Текст книги "Помеха на траектории (СИ)"

Автор книги: Александр Харченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Annotation

Простой рассказ о небольших трудностях, возникающих в рутинном космическом рейсе.

Харченко Александр Владимирович

Харченко Александр Владимирович

Помеха на траектории

Помеха на траектории

У причального узла номер шесть на Умбриэле готовился к старту скоростной пассажирский лайнер серии "СОМ-200", принадлежащий Восьмому объединённому отряду. Шестьсот тридцать семь пассажиров еженедельного рейса, главным образом, улетавшие в длительный отпуск атмосферники-газовики, уже сидели в комфортабельных полукаютах лайнера, вполуха слушая предполётный инструктаж для пассажиров и потягивая из банок прохладительные напитки. Руенга, командир лайнера, прошёл через причальную аппарель прямо в пилотажную секцию. Убрал в шкаф традиционный чемоданчик, проверил герметизацию дверей и переборок, отработанным движением поправил на себе лётную куртку – эти действия доведены были практикой до автоматизма. Дверь пилотской кабины распахнулась; второй пилот, скуластый и жестковолосый Сокаль, развернулся в кресле вполоборота и протянул командиру руку для приветствия. Ответив на рукопожатие, Руенга сел в левое пилотское кресло и, вытянув ноги, глубоко вздохнул.

–Ну, что нового у диспетчеров?

–Для нас ничего, командир. – Сокаль приподнял лежавший на центральной "торпеде" планшет с полётной информацией. – Траектория отхода чиста, эшелон – минус ноль семь, солнечная активность в пределах обыденной. Компьютер считает, что через шестьдесят восемь часов выйдем на траекторию подхода, таким образом, через семьдесят два часа причалим к Земле. Точно по графику. Надеюсь, мы не будем рассуждать с серьёзным видом о суевериях и о разных таинственых неприятностях, поджидающих космолётчика на пути?

–А-а, – Руенга взял у второго пилота планшет, бегло прочёл информационные листки на экране. – В нашем деле я признаю только одно суеверие – веру в пилотскую интуицию. Остальное, как говорили в старину, от лукавого.

–Кто такой этот лукавый? – поинтересовался Сокаль.

–Понятия не имею. Это какой-то древний религиозный символ. Возможно, имеется в виду евангелист Лука, автор одного из так называемых священных текстов. Его, как и прочих проповедников, быстро уличили во вранье, в стремлении запутать и запугать потенциальных верующих. Отсюда и народная этимология поговорки.

–Да уж, – задумчиво заметил Сокаль. – Кто бы ещё уличил наших нынешних проповедников в том же самом!

–Это ты, правак, про кого? – Руенга приподнял брови в удивлении.

–Да так, есть тут у нас любители...

–Никак, поссорился с кем! – восхитился командир судна, по-прежнему механически проводя предполётную подготовку. Идея, что Сокаль мог с кем-нибудь поссориться, была ему отнюдь не в новинку, но всякий раз продолжала забавлять.

В динамиках щёлкнуло, зашелестело.

–Умбриэль-центр для рейса один-восемь-один, – произнёс сквозь динамики сильный женский голос. – В вашей полётной программе изменения. Примете два контейнера типа "Кью-семь" на траектории отхода. Вес контейнера номер один – тысяча шестьсот сорок семь тонн, центровка по нулям. Вес контейнера номер два – тысяча пятьсот тридцать четыре тонны, центровка отрицательная, игрек плюс один, двести девятнадцать, зет минус семь, семьсот сорок восемь. Повторяю...

–Что за пакость! – Руенга нахмурился. – Мало того, что цеплять дрянь на пассажирский лайнер, так ещё и отцентровать толком не смогли!

Сокаль усмехнулся:

–Место для колымаги Невельского, командир. Он рассчитывал захватить с собой эту штуковину, стартуя к Седне. А сейчас туда никто и ни на чём не полетит.

–А что там случилось?

–Ничего особенного, поблизости от нас обнаружился рассеянный метеоритный рой класса тэ-четыре. Помеха на траектории отхода наружу, к внешним границам системы. Примерно две астрономические единицы от нас, прямо в глубину девятой зоны. Случайно замечен зондами наблюдения, ну и, как следствие, старты приостановлены до выяснения границ роя и его реальной плотности.

