Текст книги "Русские в СССР. Потерпевшие или победители?"

Автор книги: Александр Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 3
Русская кровь – на всех

От мечты – к расправе

Большевиков часто представляют бандой политических уголовников, которые хотели залить всю Россию кровью. Они якобы только и практиковали массовые репрессии, вызванные нежеланием самых широких масс поддержать их леворадикальные эксперименты. В этой оптике русские снова выглядят коллективной жертвой могущественной секты маньяков, которые принудили огромный народ жить по их чудовищному плану.

Здесь налицо гигантское упрощение. Большевики вовсе не планировали никакого массового террора, и поначалу их политика была довольно-таки либеральной. Карательный аппарат знаменитой Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК) был создан далеко не сразу. Показательно, что местные органы ВЧК стали формироваться только по решению от 22 марта 1918 года. И занимались они отнюдь не массовыми репрессиями. Так, Петроградская ЧК с 1 марта по 6 июня рассмотрела 196 дел, большинство из которых было связано со спекуляцией (102) и бандитизмом. И лишь 18 дел носили политический характер, да и то 10 из них прекратили за недостатком улик, а 3 закрыли по амнистии.

Большевики даже успели выступить в качестве освободителей политзаключенных. Так, сразу же после октябрьского переворота из тюрем были выпущены царские сановники. Бывший начальник Петербургского охранного отделения А. Герасимов вспоминает по этому поводу: «Недели через две после большевицкого переворота к нам в тюрьму явился комиссар-большевик… Нас всех собрали в коридоре, и явившийся большевицкий комиссар начал опрашивать, кто за что сидит… Когда очередь дошла до нас, начальник тюрьмы сказал: «а это политические». Комиссар удивился: какие теперь у нас политические? Начальник разъяснил, что это деятели старого режима… Комиссар… заявил, что он считает наше содержание под стражей неправильным и несправедливым: «Они по-своему служили своему правительству и выполняли его приказания. За что же их держать?» Указывая на этот момент, историк А.А. Майнсурян приводит и еще один курьез: «Осенью 1917 года вышла на свободу фрейлина императрицы Анна Вырубова (известная своей дружбой с Григорием Распутиным). Ее доставили в Смольный, и Лев Каменев даже устроил небольшое застолье в честь ее освобождения» («Другой Ленин»).

В первые месяцы советской власти большевики были более чем гуманны в отношении своих противников. Так, они отпустили на все четыре стороны генерала Краснова, двинувшего свои части на революционный Петроград, причем ограничились одним лишь честным словом – не вести борьбу с новой властью. Слово он свое, как известно, не сдержал.

Почти сразу же после октябрьского переворота в Петрограде был составлен достаточно разветвленный антисоветский заговор во главе с монархистом В.М. Пуришкевичем. Заговор этот был раскрыт, и все его участники предстали перед революционным трибуналом. И приговоры им были вынесены, прямо скажем, смешные. Так, Пуришкевич получил четыре года общественных работ, а уже весной 1918 года был окончательно прощен. (И закономерно отправился на Дон, к белым.)

В Москве установление советской власти сопровождалось тяжелыми и кровопролитными боями. Противники большевиков захватили Кремль и перебили всех солдат его гарнизона – 500 человек. Но когда большевики победили, то они освободили и восставших юнкеров, и руководителей восстания – в частности, председателя Комитета общественной безопасности В.М. Руднева, который после этого также побежал к белым.

В январе 1918 года было совершено покушение на Ленина. Тогда террористов не поймали. Но через несколько дней был раскрыт еще один заговор – с целью убийства Ленина. Владимир Ильич попросил помиловать террористов, что и было сделано – покушавшихся отправили (по их желанию) на фронт. И вот же какая штука – большинство отпущенных опять-таки оказались в белом стане.

Ничего себе банды кровожадных убийц! Да большевиков, применительно к тому периоду их деятельности, следует обвинить в мягкотелости и гнилом либерализме. Заговорщиков не прощают, а наказывают – это аксиома. И если бы большевики действительно наказали всю эту публику по-настоящему, то в будущем многие бы серьезно задумались – стоит ли поднимать против них оружие.

