Текст книги "Вот так барабанщик!"

Автор книги: Александр Каменский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

ВОЛШЕБНАЯ ПТИЦА

Однажды летом, в дни отпуска, я побывал в маленьком уральском городке Очёре. Он расположен среди густых смешанных лесов, на берегу большого пруда, посредине которого высится зеленый остров.

На станции юных натуралистов я познакомился со знаменитым в том краю охотником и рыбаком Василием Николаевичем Граховым.

Если бы вы побывали в его деревянной избушке, вы бы просто поразились, до чего у него много всяких чучел – тут и тетерев, и ястреб, и глухарь, и филин, и дрозд-рябинник, и сойка… Да разве всех перечтешь!..

Так вот, приехав в Очёр, я сразу же направился к Грахову. Юных помощников у него в тот час не было, и мы решили немного прогуляться.

Вечер был такой, какой, говорят, может быть только в Очёре – душистый, и тихий-тихий, и… голубой. Может быть, голубым он был оттого, что над Очёром плыли необыкновенной голубизны облака причудливой формы.

Мы шли молча к окраине Очёра, вслушиваясь в сонную тишину. Здесь к нам присоединилась группа ребят – приятелей Василия Николаевича.

Видят ребята, да и я вижу, что охотник то и дело поглядывает вверх.

– Дядя Вася, что вы в небе-то потеряли? – задал вопрос юркий веснушчатый паренек Юра Вдовин.

– Птицами любуюсь… Видите, вон кружатся над нами! – ответил, чуть приметно улыбаясь, Василий Николаевич.

И действительно, высоко в небе с громким, торжествующим карканьем кружилась стая черных воронов.

Юра Вдовин разочарованно протянул:

– А-а-а… Я думал, что другое… Много воронья тут летает, смотри на них, пожалуй, целый день!

Василий Николаевич как-то загадочно ухмыльнулся:

– Вот я сейчас крикну одного ворона, и он прилетит ко мне, как по щучьему веленью.

Ребята смеются, не верят: где это видано, чтобы диких ворон с небес сманивать?!

А Грахов к-а-ак закричит:

– Крыл! Крыл! Сюда-а-а!

Шумно махая черными, точно полированными, крыльями, одна из птиц полетела вниз. Сделав плавный круг над головой охотника, важно уселась на его протянутую руку. Только круглые карие глазки ее лукаво поблескивали…

Ребята так и ахнули, а я даже затылок почесал:

– Ну, Василий Николаевич, тебя можно после такого случая в волшебники записать!

Охотник только усмехнулся. Ни слова не сказав, подбросил высоко вверх свою фуражку. Ворон схватил ее на лету клювом и, взмыв в небо, стал медленно кружиться над нами. Потом, минуты через две, птица снова уселась на плечо хозяину.

Грахов спокойно высвободил из клюва Крыла свою фуражку и также спокойно, точно ничего особенного не произошло, надел ее на голову.

– Дядя Вася волшебник! Дядя Вася волшебник! – пропел высоким голоском другой приятель Грахова, Федя Косых, прыгая вокруг охотника на одной ноге, точно танцуя.

– Какое тут волшебство, ребята! – сказал охотник.

И тут он рассказал нам, как обучал черного ворона следовать за собою, носить и подавать вещи, помогать охотиться за птицами и зайцами, как в конце концов подружился с ним.

– Крыл, ребята, настоящий храбрец – он совсем не боится выстрелов, – сказал охотник. – Я стреляю, а он преспокойно посиживает на плече, точно музыку слушает.

Много забавного и поучительного рассказал нам Василий Николаевич о своем питомце.

Но прежде всего мы попросили Василия Николаевича рассказать нам о том, как вороненок попал к нему.

…Ранним утром уселся Грахов в свою лодку и поехал за топливом на остров. Ходит меж деревьев-великанов, хворост собирает. А сам чутко прислушивается к неумолчному гомону и карканью воронья.

