Текст книги "Вот так барабанщик!"

Автор книги: Александр Каменский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

МОЙ ДРУГ КИРОЧКА

1

Этого маленького зверька с гладким и длинным приплюснутым телом, с таким же длинным круглым хвостом в наш дом принес Николай Васильевич Дымко, охотник и рыбак.

– Вот вам любопытнейший экземпляр, детеныш убитой кем-то выдры, – сказал Николай Васильевич, разворачивая полосатую тряпку, в которой лежал похожий на щенка слепой выдренок. – Любите и жалуйте сироту.

– А где вы, дядя Коля, нашли его? – спросил я, разглядывая малыша.

– Нашел я вчера выдренка на берегу Обвы. Он, бедняжка, дрожал и тихо по-своему что-то наговаривал: «Гиррк, гиррк».

– Выдра… выдренок… Вот тоже мне название! – сердито сказала мама. – И не выговоришь. Надо придумать ему какое-то имя.

– Это же девочка. Дайте ей любое женское имя, – подсказал Николай Васильевич. – Хотя бы Кирочка.

Мама взглянула на меня:

– Нравится?

– Очень!..

Тогда мама объявила:

– Быть по сему – Кирочка так Кирочка!.. Ну, что же мы будем делать с Кирочкой? Ведь зверек пока что совершенно беспомощен.

Когда мы рассматривали выдренка, около нас, мурлыча, ходила кошка Машка. Поводя тонкими, будто леска, белыми усиками, она ласково терлась пушистым боком о мои ноги, точно хотела сказать: «Покажите мне, что вы там такое разглядываете?»

– А знаете что, – сказала мама, – у меня появилась мысль: пусть Машка кормит сироту. Ведь кошка недавно котят родила, и молока у нее много.

– Хорошо придумано! – сказал Николай Васильевич. – Вот и будет выдра Кирочка молочной сестрой вашим котятам.

Так и росла вместе с котятами наша Кирочка. Глазки-изюминки весело глядели на белый свет. Она охотно ела булочки с молоком и сливочным маслом.

Отец, возвращаясь из дальней командировки, – он плотокараваны по Каме водит – расспрашивал, как я дружу с Кирочкой.

А Кирочка, словно понимая, что говорят о ней, осторожна выглядывала из-за комода; живые как ртуть глазки поблескивали, забавно шевелились крохотные, едва заметные, черные ушки, на нижней губе белело пятнышко, тупой нос был влажным – на нем блестели маленькие крупинки пота.

– Это от волнения, – заметил отец, – зверек этот очень пугливый, обращаться с ним надо бережно…

И верно: сперва выдренок был очень пуглив, он вздрагивал при каждом звуке, прятался и часами просиживал за комодом. А когда вылезал из своего угла, все время озирался по сторонам: такой трусишка был…

Но бояться Кирочке было некого: все ее любили.

Всем нравилось на нее смотреть. Быстро и ловко передвигалась на своих коротких ногах наша Кирочка, извиваясь змейкой и немного переваливаясь с боку на бок.

…Наш полукаменный домик стоит на берегу Обвы, которая впадает в Камское море. В одной половине живет наша семья, а в другой – лесничий Матвей Архипович Красных со своей дочкой Тоней.

Я очень радовался, что мы живем на берегу реки: ведь наша Кирочка – зверек речной и не может жить без проточной воды!

Я выпросил у мамы старую железную ванну и наполнил ее прохладной речной водой – вот и получился хороший плавательный бассейн.

Летние каникулы еще не кончились, и я целыми днями пропадал на реке и на лесном болоте, возле Медвежьего урочища. Из этих мест возвращался домой с мелкой рыбешкой, рачками, лягушками. Всем этим я угощал Кирочку.

Когда отец бывал дома, то сверял свои круглые старинные часы-луковицу по Кирочке, как по радио. Ведь она в одно и то же время просыпалась, в одно и то же время купалась в ванночке и гуляла по квартире и во дворе. Только в одном была неаккуратна Кирочка: есть она могла в любое время суток. Вместе с кошкой и котятами она ела колбасу, котлеты, вообще мясо, а я даже научил ее гречневую кашу есть.

