Текст книги "Погибаю, но не сдаюсь! Разведгруппа принимает неравный бой"

Автор книги: Александр Лысев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

6

Марков сидел в кабине бодро бегущего по шоссе «Опеля», сняв пилотку и подставив лицо врывающемуся в открытое боковое окно ветру. Быков притопил газ, обходя по встречной полосе вереницу конных обозов. Сзади в кузове тряслась разведрота в полном составе – все уцелевшие двенадцать человек. Обозы справа наконец закончились. Зато потянулась колонна «Студебеккеров»-бензозаправщиков. Быков опять было вывернул на обгон, но уткнулся в хвост уже стоявшему вторым рядом приземистому «доджу» четыре на четыре.

– Ну, блин горелый… – проворчал водитель.

Марков, расстелив на коленях карту, некоторое время внимательно изучал местность. Потом поднял глаза на шоссе и, завидев ответвление от главной дороги, произнес:

– Сворачивай налево. Вот сюда, на проселок…

Свернули налево у раскидистых лип, на которых уже начали набухать почки. Затряслись, поднимая клубы пыли, по извилистой полевой дороге. По сторонам открывались совершенно мирные пейзажи: начинающие зеленеть луга, пасущиеся коровы на них, аккуратненькие домики у самой линии горизонта. И далекие холмы, переходящие, как на картинах, в синеющие горы, покрытые редколесьем. По полевой стежке лошадка бойко тащила к проселку деревенскую телегу на высоких колесах, которой правил крестьянин в белой рубахе, меховой безрукавке и широкополой шляпе.

– Целое все, – недружелюбно оглядев окрестности, процедил сквозь зубы Паша-Комбайнер.

– Экий ты злой, – отозвался один из разведчиков. – Гляди, красота какая!

– А ты у меня дома на красоту погляди – камня на камне не оставили, сволочи, – парировал Клюев.

– И у меня… – мрачно поддержал Фомичев.

– Щас к-а-ак дать им, – поднялся в кузове Куценко, снимая с плеча автомат и направляя оружие в сторону крестьянской телеги. – За все добрые дела, что у нас наворотили…

– Отставить! – Лейтенант Чередниченко схватился за ствол автомата сержанта, опуская его вниз. – Совсем сдурел?!.

Крестьянин, увидав целившегося в него с автомашины солдата, моментально натянул поводья, остановился и соскочил с телеги. Держа лошадь под уздцы, старик обнажил в поклоне седую голову с блестящей плешью. Когда машина проезжала мимо, он так и стоял, согнувшись и прижимая шляпу к груди. «Опель» пропылил всего в двух шагах.

– Кланяется, сука, – обронил себе под нос Куценко, которого товарищи насильно усадили на лавку в кузове. – А у самого небось сынки на восточном фронте…

– Брось, они тоже люди подневольные, – вставил кто-то реплику, пытаясь разрядить обстановку.

– Тоже?! – взвился сержант. – Ты меня с его сынками не ровняй! Я их в Россию не приглашал…

– Куценко! – прорычал лейтенант. – Под трибунал пойдешь!

– Ладно, все, замяли…

Заночевали на хуторе. Хутор, памятуя недавний печальный урок с засадой, когда погиб старшина, предварительно осмотрели с оружием на изготовку. Оказалось все чисто. Куценко застрелил в хлеву очередного поросенка. С мрачным видом демонстративно выволок его на середину двора, бросил и вызывающе поднял глаза на хозяина и хозяйку. Те все поняли правильно – через полчаса перед разведчиками был накрыт на открытой веранде ломившийся от угощений стол…

Утром продолжили движение в юго-западном направлении. Марков обводил на карте карандашом населенные пункты левого берега реки Дравы, которые они проезжали. Казалось, подполковник Ерохин был прав – разведка и вправду больше походила на прогулку. Где-то далеко севернее продолжали громыхать ожесточенные бои за Вену. Здесь же было тихо, и складывалось впечатление, что район вообще не занят никем. Встретили на марше батарею самоходчиков, укомплектованную легкими САУ-76. Командир батареи первый кинулся к Маркову с расспросами, куда они заехали и где соседи. Поделившись скудной информацией, которой располагал сам, Марков в заключение лишь пожал плечами и посоветовал:

– Держите связь по рации.