Но большевики тогда думали не столько о политическом прагматизме, сколько о великих свершениях. Их помыслы казались им настолько прекрасными, что они и в мыслях не допускали возможность какого-то серьезного сопротивления. Они были охвачены этаким футуристическим задором. Впрочем, он был присущ им на протяжении всех первых лет советской власти. «Когда мне говорят о страшных жидах-большевиках, которые хотели только уничтожить Россию, всласть ее пограбив, я брезгливо морщусь, – пишет М. Калашников. – Если поглядеть на действия даже молодой советской власти, то в них слишком много такого, что никак не припишешь оголтелым уголовникам. Наоборот, красные с самого начала ставили на инновационное развитие. Скажите на милость, зачем бандитам, хотевшим только обчистить славных русских капиталистов и церковников, создавать Радиевый институт, как это сделал Ленин? Ведь решение о запуске первого завода по производству радия ВСНХ (Высший совет народного хозяйства) принял в июле 1918 г. В августе 1918 года Ленин поручает Михаилу Бонч-Бруевичу создать Высшее геодезическое управление и государственное предприятие «Аэрофотосъемка». В январе 1918-го инженер (будущий академик) Генрих Осипович Графтио по поручению Ленина приступает к разработке сметы на строительство Волховской ГЭС… Выдающийся русско-советский физик Петр Леонидович Капица в 1919 году (в разгар голода и Гражданской войны) создает при Петроградском политехе физико-механический факультет, где готовят специалистов еще неведомой миру профессии… Николай Рынин в 1920 г. создает в Путейском институте (Петроград) первый в стране факультет воздушных сообщений. Советская власть и это финансирует. Более того, Рынин начинает работу над теорией мехжпланетных перелетов, и в СССР его десятитомная энциклопедия «Межпланетные сообщения» выйдет в свет в 1928–1932 годах… Март 1918 года. Страна – уже в хаосе и развале. В ней занимается пламя Гражданской войны. Уже есть голодуха. Всего у юной Советской России – 300 аэропланов. Но 24.03.1918 г. приказом № 82 Московского областного комиссариата по военным делам создается летно-научная база. Замысел: соединить научные изыскания с практикой. Руководителем «Летучей лаборатории» назначен ученый с мировым именем – профессор Жуковский. Авиаотдел летно-научной базы возглавил другой титан русской аэродинамики – в. Ветчинкин, аэростатический отдел – Н.Д. Анощенко. Начинается совместная работа лаборатории с Расчетно-испытательным бюро при Высшем техническом училище (нынешний МГТУ имени Баумана)… Июнь 1918-го. В Москве проходит второй Всероссийский авиационный съезд… Но новая власть находит и время, и средства на авиацию. На съезде Жуковский предлагает создать авиатехникум и высший авиаинститут. Советская власть воплощает это в 1920-м, ставя во главе дела Жуковского. 9 октября 1918 г. Высший совет народного хозяйства красной России (в лице своего научно-технического отдела) одобряет план создания аэрогидродинамического научного центра. 1 декабря 1918 года. Ленин поддерживает решение Совнаркома о создании ЦАГИ – Центрального аэрогидродинамического института… 1918 год – в распадающейся и уже голодной стране положено начало отечественной радиоэлектронной промышленности. В Твери создается первая радиолаборатория… В декабре 1918-го создается более крупная Нижегородская радиолаборатория… Интересно: коли красные были уголовниками, мечтавшими Россию дочиста ограбить, то зачем они делали все это? Нет, друзья, они всерьез думали о развитии страны» («Гиганты и карлики»).

К сожалению, технофутуризм сочетался у большевиков с левацким радикализмом. Ленинцам, вне всякого сомнения, был присущ нигилизм и стремление к безудержному социальному экспериментаторству. А это создавало базу для массового недовольства. Хотя и тут не стоит давать какие-то однозначные оценки. В плане отношений с городской буржуазией многие большевики выражали готовность идти на существенный компромисс. В руководстве всегда были течения, предлагавшие отказаться от немедленной социализации и задействовать частную инициативу. Типичным представителем подобных течений был заместитель председателя ВСНХ В.П. Милютин, призывавший строить социализм в союзе с капиталистическими монополиями (предполагалось постепенное обобществление последних). Он выступал за то, чтобы произвести акционирование уже национализированных предприятий, оставив 50 % в руках государства, а остальное – вернуть капиталистам. (В конце 1918 года роль своеобразной оппозиции режиму стала играть коммунистическая фракция ВЦИК Советов, которая разработала проект полного восстановления свободной торговли.)