Видит Грахов: у коряги, в траве, какой-то черный комочек копошится. «Вороненок из гнезда выпал!» – подумал Василий Николаевич. Нагнулся, осторожно взял птенца в руки и бережно положил за пазуху.

Как в сказке говорится, рос Крыл не по дням, а по часам. Он стал уже взрослым вороном, но так привязался к своему хозяину, что не отставал от него ни на шаг. Даже когда Василий Николаевич на завод шел. Большого труда стоило Грахову отучить своего пернатого приятеля от такого провожания: кому-кому, а ворону в цехе делать нечего!

Не сразу, конечно, вороненок стал гоняться за хозяином. Сперва даже дичился, боялся его, сердито косил глазами, отказывался от еды.

Любят птицы и животные не меньше человека ласку, доброе слово. Это Грахов отлично знал с мальчишеских лет. Он часами не отходил от вороненка, учил его уму-разуму. И Крыл так привык к хозяину, что не мог и дня без него обойтись. Сопровождал хозяина в пути, – то садился ему доверчиво на плечо, то с веселым карканьем взмывал вверх.

…Мы уже возвращаемся обратно в Очёр, а Грахов без устали говорит и говорит о своем пернатом друге:

– А сейчас послушайте, как ворон гонял зайца. Это было осенью. Пошел я на охоту и Крыла с собой взял. Бреду осторожно по узкой лесной тропе, а ворон надо мной кружится – не отстает. Вот выбежал на опушку чем-то напуганный заяц-русак. Встал на длинные задние лапы, огляделся кругом, меня увидел – стриганул к кустарнику. А Крыл – за ним! Загнал он зайца под куст своим карканьем, низко кружится над кустарником, как бы дожидается, когда подойду. Русак, видимо, так испугался крика большой черной птицы, что подпустил меня к себе совсем близко. Выстрел – и добыча в сумке!..

– А вот еще один случай, – помолчав, продолжает Грахов, – я только что с ночной смены вернулся, устал крепко. Съел ломоть хлеба с огурцом, прилег на кровать. Задремал… Вдруг слышу: во дворе кто-то тревожно кричит. Вскакиваю… Что такое? Никак, моего Крыла кто потревожил? Из осторожности свет не зажигаю, подхожу к окну и вижу: две тени мелькают, мечутся (луна в ту ночь ярко светила). Мысль мелькнула: «Воры!» Хватаю ружье со стены – и в сенцы. Торопился так, что кадушку с водой опрокинул…

А Крыл кричит, будто торопит меня. Распахнул я двери – слышу человеческий возглас и хриплый, какой-то странный крик моего Крыла. Выскакиваю на крыльцо и стреляю для устрашения вверх.

Слышу, хлопнула калитка и – тишина: исчезли ночные «гости». Смотрю – где мой Крыл? А он под навесом, у сарая лежит. Воры, видать, хотели моего приятеля придушить, чтоб не кричал лишку. С большим трудом выходил я ворона. И, как видите, летает себе, жив-здоров. А надо вам сказать, что мой Крыл, когда меня рядом нет, встречает посторонних людей неласково, сердито кружится над ними и даже, бывает, долбит их клювом. Вот и зашумел, когда чужие люди во дворе появились… Не испугался, значит, не струсил. Храброе сердце у Крыла!

Василий Николаевич задумчиво взглянул вверх.

– Крыл! Крыл! Сюда-а-а!

Ворон приблизился к земле и снова доверчиво уселся на плечо хозяина.

– Ишь ты… волшебная птица! – восхищенно произнес кто-то из ребят.