–Несколько лет может занять, – хмыкнул Руенга.

–Невельский тоже так считает. Следовательно, прощай, его мечта о Седне! А контейнер с пластиком, который он собирался первое время гнать с собой, надо будет, стало быть, отбуксировать домой. Нам.

–Сам бы пусть и буксировал...

–Это уже удар ниже пояса, шеф. Ты же знаешь, Невельский нас не уважает. Считает наёмными извозчиками. А не убирать за собой, когда покушал – это старая привилегия аристократов, не оспариваемая никем и никогда.

Ах, так вот с кем ты поссорился, милый мой, мельком подумал Руенга. Ну, это, как минимум, неудивительно. Чтобы не поссориться с Невельским, надо обладать не только железной выдержкой, но и известной долей отстранённости от разных там человеческих слабостей, от всяческих конфликтов и проблем. Эдаким настроением миросозерцателя. А чего за Сокалем не числится, так это отвлечённого миросозерцания. Что ж, старт к Земле – хороший повод избавить Невельского от присутствия в его жизни второго пилота "СОМ-200" Эйро Сокаля!

На стартовой аппарели, удерживавшей лайнер, загорелись зелёные огни. Мигая проблесковыми маячками, во все стороны поползли разноцветные буксировщики – "такси", волоча за собой шланги, кабели, лёгкие фермы и трапы, все бесчисленные детали портового оборудования.

–Что он тебе сказал? – поинтересовался мимоходом Руенга, устраиваясь поудобнее в кресле и пристёгивая трёхточечные ремни.

–Кто – он?

–Да Невельский же.

–Людовед ты и душелюб, командир! – в сердцах заметил Сокаль. – Да ничего особенного, как обычно, старая его песня. Риск, мушкетёры, космос, шпаги. Романтика!

–А, ну да, конечно. Мушкетёры!

–Не смейся. Для него это святое.

–Я не смеюсь, я сожалею. Что может быть более нелепым, чем космический мушкетёр?

–Я слышал, Невельскому жутко повезло, – вздохнул Сокаль. – С мушкетёрской точки зрения. Он встретил свою Констанцию.

–Да, для мушкетёра это везение, – ответил командир. – Особенно если Констанция тоже видит в тебе мушкетёра, а не богатого и противного галантерейщика Бонасье.

–Не будем сплетничать, это некрасиво, – поморщился Сокаль. – Я не знаю, как там у них всё складывалось.

–Я не про него, я про себя. Про меня сплетничать можно. К тому же, с Невельским ссорился не я. А истории про мушкетёров и пиратов, прости уж, терпеть не могу с детства.

–А я что? Я ничего! – Сокаль явно перепугался. – Ты сам спросил, что у меня вышло с Невельским. Я и ответил.

–Я спросил не что у вас вышло, а что он тебе такого сказал. Что у вас вышло, я и так знаю. Вышла ссора, нелепая, безобразная ссора, где Невельский клялся священными писаниями своей внеземной, возвышенной веры в особое предназначение человеческого духа и в пользу ранней славной смерти.

–Откуда ты знаешь?

–Он только про это и говорит. Он маньячок. Недаром Каттнер, стоило ему поговорить с Невельским пару минут, принялся издавать для нас, пилотов, указы об искоренении шляхетской вольницы под страхом перевода в транспортный отдел. Ну ладно, правак, давай предстартовый... Умбриэль-порт, говорит один-восемь-один, отстыковка аппарели произведена, готовность к рейсу подтверждаю. Изменения полётной программы принял, готов к стыковке с контейнерами на траектории отхода. Начинаем проверку контрольной карты. Экипаж, пассажиры – на борту, ключ, отвёртка, монтировка – на борту, гермодвери – закрыты, табло горит, реакторная секция – закрыта, табло горит, фары включены, исправны, курсовая стабилизация – проверка центровки...