Сам Ленин этот план не одобрил, но при этом он не собирался отказываться от идеи соглашения с буржуазией. Ильич выдвинул свою собственную версию компромисса. Он считал, что промышленные предприятия должны находиться под рабочим контролем, а непосредственное управление ими осуществляться бывшими владельцами и их специалистами. (Показательно, что к этому плану сразу же встали в оппозицию левые коммунисты и левые же эсеры, которые заговорили об экономическом Бресте большевизма.) В марте 1918 года Ленин даже написал статью «Очередные задачи Советской власти», в которой призвал приостановить атаку на капитал и вступить в компромисс с буржуазией. Иными словами, наиболее дальновидные лидеры большевизма, в частности Ленин, предлагали начать НЭП еще весной 1918 года. И если бы не Гражданская война, то мы имели бы совершенно иную историю социалистического строительства.

Но вот аграрная политика большевиков отталкивала от советской власти широкие массы крестьянства. Большевики взяли курс на установление продовольственной диктатуры, основанной на принудительном изъятии хлеба у крестьян. Причем этому курсу существовала оппозиция во главе с Рыковым. Более того, против диктатуры решительно выступил ряд областных Советов – Саратовский, Самарский, Симбирский, Астраханский, Вятский, Казанский, которые отменили твердые цены на хлеб и установили свободную торговлю. Однако ВЦИК и ВСНХ через голову Советов переподчинили местные продовольственные органы наркомпроду.

Конечно, какие-то элементы продовольственной диктатуры в тех сложных условиях были необходимы. Да они, собственно, и существовали – изъятие хлеба так или иначе практиковалось и царским, и Временным правительством. Политику надо было несколько ужесточить, но большевики здесь изрядно перестарались, чем и настроили против себя очень многих. По сути, ленинцы недооценили силу «крестьянской стихии», способность села к самоорганизации и сопротивлению. И тут свою негативную роль сыграло увлечение идеями Маркса, который всегда относился к крестьянству с некоторым пренебрежением.

Но это еще полбеды. Большевики вознамерились расколоть деревню и опереться на бедняцкие массы в борьбе против «кулаков» (в которые записывались и середняки). Вести классовую войну было поручено новым органам чрезвычайной власти – так называемым «комитетам бедноты». Именно они и осуществили грандиозный передел собственности на селе, отняв у зажиточных крестьян 50 миллионов десятин земли – больше, чем было у помещиков.

В результате в стране вспыхнули многочисленные крестьянские восстания, во время которых повстанцы безжалостно расправлялись с красными функционерами. Так, в январе – сентябре 1918 года было убито 7309 членов продотрядов. Всего же от рук повстанцев погибло 15 тысяч человек. Только в июле противниками большевиков были 4110 советских работников. И это – до начала красного террора. Но и большевики не сидели сложа руки, на местах разворачивался маховик красных репрессий. Понятно, что все это только умножало лагерь противников советской власти. Особенно сильно досталось офицерам. Так, председатель Севастопольского революционного трибунала Ю. Гавен похвалялся тем, что по его инициативе были расстреляны 500 офицеров. В общем и целом озлобление нарастало с двух сторон – одна кровь порождала другую.

Причем продовольственная политика большевиков явно не дала ожидаемого эффекта. Легальную торговлю хлебом свернули, зато началась торговля нелегальная, масштабы которой были колоссальны. Показательно, что городское население получало от государства всего лишь 40 % потребляемого хлеба, в то время как частник давал 60 %. Поэтому в моменты тяжелейших кризисов государство вынуждено было разрешать частную торговлю хлебом – в ограниченном масштабе.