Комбат принялся горячо благодарить.

Продолжили движение. Обогнали несколько советских тыловых колонн. Как они вырвались вперед боевых частей – неизвестно. Майор-интендант упорно отказывался называть Маркову, к какой дивизии принадлежит его часть. Даже в чем-то заподозрил капитана и пригрозил ему арестом. Марков лишь отмахнулся, чем вызвал на одутловатом лице майора совершенно детскую обиду.

– Барахольщики сраные, – констатировал со смехом Фомичев из кузова «Опеля». – Устроили секретность!

Тихой сапой все выяснил Куценко. Переговорив с сержантами у одной из полуторок и чем-то с ними обменявшись, Куценко с довольным видом вернулся к своим. Назвал номер стоявшей перед ними воинской части и пройденный ею маршрут. Марков усмехнулся, объявил сержанту благодарность и, забравшись в кабину, сделал на карте необходимые отметки. Часа два потом ехали вообще по безлюдной горно-лесистой местности, держа оружие на изготовку. Лес становился все гуще. На повороте дороги, там, где заросли вплотную подходили к просеке, накренившись, стояла старенькая немецкая «тройка» в летней раскраске. С виду совершенно целая. Остановили грузовик в десятке метров от танка, осмотрели находку, соблюдая все меры предосторожности. Никого – ни живых, ни мертвых. Люки распахнуты настежь, в подбашенном отделении полный боекомплект и по щиколотку воды от прошедших дождей. Целая лужа набралась и на кресле механика-водителя. На полу – бесформенная куча промасленных тряпок. Вероятно, танк стоял, брошенный, не меньше недели. Подмятые им деревца уже начали распрямляться обратно. Марков приказал выслать за поворот дороги разведку. Вскоре один из посланных вперед солдат – им был Вася Бурцев – вернулся с возбужденным видом. Закричал Вася еще издалека, размахивая автоматом и оживленно жестикулируя:

– Товарищ капитан, пойдемте! Там такое…

Развернувшись цепью, все двинулись по дороге в указанном направлении. Фомичев чуть придержал вприпрыжку шагавшего рядом с ним Бурцева за локоть, произнес негромко:

– Ты не суетись, Васек…

И ободряюще подмигнул.

Перед ними открылась картина настоящего погрома. Два немецких грузовика «Опель-блиц», точно таких же, как и у них сейчас, стояли посреди дороги, изрешеченные пулями. От третьего грузовика остался один сгоревший остов. Под металлическими колесными дисками правой стороны с остатками оплавившейся резины зияла приличных размеров воронка. На ее дне поблескивала дождевая вода.

– Справа фаустом долбанули, – определил Клюев.

– Ага, – кивнул головой бродивший по обочине сержант Куценко. Носком сапога он нагреб целую кучу стреляных гильз. – Из «эмпэх» немецких лупили.

В радиусе пятидесяти метров обнаружился искореженный мотоцикл. Еще два мотоцикла с колясками были тут же спущены с дороги в неглубокий кювет. На одном – пулемет MG с погнутым стволом и еще ворох гильз, ковром устилавших дно коляски. Прижатая рамой, между мотоциклом и земляным откосом лежала фигура в длиннополом кожаном плаще.

– Воняет от него, – сморщился Фомичев, откатив мотоцикл и переворачивая немца на спину.

Вася Бурцев дернулся и сделал несколько шагов назад. Остальные разведчики зажали носы рукавами гимнастерок. Лицо немца было объедено лесным зверьем, на лбу между поднятыми наверх водительскими очками и грязно-серыми прядями волос копошился целый муравейник.

– Тьфу, прости Господи. – Фомичев расстегнул на убитом плащ и вытащил из нагрудного кармана мундира солдатскую книжку. Руку обтер о свои замызганные галифе.