Лайнер наполнился тихим гулом ходовых моторов. Повинуясь командам, отдаваемым нервной системой пилота, гигантская машина стронулась с аппарели; корма её окрасилась отблесками огня. На изрытый лёд космодрома легла длинная, чёткая тень звёздного кита, поползшего со своего бетонного ложа вперёд и вверх, вверх, вверх.

–Компенсаторы инерции – включены, табло горит. Диссектор включен. Резервная рубка – подключена, заблокирована. Фекальная цистерна – пусто, герметично, табло горит. Механизация причальных узлов... проверена... дубляж навигационного оборудования – проверен, отключаю... главный экран включен, резервные включены, мощность сорок! К старту готов!

–Умбриэль-порт сто восемьдесят первому, старт разрешаю. Передаю вас Умбриэлю-орбита, готовьтесь к стыковке и захвату контейнеров. Высота ноль три ноль семь, орбита минус тридцать два – ноль – ноль, удачного полёта и мягкого причаливания, ребята! Увидимся через месяц!

Над ледяным полем вспыхнуло второе солнце, встали фонтаны пара, мгновенно осевшие тонкой пылью, туманом, покрывшим на несколько минут космопорт. Когда туман рассеялся, лайнера уже не было; лишь тонкая серебристая чёрточка спутного следа могла подсказать внимательному глазу его траекторию взлёта. Час спустя рассеялась в безвоздушном пространстве и эта призрачная, серебряная нитка.

Выходить на стыковку с контейнерами было несложно. Бортовой компьютер, получив параметры нового груза, быстро пересчитал программу коррекции, и диспетчерам орбитальной системы оставалось только наблюдать, как лайнер ловко нацепляет на носовые «рога» два огромных диска с прорезями в центре. На обзорных экранах пилотажной секции вид передней звёздной полусферы никак не изменился, но в маленьких пластиковых окошках пилотской кабины звёздное небо исчезло, сменившись участками унылой, покрытой слоем окалины поверхности контейнеров.

–Командир, зачем ты поставил эту пакость вперёд? – поинтересовался второй пилот, подрабатывая ручными захватами систему балансировки внешнего груза. – С верхнего порта балансировать было бы легче. Тащили бы спокойно эту дрянь к Земле на горбу!

–А это, мой маленький дружок, пример пилотской интуиции. То самое суеверие, в котором я себе никогда не отказываю. – Руенга хмыкнул, должно быть, поражаясь сам себе. – Может быть, мне не нравится наша система балансировки. А может, что-то не так с верхним портом. Или с инерциальным дампером. В общем, мне спокойнее, когда эти шайбы поедут впереди, а почему – не спрашивай...

–Да, – вздохнул Сокаль, – с такой практикой долго мне ещё до капитанского кресла. Моя интуиция помалкивает. Вернее, не помалкивает, а занята другими делами.

–Мушкетёрскими? – полюбопытствовал Руенга.

–Оставь мушкетёров в покое. Меня больше тревожит этот метеоритный рой. Слишком уж не вовремя появилось о нём сообщение.

–Нам до него нет дела. Это помеха не на нашей траектории. Даже если нам дадут разгон по внешней спирали в гравитационном поле Урана, граница роя останется от нас в полутора астрономических единицах...

–У русских есть поговорка, шеф: если увидел, что где-то там висит ружьё, тогда непременно жди бабаха. Я на всякий случай затребовал все текущие данные об этом блуждающем потоке. Ничего особенного; подозревают даже, что это не метеоритный рой, а участок оторвавшегося кометного ядра, взвесь пыли и смёрзшихся газов. Но почему тогда оно вне плоскости эклиптики?

–А почему у Седны такой жуткий эксцентриситет орбиты? Мы этого тоже до сих пор не знаем. Ясно лишь, что облачко метеоров невдалеке от Урана имеет к Седне некоторое, возможно, совсем непрямое отношение.

–Да уж, имеет, и не такое уж непрямое. В частности, оно прямо и непосредственно мешает Невельскому на всех парах стартовать на своём "Торнадо" к Седне. Парня даже жалко. Экзобиологи обвесили его контейнерами для толинов ещё на Земле, а самым востребованным инструментом на Седне для него стал бы самый обычный бур, каким долбят лёд на подлёдной рыбалке...