Парадоксы военного коммунизма

В дальнейшем большевики с настойчивостью, достойной лучшего применения, пытались уничтожить частное предпринимательство как таковое. Дело доходило даже и до закрытия рынков и перехода к натуральному распределению. Советские историки пытались всячески оправдать эту жесткую политику, объяснять «крайности» военного коммунизма тяжелыми обстоятельствами военного времени. Дескать, военный коммунизм вовсе не был программой преобразований, а ставил перед красной Россией задачи мобилизационного характера. В конце 80-х – 90-х годах это положение было подвергнуто решительной ревизии, которая, впрочем, свелась к обличению большевизма. Против этой ревизии выступил С.Г. Кара-Мурза в своей знаменитой «Советской цивилизации»: «В последние годы ряд авторов утверждают, что военный коммунизм в России был попыткой ускоренного осуществления марксистской доктрины построения социализма. Если это говорится искренне, то перед нами прискорбное невнимание к структуре важного общего явления мировой истории. Риторика политического момента почти никогда верно не отражает сути процесса. В России в тот момент, кстати, взгляды т. н. «максималистов», считающих, что военный коммунизм станет трамплином в социализм, вовсе не были господствующими в среде большевиков».

Между тем высказывания самих коммунистических лидеров свидетельствуют об обратном. Так, Ленин на IX съезде партии (1920 год) говорил о том, что система руководства, сложившаяся при военном коммунизме, должна быть применена и к «мирным задачам хозяйственного строительства», для чего нужен «железный строй». В 1921 году, уже в период НЭПа, Ленин признавал: «Мы рассчитывали… непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране. Жизнь показала нашу ошибку» («К четырехлетней годовщине Октябрьской революции»).

Конечно, обстоятельства военного времени дали мощный толчок для утверждения милитарного коммунизма. Сам Ленин указывал в марте 1922 года, что, не будь Гражданской войны, все происходило бы гораздо более либерально.

Определенную зависимость жестких мер от обстоятельств военного характера доказывают события начала 1919 года. Тогда белые армии потерпели поражение на юге и востоке: был взят Киев, красные войска отбросили Колчака, развалился Донской фронт атамана Краснова. И тогда же Ленин пошел на ряд серьезных уступок крестьянству. Причем одной из важнейших таких уступок было введение… продразверстки. Историк С.В. Павлюченков пишет: «Вопреки сложившемуся мнению, разверстка явилась не ужесточением продовольственной диктатуры, а ее формальным ослаблением. Она содержала очень важный элемент, а именно: изначальную заданность, определенность государственных требований, что при всем остальном ее несовершенстве было весьма существенным в отношениях с крестьянством» («Военный коммунизм в России. Власть и массы»). Другое дело, что в дальнейшем (1920–1921 годах) сама норма государственных заданий была слишком сильно завышенной.

21 января 1919 года Совнарком (СНК) издал декрет, который подтверждал государственную монополию на хлеб, сахар, чай, соль. Однако на остальные продукты разрешалась свободная торговля. Правительство заключило с рядом кооперативов взаимовыгодные договора на закупку ряда продуктов. На VIII съезде РКП(б), который прошел в марте 1919 года, был провозглашен союз с крестьянами-середняками. В том же самом месяце были повышены закупочные цены на хлеб, в Советах произошло усиление позиций зажиточных крестьян. Однако весной снова началось успешное наступление белых, что во многом предопределило очередное ужесточение политики военного коммунизма. Оно сопровождалось активностью различных левацких теоретиков, таких, например, как Бухарин. Последний заявил: «Если говорить о социальной базе, то совершенно ясно, что мы должны показать кулак мужику и держать курс на мировую революцию». И, кстати сказать, курс действительно держали, порой и в ущерб интересам советской государственности. Так, в мае 1919 года большевики двинули большую часть своих украинских дивизий в сторону Карпат – на помощь Венгерской Советской республике. А ведь на Украине находилась достаточно большая группировка красных (80 тысяч бойцов), которая могла бы разгромить Деникина. Тогда Гражданская война могла бы завершиться на год раньше. Но большевикам было важнее оказать интернациональную помощь «венгерским товарищам» и отодвинуть на задний план не то что национальные интересы, но и интересы своей же собственной диктатуры.

