Текст книги "Путь воина. Дилогия"

Автор книги: Александр Мазин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 44 страниц)

Глава сорок шестая
Парс

Треснувшись о землю, Серега здорово ушиб бедро. Поначалу не заметил, даже встал сам, на коня взобрался. А когда, подъехав к князю, стал спешиваться – упал. Ему тотчас помогли: подняли. Причем те же гридни-нурманы, что недавно глядели презрительно. Еще бы! Серега им всем честь спас. А может, и жизнь. Как бы все обернулось, если бы битва была.

И будто из сочувствия к Сереге, светлое небо потемнело, закапал дождик.

– Шатер ему! Лекаря! – распорядился князь.

– Да я ничего, нормально, – пробормотал Духарев, опираясь на плечи нурманов, поглядывая то на князя, то на оттесненных дружинниками друзей.

– Отдыхай, витязь, – уронил Игорь. – Завтра поговорим. Иди!

Серега не успел ничего сказать. Гридни приняли его на мускулистые руки, повели-понесли прочь. Духарев не сопротивлялся.

Поставили шатер, внутри натянули на раму парусину, кинули овчину сверху – вот и кровать. Роскошная по походным меркам. Серегу внесли, уложили, помогли разоблачиться. Чуть позже приволокли знакомые переметные сумы с серебром, сложили грудой. Мол, видишь, варяг, ничего киевский князь не присвоил! А ты?

Пришел лекарь. Громила семь на восемь с рожей палача, но руками на удивление мягкими. Помял, пощупал, смазал где требуется, напоил сладко-горьким отваром, сказал уважительно:

– Поспи, витязь. Кости у тебя целы. День-два – и снова в седло сядешь.

Ушел. Все ушли. Духарев слушал, как снаружи шумит воинский стан, как по-нурмански переговаривается у тонкой стенки шатра Серегина стража. Серега задремал…

И проснулся от легкого дуновения.

Входной полог шатра чуть приподнялся, и внутрь бесшумно проскользнул человек. Замер, привыкая к темноте. Сон слетел с Сереги вмиг. Меч лежал справа от кровати. Серега нашарил рукоять… Тело вялое, как опавший пенис, бедро ноет…

«Ну-ка ша!» – скомандовал Духарев изношенному организму, и организм перестал скулить. Почувствовала требуха, чем дело пахнет.

Кто это может быть? Ясно, что враг. Друг не вошел бы украдкой. Враг, которого пропустила стража. Кто? Убийца, посланный Скарпи? Очень похоже.

Неизвестный двигался неслышно: трава скрадывала звук.

«Как только подойдет – я ударю», – подумал Духарев. Он очень надеялся, что сумеет ударить достаточно быстро, чтобы опередить убийцу. Вряд ли Скарпи отрядил бы на такое дело кого попало. У нурманов это – в порядке вещей. Серега слышал сагу о нурманском парне, который как-то ночью пробрался в дом своего кровника, отыскал в абсолютной темноте врага, прирезал его и так же бесшумно смылся. «Подвиг», достойный ниндзя. Чтобы это оценить, надо видеть нурманский «длинный» дом, где люди лежат вповалку, а от трофейного барахла просто ступить некуда. Правда, очень возможно, что «ястребы лебединых дорог» так перепились пива, что скандинавский «ниндзя» шагал прямо по спящим.

Все это прокрутилось в Серегиной памяти в те несколько секунд, пока убийца неторопливо преодолевал те три метра, что отделяли вход от опорного шеста, за которым стояло низкое Серегино ложе.

У шеста убийца остановился.

«Ну же, давай!» – мысленно торопил его Духарев.

А убийца взял и сел на землю. Увидел, что Серега не спит? Или решил выждать?

Духарев ждал в напряжении, чувствуя, как бесполезно утекает аварийный запас сил. А убийца все сидел. Сереге было не видно, как тот сидит. А это было важно. От позы зависела скорость внезапного броска…

Убийца глубоко вдохнул… Чуть слышно.

«Сейчас…» – подумал Сергей, сжимая повлажневшую рукоять.

– Ты не спишь, демон, – сказал убийца.

Серегины пальцы разжались, и слабость тут же тяжеленным зверем навалилась на него.

– Что входишь, как тать, черт тебя подери! – хрипло проговорил Духарев.

– Не хотел тебя будить, – отозвался парс. – Я забыл, что демоны не спят. Извини.