…Как-то вечером, вдоволь поплавав в своей ванночке, Кирочка выбежала во двор. Не прошло и пяти минут, как к нам с криком вбежала Тоня. А вслед за нею появилась Кирочка. Ее белые острые зубки были оскалены, короткая серо-бурая шерсть на спинке стояла дыбом. Тоня вскочила на табуретку, а выдра, извиваясь змеей, кружила вокруг табуретки с оскаленной мордочкой, пронзительно и сердито трещала и шипела. Мы бросились на помощь девочке.

Чем же вывела из себя Тоня нашу обычно добродушную Кирочку?

Выкупавшись, Кирочка отправилась путешествовать. Мокрая, она забрела к нашим соседям и стала преспокойно разгуливать по недавно выкрашенному блестящему полу. Ну, и конечно, наследила. А маленькая Тоня, увидев следы, схватила папин ремень и стегнула Кирочку по спине. Обозленный зверек решил, видимо, постоять за себя. Он яростно бросился на свою обидчицу и прогнал ее из комнаты.

С того дня Кирочка не заходила в комнаты лесничего. Увидев девочку, она сердито пыхтела и шипела, выгибала свою длинную спинку и показывала острые зубы.

Незаметно прошла осень. Как-то вечером к нам пришел Николай Васильевич.

– А где же твоя Кирочка? – спросил он.

На мой зов Кирочка вышла из-за комода, но, видать, у нее было плохое настроение: пробормотав что-то на своем языке, она снова скрылась.

– Да, выросла Кирочка, похорошела, – сказал Николай Васильевич. – А знаешь ли ты, что выдра относится к самым интересным животным? Хотя надо сказать, что нам, рыболовам, выдра порой доставляет большие неприятности. Сидишь, бывало, на бережке, удишь. Тишина. Река как зеркало. И вдруг откуда ни возьмись – из воды выскакивают на полметра в высоту одна рыбина за другой. «Что за причина?» – думаешь, а потом и догадываешься – это или зубастая разбойница-щука или озорница-выдра на охоту вышла… Она не только пугает рыбу, но и рвет прочные сети.

– А если, дядя Коля, Кирочку в реку выпустить, сбежит она или нет? – спросил я.

– Пожалуй, нет. Не думаю. Ведь Кирочка крепко к тебе привыкла. А ручная выдра – добродушное существо, очень привязанное к человеку.

– А как выдра ловит рыбу? – поинтересовалась мама.

– Обычно этот зверек добывает рыбу после захода солнца, ловит ее всю ночь. В мелкой воде выдра загоняет рыбу в узкий тихий заливчик, чтобы затруднить ей выход и быстрее поймать; ударом сильного хвоста о поверхность воды она загоняет рыбу в береговые норы, ловко хватает зубами и вытаскивает на берег, а потом ест. Выдра прекрасно слышит и видит, нюх у нее преотличный. Она с удивительной быстротой обнаруживает врага за несколько сот шагов и бежит к воде, чтобы скрыться. Вот почему поймать взрослого зверька очень и очень трудно. А в воде за выдрой не угнаться даже рыбе – так быстро она плавает! Ну, вот, пожалуй, и все, что я могу вам рассказать.

И Николай Васильевич, достав из кармана кисет с табаком, стал неторопливо свертывать папиросу.

– Как бы сделать, чтобы Кирочка ловила рыбу в реке и приносила домой? – спросил я Николая Васильевича.

– Это дело не такое уж мудреное, – усмехнулся он. Только советую совершенно не кормить ее рыбой.

– Почему? – спросил я.

– Очень просто, – ответил Николай Васильевич, – если будешь кормить Кирочку живой рыбой, она поймет, что рыбу приятнее есть самой, чем ловить ее для тебя. Иными словами – вытащив рыбину на берег, она будет съедать ее сама. Понял?

И я перестал кормить Кирочку свежей рыбой.

2

Прошло два года, как выдра попала в наш дом. Ростом она стала с небольшую собаку-дворняжку.

Мы крепко подружились с Кирочкой. Она даже спала у меня в ногах, на моей постели. Когда Кирочка хотела есть, то обязательно кричала: «Гиррк, гиррк, гиррк!»… А когда была чем-нибудь недовольна, тихо и нежно хихикала. Да, да – хихикала, я не обманываю, звук этот был очень похож на хихиканье!..

…Был хороший зимний вечер. На уснувшую мерзлую землю падали крупные снежинки.

Вот в такой-то тихий вечер, когда зашло солнце, я и решил выйти с Кирочкой на рыбалку. Чтобы Кирочка не жадничала, я еще днем досыта накормил ее мясом и молоком.