В 1920 году курс большевиков стал еще более жестким. На IX съезде РКП(б) (март – апрель) была сделана ставка на окончательное искоренение рыночных отношений. Усилилась продовольственная диктатура, в сферу разверстки попали почти все основные продукты питания, а также некоторые виды промышленного сырья. Характерно, что ужесточение продолжалось и после разгрома Врангеля, когда непосредственная угроза советской власти со стороны белых была уже ликвидирована. В конце 1920 – начале 1921 года предпринимались меры по свертыванию товарно-денежной системы, практически означавшие отмену денег. Городское население «освобождалось» от оплаты услуг по снабжению продовольствием и ширпотребом, пользованию транспортом, топливом, медикаментами и жильем. Вместо зарплаты теперь вводилось натуральное распределение. ВСНХ национализировал остатки мелких предприятий. Продразверстка ужесточилась. Как результат – в стране начался транспортный и продовольственный кризис. Россия оказалась объята пожаром многочисленных крестьянских восстаний. Причем знаменитое тамбовское восстание было еще не самым серьезным. Гораздо более сложная для большевиков ситуация сложилась в Сибири, где число повстанцев (100 тысяч человек) превысило число красноармейцев. Причиной восстания, вспыхнувшего в январе 1921 года, стало объявлением новой, теперь уже семенной разверстки. Населению предписывалось собирать семенной материал в общественных пунктах. А это делало невозможным весенний посев и обрекало крестьян на голод. «Западно-сибирское восстание началось почти одновременно в разных районах Ишимского, Ялуторовского, Тюменского, Тюкалинского уездов Тюменской губернии, – пишут П. Алешкин и Ю. Васильев. – Повстанцы на три недели парализовали движение по обеим линиям Транссибирской железнодорожной магистрали, захватывали уездные центры Тобольск, Березов, Сургут, Обдорск в Тюменской губернии, Петропавловск и Кокчетав в Омской губернии, Каркаралинск в Семипалатинской губернии, вели бои за Ишим, угрожали Кургану и Ялуторовску, подходили к Тюмени на расстояние нескольких десятков верст. Трехнедельный перерыв железнодорожного сообщения лишал возможности получать хлеб из Сибири, являвшейся в то время одним из главных источников получения продовольствия… К середине февраля восстание в короткий срок охватило большинство волостей Ишимского, Ялуторовского, Тобольского, Тюменского, Березовского и Сургутского уездов Тюменской губернии, Тарского, Тюкалинского, Петропавловского и Кокчетавского уездов Омской губернии, Курганского уезда Челябинской губернии, восточные районы Камышловского и Шадринского уездов Екатеринбургской губернии. В Западной Сибири проявился особенный феномен повстанческого движения, не характерный для Европейской России: народное движение против политики военного коммунизма объединило интересы крестьянства и казачества Сибири. В Петропавловском и Кокчетавском уездах Омской губернии, Уктузском районе Ишимского уезда Тюменской губернии казачество участвовало в восстании почти поголовно» («Мы добиваемся власти советской, а не коммунистической»).

Наконец, против большевиков поднялся рабочий класс, считавшийся главной опорой новой власти. Так, 23 февраля 1921 года рабочие московской фабрики Гознак объявили о забастовке и двинулись к хамовническим казармам – с тем, чтобы привлечь красноармейцев. И последние были к этому готовы, но охрана казарм открыла огонь по рабочим, чем и предотвратила «братание», которое могло окончиться самым настоящим восстанием. Впрочем, забастовки и митинги рабочих с многих предприятий продолжались и после этого. Особенно напряженная обстановка сложилась в Петрограде, где только в начале февраля было закрыто 93 предприятия (среди них знаменитый Путиловский завод) – настолько глубок был промышленно-энергетический кризис. Уже 24 февраля состоялось чрезвычайное заседание Петроградского комитета РКП(б), которое квалифицировало рабочие волнения как мятеж. А 25 февраля в Петрограде было введено военное положение. Гражданам запрещалось ходить по городу после 23 часов, под запретом оказались любые «несанкционированные» митинги и собрания. И не случайно – ведь на них «все чаще выдвигались политические требования, затрагивающие основы существующего режима. Например, 14 февраля на заводе Лесснера рабочее собрание приняло резолюцию, содержавшую следующие требования: перевыборы Советов посредством тайного голосования, коалиция всех социалистических партий, восстановление свободы торговли, восстановление частной собственности, свободы труда, свободы передвижения, снятие заградительных отрядов. Аналогичные требования были приняты на заводе Нобеля и на других предприятиях» ( А.А. Косаковский. Большевики удерживают государственную власть).

