Текст книги "Разгадка 37-го года. «Преступление века» или спасение страны?"
Автор книги: Александр Елисеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)
Регионалы заставляли горбатиться рабочих и колхозников, но себя жалели, очевидно, берегли для последних и решающих боев за коммунизм. Во времена правления Хрущева, а потом и при Горбачеве вышло множество воспоминаний, в которых «соратники» репрессированных князьков непомерно воспевали собственных шефов. Они много говорили о трудоголизме своих патронов, намекая, что, дескать, вот, и наши были не хуже Сталина. Но бойкие создатели светлых образов советских великомучеников нет-нет да и проговариваются. Так, помощник Косиора В.Н. Косинов обмолвился, что обеденный перерыв его босса занимал два часа. Хороший был обеденный перерыв у товарища Косиора! Небось не такой, как у донецких шахтеров.
Помимо «себя любимых», князьки радели и о родственничках, часто двигая их в большую политику. А те наглели необычайно, требуя, чтобы перед ними все стелились. Но не все на это были согласны. Занятная история в данном плане произошла с женой Постышева. Она занимала видный пост секретаря парткома Украинской ассоциации марксистско-ленинских институтов. Партийная челядь, естественно, бегала перед ней на задних лапках. А вот простая женщина, рядовой коммунист П. Т. Николаенко осмелилась покритиковать всесильную жену всесильного босса. Расправа со стороны разгневанной супруги последовала незамедлительно – Николаенко исключили из партии. Причем само исключение произошло в январе 1936 года, но путем подчисток в документации холопы Постышева датировали его сентябрем 1935 года. Николаенко не успокоилась, пошла искать правду. И она таки нашла ее, Комитет партийного контроля восстановил «настырную» женщину в рядах ВКП(б). Однако региональным князькам все было нипочем, в Киеве просто отказались отдавать назад партбилет. Волынку тянули до 1937 года…
Региональные лидеры всячески раздували свой собственный культ личности, доводя его до сталинских размахов. Но Сталин был общенациональным вождем, и его культ соответствовал масштабам его же личности. А потуги князьков дотянуться до Сталина были смешны.
Смешно, да не до смеха. Именами региональных боссов назывались многие улицы и населенные пункты, предприятия и радиостанции. Повсеместно красовались их бюсты и портреты, им посвящались обильные здравицы и хвалебные стихотворения.
Сталин пытался объяснить князькам всю абсурдность их поведения, причем старался сделать это достаточно тактично. Любопытный диалог состоялся у него по этому поводу с Варейкисом. В 1935 году, в кулуарах ноябрьского пленума ЦК вождь подошел к нему и спросил: «Вы часто бываете в магазинах города и области, товарищ Варейкис? Сколько стоит ваш бюст?» Варейкис ответил, что не знает. Тогда Сталин задал такой вопрос: «А бюст Сталина – ходкий товар в магазинах Воронежа?» Варейкис ответил, что его покупают охотно. Сталин: «Охотно? Не многовато ли два бюста на одну семью? Не отражаются ли наши бюсты на бюджетах рабочих, колхозников?»
Варейкис намек понял и приказал свои бюсты из продажи изъять. Но все остальные атрибуты своего «величия» оставил. Другие не сделали и этого. А жаль, может быть, более скромное поведение уберегло бы их от многих неверных поступков. Вот характерный эпизод. Ответственный работник ЦК Компартии Узбекистана В. С. Хоромская рассказывает сыну Икрамова о поведении отца после вынужденной отставки в 1937 году: «Мы расходились подавленными… В коридоре я увидела его (Икрамова. – А. Е.) и пошла за ним. На стуле в приемной стояла уборщица тетя Дуня и протирала тряпкой портрет твоего отца. Отец сказал ей: «Снимайте портрет, тетя Дуня. К черту его надо выбросить». Золотые слова! Нет чтобы сказать их чуть пораньше! Но ведь так хочется власти и почета. Так хочется побыть Сталиным, даже если ему и в подметки не годишься…
Разумеется, красные князьки считали себя непревзойденными идеологами. И если в погоне за властью они хотели догнать Сталина, то в плане теории им не давал покоя Ильич. Варейкис накропал аж 66 книжонок (его статей не сосчитать вообще). Вот название некоторых из них: «За удвоение урожайности», «О ходе весенней путины и задачах парторганизации Волго-Каспийского бассейна», «О коровах, свиньях, овцах, домашней птице и усадебных землях в связи с переходом к сплошной коллективизации». Не забыты и враги народа, им, например, посвящен такой опус, как «О контрреволюционной деятельности подонков бывшей зиновьевской оппозиции и задачах внутрипартийной работы». Как-то осенью 1930 года председатель исполкома ЦЧО Рябинин с удивлением спросил Варейкиса: «Иосиф Михайлович! Как это вы сумели уже в этом году издать, кажется, пять-шесть брошюр и книг, да еще опубликовать статьи в журналах и газетах?» Удивляться было чему.
Личность и ее культМежду прочим, Сталин очень выгодно отличался от варейкисов и прочих красных князьков. Он тоже практиковал свой культ личности, признавая его неизбежность. В России, где только недавно свергли многовековую монархию, была очень сильная тоска по царю.
Некоторые чересчур уж «свободолюбивые» интеллигенты любят поиздеваться над тягой русского народа к вождю, монарху. Однако без этой тяги мы не выжили бы в сложнейших исторических условиях Средневековья, когда нам приходилось противостоять мощному натиску Степи и одновременно обороняться от западной экспансии. Очевидно, что без вождизма Россия не выжила бы и в не менее сложных условиях послереволюционного существования, когда нужно было преодолевать нигилизм времен Гражданской войны и срочными темпами проводить индустриализацию. Сталин это понял, и ему удалось создать великую державу.