–Толинов полным-полно и на Титане. У нас нет ни единого основания предполагать, что седнинские толины чем-то отличаются от титанианских. А между тем, о титанианских толинах, насколько я могу понять, мы по-прежнему не знаем практически ничего.

–Невельский нацеливался лететь не за толинами, – вздохнул Сокаль.

–Да, – согласился командир лайнера, заканчивая процедуру фиксации контейнеров. – Невельский нацелился лететь за рекордом.

–Какой уж тут рекорд! К Альфе давно слетали...

–Но не на одиночном корабле. "Торнадо", по сути, просто турбина с огромным запасом свободного хода. Гоночный спорткар, так это, кажется, называлось в старину.

–Не спорткар, а рысак. Спорткар – это медицинская тележка, сопровождающая марши физкультурников. Гоняли в старину на рысаках, а мощность рысаков измеряли в лошадиных силах... Постой-ка, сообщение о старте.

–Уран-центральный – "Торнадо-М", – донёсся из динамиков плавный, растягивающий гласные баритон. – Приветствуем на траектории отхода, выражаем сожаление в связи с несостоявшейся миссией к Седне. Возвращайтесь через полгодика. Гарантируем тёплый приём. Ваши параметры траектории – внутренний круг, прирост по удалению девять – четырнадцать, наклонение ноль сорок четыре. В эшелоне семь разрешаем свободный ход. До встречи, капитан Невельский!

В эфире прошелестело, щёлкнуло.

–Спасибо, Уран-центральный! Траекторию свою понял, отхожу в зону свободного полёта. Счастливо оставаться!

–Хорошо держится, – вздохнул Сокаль. – Ни одной фальшивой нотки. Уверенность и твёрдость духа. Спортсмен!

–Завидуешь?

–В чём-то завидую, конечно. Есть в Невельском какая-то непререкаемая убеждённость в собственной правоте. Тут всю жизнь сомневаешься, сомневаешься, не знаешь, куда шаг ступить, а вот у человека очередная голубая мечта разбилась – а он говорит с диспетчером тоном победителя. Эдакий Горацио Хорнблауэр! Космический волк!

–А почему – очередная мечта? Ты, я вижу, знаток биографи Невельского...

–А ты не слышал, командир? Он же рвался после лётной школы работать на фирму, испытателем. А на фирме его не взяли, причём трижды. Сперва отказал ташкентский "Дэу", потом МАИ, под конец и с "Консолидейтед Шипъярд" не срослось. Тогда он поднял страшный скандал насчёт самой системы испытательных полётов новой техники. Печатался в "Популярной механике", в "Технике – молодёжи"... Просто удивительно, что в "Традицию" ещё не написал! Мол, все эти протоколы и сотни проверок на рабочих режимах никому и никогда не нужны, а нужно, чтобы настоящее дело и сразу же максимальный риск! Проверка боем! Разумеется, тотчас набежала туча восторженной молодёжи, а с ними заодно и педагоги определённого стиля – знаешь, из тех, которые водят детишек в полярные походы в летней одежде и рассказывают по дороге про мужество викингов. Их за что-то называют "командорами" в соответствующей среде... Ну, словом, популярности Невельскому это добавило, а вот к командирскому креслу не приблизило совершенно. Как-то даже наоборот.

–Да, с таким непониманием специфики работы в космосе... – пробормотал Руенга, которому в этот момент Невельский показался отборно несимпатичной личностью.

–В том-то и дело, что "работы"! – фыркнул Сокаль. – Насколько я понимаю, Невельский вообще не считает, что в космосе надо работать. Пространство – это место для совершения личного подвига. И всё.

–А тебе не кажется, что в такой постановке вопроса уже не так много даже от пресловутого мушкетёрства, зато полным-полно элементарной психопатии, граничащей с кондовым человеконенавистничеством?

–Я не стал бы заходить так далеко в оценках. У каждого человека – своё сердце, и нелепо ждать, что все сердца станут биться в унисон.

–Рейс один-восемь-один, говорит Уран-центральный, – послышался в динамиках знакомый баритон. – Поздравляю с ювелирным завершением стыковки. Вам даётся расчётный курс, траектория отхода изменена, внешний круг минус один, четырнадцать, наклонение минус ноль двадцать один. В эшелоне минус тринадцать – свободный ход, передаю вашу навигационную карту Земле-Терминал. Удачного полёта, ребята!