– Я не демон, – буркнул Духарев. – Что надо?

– Меня ваш князь послал, – ответил парс. – Я же еще и лекарем сказался.

– …И чародеем, – проворчал Духарев.

– И чародеем, – легко согласился парс. – Князь велел тебя осмотреть, помочь, если получится…

– …И заодно вызнать, куда я ромейское золото спрятал.

– Верно, – подтвердил парс и подсел к Сереге ближе.

– Ну и как, будешь вызнавать? – усмехнулся Духарев.

– Да мне ни к чему, – совсем тихо отозвался парс. – Я ведь с вами был, когда вы золото прятали.

Вот подонок!

– Места ты все равно не знаешь! – хрипло проговорил Духарев.

– Захочу – найду, – возразил парс. – Достаточно примерно знать. А найти… Видал, как воду лозой ищут? Так же и клады можно искать.

«Вот дьявол! Правильно парни уговаривали его прирезать! – подумал Духарев. – Может, еще не поздно?»

Рука, словно бы сама собой, опять нашарила меч…

– Не надо меня рубить, демон, – спокойно произнес парс. – Я ничего не сказал князю. И не скажу.

– Что тебе нужно? – голос Духарева дрогнул от сдерживаемого гнева.

Парс сидел рядом, смотрел сверху на лежащего Серегу. Видел он его лицо или нет – сказать было трудно.

– Я помню твои слова, демон, – сказал парс. – «Мертвым деньги не нужны». На вашем князе – печать Смерти. Не ты один ее видишь. Кому нужны мертвые покровители? Кому нужен враг-демон?

– Я не демон! – прорычал Духарев.

Парс засмеялся. Очень мелодично.

– Я смеюсь не над тобой, – пояснил он тут же. – Я смеюсь, потому что смех прогоняет страх. А я тебя очень боюсь… варяг.

И тут же, без всякой логики, попросил:

– Возьми меня к себе служить! Я мудр. И умею многое…

– Угу. Клады искать, например…

– Мне не нужны деньги, – возразил парс. – Я буду служить тебе не за плату.

– А за что? – Серега не верил в бескорыстие этого человека.

– Мне ведомо, а ты увидишь, – уклончиво ответил парс. – Я буду верен тебе… варяг.

– Допустим, – Серега еще колебался, но чаша весов склонялась в пользу парса. Он очень заинтересовал Духарева. – Допустим. Как, кстати, тебя зовут, парс?

– Артак!

Ответ последовал почти мгновенно, и так же мгновенно Серега понял, что парс соврал. Зачем, интересно?

– Если ты хочешь служить мне, – строго произнес он, – то должен назвать мне свое настоящее имя.

– Да, господин, – пробормотал парс. – Я знаю, что тебя невозможно обмануть…

– Я жду, – напомнил Духарев.

– Я… Мое имя Валарш, – чуть слышно прошептал парс.

Сереге это ровным счетом ничего не говорило. Ничего, со временем выяснится, почему парс так не хотел называть свое настоящее имя. Что это – настоящее, Духарев не сомневался.

– Я буду звать тебя – Артак, – милостиво произнес он. – Ты мой слуга.

– Да, господин, – почтительно ответил парс. – Ты видишь.

– Да, – важно подтвердил Духарев, которого очень развлекала эта игра. – А теперь займись тем, для чего тебя прислали.

– Чем именно, господин?

– Ты же назвался лекарем – вот и лечи. Или тебе свет нужен?

– Зачем? – удивился парс. – Чтобы читать тело, мудрому свет не обязателен. Это же не рукопись.

Парс взял Серегино запястье, подержал…

– Ты силен, варяг, – сказал он. – Княжий костоправ поил тебя маком, но ты оказался сильнее отвара. Сердце у тебя – как у лошади. Я скажу князю, что ты не брал его золота.

– Лучше не говори ничего, – возразил Сергей. – Как думаешь, он нас отпустит?

– Ты ведь и сам знаешь, господин.

– Да. Он неплохой человек, Игорь, – Серега вздохнул. – Если бы он меньше слушал нурманов…

– Не обманывай себя, господин. Князь слушает того, кого хочет. Он плохой правитель, и ты это знаешь. Ты был бы лучшим.

– Почему ты так считаешь?

– Ты готов положить жизнь за своих, а он – нет. Потому он вынужден идти, куда они хотят.