– 2-я немецкая танковая армия, – пролистал протянутый ему документ Марков. – Моторизованный батальон. Конвой… Важную птицу везли. Бой был дней семь-восемь назад.

– Партизаны? – предположил лейтенант Чредниченко.

– Полагаю, да, – кивнул головой Марков.

– Товарищ капитан! – указал рукой Куценко на противоположную обочину.

Там в отдалении стоял с распахнутыми дверцами «Опель-адмирал» – роскошный четырехдверный лимузин. Колеса с блестящими колпаками были пробиты пулями и спущены, моторный отсек посечен осколками. Но даже в таком виде, простояв бесхозно не менее недели, машина просто сверкала черным лаком кузова и начищенными хромированными деталями. Чередниченко тут же забрался внутрь. Вылез через минуту, разочарованно держа в руках немецкую генеральскую фуражку, подобранную на диване заднего сиденья:

– Упорхнула птица… – протянул с досадой.

Больше никаких документов найдено не было. Зато в стороне выше над дорогой обнаружилось с полдюжины свежих могил. На березовых крестах болтались немецкие каски с расстегнутыми подбородочными ремешками.

– Отбились и ушли дальше, – подразумевая немцев, заключил Куценко.

Задерживаться здесь дольше не имело смысла. Марков скомандовал:

– Уезжаем. Быков, от винта!

Быков, подогнавший их «Опель» к подбитым грузовикам, уже успел открутить с одного из них целехонькую фару. Заслышав распоряжение капитана, ефрейтор одновременно с утвердительным кивком головой приложил к пилотке ладонь и уселся за руль с довольным видом. Марков забрался в кабину, остальные разведчики в кузов.

– Наша-то разбилась, – имея в виду фару, пояснил Быков, объезжая брошенную немцами технику. – К вечеру заменю…

Склонившийся над картой Марков, углубившись в свои мысли, рассеянно покивал в ответ. Проехали еще несколько километров. Лес неожиданно кончился, они остановились на самой опушке. И, как оказалось, не зря – вблизи послышался приглушенный стрекот мотоциклетных двигателей. Моментально по команде капитана разведчики выпрыгнули из кузова и заняли позиции по обе стороны от грузовика. Хорошо, что догадались окликнуть из кустов седоков в пятнистых маскхалатах-»омебах». Оказалось, им навстречу выехала на трофейных мотоциклах ВMW разведка 57-й армии. Задача – аналогичная. Их командир, старший лейтенант, доложил Маркову то, что ему удалось выяснить относительно окружающей обстановки. Поделился собранной информацией и капитан. Рассказал о виденном на лесной дороге. Покурили вместе, обсудили ситуацию, пожелали друг другу удачи и разъехались в разные стороны. Погода стояла уже совсем теплая. К вечеру, укрыв грузовик за большим стогом сена, расположились на ночлег, выставив часовых. Быков с Пашей-Комбайнером заправили «Опель» из полученной от щедрот полковника Бутова бочки с бензином. Быков еще потом дотемна возился с машиной, что-то замерял, чистил, регулировал. Была установлена новая фара. Клюев хотел помочь, но ефрейтор только отмахнулся – подобные хлопоты ему явно были в радость. На рассвете сели завтракать. Куценко выставил вещмешок, доверху заполненный салом и копченой колбасой. Никто не спрашивал, откуда… Марков сориентировался по карте, после чего отправились дальше. К обеду выехали к большой реке.

– Драва, – определил Марков.

А через полчаса встретили дозор 1-й болгарской армии.

– Не стреляй, братушки! – кричал из кузова грузовика Фомичев обступившим их солдатам в форме, похожей на русскую, в коротких шинелях с винтовками наперевес. – Свои!