Очевидно, что на определенном этапе гражданского противостояния у большевиков возник соблазн использовать рычаги мобилизационной политики военного времени в целях перехода к развернутому строительству основ коммунизма. Отчасти военный коммунизм был действительно вызван необходимостью, но очень скоро эту необходимость стали воспринимать как возможность осуществления широкомасштабных преобразований.

В принципе политика большевиков представляла собой некое сочетание совершенно правильных централистских и мобилизационных мер с попытками свернуть товарно-денежные отношения и навязать тотальное распределение. Жирный плюс оказался накрепко связан с жирным же минусом, а мухи в массовом порядке попали в фарш будущих котлет. Отделить одного от другого почти невозможно, но стоит попытаться это сделать – хотя бы в плане сравнения.

Вот, например, жесткая централизация – чем она была, злом или благом? Сторонники либерализма всех оттенков, наверное, скажут, что она принесла один сплошной вред. Но ведь в тогдашних условиях это был единственный способ преодолеть хаос, рожденный, кстати, не Октябрьской, но именно Февральской революцией. И чем больше раскручивался маховик гражданской войны (а она всегда – разновидность хаоса), тем большей становилась потребность в модернизации. В данном плане очень интересно наблюдение, сделанное историком В.В. Галиным («Тенденции. Интервенция и гражданская война»). Он рассмотрел ситуацию, сложившуюся на российском транспорте в 1917–1919 годах. Министр Временного правительства Н.В. Некрасов осуществил там грандиозную демократизацию, передав все управление в ведение выборных советов и комитетов. Итог не замедлил сказаться самым плачевным образом. Уже в июле 1917 года начальник Военных сообщений ГУ Генштаба сообщал: «Положение на железных дорогах признается отчаянным и ухудшающимся с каждым днем. Распад дисциплины так же, как и в армии, растет. Производительность рабочей силы резко упала… Многие из находящихся в работе паровозов работают уже через силу, и если не будут приняты меры к поднятию продуктивности работы (ремонта паровозов), положение грозит к зиме катастрофой». В.Н. Галин отмечает, что транспорт не встал благодаря реорганизации наркома путей сообщения Л.Б. Красина, покончившего со всяким самоуправлением на железнодорожном транспорте. Нарком издал приказ, который гласил: «Существующая система железнодорожного управления… привела транспорт к полному развалу… Всем завоеваниям революции грозит опасность уничтожения… На место коллегиального, а в действительности безответственного управления вводятся принципы единоличного управления и повышенной ответственности. Все от стрелочника до члена коллегии должны точно и беспрекословно выполнять все мои предписания».

А ведь Красин был «умеренным» большевиком-прагматиком, взгляды которого мало чем отличались от социал-демократических. Кстати, такой же спасительный централизм был присущ еще одному «умеренному» и прагматику – Рыкову, возглавлявшему ВСНХ. Именно при нем произошло подчинение всех предприятий РСФСР 70 отраслевым главкам и центрам. Более того, на каждое предприятие был направлен комиссар, который обладал практически неограниченной властью.

Эти меры можно и нужно сравнить с мерами по наведению порядка в армии, которые были осуществлены большевиками – с широким привлечением дореволюционных спецов. Показательно, что против этих мер (как в армии, так и в промышленности) выступали социалисты-демократы (эсеры и меньшевики), видевшие в них «измену революции». И точно – здесь была самая настоящая измена Февралю с его разрушительным, антинациональным либерализмом. И там, где большевики действовали как прагматики и этатисты, они добивались успеха. А вот там, где на место прагматизма приходил беспочвенный утопизм, наблюдался провал. Спрашивается, зачем нужно было организовывать столь жесткое давление на мелкую торговлю, которая удовлетворяла большую часть потребности в необходимом? К чему было выметать крестьянский хлеб подчистую и отнимать землю у «кулаков»? Что это – укрепляло власть большевиков? Да нет, на самом деле это ее только ослабляло, ибо ширило фронт недовольных.

