шалун,
всё, что делается в мире,
он, как радио в квартире,
чётко знает наперёд.
Песни этот кот поёт,
пляшет весело вприсядку,
знает песни и загадки,
принеси скорей кота,
без него здесь скукота.
И еще хочу я чудо –
золочёную посуду,
чтоб питья в ней и еды,
словно на море воды,
ни на самую на малость
никогда не убавлялось.
А покамест, царь Кокот,
от ворот вам поворот».
Говорится сказка скоро,
да дела идут неспоро.
День и ночь листает царь
чужеземный календарь,
но и в импортном талмуде
нет ни слова о посуде,
ни намека на кота,
лишь разврат да срамота.
И о яблоках чудесных
ничего в нём не известно,
ни одной заметки нет,
не дают царю ответ
ни старинные журналы,
ни цыганка, что гадала
на бубнового туза –
выпадает всё буза.
Как-то сдури или спьяну
спохватился он Ивана:
«Где скрывается дурак?
Растуды его и так!»
Отыскали дурня слуги,
как ни странно, без натуги,
привели на царский двор.
Царь повёл с ним разговор:
«Послужи царю немного,
собирайся в путь-дорогу.
Для начала надо нам
яблок спелых килограмм,
молодильных, чародейных,
что в теплицах берендейных
созревают раз в сто лет,
нам доставь их на обед.
Вот задание второе:
где-то чудо есть такое,
прозывают кот Баюн.
Он затейник и шалун,
пляшет весело вприсядку,
знает песни и загадки,
принеси сюда кота
без него нам скукота.
И ещё мне надо чудо –
золочёную посуду,
чтоб в ней царская еда
не кончалась никогда.
Принесёшь всё это в среду
не позднее, чем к обеду,
коль успеешь, твой отец
даст за это леденец.
Да и я, быть может, браги
плескану тебе из фляги
и пошлю тарелку щей
из солёных овощей.
Не успеешь, будет худо,
бить тебя прилюдно буду».
Говорит в ответ дурак:
«Прогуляюсь, коли так».
* * *
Ваня снова в путь собрался,
лапти снял, подпоясался
и пошёл, как и всегда,
сам не ведая куда.
Не спеша, но со сноровкой
прошагал без остановки
в скором времени Иван
сто больших и малых стран.
На дорогах и в селеньях
по царёву повеленью
он расспрашивал людей:
где прописан Берендей,
где кота искать, откуда
достаёт народ посуду.
Но молчал чужой народ,
как воды набравши в рот.
Так он мыкался по свету
без коней и без кареты,
без фуражки и штиблет
много дней, а, может, лет.
Как-то раз, устав не в шутку,
завернул он на минутку
отдохнуть в еловый лес.
Здесь его как будто бес
подтолкнул легонько в спину
в непролазную трясину,
где в довольствии живёт
лишь лягушачий народ,
да ещё плодится тина.
Понял Ваня, что кончина
тут его подстерегла,
словно тать из-за угла.
Вдруг он видит, как в тумане,
красну деву на поляне
всю в сиянии. Она
опьяняет без вина.
Говорит она Ивану:
«Чай, ты, юноша, не пьяный,
что плескаешься в воде?
Не случиться бы беде.
Засиделся, знать, в трясине,
вылезай, а то простынешь».
Ване руку подала.
«Вот, спасибо, помогла, –
говорит Иван, – болото
не понравилось мне что-то,
ты ж понравилась вполне.
За кого молиться мне?»
Говорит ему девчонка:
«Моё имя – Одолёнка,
ну, а ты, видать, Иван,
что пришёл из дальних стран.
Знаю я, царю Кокоту
взять жену себе охота.
Чтоб подарки ей поднесть,
он велел тебе принесть
молодильных яблок груду,
Баюна-кота, посуду».
У Ивана выпал глаз:
«Ты не ведьма ли зараз?»
«Нет, конечно, но по свету
мне известны все секреты,
все дела и все слова –
колдовская я трава.
Хоть живу я на болоте,
но мои труды в почёте,
помогу тебе и впредь
все преграды одолеть.
А сейчас следи за мною,