Кирочка еще ни разу не бывала на реке. Когда я пошел по тропинке, ведущей на улицу, за огороды, к реке, Кирочка нерешительно остановилась. На ее широкой мордочке заблестели крохотные капельки пота: Кирочка волновалась.

– Пойдем, пойдем, милая, – позвал я и слегка подтолкнул ее рукой.

Кирочка вскинула широкую мордочку с глазками-изюминками и обнюхала воздух, а потом смело заковыляла за мной.

Шагая по тропинке, проложенной прачками на заснеженном льду, я отыскал глазами прорубь. Вот и она!

Я с любопытством наблюдал за Кирочкой: что же она, интересно, станет сейчас делать?

Выдра осторожно приблизилась к воде, обнюхала кромку синеватого льда, вытянула шею, весело гирркнула и… нырнула в прорубь.

Все это случилось так быстро, что я и ахнуть не успел! Прошло несколько минут, а Кирочка не появлялась.

Неужели я больше не увижу своего друга? Не мигая, до боли в глазах, я смотрел на темную гладь воды. Вдруг на поверхности появились пузырьки, похожие на булавочные головки; они забавно прыгали и лопались… А вот и моя Кирочка! В зубах ее ворочался большущий красноперый окунь!

– Кирочка! Хорошая моя! А я-то думал, что ты не вернешься, уйдешь от меня… – бормотал я, прижимая к груди Кирочку с ее добычей.

Когда я выпустил выдру из рук, она разомкнула зубы, и окунь шлепнулся на лед, а Кирочка снова нырнула.

Через несколько секунд Кирочкина мордочка вновь появилась над водой. В зубах ее на этот раз неуклюже выгибался широкий, будто лопатка, серебристый лещ.

Радуясь Кирочкиной добыче и тому, что она не убежала от меня, я поднял ее на руки и принялся плясать. И тут случилась беда: потеряв равновесие, я рухнул в темную прорубь.

Но здесь было не очень глубоко. С силой оттолкнувшись ногами от каменистого дна, я пробкой выскочил на поверхность, схватился за острый лед и выкарабкался. Я так испугался, что едва отполз от проруби, дрожа от стужи.

А Кирочка стояла передо мною на задних лапках, как птица пингвин. Она пронзительно и сердито – хоть уши затыкай! – трещала и быстро-быстро махала лапами-лопатками. Она как бы пробирала меня за то, что я зазевался и свалился в ледяную воду.

Узнав о том, что я искупался в проруби, мама даже не обрадовалась Кирочкиной добыче.

Она кричала, что я очень вредный мальчишка, и что я наверняка простудился. А потом велела бабушке напоить меня кипятком с сушеной малиной. И мне дали на ночь таблетку аспирина и уложили в кровать под тяжелый папин тулуп, крепко пахнущий овцой.

Ночью у меня здорово разболелась голова, заломило руки и ноги, бросало то в жар, то в холод – знобило.

Утром к нам пришел старый доктор с тростью и белым чемоданчиком.

– Ангина. Лежать в постели, – приказал доктор и погладил меня по голове. – Не горюй. Будешь жить сто лет.

Целую неделю провалялся я на кровати, и всю неделю Кирочка не отходила от меня ни на час. Она спала рядом, на полу. А когда я просыпался, она вставала на задние лапки у моего изголовья. На ее мордочке, как это всегда бывало, когда она волновалась, блестели капельки пота.

– Кирочка всю эту неделю ничего не ест, – печально сказала мама. – Она словно понимает, что ты болен. Вот как она к тебе привыкла, Гриша.

– Она любит меня, – поправил я маму.

– И любит, и привыкла, – сказала мама, подавая мне какой-то горький порошок.

За всю неделю Кирочка ни разу не произнесла свое «гиррк», хотя животик ее был пуст; она только недовольно трещала, лежа на коврике возле моей кровати.

Прошла зима. Лед на Обве почернел и треснул. Вот-вот развалится, и громадные, неуклюжие льдины, карабкаясь одна на другую, поплывут вниз, к морю. Кто же усидит в такие дни в душной комнате? Я уходил на берег. За мной, как всегда, ковыляла моя Кирочка. Домой мы приходили с богатой добычей.

Отец садился с газетой у окна и прежде чем читать ее, спрашивал:

– Ну-с, милые мои Гриня и Кирочка, много ли рыбки наловили? Отчитывайтесь!