Маркову, щелкнув каблуками, отрекомендовался молодой болгарский поручик с кадровой выправкой. Некоторое время «господин капитан», как обратился к нему поручик, провел с болгарским офицером, склонившись вместе над раскрытым планшетом. Разведчики, попрыгав на землю, оживленно болтали с болгарами – понять язык друг друга, как оказалось, не составило труда. Внизу неспешно катила свои волны река, солнце нагрело огромные прибрежные валуны. Вася Бурцев стал спускаться к воде.

– То не можно! – остановил его болгарский солдат.

Вася удивленно уставился на солдата снизу вверх.

– То фронт, – пояснил болгарин и махнул рукой в сторону противоположного берега. – Там немцы!

Вася поспешно вскарабкался обратно.

– Не фронт у вас, а курорт, – хохотнул стоявший тут же Фомичев.

– То правда, – согласился болгарин. – Вся неделя тихо-тихо…

К вечеру Марков, переговорив еще с командиром болгарского полка, закончил наносить на карту обстановку. Задание разведчиками было выполнено. Личный состав расположился на отдых в огромном сарае, доверху заваленном копнами сена. Марков попросил связаться с его дивизией. Седоусый болгарский полковник, владевший русским языком, как родным, отдал соответствующие распоряжения. Через несколько минут из пункта связи подбежал дежурный офицер и доложил, что на линии обрыв. Уже посланы связисты, чтобы найти и устранить повреждение.

– Не извольте беспокоиться, господин капитан, – обратился к Маркову полковник. – Обычное дело. Разрешите пригласить вас на ужин в полковом собрании?

– Почту за честь, господин полковник! – вытянулся в струнку Марков и четко кивнул подбородком. Чуть вслух не брякнул «ваше высокоблагородие» по старой привычке…

Болгарин несколько замедлил шаг, пристально поглядел на стоявшего перед ним немолодого офицера. Он оценил, что Марков не стал поправлять в обращении к себе слово «господин» на слово «товарищ», чем регулярно занимались советские военные. Марков перехватил взгляд полковника и слегка улыбнулся краешком губ. Болгарин покивал в ответ, в свою очередь пряча улыбку в широких усах. С такими усами полковник был похож на русского царя-освободителя Александра Второго. Когда они шли вдвоем к беленькой мазанке, Марков отчего-то вспоминал такой же апрельский вечер, только 1914 года. Это было в окрестностях Варшавы, на берегу большой славянской реки Вислы. Тогда тоже был ужин в собрании полка. Полк очень быстро стал для недавно прибывшего в него вчерашнего «павлона» – выпускника Павловского военного училища в Петербурге – юного подпоручика Маркова родным. Были тогда там привычный с детства военный порядок, дружная офицерская семья, верные солдаты, поверка, молитва, вечерняя заря. Была Россия, был дом – общий для всех, без случившегося через несколько лет разлома, разделившего всех на красных, белых, зеленых, заключенных, эмигрантов… Были, конечно, в этом доме свои заботы и хлопоты. Но прежде всего были вера и четкие ориентиры – зачем жить и что защищать. Было будущее. А самое главное, каждая отдельная человеческая жизнь тогда еще чего-то стоила. В самом кошмарном сне не могла им тогда пригрезиться даже десятая часть так скоро разразившихся надо всеми без исключения бед. Летом началась большая война, в которую мало кто всерьез верил и уж точно никто не ожидал таких ее масштабов и продолжительности. Однако война случилась, и они выполняли свой долг. Через год от кадрового состава в полку почти никого не осталось. Но они выстояли. И верили в близкую победу тогда, в 1916-м, пожалуй, ничуть не меньше, чем сейчас в 1945-м. Они были более чем достойны этой победы. Но все рухнуло, с виду нелепо и бездарно, а по сути предательски. Хотя они честно делали то, что от них требовалось, и даже больше… А затем… Нет, он сейчас совершенно не хотел вспоминать о последующих десятилетиях. Но нечто очень-очень важное так и оставалось нерешенным. И в том числе оттого и произошла вторая большая война, еще более страшная, чем первая. Эту вторую войну нужно обязательно выиграть. Эта война – уже предел в вопросе жизни и смерти, все остальное мельчает перед ней. Марков чувствовал это кожей, впрочем, как и почти все из тех, кто окружал его последние четыре года. Вот основная задача на сегодняшний день. А потом, может быть… Это было сегодня пронзительной болью и надеждой одновременно. Впрочем, если это нечто важное так и не решится, ничего не может быть…