…Но вот и бревенчатый домик охотника. Пора расходиться по домам: темнота медленно окутывает сонную землю; накрапывает мирный дождик…

Над нами лениво, точно в полусне, кружится пернатый друг охотника. Совсем неожиданно Крыл уселся на плечо Василию Николаевичу, и мы впервые услышали внятно сказанное слово, вылетевшее из птичьего клюва: «Крылушка!» Мы шумно захлопали в ладоши, а старый охотник, широко улыбаясь (в темноте было видно, как блеснули его крепкие белые зубы), достал из кармана коробок спичек и пачку «Севера». Протягивая папиросы своему другу, Василий Николаевич сказал:

– Ну-ка, дорогой Крылушка, угости меня папиросочкой, да и про спички не забудь…

Черный ворон, склонив гладкую голову на бок, осторожно, словно боясь поломать папиросу, вытягивает ее из пачки клювом и отдает хозяину, а потом достает из коробка спичку – только одну спичку!..

– Спасибо, Крыл! – улыбается Василий Николаевич и весело подмигивает изумленным попутчикам…

ОТВАЖНЫЙ КОТ КУЗЬМА

…На пологом берегу ровного, как зеркало, очёрского пруда важно восседает большущий рыжий кот Кузьма. Он хмуро поводит длинными усами и смотрит вдаль.

– Кузьма!

Кот лениво поворачивает в мою сторону лобастую голову, но туловище остается совершенно неподвижным.

– Здравствуй, Кузя! Хозяина поджидаешь? Ну, давай лапу, поздороваемся!

Кот, не поворачивая лобастой головы, не отрывая от противоположного берега зеленых, огромных, как у филина, глаз, медленно, точно нехотя, подает мне свою широкую когтистую лапу. Едва слышное мурлыканье свидетельствует о том, что он рад моему приходу.

Вдали показалась быстро плывущая лодка. Это возвращается с очередной рыбалки приятель Виктор Степанович – хозяин Кузьмы.

Кот, завидя лодку, мгновенно преображается: куда девались сонливость, вялость! Подняв хвост трубой, Кузьма бросается к воде и призывно трубит – мяукает.

Не доезжая до берега метра два-три, Виктор Степанович восклицает:

– Привет, друзья! – И, стоя в лодке во весь рост, машет пожелтевшей от солнца соломенной шляпой.

Затем Виктор Степанович командует:

– Кузьма! Ко мне, да поживей!

Выхватив из ведра рыбину, мой приятель, словно играя, помахивает ею над головой и продолжает звать кота.

А Кузьма, мурлыкая и выгибая спину, облизывается, жадно поглядывая на трепещущего в руке хозяина солидного красноперого окуня.

– Кузьма! Ну, плыви же! Кому говорю! – громко зовет Виктор Степанович.

Кот минуту-две кружит по берегу, видимо, не решаясь войти в воду. Однако острое желание отведать свежей рыбки гонит его вперед.

То жалобно, то сердито мяукая, Кузьма медленно и, видать, без особой охоты, высоко вскидывая лапы, идет по воде к лодке. Вот уже его белого, с рыжими пятнами живота не видно – он под водой; вот лапы отрываются от дна, и Кузьма, борясь с небольшим течением, изо всей силы работает лапами, плывет к хозяину, руля длинным, как плеть, хвостом.

Из домика выбегают, держась за руки, мой сын Гриша и дочка Виктора Степановича – Надя. Они чуть не валятся с ног от хохота, прыгают по берегу, как заправские дикари, а Виктор Степанович, посмеиваясь, продолжает очень медленно отталкивать веслом лодку к середине пруда.

– Кузьма! Кузенька! Ну еще, еще плыви, нажимай, нажимай, – ласково зовет он кота.

Наконец, метрах в десяти от берега, сжалившись над четвероногим пловцом, Виктор Степанович приостанавливает лодку. Перегнувшись через ее высокий борт, он протягивает рыбину коту.

Схватив добычу, Кузьма поворачивает к берегу. Добравшись до суши, он встряхивается так, что брызги серебром горят на солнце. А потом разделывается с окунем, моет лапой рот, охорашивается и мешком сваливается где-нибудь в тени подремать часок-другой…

А мы с приятелем идем к домику. Усаживаемся на скамье в тенистой беседке, густо обвитой со всех сторон пахучим, буйно растущим хмелем.