А когда мама приносила с кухни миску, в которой дымилась горячая уха, и сковородку с жареными пескарями, а потом еще ноздреватый пирог из кислого теста со щукой, отец смешно вытягивал губы, причмокивал, качал головой и приговаривал:

– Ай да улов! Ай да молодцы Кирочка с Гриней!

И он доставал из чугунка кусочки вареной баранины.

– А это самой лучшей, самой знаменитой нашей рыбачке!

Кирочка, с трудом стоя на задних лапках, вежливо брала из папиной руки угощение и неторопливо съедала. А потом по-кошачьи старательно умывала лапкой мордочку.

3

…Весна ушла так же внезапно, как и пришла. Начались летние каникулы.

Весной произошло еще одно интересное событие: Кирочка простила Тоню, дочку лесничего.

Первое время, когда Тоня пыталась подойти к животному, чтобы приласкать его, я сердился и кричал:

– Отойди, противная девчонка! Не подлизывайся!

А Кирочка пятилась и скрывалась от девочки, сердито шипела и трещала.

Наконец мне стало жалко Тоню: ведь она еще в школу не ходит.

– Ну, ладно, ладно, помирю тебя с Кирочкой, только уговор: больше не обижать животных. Идет?

– Идет! – просияла Тоня.

Но Кирочка отворачивалась от девочки и пряталась за комод. Чтобы помирить Кирочку с девочкой, я брал зверька на руки и подносил его близко к Тоне. Но Кирочка сердито шипела и прятала свою мордочку мне под мышку.

Помирились они совсем неожиданно. Как-то утром Тоня забежала к нам, кинула на пол живую, всю в зеленой тине, пучеглазую лягушку и воскликнула:

– Неужели Кирочка все еще сердится на меня!?

И удивительное дело! – Кирочка выбежала из-за комода. Встав на задние лапы перед девочкой, она стала ласково царапать передними лапками Тонино платье.

– Какая ты милая, какая ты расхорошая! – горячо говорила девочка, проводя ладошками по гладкой спине животного.

С того дня мы стали ходить на речку втроем.

…Полдень. Мы сидим на берегу Обвы. Над нами медленно плывут кудрявые, точно барашки, облака; ласковый ветерок чуть шевелит травку… Хор-ро-шо!

Кирочка, вытянувшись, – от этого она кажется еще длинней, – лежит на песке вместе с нами. Она тоже принимает солнечную ванну; влажные ноздри ее чуть-чуть вздрагивают, круглая голова дергается, лапы дрожат. Наверное, Кирочке снится худой сон.

…Возле нас стоит эмалированное ведро – для рыбы.

Кирочке, видать, надоело валяться в песке. Она медленно поднимается и идет, переваливаясь, к воде. Вот она ныряет… И вот ее круглая голова показывается на поверхности. В зубах выгибается большая узколобая щука. Кирочка держит ее поперек тела; щука часто-часто раскрывает страшную зубастую пасть, как будто хочет крикнуть; отчаянно хлещет по воздуху темным хвостом.

– Ой! – вскрикивает Тоня и всплескивает от страха и удивления руками.

Кирочка спешит к моим ногам. Выпустив из зубов свою грозную добычу, спешит обратно к воде. Через несколько минут в ее цепких зубах ошалело бьется большеголовый блестящий налим, а еще через несколько минут – глазастый окунь.

У Кирочки, видать, прекрасное настроение: она высоко подбрасывает рыбину в воздух тупым носом и ловко ловит ее. Окунь сверкает на солнышке, точно драгоценный камень.

Но вот Кирочке надоело ловить рыбу, и она стала развлекаться – доставать камушки со дна. Вынырнув с камушком в зубах, она плывет, руля хвостом. Потом подбрасывает камушек высоко-высоко над головой. Пока камушек возвращается обратно, Кирочка успевает ловко перевернуться в воде и подхватить его на нос; камушек снова взлетает вверх и так много-много раз! Здорово это у нее получается, совсем как в цирке!

Тоня и Кирочка лежат на горячем песке, отдыхают. А я стою с удочкой по колено в воде, выуживаю ершей. Их здесь видимо-невидимо. То и дело красный поплавок уходит на дно, серебристая леска туго натягивается. Я взмахиваю рукой, и на крючке беспомощно болтается ерш Ершович! Ловить ершей, вы сами знаете, очень просто, но не так-то просто снимать их с крючка: ведь ерши так жадны, что заглатывают крючок чуть не до самого хвоста. Измучаешься, пока снимешь с крючка эту клейкую колючую рыбу!