–Счастливо оставаться, – произнёс Руенга и перевёл полозки мощности тяги в разгонный режим.

Они набирали скорость с гигантским ускорением в семьдесят "же", полностью компенсированным для обитателей лайнера могучим полевым гасителем инерции. "СОМ-200" уходил из системы Урана по широкой, отлогой спирали, медленно опускаясь из плоскости эклиптики в сторону южных созвездий Земли. Такая мера позволяла избежать встреч с кометами, метеоритами и космическим мусором, почти полностью сосредоточившимся за миллиарды лет в тонком диске, давшем рождение планетам Солнечной Системы. Не отрывая взгляда от многочисленных контрольных приборов (впрочем, надолго оторвать от них взгляд было бы сложно даже при сильном желании, так как браслеты нейроинтерфейсов передавали все критически важные сведения о полёте прямо в мозг пилотов), Руенга и Сокаль пообедали бульоном, сашими из осьминогов и кокосовой водой; такой же обед был предложен системой бортпитания всем пассажирам лайнера, с той лишь разницей, что пассажиры могли по желанию заменить сашими гамбургером и жареной картошкой, а для пилотов такая роскошь была непозволительной. Мимо прошёл на траектории торможения грузовик с оранжерейным оборудованием, сиявший жёлтым светом натриевых ламп, словно звезда первой величины. Вопреки опасениям Сокаля, сто восемьдесят первый борт разошёлся на безопасной дистанции с краем предполагаемого метеоритного роя и начал заворачивать к Солнцу, навстречу траектории активного курса. Скорость судна достигла к этому моменту существенных релятивистских величин, приближаясь постепенно к так называемой маршевой скорости, считавшейся максимумом безопасной нормы для магистральных полётов внутри Солнечной Системы.

–Приготовьтесь, сейчас будет скучно, – заметил Сокаль, приводя одну за другой системы корабля в маршевый режим.

И в самом деле, активный участок траектории полёта – самое угнетающее для пилота время. Шестичасовые вахты, шестичасовый отдых – не очень здоровый режим дня. А во время вахт не происходит ничего, совершенно ничего – только гудит инерциальный стабилизатор, да шелестят в динамиках помехи, да растёт или удаляется с невыразимо медленной скоростью яркий, крохотный кругляшок огня – Солнце... Ничего не происходит. Ничего. И это прекрасно, потому что если что-то произошло, значит, всё пошло насмарку, значит, что-то уже пошло не так, и в опасности корабль, пассажиры, экипаж, окружающий мир – всё в опасности...

Но на этот раз не повезло. Лайгнер ещё не успел сойти с разгонной спирали – траектории отхода, как в потолке вспыхнула, замигала красная лампа аварийного ресивера. Дробная трель пронеслась по кабине, заставив похолодеть обоих пилотов. Затем из ресивера понёсся однообразный, тревожный свист, складывающийся в известный каждому с детства код: три точки, три тире, три точки – беда, сигнал бедствия, тревога и беспокойство для всех, кто может услышать этот сигнал.

Руенга включил главный приёмник, нащупал субквантовым лучом гравитационный узел связи – "Уран-центральный", главную диспетчерскую станцию ближайшей системы.

–Борт один-восемь-один, к связи готов. Что у вас там происходит?

–Сигнал бедствия из зоны нового метеоритного роя, – сообщил тревожный женский голос. – По всей видимости, автоматика. Передаёт, что судно потерпело столкновение с метеоритом и потеряло свободный ход. На борту повреждённого корабля – один живой человек, по всей видимости – без сознания.

Неприятное предчувствие охватило Руенгу с ног до головы.

–Что за судно могло забраться в рой в запретной зоне?

–Исследовательский этероскаф "Торнадо-М", командир – пилот-любитель второго класса Максим Невельский. По всей видимости, судно сошло с предписанной траектории в зоне свободного полёта и, игнорируя запрет диспетчеров, отправилось через опасный район к Седне.