Мы давно не виделись: я только что приехал к другу в гости, но все наши разговоры сводятся к коту.

– Не было, кажется, случая, чтобы мой Кузьма не встретил меня с рыбалки, – смеется Виктор Степанович. – Как начну готовиться к выезду, он тут как тут! Прямо удивительно – чутье какое! Я к берегу – и он к берегу! Часов по пять, бывало, не возвращался домой, а он сидит себе и ждет… Как-то я его выманил чуть ли не на середину пруда, благо погода стояла хорошая. Конечно, я затащил его за шиворот в лодку и скормил ему двух лещей в награду за поставленный мировой рекорд по плаванию. Так что Кузьма в накладе не остался!

– Что и говорить – отважный кот! – заметил я.

– А прошлой зимой, – рассказывает приятель, – мой Кузьма учудил такое, что, пожалуй, и не поверишь.

– Этот рыжий кот на все способен! – сказал я и снова расхохотался, вспомнив его недавнюю прогулку по воде.

– Ну так вот, слушай, – продолжает рассказ Виктор Степанович. – Уйду я, бывало, поздним вечером на пруд, сижу у лунки, от холода скулы сводит. Вытаскиваю из-подо льда в час по рыбешке… Тишина. Вдруг слышу за спиной: «Мяу!» Оглянулся – Кузьма! Собственной персоной!

Пока я рыбачу, Кузьма рядом сидит и временами, представь себе, сует лапу в лунку, это в студеную-то воду! Вроде поторапливает меня: доставай, доставай, дескать, живей, не медли! Так вот и рыбачили мы с Кузьмой вдвоем всю долгую зиму…

– Да как же он нашел вас в темноте, да еще вдали от дома? – спросил Гриша.

– А вот это как раз и осталось для меня тайной! – развел руками Виктор Степанович.

В эту минуту в беседку, где мы сидели в ожидании ухи, вразвалку вошел кот Кузьма.

– Спроси-ка, Гриша, у него самого! – рассмеялся мой приятель, поглаживая кота по жесткой, совсем не кошачьей, шерсти.

– Да, чуть не забыл рассказать, – воскликнул Виктор Степанович, – как мой Кузя ходит со мной в баню…

– В баню? Ну, это ты, брат, выдумал! В жизни не поверю! – сказал я.

– Ты меня не так понял. Кузьма в бане, конечно, не моется. Баня у нас, ты знаешь, за огородом, у березы. Так вот, когда я ухожу в баню, следом за мной отправляется Кузьма. А я его спрашиваю:

– Ну зачем ты идешь за мной, Кузенька? Париться ты все равно не будешь, сидел бы дома да мышей ловил, делом бы занимался…

А Кузьма в ответ только мурлычет что-то, да хвостом играет. Я захожу в предбанник, осторожно приоткрываю дверь: смотрю, что будет дальше? А Кузьма стрелой взлетает на верхушку березы и удобно устраивается там. Порядок, думаю, теперь меня будет дожидаться, пока из бани не выйду.

Так оно и было. Только двери открою – Кузьма тут как тут! Словно его ветром с березы снесло!

…Над прудом горит широкий оранжевый закат; солнце медленно скрывается за горизонтом. Густая прохлада, идущая со стороны пруда, приятно освежает наши тела.

С аппетитом хлебая наваристую уху из ершей, мы с приятелем долго еще говорим о подвигах кота Кузьмы.

– То, что кошки умеют плавать, – это ни для кого не секрет, – вступает в беседу Мария Степановна, жена хозяина, – и что воды они боятся, тоже не секрет, но вот Кузя…

И мы, словно сговорившись, повернулись в ту сторону, где под кустом крыжовника, раскинув широкие лапы, вздрагивая и урча во сне, лежал кот Кузьма – отважный пловец и верхолаз.