«Достаточно! – оборвал мысленно сам себя Марков. – Что-то я стал сентиментальным. Старею, наверное…»

– Прошу вас, – гостеприимно указал Маркову на дверь мазанки болгарский полковник…

Тем же вечером Марков вернулся к своим разведчикам. Сбивая сено, на земляной пол сверху съехал сержант Куценко:

– А мы вас заждались, товарищ капитан!

Куценко встретил неподалеку от расположения болгар Бог весть за какой надобностью заехавшие сюда бензозаправщики того самого автотранспортного полка, со старшим лейтенантом из которого они устроили обмен бензина на вещи. Сержант и старлей и здесь уже успели чем-то взаимовыгодно обменяться.

– Горючки хоть залейся, – довольно доложил Куценко.

Марков только хмыкнул и покачал головой. Старая история повторялась.

– Ну а чего, бутовские запасы-то тю-тю – проездили… – развел руками сержант.

– Посты выставлены, – доложил лейтенант Чередниченко и добавил тревожно: – А вот связи так и нет…

– Скверно, что связи нет… Ужинали?

– А то! – похлопал себя по животу Куценко. – Обижаете, товарищ капитан…

– Ну и славно. А теперь всем свободным от несения караула – спать! – распорядился Марков. – Выступаем в шесть.

7

– Выступаем в шесть! – Лукин вынул из кармана кителя часы-луковицу на серебряной цепочке, со звонким щелчком откинул крышку и посмотрел на циферблат.

Над сербской деревней Житница догорала вечерняя заря необычайной красоты.

– На молитву… – привычно раздалось во дворе. Не занятые в нарядах бойцы взвода споро выстроились перед крыльцом.

– Шапки долой!

Седенький, щупленький доктор Головачев прочитал «Отче наш» роскошным дьяконовским баритоном, совершенно не вязавшимся ни с его преклонным возрастом, ни с его субтильной комплекцией. Доктор был единственным во взводе, кто еще носил югославский френч и фуражку русского образца. В такой форме поначалу ходили все чины Русского корпуса, пока их в приказном порядке не переодели в немецкое обмундирование.

Со стороны сада через низенький плетень за ними наблюдала старуха в домотканом платке, застиранном платье до пят, украшенном полинялой вышивкой. Какое-то время она приглядывалась к выстроившимся на дворе военным настороженно, затем с неподдельным удивлением. Дослушав молитву до конца, старушка всплеснула руками, истово перекрестилась и, прижав руки к груди, устремилась к Лукину и Милову, безошибочно распознав в них старших. Озираясь в сторону запертых уличных ворот, быстро-быстро заговорила вполголоса, мешая сербские и русские слова. Лукин ее даже поначалу не понял. А когда понял, только переглянулся с Миловым.

– Вот так дела, – озадаченно протянул подполковник Милов, качая головой.

Местная жительница сообщила, что группу ее односельчан усташи согнали в большой сарай за центральной площадью. Под замок заперли в основном женщин, детей и стариков. Якобы они сочувствовали и помогали красным партизанам. Возможно, попали к хорватам и таковые. Но в большинстве своем людей хватали без разбору, в основном сербов, но и не только. Под замок посадили несколько десятков человек. Территорию вокруг сарая с заложниками оцепили. Сегодня вечером на центральную площадь демонстративно завезли вязанки с хворостом. О намерениях усташей двух мнений быть не могло. Пьяные хорватские националисты, шатавшиеся по деревне, хвалились, что сожгут ненавистных сербов. Большинство оставшихся мирных жителей, бросив свои дома и имущество, подались в горы.