У вас ведь воины сами выбирают себе вождя. Если они узнают, каков он, то уйдут к другому.

– А деньги?

– Вот именно, господин. Деньги укрепляют верность, но верность за деньги не купишь. Он отпустит тебя и твоих друзей, господин. Ты прославил себя и один принес ему победу.

Я шепнул кое-кому из воинов, что печенеги убежали не потому, что ты победил, а потому, что победил ты. Завтра об этом будут говорить, и слава твоя вырастет. Видишь, я могу быть полезным, господин.

– Вижу, – согласился Духарев. – А теперь, можно, я немного посплю?

– Спи. Я побуду здесь до утра. Князь знает.

Глава сорок седьмая,
в которой Духарев отказывается ехать с князем в Тмутаракань…

Войско стояло два дня. Ждали, пока вернутся разведчики, посланные следить за отступающей ордой. Вернувшиеся доложили: печенеги ушли на Дон, к своим кочевьям.

На второй день Серегу вызвали к Игорю. Скарпи с князем не было.

Из бояр – только Асмуд.

Князь расспрашивал о печенегах, которые пожгли городок. Серега сказал: те самые, от которых Духарева с друзьями выручили княжьи дружинники. Почему степняки привязались к варягам, объяснил так: обиделись за то, что побили их родичей в Тагане. Вранья тут не было, только умолчание. Еще Духарев рассказал о ромейской галере. И саму галеру описал так подробно, как мог, и толстого ромея, что на ней военачальником. Князь спросил про Халли. Серега худого о нурмане-командире говорить не стал. Похвалил воина. Расписал, как бился отважно, как стрелы ему добывал, как погиб, сражаясь один против дюжины. Не забыл сказать и об Элде.

Сразу после этого разговора в Таган был отправлен воинский отряд: поддержать беззащитный городок.

О золоте не было сказано ничего. И о будущем Игорь тоже не спрашивал. Может, ждал, что Серега сам об этом речь заведет? Но Духарев уже сказал все, что хотел. И даже больше.

После князя Серегой «завладел» Асмуд. Увел в свой шатер, угостил вином, расспрашивал про Рёреха.

Духарев с охотой рассказывал. Как встретились. Как Рёрех чуть его не пристрелил, но потом смилостивился и взялся делать из лоха воина…

– Напрасно ты от него ушел, – заметил Асмуд. – Рано. Но это судьба. Скажи, Серегей, что ты про князя сказал… Переиграть нельзя?

Духарев покачал головой.

– Жаль. Люблю я его. С малых лет вместе.

Асмуд печалился так искренне, что Серега все же дал совет:

– Пусть не ходит в Искоростень. Не вернется.

– Свенельд?

Духарев опять отрицательно качнул головой:

– Судьба. Отговоришь – может, и жив останется.

– А может, и нет?

– А может, и нет. Будущее не за ним, за сыном.

– Он же малой!

– Вырастет.

Поговорили еще немного, добили бурдючок.

– Мы в Тмутаракань пойдем, – сказал Асмуд. – Айда с нами!

– Спасибо, но нам в другую сторону. Если князь отпустит.

– Отпустит. Но лучше бы вам – с нами. – Добавил искусительно: – Время будет – покажу, чего даже Рёрех не знал, чему у ромеев научился. И серебро ваше в сохранности будет, и сами целы. А то ведь, сам знаешь, в степи нынче беспокойно. Напоретесь опять на копченых – помощи уже не будет.

– Ничего, отобьемся! – легкомысленно заявил Духарев.

Вчетвером в степи ему казалось безопасней, чем под охраной княжьей дружины, но поблизости от Скарпи. Может, сейчас Игорь, помня о выигранном поединке, и не напоминает о золоте, но со временем Серегины заслуги могут и забыться, а вот у золота такое свойство, что о нем правители не забывают никогда.

На третий день войско стронулось в одну сторону, а Серега с друзьями – в другую.

Артак к ним не присоединился. Сказал тихонько, что найдет их в Киеве. Сейчас, мол, нельзя ему показывать, что служит Духареву.

Серега не возражал: найдет – хорошо, не найдет… Тоже хорошо. Не очень-то он Духареву симпатичен. Темный человек.

Глава сорок восьмая,
в которой Серега горько жалеет о том, что отказался от предложения Асмуда

Три дня они шли по тракту без происшествий. А на четвертый вышли к Днепру. Верст на десять пониже устья реки Орель [41]41
  Приток Днепра.