–Та-ак, – медленно протянул Руенга. – Кто стартует на перехват?

–У нас сейчас никого нет, – испуганным тоном, точно оправдываясь, проговорила женщина в диспетчерской рубке. – С Миранды через пять часов сможет стартовать грузовик "Объединённых дальних перевозок", но они сейчас даже не заправлены. А корабли отряда все в разгоне. Вам из-за этого даже контейнеры всучили, сто восемьдесят первый. Некому было больше забрать.

–Он всё просчитал, – негромко произнёс Сокаль. – Всё. Если бы его и захотели перехватить, никто не смог бы это сделать. Мушкетёры обычно дерутся на дуэли только тогда, когда гвардейцев кардинала нет поблизости...

Капитан Руенга отключил микрофон и крепко выругался. Потом сообразил, что в кабине работает микрофон общей связи, отключил его тоже и выругался ещё раз.

Его второй пилот тоже ругался без остановки, но микрофонов отнюдь не выключал, ибо это противоречило лётной инструкции.

–Ну, и что нам теперь делать? – спросил второй пилот. – Мы – единственный корабль с активным ходом, а у нас почти семьсот пассажиров, и мы не имеем права ими рисковать, суясь в метеоритный рой! Лети тут теперь и слушай, как он там торжественно подыхает во славу покорителей космоса!

–Да уж, положение паршивенькое, – согласился Руенга. – Установи-ка с ним хотя бы субквантовую связь, я хочу получить его телеметрию.

–На кой ляд нам его телеметрия?!

–Делай, что тебе говорят, правак. И послушай моего совета: когда командиру попала вожжа под хвост, лучше не суйся выпутывать её. Не забудь, кстати, передать эту мудрость своему собственному второму пилоту. Ибо когда-нибудь, бэби, у тебя будет собственный маленький второй пилот, во-от такусенький...

Сокаль понял, что командир о чём-то напряжённо думает, и разумно промолчал.

На шкалах главного узла связи закрутились красные и зелёные сияющие дуги, замигали индикаторные указатели. Что-то захрипело, засвистело в динамиках, потом раздался короткий металлический щелчок: бимм! – и в динамике послышался хриплый, медлительный голос капитана Невельского.

–Кто это ещё тут?!

–Лайнер "СОМ-200", Восьмой лётный отряд, рейс один-восемь-один Умбриэль–Земля. Говорит командир корабля Жоакино Руенга, второй пилот Эйро Сокаль. Сообщите характер аварийной обстановки на вашем судне.

–Не на судне, а на корабле, пилот. "Торнадо-М" – исследовательский корабль. А обстановка у меня тут простая, – Невельский, казалось, наслаждался простотой обстановки. – Микрометеорит попал в ходовой экран, возникла гамма-вспышка, испарившая носовой обтекатель почти на треть. Наращивать его мне нечем, мой контейнер с балластом – у вас. Теперь я лечу по траектории без возможности маневрировать – собственно, до встречи со следующим метеоритом. По моим расчётам, через пятьдесят два дня я стану первым человеком, достигшим поверхности Седны – правда, увы, в виде облака плазмы, но кто сказал, что космос не берёт свою цену с первооткрывателей? Надеюсь, что этот в высшей степени интересный факт будет занесён в ваши бортовые журналы...

–Не беспокойтесь, Невельский. Запись ведётся, – сквозь зубы сказал Руенга.

В эфире воцарилось молчание.

–И это всё? – спросил через некоторое время голос Невельского, отделённый от лайнера миллионами километров космического пространства.

Командир лайнера помолчал ещё секунду.

–А вы на что рассчитывали, Невельский? На то, что я вам включу марш "Покорители космоса"? Или грузинский погребальный хорал "Таво чемо"?

В эфире послышался смешок. Тревожный смешок. Нехороший.

–А кто же будет читать мне лекцию о недопустимости нарушения регламента космических полётов? О недопустимости риска в космосе? О спортивном и неспортивном поведении дорвавшихся до спорта в неспортивную эпоху спортсменов-неудачников? Там ведь рядом с вами Сокаль, и я больше чем уверен, что он...

–Идите-ка вы к дьяволу, Невельский! – резко сказал Сокаль.