ПТИЧИЙ ДОКТОР

Все началось, когда соседский кот Архип повредил голубю правую лапку. Это было так: мы играли в прятки во дворе и видели, как Архип вихрем налетел на голубя и прижал его к земле передними лапами. Голубь так сильно вырывался, что перышки во все стороны летели. Не будь рядом Миньки, моего друга, пропал бы голубок! Минька огрел кота вицей по спине. Архип подпрыгнул и стриганул под крыльцо, сердито урча и мяргая.

А голубок лежал на Минькиной ладони и чуть шевелил пупырчатой лапкой. А другая болталась на жилке.

– Как быть, Вася? – спросил Минька, шмыгая носом. Это он всегда так делал, когда ему было кого-то очень жалко…

– А знаешь что, – сообразил я, – давай позовем Галку. Вылечит она птицу: ведь мать-то у нее врач.

Минька обрадовался:

– Давай, давай! Дуй за Галкой!

И я помчался к дому, где жила Галка.

Но мне не повезло: Галка стояла в углу и хныкала. Плечики ее подпрыгивали.

Галкина мать подмигнула мне: молчи, мол. Я мотнул головой и уселся на стул.

– Ма-ам, а ма-а-ам, – хныкала Галка, – больше не буду-у-у…

– Что не будешь? – спросила мать, помешивая ложкой в кастрюле.

– Переса-а-лива-ать суп не бу-у-уду-у…

Мне почему-то показалось, что врачиха не очень уж сердится на свою дочку, и я прошептал:

– Тетя Варя, я к Галке. Дело к ней срочное.

Врачиха рассмеялась:

– Ну ладно, повариха моя, кончай слезы лить, видишь – к тебе тут дело неотложное…

– Что? Что? Какое дело? – Галка с визгом запрыгала на одной ножке. Но как меня увидела, сразу напыжилась вся, важной такой стала, что просто смех. Я чуть не фыркнул, да о деле вспомнил, схватил Галку за руку:

– Пойдем скорей, там птица мучается…

– Какая птица? – насторожилась Галкина мать.

А когда я ей все объяснил, она сказала:

– Только не забудьте взять бинт и стрептоцидовую мазь. Они вон там, в аптечке…

Галка с важным видом, совсем как взаправдашний доктор, осторожно смазала место перелома желтой мазью и ловко перевязала лапку бинтом. А мы помогали – Минька держал голубя, а я бинт разматывал.

Раненую птицу поместили в плетеную корзинку из-под белья и поставили ее в чулан, в Галкином доме.

Как-то, увидев Архипа, Галка не на шутку рассердилась:

– Уберите, говорю вам, подальше этого злюку! – И, схватив коромысло, замахнулась на Архипа. Кот сердито заурчал и нырнул в подполье…

Дней через двадцать наш голубь выздоровел. Галка сняла с его лапки бинт, и голубь затопал по полу. Правда, он чуть-чуть припадал на правую сторону, будто косолапил. Галка тяжело вздохнула, а Минька ее успокоил:

– Ничего, это он с отвычки – давно ведь не гулял.

Голубь взлетел на подоконник. Я открыл окно. Голубь минуту сидел неподвижно. Потом повернулся в нашу сторону, словно попрощаться захотел, и взмахнул сизыми крыльями. На правой лапке я увидел красную ленточку.

– Чтоб от других голубей отличить, – грустно объяснила Галка и протянула голубю руку. Птица уселась на ладонь, а через секунду взмыла вверх, к солнышку.

Галка молча закрыла окно.

А через неделю я опять прибежал за Галкой – курица наша, наседка, что-то заглотала. Хрипит, дышит тяжело-тяжело, глаза закрывает, лапами о землю бьет… Даже петухи со страху разбежались кто куда.