– Мы не можем это оставить просто так, – решительно заявил Лукин. Несколько секунд он подкручивал ус в раздумии, как лучше поступить. Потом распорядился:

– Два отделения со мной. Павел Ефремович, проводите меня к хорватскому командиру. Попробуем сначала поговорить по-хорошему…

К дому, где расположился штаб хорватского батальона, чины корпуса явились во всеоружии. Расположились вдоль улицы, перекрыв выходы из боковых переулков. Хорватский часовой засвистел в свисток. Минуту спустя явился разводящий.

– Доложи обо мне своему капитану, – по-немецки распорядился Лукин.

Своим солдатам Лукин с Миловым вполголоса приказали – в случае заварухи открывать по усташам огонь на поражение и с боем уходить из деревни через окраину, где располагалось третье отделение взвода. Для связи с оставшимися в месте их квартирования чинами был послан юнкер Юра Милов. Спустя пять минут Лукин с подполковником Миловым стояли в просторной деревенской горнице. В наполовину занавешенное окно Лукин увидел, что его первое отделение рассредоточилось по периметру двора между хорватских солдат. Навстречу им из-за стола поднялся средних лет черноволосый усташский капитан с прямым пробором и тонкой полоской усов на бледном лице. Офицер представился Лукину, слегка кивнув головой. С Миловым они уже имели разговор днем.

– Чем обязан, господа? – на хорошем русском языке задал вопрос хорват.

Лукин и Милов переглянулись.

– Слушаю вас, господин лейтенант, – указывая подбородком на погоны лейтенанта вермахта, что были на плечах у Лукина, произнес офицер. В его тоне просквозила едва заметная ирония. Уловив ее, Лукин отрекомендовался, специально четко выговаривая каждое слово:

– Штабс-капитан русской службы Лукин!

Хорват покивал и переспросил вежливо, но в то же время с нетерпеливыми нотками:

– Так что у вас за дело, господа?

– Дело касается взятых вами заложников, – сообщил Лукин.

– И?.. – с нарочитым удивлением вскинул бровь усташский капитан.

– Это мирные жители. К ведению боевых действий они отношения не имеют. Вы должны их немедленно освободить.

Капитан скривил губы, заложил руки за спину. Прошелся вдоль Лукина с Миловым, поскрипывая половицами. Как бы невзначай выглянул в окно. Поморщился. Видимо, что-то обдумывал в уме. Потом повернулся, сделал резкий шаг вперед и, глядя прямо в глаза этим двум русским, заговорил быстро и горячо:

– Вы не понимаете обстановки, господа! У нас только что был бой с красными. Жители деревни оказывали им поддержку.

– Факты проверенные? – вставил реплику Милов.

Хорват поморщился:

– Есть, есть сведения.

– В таком случае, – продолжил разговор Лукин, – виновных должен установить суд. Данная территория пока что подконтрольна германскому командованию. Его законными представителями являемся мы. Вы передадите всех задержанных в наше распоряжение.

– То есть как это?…

Хорват явно опешил. Даже рот приоткрыл от неожиданности, так что усы из полоски под носом превратились в половинку окружности.

Лукин буравил собеседника взглядом. Тот перевел дух и, набрав воздуху в легкие, разразился тирадой:

– Это красная сволочь! У нас нет времени и возможности устраивать судебные процессы. По законам военного времени они должны быть казнены прямо на месте! Они враги нашего государства! И они будут казнены!

Стало понятно – перед ними фанатик. Трудный случай. Разговор об офицерской чести, на который уповал по дороге сюда Милов, можно и не начинать.

Лукин сделал шаг вперед. Произнес негромко, но с явной угрозой:

– Это женщины и дети – мирное население. Понимаете, де-ти! Вы в своем уме – детей трогать?! Мне плевать, красные они, белые или еще какие. И плевать, чьи они враги. Вы их отпустите немедленно.

– Произвола не будет, – надвинулся на усташа с другой стороны подполковник Милов. И, покачав головой, сурово добавил. – Почему-то среди заложников одни православные – вам это не кажется странным?