–Я и так иду к нему, – заметил голос в эфире. – Что ж, вполне достойная эпитафия жертве инквизиции от профессионального святоши.

–Это вы, Невельский, жертва инквизиции? – холодно поинтересовался Руенга. – И какой же Торквемада вас подвергал мучениям, заставляя отречься от веры ваших предков?!

–О, таких были сотни на нашей старушке Земле, – Невельский говорил всё увереннее, всё яростнее. – Долой риск! Долой азарт, погоню, страсть первооткрывательства! Минимизировать последствия и потери! Не допускать перерасхода труда и здоровья! Планирование, планирование, планирование! Нельзя то, нельзя туда, не имеешь права – права! – перетруждаться и перегружаться. Отпуска, рационы, массаж и душ! Всё, всё сделано, чтобы убить то, ради чего люди рвались в космос... Я – помеха на вашей траектории, и я понимаю это. Но я сделаю, по крайней мере, так, чтобы эта помеха осталась заметной для будущих поколений!

–Я не хочу возвращаться к этому спору, Невельский, – сказал Руенга. – Это очень старый спор.

–А почему вы не хотите возвращаться к нему? Потому что знаете, что проиграете?

–Нет, не поэтому. – Командир лайнера глубоко, тяжко вздохнул, вытягиваясь в кресле и придвигая к себе планшет с полётной информацией. – А потому, что суть вашей позиции в этом споре есть суть аристократическая, элитарная. Вы презираете элиту относительно недавнего прошлого, которая жрала на раутах и изящно носила модные шляпы. Но столь же непоследовательно вы преклоняетесь перед элитой более далёких времён, которая точно так же жрала и носила модные шляпы, но сверх того регулярно колола друг друга длинными, остро заточенными шампурами для мяса, чтобы доказать своё превосходство. А когда колоть людей стало не таким уж модным занятием, эта элита принялась соревноваться в другом: кто построит самую быструю яхту, кто дальше проплывёт на север или на юг, кто поставит флаг там или сям, рискуя своей жизнью и жизнями своих спутников... Благородно? Мужественно? Да, бесспорно. Но когда то же самое можно выполнить организованно и слаженно, усилиями миллионов людей, тогда теряется смысл самопожертвования и подвига, а вместо него приходят другие соображения – соображения минимизации вреда и максимального извлечения пользы из подобных занятий.

–Пользы для кого?! – усмехнулся далёкий Невельский.

–Для людей. Для тех самых миллионов, которые кормили и поили ваших любимых спортсменов-джентльменов, первооткрывателей и флагоносцев. Не думая о них, вы бесчеловечны. Но вы, подобные вам – вы не просто не думаете о них. Вы их презираете, Невельский! Вы ждёте от них только одного – чтобы в будущем они или их потомки пропели вам осанну на ваших могилах... А они хотят жить, сейчас и здесь. Подумайте сами – сделает ли ваше самопожертвование их жизнь хоть на минуту счастливее, прекраснее, радостнее?!

–Те, кто способен понять красоту смерти во имя победы духа, поймут. До остальных мне нет дела.

–О! Умерщвлять плоть во имя победы духа! И в самом деле, свежо и современно. Вы докатились до поповщины, Невельский... а ещё смеете обвинять нас в несовременности и недостатке широты взгляда. Слушай, правак, – обратился Руенга ко второму пилоту, – займи, пожалуйста, этого напыщенного павлина разговором. Он довёл меня до такой степени, что мне очень сильно надо в туалет!

–Идите, идите, капитан, – Невельский вновь усмехнулся. – Это наш с вами последний разговор. Возможно, вам потом не раз припомнят, чем он для вас закончился...

–Возможно, – согласился Руенга.

Он ловко выбрался из кресла, покопался в шкафчике, вынул из чемодана трхтомную бумажную копию "Руководства по лётной эксплуатации дальнемагистральных лайнеров серии СОМ". За спиной бормотал Невельский, скрипел зубами от ярости возмущённый Сокаль, но Руенга полностью отрешился от этой дискуссии. Зайдя в маленькую кабинку туалета, он с облегчением опустился на стульчак, пристегнулся вакуумными ремнями и открыл "Руководство" где-то на середине второго тома.