Колесо насилия

Вот именно эта утопическая (хоть и сильно разбавленная государственничеством) политика вызвала сопротивление миллионов. И для его подавления был организован массовый же террор. Количество жертв этого террора велико и вряд ли может быть подсчитано с какой-либо точностью. Ведь помимо фиксированных приговоров были еще и многочисленные случаи совсем уже диких, самочинных расправ, осуществляемых каким-нибудь зарвавшимся начальником. Более того, имели место быть и случаи линчевания, которые охотно практиковались и многими простыми гражданами. Так, рабочий завода «Новый Лесснер» С.П. Петров вспоминает: «Мы выводили всех рабочих своего завода на антиэсеровские демонстрации… Мы тогда не стеснялись – заядлых врагов топили в барках на Лисьем Носу…»

Между тем какие-то цифры называются, причем мнения историков основательно расходятся. Так, историк Р. Конквест называет цифру в 140 тысяч расстрелянных. А его российский коллега О.Б. Мазохин, опирающийся на архивные материалы, считает возможным говорить о 50 тысячах жертв. Как бы то ни было, но очевиден грандиозный масштаб коммунистического террора. Это уже никому и никогда не оспорить.

Но тут необходимо внести несколько существенных уточнений. Масштаб террора часто зависел от позиции местных властей. Так, в Петрограде осенью 1918 года расстреляли 800 человек, тогда как в Москве – 300. (Надо также иметь в виду, что не все погибшие и пострадавшие были безвинными жертвами или политическими противниками большевиков. Среди попавших под красный меч было множество уголовников – убийц, грабителей, жуликов и т. д.)

Между большевистскими лидерами существовали серьезные разногласия по поводу массового террора и деятельности ВЧК. Широко известно шокирующее высказывание члена коллегии ВЧК, руководителя Всеукраинской ЧК М.И. Лациса, которое, наверное, знает наизусть каждый сознательный антикоммунист: «Мы не ведем войны против отдельных лиц, мы истребляем буржуев как класс. Не ищите на следствии материала и доказательства того, что обвиняемый действовал словом или делом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны ему предложить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания и профессии. Эти вопросы должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора». Конечно, помнить эти слова нужно. Но не следует забывать и о словах коллеги Лациса, заместителя председателя ВЧК Я.Х. Петерса, которые тот сказал в интервью меньшевистской газете «Утро Москвы»: «Что же касается расстрелов, то я должен сказать, что, вопреки распространенному мнению, я вовсе не так кровожаден, как думают. Напротив, если хотите знать, я первый поднял вопль против красного террора в том виде, как он проявился в Петербурге. К этому – я сказал бы истерическому – террору прикосновенны больше всего как раз те самые мягкотелые революционеры, которые были выведены из равновесия и стали чересчур усердствовать…»

Очень показательный момент – один из руководителей ужасной Чрезвычайки дает интервью оппозиционной легальной газете и при этом критикует своих же коллег. Кстати, тут развеивается еще один упрощающий миф, согласно которому большевики не терпели рядом с собой вообще никакой оппозиции. Между тем социалисты небольшевистских направлений имели возможность высказывать свои взгляды свободно. Они выпускали собственные газеты и даже имели представительство в Советах. Так, в Московском Совете в 1918–1919 годах заседало 40 меньшевиков. Конечно, большевики постоянно портили жизнь меньшевикам, периодически запрещая их издания, практикуя аресты и т. д. Но затем все возвращалось на круги своя, и меньшевики продолжали легальную пропаганду. (Запретили их только во время НЭПа, когда экономическая либерализация сопровождалась ликвидацией всех небольшевистских организаций.)

Но вернемся к теме красного террора. В полемику с теоретиками-практиками расправы типа Лациса хотел вступить и Ленин. В одной из своих так и не опубликованных статей он написал: «Вовсе не обязательно договариваться до таких нелепостей, которую написал в своем казанском журнале «Красный террор» товарищ Лацис» («Другой Ленин»).

У Ленина, конечно, можно найти множество кровожадных призывов, например: «…повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не менее 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц… Найдите людей потверже» (телеграмма в Пензу от 11 августа 1918 года). Но были у него и «либеральные» корреспонденции. Так, в июле 1919 года Ленин направил руководству украинской ЧК письмо, в котором утверждал: «…на Украине Чека принесли тьму зла, будучи созданы слишком рано и впустив в себя массу примазавшихся». Кроме того, он обращал внимание на необходимость «более строго преследовать и карать расстрелом за ложные доносы».