– Подавилась, говоришь? – переспросила меня Галка. И на минутку задумалась. Потом бросилась к аптечке. В руке блеснуло что-то похожее на ножницы…

Минька в это время был в пионерлагере, и мне одному пришлось помогать Галке. Я крепко держал птицу в коленях, а Галка молча делала операцию. Она широко раздвинула пальцами клюв курицы и ловко всунула туда блестящий пинцетик. Птица лежала у меня на коленях, будто неживая. И тут я увидел на Галкиной ладони картофелину. Я даже не успел разглядеть, как это она так быстро достала ее из куриного горлышка! Ну, точно фокусник какой!..

А курица как ни в чем не бывало разгуливает себе по двору, кудахчет, сзывая цыплят.

А Галка стала хохотать и скакать на одной ножке, будто клад богатый нашла!.. Но когда моя мать позвала Галку чай пить, она напыжилась, заважничала, сложила губы бантиком:

– Спасибо, мне недосуг…

И убежала.

А на нашей улице Галку здорово уважать стали. Еще бы! Она вылечила петуха, которому в драке другие забияки поранили пышный красивый гребень. А потом Галка выходила стриженка, который из гнезда выпал. А еще Галка, как люди говорят, поставила на ноги гуся. Он наглотался какой-то гадости и от этого три дня на пищу даже не глядел. Галка пошепталась о чем-то со своей матерью и влила в горло гусю какую-то темную жидкость. А на второй день после этого гусь весело загоготал.

Я слышал, как мой отец сказал матери, что «врачихина дочка Галка – весьма способный человек, и это у нее от природы». Но вот какой случай недавно вышел. Зима лютая была. Птицы и те на лету гибли. Даже воробьям, на что уж они морозов не боятся, крепко досталось.

Как-то бежал я из школы домой и заметил на тропе серый комочек. Нагнулся: воробей! Глазки закрыл, лапки вытянул. Стал я его своим дыханием согревать, а потом сунул в рукавицу и побежал.

Отогрелся воробей, ожил немного, но весь какой-то невеселый, нахохленный, зернышки не склевывает, воду не пьет. И помчался я к Галке.

– Лечи, – говорю, – воробья.

Но Галка заартачилась:

– Стану я каких-то воробьев лечить!

– Не каких-то, а одного воробьишку, заболел он, знаешь, сам не свой…

– А какой он, твой воробей?

– Да самый обыкновенный, – говорю, – серый, только больной он.

А в эту минуту как раз Галкина мать в комнату вошла…

– Куда вы, друзья-приятели? – спрашивает.

– Воробей страшно заболел, – отвечает Галка. – Да я быстро.

У Галки мать, скажу вам, понятливая, сразу сообразила, что дело-то необычное:

– Ну, раз воробей заболел, лечить надо. Ступайте.

И мы без оглядки помчались к нам в дом.

Только ничего на этот раз у Галки не вышло. Не выжил воробей. Качался, качался на своих тонких, как соломинки, ножках, да и упал, прижав лапки к животику. Минька в это время был у меня.

– Вот и не стало нашего воробышка, – сказал он, шмыгая носом и глядя куда-то в сторону…

А Галка заревела:

– Не буду, не буду, не буду больше птиц лечить! Не умею, не умею, не умею!..

А когда немного успокоилась, вытерла слезы рукавом:

– Учиться мне, мальчики, надо. Вот вырасту и выучусь, тогда уж буду лечить разных птиц и зверят.

Мы с Минькой, конечно, согласились, что без учебы никак нельзя.

Как-то весной в комнату, где мы все втроем готовили уроки, влетел голубь. Окошко-то было открыто. Шумно хлопая крыльями, птица села на спинку стула, а оттуда слетела на пол. И как хозяйка стала разгуливать по комнате, чуть-чуть припадая на правую лапку.

– Да это же он! – ахнул Минька, разглядев на лапке алую ленточку. – Наш голубь, ребята, факт!

А Галка раскрыла рот от удивления и не может слова выговорить. Потом очухалась:

– Гуля, гуленька ты мой, да иди же ко мне, иди же, гуленька…

И жил тот голубь у Галки целое лето. А потом опять улетел.

А Галку мы с Минькой зовем птичьим доктором.