[Закрыть]. Здесь степь уже не была сплошным травяным морем. Кое-где стояли островки-рощицы, а по ту сторону Орели темнела полоска настоящего леса. На левом, высоком берегу речки можно было разглядеть укрепленный городок, ставленный еще до Олега. Здесь кончалось Дикое Поле и начинались обжитые полянские земли. Конечно, и их время от времени захлестывала разбойная Степь. Но здесь можно было уже не опасаться внезапного набега. Народ между Орелью и Ворсклой [42]42
  Приток Днепра.


[Закрыть]обитал сторожкий. Чуть что – исчезал в схоронках, а на круглых макушках курганов вырастали дымные хвосты.

Варяги остановились на днепровской круче, отвесной скале, нависшей над синей водой. Слева и справа берег зарос камышом, а под скалой место чистое, глубокое. Над такими местами обычно ставили идолов, но на этом из человечьих следов – только черная плешь старого кострища.

На радостях, что дошли, решили встать, не дожидаясь вечера. Расседлали коней, выкупали, сами выкупались в теплой днепровской водичке. Машег с Элдой наловили рыбы. Ловили так: Машег, с берега, бил стрелой, а нурманка, ныряя, вытаскивала подбитую рыбину, добивая, если требовалось, ножом. Плавала она, как русалка, наблюдать за ней было – одно удовольствие. Но Серега решил: нехорошо глазеть на обнаженную женщину, если это женщина твоего друга, а своей под рукой нет. Мысли от этого возникают неправильные.

Поэтому Серега тоже занялся делом: набил перепелов на уху. По ухе мастером считался Устах. И заслуженно. Наелись так, что даже дышать трудно. Бездельничали, болтали о том о сем. Когда начало смеркаться, Машег с Элдой куда-то испарились. То есть понятно куда, и зачем – тоже понятно.

– Что ты решил? – спросил Устах. – Пойдешь к Свенельду?

– Пойду, – ответил Духарев. – После того, что было, врагов у меня в Киеве прибавится, но это уже не важно. Без Игоря я даже Скарпи не боюсь, а Игорево время кончается. Этой осени он не переживет.

– Именно осени?

– Да.

Устах кивнул. Его друг – ведун. Раз он так говорит – значит, так и будет.

– А ты? – спросил Духарев. – Пойдешь со мной к Свенельду?

– Он меня не звал, – сказал Устах.

– Я зову!

– Коли так – пойду. Привык я к тебе, Серегей, – варяг усмехнулся, – заскучаю без тебя. А с тобой весело. То бежишь от кого, то с великим князем сваришься. Ни дня без драки.

– Зато и прибыль, – резонно заметил Духарев.

– В этом ли дело? – Устах махнул рукой.

– А в чем?

Из темноты донесся голос Элды. Машег с нурманкой возвращались.

– А вот в них хотя бы, – сказал синеусый варяг. – Понравилась хузарину твоя женщина – ты и отдал.

– Машег – мой друг, а Элда – вовсе не моя женщина! – запротестовал Серега.

– Халли ее тебе поручил, сам же сказал! – возразил Устах. – По закону она твоя была. А ты отдал. Это, брат, истинно княжья повадка. Помнишь, как мы с тобой в лесу встретились? Как ты с Гораздом дрался, а потом я тебе бороду брил?

– Помню, конечно!

– Помнишь, как ты спросил: а голову?

– А ты сказал: «Пока так походишь!» Голову, мол, вожди бреют, – засмеялся Духарев.

– Верно, – кивнул Устах. – А теперь говорю: пора тебе голову брить.

– Только не сейчас, ладно?

Теперь засмеялся Устах:

– Голову тебе пусть Свенельд бреет! Я для того статью не вышел.

Машег и Элда, держась за руки, возникли из темноты, присели к костру. Так же держась за руки.

– Слышь, хузарин, что главное для вождя? – спросил Устах.

– Доблесть! – ни на секунду не задумавшись, ответил Машег.

– А ты, Элда, что скажешь?

Нурманка поглядела на Машега, словно спрашивала разрешения. Хузарин ей улыбнулся. Глаза у них были почти одинаковые – синие. Только у Элды немного светлей.