Но все это не беда, лишь бы клевало. А сегодня клюет так, что на одного червячка я наловчился поймать штук пять, рыбок. Так за полчаса я надергал целую кучу ершей.

А потом мы пошли домой.

Отец увидел нашу добычу и чуть не выронил трубку изо рта:

– Ну и рыболовы! Ну и рыболовы!

Схватив Кирочку обеими руками, отец чмокнул ее прямо в широкий лоб.

– Будем варить уху из ершей и стряпать пельмени из щуки. Слышишь, мать? Пель-ме-ни! Да непременно пригласим Николая Васильевича!.. Гринька – шагом а-арш!

Мне очень нравился наш знакомый, и я вихрем помчался к Дымко.

– Пельмени! – крикнул я Николаю Васильевичу, который чинил рыбацкую сеть, сидя на маленьком складном стульчике.

– Где пельмени? – обрадовался Дымко. – Давай их сюда, старик, да поскорее!

Мне стало смешно, что рыбак назвал меня стариком, и я расхохотался.

Я схватил веселого человека за рукав и потащил к выходу:

– Поскорей, дядя Коля, пельмени из щуки есть… Мы с Кирочкой вот таких щук поймали!

И я вытянул руки как только мог, чтобы показать Николаю Васильевичу из каких огромных рыбин будут сделаны наши пельмени.

– Что, не верите?

– Да как можно не верить знаменитым рыболовам – тебе и Кирочке! – рассмеялся Дымко. – Верю и спешу к пельменям.

И мы – Николай Васильевич и я, – взявшись за руки, заспешили к нашему дому.

Мы пришли, когда мама уже замесила тесто, а папа рубил сечкой в деревянном корыте рыбье мясо. Мама развела его молоком, оно стало походить на густую сметану.

Пельмени стряпали все и, конечно же, я. Мне папа как-то сказал: «Учись стряпать, тот не уралец, кто пельмени делать не умеет!» И у меня пельмени получились не хуже, чем у старших.

И я обрадовался, когда Николай Васильевич сказал:

– Ого, вот мастер, так мастер. Хвалю, старик!

Но я даже вида не показал, что обрадовался.

Пельмени варились в большом чугуне, а когда выложили их на блюдо, у всех потекли слюнки, даже у Кирочки.

– У меня есть предложение, – сказал Николай Васильевич, – не прогуляться ли нам после сытного обеда до реки?

Все согласились.

Мы подошли к Обве и уселись на большое бревно, одним концом уходящее в воду.

Было очень весело, мы шутили, смеялись. Только Кирочка (она была, конечно, с нами) вела себя так, словно была чужой. Все время глядела в сторону реки, тревожно вбирая в себя речной влажный воздух; на носу у нее блестели капельки пота. Вдруг выдра очень звучно и приятно засвистела. Так она не свистела еще никогда. Встав на задние лапы, она пристально смотрела на сонную реку, по которой в этот час плыл густой, словно молоко, туман.

Николай Васильевич долго и внимательно смотрел на Кирочку, а потом покачал головой:

– Кирочка загрустила. Слышали, как она свистела? Это значит, что она с кем-то очень подружилась. Ей очень захотелось погулять на свободе с такими же зверьками, как и она сама…

А Кирочка подбежала к моим ногам, потерлась о них теплым тельцем и снова звучно засвистела. Она глядела в сторону реки. Я нагнулся, чтобы взять Кирочку в руки. Но она, ласково лизнув мою руку, быстро-быстро побежала к реке. Потом остановилась, оглянулась, как бы прощаясь с нами, и скрылась в воде. Я ахнул и сел прямо на песок.

Николай Васильевич тихо подошел ко мне и сел со мною рядом.

– Не горюй, сынок, – сказал он, – Кирочка погуляет на свободе и снова вернется к тебе. Будь уверен – вернется!

Сердце мое невольно сжалось. И я заплакал.

Родители и гость давно ушли домой, а я все сидел на сыром песке, не отрывая взгляда от спокойной воды. На далеком небе таинственно перемигивались равнодушные звезды. А я все сидел и сидел у реки. Стало очень холодно, и я поплелся к дому. Потом оглянулся и совсем неожиданно для себя крикнул:

– До свиданья, Кирочка! Я жду тебя!..