Через десять минут Руенга вернулся в кресло, небрежно бросив "Руководство" на торпеду кабины рядом с навигационным планшетом. Первым, что сделал командир, пристегнув ремни, было отключение передатчика дальней субквантовой связи.

–Слушай, правак! – обратился он к коллеге. – Ты хочешь ещё раз набить морду этой спесивой обезьяне?!

–С ума сошёл! – возразил Сокаль. – У нас пассажиры на борту. Я в метеоритный рой не полезу, и тебя не пущу!

–А ты послушай и подумай, – ответил на это Руенга. – Мы сейчас уже очень прилично разогнались, верно?

–Так, – согласился второй пилот.

–Значит, – сказал командир лайнера, – наш передний экран будет точно так же, а то и сильнее, превращать встреченные микрочастицы вещества в жёсткое гамма-излучение.

–Да, и с теми же последствиями, что для Невельского...

–С теми же, да не с теми! У нас на носу две огромных блямбы, загруженные пластиком с Урана! Испаряться будут они, а не наша обшивка. А правила гласят, что ни один космический груз не стоит человеческой жизни!

–Хм, – кивнул Сокаль понимающе. – То-то твоя хвалёная интуиция заставила тебя нацепить контейнеры на нос, а не на горб!

–Именно так. Хотя на самом деле я просто не хотел напрягаться с перерасчётом развесовки контейнеров в гравитационном поле Земли на торможении, но интуиция тоже сойдёт за объяснение. Итак, начинаем?

–Нет, командир, не начинаем. Пластик состоит из лёгких элементов, которые под действием такого количества гамма-квант приобретут активность и зальют нам носовую часть плотным нейтронным потоком. А нейтроны – это такая штука, от которой чем попало не отгородишься.

–Молодец, второй пилот, соображаешь! Но вот что я придумал: между пилотажной секцией и первым салоном у нас есть пустая фекальная цистерна. Заполним её технической водой, количество воды там будет достаточное, чтобы поглотить все нейтроны. Ну, а там, где цистерной не прикрыто, заблокируем и объявим для пассажиров радиационную тревогу вплоть до возвращения домой. Мало ли что может случиться в космическом рейсе, да ещё в дальнем!

–Хорошая работа, шеф! – Сокаль поводил пальцами в пространстве калькулятора. – Если бы ещё не одно маленькое соображение...

–Какое?

–Цистерна прикроет пассажирскую секцию, но не пилотажную рубку. Нас нашпигует нейтронами. Я оцениваю плотность потока довольно пессимистично, коль скоро Невельский ухитрился нарваться, едва войдя в зону метеоритного роя. Значит, в самом лучшем случае, мы превратимся в инвалидов и у нас всё отвалится, а в худшем – спасая одного пилота-героя, мы потеряем двух извозчиков-профессионалов. Причём эти, которых мы потеряем, будем как раз мы с тобой. Такие вот расклады...

Руенга помрачнел.

–Да, правак, летать с тобой – то ещё удовольствие. Сомнительное.

–Только потому, что я слишком часто говорю правду?

–Нет, потому что ты слишком редко читаешь руководство по лётной эксплуатации! Помнишь, я тебе говорил – если хочешь знать корабль, читай руководство даже в туалете! Я, между прочим, всегда так делаю... Так вот, у нас есть запасная пилотажная рубка в корме – та самая, которую мы запечатываем каждый раз в начале рейса, спасибо проектировщикам. Из неё мы и будем работать!

–Она же крошечная! Я думал, она только для подстраховки при манёврах! – удивился Сокаль. – И в инструкции написано: в случае аварийного манёвра дублёр находится в рубке дубляжа навигационного оборудования с целью контроля...

–Вот у нас та самая аварийная ситуация и есть! – кивнул командир. – Неудобно, конечно, оттуда управлять, да и усилий много требуется, но надо как-то будет приспособиться. Или хочешь до конца жизни вспоминать, как этот придурок тебя уел перед смертью? Того и гляди, на самом деле почёт ему окажут... Дураков ведь на свете всегда сколько-то да найдётся!