– Храбрость, слава – это для воина важно, – очень серьезно ответила нурманка. – А для вождя главное – удача. У отца моего дальний родич есть, Грим Лысый, сын Кведульва. Он – великий воин. Сильней его, говорят, только сын его, Эгиль. Но поссорился Грим с конунгом Харальдом Прекрасноволосым, которого раньше Косматым звали. И покинул дом свой Грим и бежал в Исландию. Потому что, хоть и не уступает Грим конунгу храбростью, а силой даже и превосходит, но удача Харальда больше.

И опять поглядела на Машега: хорошо ли сказала?

Хузарин кивнул: хорошо. И Элда вспыхнула улыбкой.

– Все это правильно, – сказал Духарев. – Однако спать пора. Чья первая стража будет?

– А вот сейчас жребий потянем и узнаем, – ответил Устах, обрывая травинки.

Сереге выпала последняя стража, перед рассветом. Уснул мгновенно, несмотря на лягушачий концерт.

Снилось опять прошлое. Где он тоже спал, но проснулся один, в незнакомой квартире. За окном уныло тиликала сигнализация. Сон ушел. Серега, не настоящий, из сна, встал с постели, зажег сигаретку, подошел к окну… услышал за спиной мягкие шаги, начал оборачиваться и упал…

Вокруг опять была теплая южная ночь. Лягушки умолкли, слышно было, как плещет в реке рыба… И еще мягкие шаги!

Серегу будто бросило вверх, меч сам прыгнул в руку.

– В-ви-и-и-и! – пронзительно, как заяц, заверещал враг. И захлебнулся кровью.

И тут же появились еще…

Серега завертелся волчком, сбил петлю, достал еще одного…

Услышал, как Машег кричит: «Прыгай, прыгай!» Кинулся на звук, споткнулся обо что-то, покатился по траве, вскочил, увидел, как птицей метнулась с кручи светлая фигурка, услышал чей-то вопль, тонкий свист Машеговой сабли, звук прорубаемой плоти, еще один вопль. Впереди возник враг. Серега ударил – и в лицо ему полетел светлый ком. Серега отмахнулся, но ком оказался тряпкой, накрывшей руку с мечом. И тут же на шею упал аркан. Серега успел перехватить крученый из конского волоса канатик, но из-под ног рванулась земля, и Духарев полетел на спину, прямо на подброшенную сеть. Кто-то кинулся сверху, и Серега принял его на меч. Хлынула кровь. Рукоять вывернулась из руки. Серега потянулся к засапожнику, забыв, что босой, жесткие пальцы вцепились в Серегину правую руку. С левой не ударить, левая – держала аркан: отпустишь – задушит. Ноги спутаны сетью. Серега все же извернулся, достал коленом. Чужие пальцы соскользнули с окровавленной руки… Черный молот ударил из темноты в лоб – и Серега вырубился.

Очнулся с ноющей головой и вкусом рвоты во рту. Конечно, спутанный по рукам и ногам.

Поблизости горел костерок. У костерка, на корточках, сидел Албатан. Лицо его было замотано черной от крови тряпкой, но глаза так и сияли от удовольствия. Хан сделал знак, Серегу грубо ухватили за волосы, усадили. Было больно, зато Духарев теперь видел больше. Например, он увидел запеленутого, как мумия, Машега и спутанного арканом Устаха с заплывшим глазом и лицом, залитым кровью из разбитого виска.

«Связан, значит, жив», – утешил себя Духарев, огляделся в поисках Элды, не обнаружил нурманки, вспомнил метнувшуюся с обрыва фигурку и обрадовался. Ушла Элда!

Глаза хана злобно прищурились: варяг улыбается!

Албатан сделал знак: к Сереге подскочил степняк, разорвал на нем рубашку, ударил по губам.

Хан недовольно заворчал, взял короткую пику, сунул в огонь. Покопался за пазухой, извлек золотую монету, показал Духареву, сделал вопросительный жест.

– Не понимаю, – нагло заявил Серега. – Ты словами скажи!

Албатан зашипел. Один из степняков схватил Серегу за ухо.

– Золото! Где? – выкрикнул он по-славянски.

Воняло от него, как от старого козла.

– Иди заправь своей кобыле! – посоветовал ему Духарев.

Печенег выхватил нож, намереваясь отмахнуть Сереге ухо, но хан снова зашипел, и его воин с большой неохотой спрятал нож. Второй степняк отпустил Серегины волосы.