РОМАН ПОЛКАНЫЧ

Я только что вернулся с прогулки, и бабушка Оля, посмеиваясь, сказала:

– А у нас, Гриша, гость… грызет кость.

– Какой гость, бабушка? – спросил я и бросился со всех ног в комнату. Гостя там не было. Я здорово обиделся:

– Почему ты меня обманываешь? А сама всегда говоришь, что обманывать нехорошо!..

Но бабушка ничего не ответила. Она взяла меня за руку и подвела к кровати.

– Смотри, вот наш гость!

Я заглянул под кровать.

Под кроватью, на мягкой заячьей шкурке, дремал крохотный щенок.

– Собачка! Собачка! – позвал я.

Щенок зевнул, поморгал мутными глазками, а потом уткнулся в шкурку черным мокрым носом и даже прикрыл его белой лапой. Тогда я стал щекотать щенку пальцем живот. Щенок жалобно заскулил. Я погладил щенка, и он замолчал. Склонив пятнистую голову, он смело рассматривал меня и шевелил хвостиком-обрубышем. Мне стало смешно: у всех собак хвосты как хвосты, а у этой какой-то хлястик!

Я наблюдал, как щенок с трудом приподнялся на заячьей шкурке и встал на все четыре лапы, шатаясь из стороны в сторону, будто его ветром покачивало.

До чего забавный этот щенок! Я схватил его на руки и чмокнул в черный мокрый нос.

– Нехорошо, Гриша, целовать собаку, – сказала бабушка, но я не растерялся:

– Это, бабуся, не собака, а маленький щенок!

– Все одно – собака ли, щенок ли, – не соглашалась бабушка.

Я положил щенка на заячью шкурку и стал его рассматривать. Над темными глазами щенка желтели два пятнышка, ну точь-в-точь брови! А грудь белая, как будто на щенка надели белоснежный фартучек; все четыре лапы тоже белые, а сам он черный-пречерный, с блестящей гладкой шерстью.

Потом я взял щенка на руки и перетащил на середину комнаты, на половик.

– А ну-ка, шагай вперед, – приказал я, и щенок послушался. Но как он косолапил, передвигаясь по комнате! Он все время валился на бок и тыкался мордочкой в половик. Он был совсем мал и весь поместился на папиной ладони.

– Как же ты, Гриша, назовешь щенка? – спросила меня бабушка. – Трезором? Волчком? Тузиком? Шариком?

– А может, Ромкой? – спросил я.

– Звучит, – одобрил папа.

Прошло много дней, а мой Ромчик был почти такой же маленький, каким я увидел его в первый раз. Но я уже не удивлялся: соседка, которая щенка подарила, сказала, что Ромчик не вырастет в большую собаку, такой уж он породы, и что у щенка хвост короткий потому, что отморожен. Я очень полюбил щенка и звал его то Ромкой, то Романом.

Когда я обедал, щенок всегда вертелся около меня, умильно смотрел на мои руки и весело крутил смешным коротким хвостиком. Хитренькие глазки Ромчика словно говорили: «Угости, Гриша, я буду тебе очень, очень благодарен!»

И я бросал Ромчику румяную корочку пирога.

Как-то, готовя обед, бабушка легонько пнула Ромчика валенком:

– Не мешайся, куш на место, Роман… Полканыч!.. – Поджав хвост, с опущенной головой щенок шмыгнул под печку.

Мне стало смешно, что бабушка назвала щенка Романом. Полканычем, и я спросил:

– А почему ты назвала его так?

– Когда я была девочкой, – рассказала бабушка, – у нас был пес по имени Полкан, я его очень любила и сейчас о нем вспоминаю. Да и походит твой Ромчик на моего старого приятеля Полкана, только ростом Полкан был больше Ромчика.

Мне это очень понравилось, и я стал называть щенка Романом Полканычем. Об этой кличке узнали товарищи, и с тех пор моего любимца стали называть по имени и отчеству.

Роман Полканыч в первые дни вел себя хорошо. Даже строгая бабушка полюбила его. Но недели через две он набедокурил: разбил кувшин с молоком.

– Куш на место! – крикнула бабушка, и Ромчик с виноватым видом скрылся под печку…

Когда Роман Полканыч снова в чем-то провинился, бабушка схватила ремень и с криком «куш на место!» кинулась к Ромке. Он нырнул под печку, а через минуту осторожно высунул мордочку.