Капитан съежился и отступил назад к столу. Здесь и сейчас обстановка явно складывалась не в его пользу. Он уже очень жалел, что самоуверенно остался разговаривать с русскими наедине. Усташ попытался привести последний на его взгляд весьма весомый аргумент – произнес вызывающе:

– Среди них есть евреи и цыгане. Доподлинно установлено!

Милов только фыркнул:

– Ах, вот оно что…

Лукина услышанное просто вывело из себя. Подскочив к капитану, он резко схватил его одной рукой за отворот мундира и опрокинул спиной на стол, придавливая локтем другой руки горло:

– Слышь, ты, фашистская морда! – шипел Лукин, наклонившись к самому лицу усташа. – Вы у меня с семнадцатого года поперек горла, гадины партийные. Падаль! Всех мастей и оттенков! Сколько ж вы людей по белу свету ради своих бредней извели! Сейчас ты, большевик нацистский, при нас отдашь приказ своим идейным выродкам отпустить людей. Ну?!

Рядом хладнокровно щелкнул вытащенным из кобуры «парабеллумом» подполковник Милов. Приставил оружие к виску хорватского капитана. Тот ерзал по столу, сучил ногами в лакированных сапогах с высокими голенищами, опрокинул на пол деревянный табурет. Бесполезно – хватка у Лукина была железная. Усташ судорожно подергался еще немного и прохрипел:

– Да!..

Милов, поигрывая пистолетом в руке, произнес, обращаясь как бы только к Лукину:

– Я полагаю, Александр Иванович, слова своего он без нас не сдержит.

– Да, Павел Ефремович, – подыграл подполковнику Лукин. – Вы садитесь за стол чай пить. И пистолет держите наготове. Незаметно.

Милов обошел стол, поднял табурет, поглядел в окно и наглухо задернул ситцевую занавеску. Сел за стол между окном и стеной, лицом к входной двери.

Лукин поднял за грудки капитана. Тот скрежетнул зубами, но попыток дернуться больше не делал.

– И я за стол сяду. С другой стороны, – ледяным тоном проговорил Лукин, вытаскивая одной рукой из кармана галифе «вальтер» и утыкая его в бок усташу. – И господин капитан присядет.

Хорвата швырнули на стул рядом с Миловым.

– А теперь, – пододвигая к себе стакан в серебряном подстаканнике, продолжил Лукин, – теперь господин капитан отдаст распоряжение немедленно отпустить заложников. Будем считать, что вы благородный человек и все осознали… – Лукин продемонстрировал усташу направленный на того под столом «вальтер». – А мы с Павлом Ефремовичем посидим здесь. Составим вам кампанию, так сказать, пока люди не окажутся на свободе.

– И будьте покойны, по-хорватски мы понимаем, – добавил из своего угла Милов. – Так что не вздумайте чудить…

Невероятно, но у них все получилось. Без единого выстрела. Уведомленные соответствующим приказом своего начальника, усташи с недоумением передали заложников отделению Русского корпуса во главе с доктором Головачевым. Как им было сказано, «для производства разбирательства законными представителями германского командования». Умница-доктор тут же организовал вывод мирных жителей за пределы деревни. Уведомили об этом русских офицеров. С видом закадычных друзей Лукин и Милов «проводили» капитана до околицы деревни. Сзади следовали два ходивших с ними к хорватам отделения взвода. И только здесь Лукин убрал из-под полы «вальтер», который всю дорогу держал наготове. Больше всех были удивлены такому исходу дела сами главные его фигуранты.

– Как же мне опостылела эта красно-коричневая мразь! – глядя вслед поспешно уходящему по деревенской улице усташу, с ненавистью проговорил Лукин.

– Однако, опасаюсь, он это так не оставит, – озабоченно проговорил подполковник. – У нас тридцать человек, а у него триста. Очень скоро он узнает, что не располагаем мы никакой ротой. Велико будет искушение отомстить. Полагаю, как бы это сказать, Александр Иванович, – самое время уносить ноги!

Милов отчего-то задорно глянул на Лукина и загадочно улыбнулся.