Пленников на время оставили в покое. Печенеги отошли подальше, переговаривались по-своему. Наконечник пики постепенно заливался красным. Было довольно легко догадаться о его предназначении.

– Ты как, Машег? – негромко спросил Духарев.

– «Пока неплохо», – падая, сказала мышка, которую нечаянно выронил ястреб.

Машег тихо засмеялся.

– Ловко они нас взяли, – сказал он. – Устах проворонил.

– Я, может, тоже проворонил бы, – отозвался Духарев. – Расслабились мы. Полянские земли. До Орели рукой подать. Леса! Что теперь делать будем, Машег?

– Что делать? Умирать. Медленно.

– Про золото будем молчать?

– А какая разница? Скажем – не скажем, все равно мучить будут. Так лучше уж их без поживы оставить. А то, может, и Элда моя подмогу приведет. Надейся, Серегей! Бог тебя любит.

– Слыхал я историю, – произнес Духарев. – Про иудея вроде тебя.

Раз он со скалы упал, да успел за край зацепиться. Висит, держится из последних сил. Молится: «Помоги, Господи! Жил я праведно, заповеди соблюдал, молился вовремя, жертвовал щедро! Помоги, Господи!»

И слышит Голос:

«Ладно, коли ты такой праведный, помогу, не бойся. Отпускай руки!»

– Выходит, он спасся, этот праведный, – совершенно серьезно заявил Машег. – Раз сумел об этом рассказать.

Духарев, изумленный хузарской трактовкой анекдота, даже не нашелся, что ответить.

А пика все калилась. Наконечник – точно такой же, каким варяги жгли печенега в Тагане.

Духарев попытался вспомнить: каково это было, когда он на глазах князя протыкал себе ножом руку? Мало, что не больно, так еще и рана заросла менее чем за сутки. Даже шрама не осталось. Может, и с каленым железом получится?

«Стыдно тебе трусить, Серега! – сказал он сам себе. – Вон, Машег не боится!»

Тут он был не прав. Хузарин боялся. Но одно дело – бояться, другое – выказать страх.

Печенеги поговорили. Албатан подсел к костру, вынул пику. Показал знаком: ты мне язык попортил, а я твой сейчас выжгу.

Серегу схватили, сунули в зубы железную ложку, развели челюсти. Жаркий красный лист наконечника приблизился к лицу. Серегу держали крепко. Духарев терпел. Не станет хан ему язык жечь, если хочет услышать, где золото спрятано. Но глаз – вполне может. Жалко глаз. Хотя мертвому глаза не нужны. Как и золото.

Пика отодвинулась. Ложку тоже убрали. Хан пристально глядел в лицо варягу: испугался, нет?

Сереге хотелось верить, что страха на его лице не видно. А что вспотел, так это от жара.

Быстрым, точным движением хан уколол Духарева в грудь. Боль ожгла до костей. Зашипел, сгорая, волос, зашипела, взошла и лопнула пузырем кожа.

– А-а-а-ха-ха-ха! – зарычал Сергей, ухитрившись как-то превратить в подобие смеха первый животный вопль.

Хрен вам!

Веселая ярость накатилась, заглушая боль. Нет, боль осталась. Такая же нестерпимая. Но это уже не имело значения. Главное: показать этой твари, что он – варяг! Варяг!

И смех его уже звучал не натужно, а искренне.

В глазах хана мелькнуло удивление…

Каленый наконечник уже остыл в живом мясе, но Албатан забыл его убрать. Он был в замешательстве. Это было, как если бы он взгромоздился на свою жену… И не обнаружил необходимого отверстия. Албатан столько раз жег людей железом, что, как ему казалось, знал об этом все. В этой схватке Албатан побеждал всегда. Проклятый славянин, лишивший хана возможности говорить, украл у него и радость мести. И радость победы тоже украл. Понятно, почему он не боялся: боль не трогала славянина. Но почему?

Албатан сунул пику обратно в костер, велел принести сумку. Его не поняли. Пришлось идти самому.

Кровь на деревянном теле бога обратилась в черную липкую пленку. Албатан сдвинул повязку, прижал бога к порванной щеке, попросил беззвучно: помоги.

Снова взял пику – наконечник уже нагрелся…

Серега увидел, как печенег вытащил черного деревянного уродца, перемазанного какой-то дрянью, сдвинул в сторону повязку. На щеке хана обнаружился неровно заштопанный рубец. Албатан прижал уродца к воспалившейся ране. О санитарии хан явно не имел никакого понятия.