Убедившись, что о нем уже забыли, Роман Полканыч вылез из-под печки. Подняв черный нос, он как ни в чем не бывало поглядывал на бабушку.

Ромчик стал проказничать все больше и больше: то мамин платок утащит под печку, то ботинок прогрызет, то чулки. Папа здорово рассердился:

– Чтобы духу его здесь не было! – крикнул он. А на другой день подарил Романа Полканыча старику-пчеловоду, который увез его в соседнее село.

Я даже есть как следует перестал – так расстроился. Бабушка все время хмурилась и часто с грустным видом заглядывала под печку, где спал наш Ромчик.

Через два дня Роман Полканыч снова появился. Я первый услышал его лай во дворе.

– Бабушка, Ромчик вернулся! – обрадовался я и кинулся открывать двери.

Роман Полканыч вбежал в квартиру. Он тяжело дышал, высунув узкий розовый язык. И сразу же повалился на половик посреди комнаты.

– Куш на место! – зашумела было бабушка, но, взглянув на усталого Романа Полканыча, махнула рукой: «Пускай спит, издалека, видать, бежал, беспутный пес»…

Я пошептался с бабушкой и постучал в дверь папиной комнаты.

– Папа, – сказал я, – а что, если бы Ромчик вдруг да прибежал к нам? Ты бы не очень, скажи, сердился?

– Почему ты задаешь мне такой вопрос? Ведь собака все равно не сможет возвратиться, раз ее увезли от нас далеко.

– Ну, а если бы прибежал на самом деле, взял бы да и прибежал, тогда как? – допытывался я. А сам с тревогой косился на дверь: вдруг Роман Полканыч начнет гавкать и все дело испортит.

– Вижу, что ты скучаешь о Ромчике. Но что поделаешь? Отбирать собаку у человека уже неудобно.

Тогда я запрыгал от радости и все рассказал.

– Верный пес, что и говорить, – сказал папа. – Пусть живет, не возражаю…

Скормил я Ромчику медовый колобок и побежал играть в лапту. А со мной и Ромчик помчался. Ребята играли дружно, только Пашка Щукин все время спорил и нарушал правила.

Я обиделся и решил сказать в глаза Пашке всю правду:

– Ты, Пашка, не прав, так в лапту не играют, да и вообще ты жулик хороший…

– Я тебя, Гришка, поколочу, если будешь совать свой нос в мои дела! – заявил Пашка и больно турнул меня плечом. Пашка был старше меня и выше ростом, но я не очень трусил: пусть полезет, все равно не убегу!

Только сдачи хотел дать, как Роман Полканыч весь ощетинился и с яростным лаем вцепился зубами в Пашкину штанину.

– Ой! – крикнул Щукин. Он здорово побледнел и замахал руками. Потом заорал и с разорванной штаниной помчался по улице. На бегу Щукин схватил с земли глызу и бросил ее в Ромчика, но не попал. И побежал еще быстрее.

– Ай да Роман Полканыч! Возьми, возьми его!.. Ату-ату его! – кричали ребята с нашей улицы.

…А дни шли да шли.

Своей понятливостью пес удивлял не только меня, бабушку и маму, но даже папу. И все-таки недели через две мой друг снова набедокурил: изгрыз папин фронтовой портсигар из желтой кожи и утащил под печку шелковый коврик.

Вот тут-то папа совсем вышел из себя и велел бабушке на другой же день избавиться от Ромчика. Он так и сказал: «избавиться надо от собаки». А я ничем не мог помочь моему Роману Полканычу!..

Бабушка рано утром пошла на базар и привела молодого колхозника из другого района. Я в то время сидел дома и все слышал.

– Вот собака. Берешь? – спросила бабушка.

– Ладно, бабка, согласен, – сказал парень и почему-то подмигнул мне. Я отвернулся.

А колхозник прицепил ремень к ошейнику Романа Полканыча и потащил его на улицу.

У ворот еще остановился и спросил:

– А деньги-то за пса надо?

Бабушка сердито замахала руками:

– Шагай знай! Какие там деньги.

Я видел из окна, как Ромчик рвался из чужих рук, упирался всеми лапами, а шерсть на его спине топорщилась, как травка.

В это время в комнату зашел наш сосед бухгалтер Вениамин Анатольевич.

– Бабушка-то где? – спросил он, протирая платком свои очки.

– Вон там, во дворе, – буркнул я и ткнул пальцем в стекло.