Губы хана зашевелились. Затем он бережно отложил уродца и вынул из костра пику.

Серегу озарило.

– Давай жги! – громко сказал он. – Ты нем! Твой бог тебя не слышит! А мой Бог сильнее твоего.

Печенег, понимавший по-славянски, перевел Серегины слова. Албатан ощерился, показав осколки зубов и распухшую сардельку языка. И ткнул Серегу раскаленным острием. Снова шипение, вонь, боль… Но на этот раз Серега был готов и сумел защититься, отделить себя от боли.

– Твой бог тебя не слышит, хан! – крикнул Духарев и захохотал. – Или бог оглох, или ты онемел!

Албатану очень хотелось воткнуть пику прямо в сердце славянина, и, чтобы удержаться, он отшвырнул ее прочь. На миг стало совсем тихо, только костер потрескивал. И в этой тишине троюродный брат и старый соперник Албатана, тот самый, который собирался отрезать Сереге ухо, громко произнес:

– А ведь славянин прав: Албатан онемел, и бог его больше не слышит.

Албатан выпрямился, как отпущенная пружина. Шикнула выдернутая из ножен сабля, вспыхнул багрянец на дымчатом клинке, а поперек живота родича, сквозь стеганую, шитую бляшками куртку лег ровный чистый разрыв. Миг – и печенег страшно закричал, кровь хлынула из расходящейся раны.

Албатан махнул саблей – брызги полетели на пленников – бросил ее в ножны, подхватил с кошмы деревянного бога…

Больше он ничего не успел. Другой печенег, как близнец похожий на раненого, махнул рукой – узкий пояс змеей выпрыгнул из рукава, обвился вокруг Албатановой шеи. Печенег поймал его второй конец, перехватил накрест, потянул, упершись ногой в спину хана. Албатан захрипел, замахал руками. Зашитая рана на щеке разошлась, показав обломки зубов.

Остальные степняки, их осталось дюжины две, не больше, не вмешивались. Ждали, чья возьмет – того и удача. Взял душитель.

Ремешок скользнул обратно в рукав, а безжизненное тело Албатана осело на траву. Убийца отстегнул пояс хана, с дорогой синдской саблей, надел на себя, поверх собственного. Затем вырвал из пальцев мертвеца (так и не отпустил) деревянного бога, подошел к тому, кому Албатан вспорол живот, раздвинул края раны и запихнул в кровавое чрево. Раненый завопил совершенно немыслимо, содрогнулся и умер.

Печенеги довольно заворчали, сочли эту быструю смерть благоприятным знаком: бог взял жизнь.

Победитель поднес к лицу перепачканного кровью и слизью бога, пошептался с ним и изрек нечто.

Духарев глянул на Машега: хузарин был доволен.

– Что он сказал?

– Говорит: кумир велел ему ждать восхода. А с восходом увозить нас в степь. Говорит: там, на правильной земле, твой бог ослабеет.

– Угу, – пробормотал Духарев. – А чему ты радуешься?

– Неужели не видишь? Бог уже помогает нам! Нас не будут пытать, пока не увезут. Да и увезут ли? Я буду молиться. И ты молись! Бог уже вмешался. Вмешается еще раз!

– Блажен кто верует, – пробормотал Духарев. – Почему бы Ему не вмешаться чуть пораньше?

Ожоги на груди болели нестерпимо.

Кочевники копались в сумках, делили серебро, препирались.

На пленников не обращали внимания. Серега поглядел на костер… Нет, пережечь ремни нереально. Руки сгорят раньше. А вот ноги… Можно попробовать. Вон уголек подходящий. Серега, будто невзначай, вытянул спутанные ремнями ноги, накрыл откатившийся уголек. Нормально получилось. Теперь – ждать.

Степняки поделили серебро. Половина залегла спать, остальные болтали по-своему. Один, проголодавшийся, понюхал котел с ухой. Не понравилось. Достал что-то из своей сумки, стал жрать. Еще один вдруг вскочил, выкрикнул что-то. Остальные на него зашикали, опасливо поглядели на спящих товарищей.

– Что? – спросил Духарев.

– Хорошо, – ответил Машег. – Этот бычий глист вспомнил: у Албатана – два бурдюка с кумысом. Остальные говорят: чего кричишь? Два бурдюка на всех делить – ничего не останется.

Припаленный угольком сыромятный ремень ощутимо вонял. Но не больше, чем труп зарубленного Албатаном родича. И от самого Албатана тоже несло будь здоров. Вопреки известной поговорке, что, мол, труп мертвого врага всегда пахнет приятно. Вряд ли ноздри печенегов уловят и опознают вонь тлеющего ремешка.

Заворочался и застонал Устах.

– Я бы тоже кумыса выпил, – сказал Машег. – А еще лучше – вина.

– Знаешь, я бы и обычной водой удовлетворился, – заметил Духарев.

Двое печенегов вскочили, заспорили.

– Скоро светать начнет, – заметил Духарев. – Хорошо бы эти ублюдки перепились.

– Хорошо бы их после выпивки на развлечения не потянуло, – мрачно отозвался Машег, который, в отличие от Сереги, понимал базар печенегов.

– Это ты к чему?

– Знаешь, о чем они ругаются?

– Ну?

– Один говорит: кожу лучше сначала с ног сдирать, а второй утверждает, что со спины. Если пеплом присыпать, говорит, то крови меньше уходит.

– Понятно. Я бы их всех…

– Чш-ш-ш! – перебил Машег, прислушиваясь.

– Кони их забеспокоились, – сказал он после паузы.

– Ну и что?

– Это или зверь, или…

– Или?

– Или не зверь. Молись, Серегей, чтобы это был не зверь. И чтобы эти ничего не услышали.

Серега молился. От ремней, связывавших его ноги, поднимался заметный дымок. Печенеги спорили…

Все изменилось внезапно. По обе стороны от лагеря одновременно появились люди. И бросились на степняков. Их было не так уж много, но печенегов застали врасплох.

Спорщики сразу прекратили дискуссию и схватились за оружие. Зазвенело железо. Топот, глухие выкрики, удары… Привычные звуки боя, в котором Серега, вопреки обыкновению, играл крайне пассивную роль. И это было грустно, потому что степняки, опомнившись, явно брали верх. Вот один из нападавших, подбитый, полетел через костер, рухнул прямо на Духарева, свалив его на траву. Вертанувшись туловищем, Серега спихнул его. Бородатый мужик, славянин. Мертвый.

Убивший его печенег перемахнул через костер: пасть раззявлена в вопле, сабля над головой…

Духарев не стал ждать – врезал степняку промеж кривых ног так, что тот даже вверх подлетел. Приземлился. Сабля до половины воткнулась в почву, сам степняк воткнулся мордой в землю, волчья шапка – в костер. Духарев стриганул ногами – есть! Свободен! Печенег выл, держась рукой за гузно. Но второй, сука такая, тянулся к сабле.

Серега сделал ему анестезию – пяткой по башке. Сел спиной к сабле, примерился… Молодец, копченый. В порядке клинок держит – острый. Два движения – и ремешки поехали.

Руки немного затекли – секундное дело. Машег? Хузарин уже повернулся спиной, подставляя скрученные кисти.

Есть контакт!

Духарев кинул ему печенежскую саблю. Дальше хузарин сам справится. Серега еще раньше заприметил, где лежит его славный варяжский меч.

Вот он, голубчик!

Серега почувствовал себя хищной птицей, которая порушила тесную клетку и наконец расправила крылья… Он стал таким легким и быстрым, что, кажется, вот-вот взлетит. Быстрее и легче Сереги был только его меч. Печенеги казались набитыми тряпьем куклами – такие вялые и медлительные. Но, получив клинком, прыскали кровью вполне реально. Вот так, твари! Это вам не шкуру с пленников драть! Это вам – полный кабздец!

Серега даже запел от восторга!

Все как будто оцепенели. Застыли нападавшие – их осталось всего-то человек пять, закоченели печенеги. Почти все. До пары-тройки наконец доперло, что их мочат: кинулись к лошадям. Поздно пить боржом, мальчики! Серега в три прыжка догнал. Хлестнул мечом одного, второго… Третий повалился сам – ножка подкосилась. Не сама подкосилась. Элда-умница! В одной рубахе, босая, зато с секирой в руках.

Серега развернулся, взлетел в три прыжка обратно на кручу… Только здесь уже все закончилось.

Здесь стояли Машег с окровавленной саблей, пятеро воев-славян, натуральных кривичей (надо же!) и живописная куча нашинкованных печенегов. Вот черт! Даже обидно!