Вениамин Анатольевич увидел, как парень тащил Ромчика на веревке, и покачал лысой головой:

– Жаль песика. Хороший песик был…

А у меня так защемило сердце, что слезы брызнули из глаз.

Когда я пришел в школу, учительница Мария Васильевна взглянула на меня с удивлением:

– Что с тобой, Гриша? Здоров ли ты?

– Совсем здоров, – сказал я. Мне просто не хотелось рассказывать про Романа Полканыча.

А когда Мария Васильевна вызвала меня к доске, я никак не мог решить простую задачку. Вообще в тот день я здорово расстроился.

А когда пришел домой, бабушка совсем доняла меня:

– Не вернется теперь наш Полканыч.

Я рассердился и даже не стал есть жареные пельмени.

– Не горюй, Грибок, – тихим, добрым голосом говорила бабушка, – Ромчик любит тебя и помнит. Мне кажется, что он сейчас где-нибудь в конуре строит планы, как бы снова улизнуть домой.

– Не прибежит… заблудится, – вздохнул я.

Мама тоже хотела видеть Ромчика, и только папа все еще сердился на него.

Но Ромчик не посчитался с папой и через три дня опять появился в нашем доме, с обрывком веревки на шее.

Жалобно скуля, Роман Полканыч покорно валялся у наших ног, словно просил прощения за свои старые проделки.

– Пусть живет твой Роман Полканыч, – смеялся папа, – пусть живет у нас. Мы отдаем его в дальние края, а он все-таки находит путь к дому и возвращается обратно. Видать, умный пес Ромчик!

– Спасибо, папа, – воскликнул я и со всех ног кинулся на улицу. За мной, смешно косолапя, с радостным лаем бежал Роман Полканыч.

Мне показалось, что Ромчик полюбил меня больше. Он не отставал от меня ни на шаг: я на реку – и он на реку, я к товарищам – и он со мной! Мне даже казалось, что Роман Полканыч лаял: «Рад, рад, рад».

Однажды вечером, возвратившись с работы, папа сообщил новость:

– Ну, дорогие мои, скоро в путь-дороженьку!

– Куда? – спросила бабушка.

– Километров за двести, в город Оханск, что на берегу Камы стоит. Мне поручили большое дело – руководить отправкой леса для новостроек.

Я, конечно, здорово обрадовался. Очень уж хотелось поплавать на плоту, поудить на Каме рыбу. Ведь у нас река мелкая, да и рыбы мало. А я удить люблю и ушицу люблю есть. Больше из котелка, на берегу.

И еще мне хотелось познакомиться с людьми, которые на плотах работают. Сплавщики-то, наверняка, на всех реках побывали и все знают. Вот хорошо бы с ними поплавать по Каме, Волге, города посмотреть!..

С того дня, как папа сказал, что мы уезжаем в Оханск, я сидел будто на иголках, все бегал из угла в угол; даже на улицу к ребятам выходить не хотелось.

Целых две недели прошло, а мы все еще не ехали. И я даже перестал верить, что поедем. Но вот папа сказал:

– Складывайте багаж, послезавтра в путь.

– А Ромчик? – спросил я.

– А с Ромчиком, Грибок, придется расстаться: в такую даль с собой собак не берут. Мы его подарим Вениамину Анатольевичу. Согласен?

– Хорошо, – храбро заявил я. Но, забравшись на печку, досыта наревелся.

А ночью спал совсем худо: жалко оставлять Ромчика…

Утром наша квартира здорово изменилась: стены голые, печальные, а на полу ящики, зашитые в половики и рогожи, пузатые узлы. Мама и бабушка укладывают в корзину продукты на дорогу, завязывают чемоданы.

А Ромчик весело прыгает по комнате и виляет коротким хвостиком. Кажется, хочет крикнуть: «Едем! Едем! Вот хорошо-то!»

А бабушка сердитая такая, на Ромчика не глядит, а только ворчит:

– Вот привязался пес-непоседа, путается тут под ногами.

А я ведь вижу: жалко ей Ромчика, она хоть и ворчит, а добрая и ласковая…

Я с грустью смотрел, как играли Ромчик и кошка Пуська. Роман Полканыч рычал и делал вид, что хочет разорвать ее на мелкие кусочки, а Пуська лениво отмахивалась белой лапкой.

«Хорошо Пуське, – думал я, – она поедет на пароходе в город Оханск, а Ромчик останется здесь у бухгалтера. Счастливая Пуська!»