Собственно, его культ во многом создавался снизу. Массы, уставшие от революционных лидеров, хотели державного вождя. Настроения, царившие тогда в народе, великолепно описал литератор Л. Лиходеев:
«И понадобился ватажный на всю державу, чтобы был он не велик и не мал, скорый на расправу и тароватый на ласку, чтобы был он родом посадский, прямодушный без лукавства, ученый в меру, без господской завиральности, чтобы не завирался гордостью, чтобы ел от небогатой хлебсоли и чтобы охранял народ от скверны. Понадобился вождь невзрачный, как пехотный солдат, без барского витийства, без заумного блудословия, без сокрытой кривды. Понадобился старшой на всю ватагу – свой в доску от корней до листьев, правильный по самому своему естеству, чтобы казнить – казнил, а миловать – миловал, чтобы разобрался, что к чему в державе, чтобы сказал заветное слово, как быть. Понадобился вождь ликом рябоватый, ходом угловатый, десницей суховатый, словами небогатый, чуток убогий для верности, однако без юродства. Долгожданный нйбольший всех, кто был ничем. Понадобился великодержавный муж во многоязычной державе, но чтобы не иудей, не дай Бог, ибо продаст за тридцать сребреников, да и не русак, ибо пропьет государство».
Избежать культа личности в тех условиях было невозможно. Однако Сталин, в отличие от красных князьков, отлично осознавал, что поклонение воздают не столько ему, сколько символу державы, государственной власти. Он порой и говорил о себе в третьем лице, ибо имел в виду некий державный миф, волей Истории воплотившийся и персонифицировавшийся в грузинском семинаристе Coco. Однажды ругая своего сына Василия, Сталин спросил его: «Ты думаешь, ты – Сталин? Ты думаешь я – Сталин?» И ответил, ткнув пальцем в собственный портрет: «Сталин – это он!»
Не желая ликвидировать культ как таковой, Сталин часто противился его непомерному раздуванию. Мало кто знает, но в 1925 году он категорически выступил против переименования Царицына в Сталинград. В Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) хранится письмо Сталина секретарю Царицынского губкома ВКП(б) П.Б. Шеболдаеву. Вот его текст:
«Я узнал, что Царицын хотят переименовать в Сталинград. Узнал также, что Минин (один из активных участников обороны Царицына в Гражданскую войну. – Л.Е.) добивается его переименования в Мининград. Знаю также, что Вы отложили съезд Советов из-за моего неприезда, причем думаете произвести процедуру переименования в моем присутствии. Все это создает неловкое положение и для Вас, и особенно для меня. Очень прошу иметь в виду, что: 1) я не добивался и не добиваюсь переименования Царицына в Сталинград; 2) дело это начато без меня и помимо меня; 3) если так уж необходимо переименовать Царицын, назовите его Мининградом или как-нибудь иначе; 4) если уж слишком раззвонили насчет Сталинграда, и теперь трудно Вам отказаться от начатого дела, не втягивайте меня в это дело и не требуйте моего присутствия на съезде Советов, – иначе может получиться впечатление, что я добиваюсь переименования; 5) поверьте, товарищ, что я не добиваюсь ни славы, ни почета и не хотел бы, чтобы сложилось обратное впечатление».
(«Источник», 3/2003).
Однако выяснилось, что Шеболдаев уже успел раззвонить о переименовании, протолкнув это решение через городские и уездные съезды, а также заручился поддержкой им же и организованных «беспартийных рабочих собраний». Бесспорно, этот князек переименовывал Царицын в Сталинград, надеясь, что он и сам со временем сможет дать свое имя какому-нибудь городу. Пройдет девять лет, и этот подхалим станет активным участником заговора регионалов на XVII съезде…
Приведу еще несколько фактов. Вот отрывок из письма Сталина в «Детиздат»:
«Я решительно против издания «Рассказов о детстве Сталина»… Книжка имеет тенденцию вкоренить в сознание советских детей (и людей вообще) культ личностей, вождей, непогрешимых героев. Это опасно, вредно. Теория «героев» и «толпы» есть не большевистская, а эсеровская теория. Герои делают народ, превращают его из толпы в народ – говорят эсеры. Народ делает героев – отвечают эсерам большевики. Книжка льет воду на мельницу эсеров… Советую сжечь книжку».
После Великой Победы в 1945 году Сталин был награжден Звездой Героя Советского Союза. Однако вождь отказался забрать награду, подчеркнув, что он ее не достоин. Звезда так и осталась лежать в отделе награждений Президиума Верховного Совета СССР.
Когда в 1946 году подготовили к изданию сталинскую автобиографию, Сталин был ею жутко недоволен. Он крепко врезал всему авторскому коллективу за возвеличивание его собственной персоны. Сталин самолично вычеркивал в макете автобиографии многие хвалебные фразы в свой адрес. Эти правки сохранились, и с ними можно ознакомиться в 16-м томе «Собрания сочинений И.В. Сталина», который был издан профессором Р. Косолаповым в 1997 году. Кстати говоря, при жизни самого вождя вышло всего 13 томов его сочинений. Последний, 13-й том завершается статьей за январь 1934 года. Такое вот было у Сталина «трепетное» отношение к своей личности.
В 1949 году Сталин выступил против выдвижения на Сталинскую премию портрета А. М. Герасимова «И.В. Сталин у гроба A.A. Жданова». Аргументировал он следующим образом: «… Нельзя же так: все Сталин и Сталин». Вождь запретил показ нескольких посвященных ему документальных фильмов. В документальном фильме о Грузии он потребовал снять заголовок «Фильм о родине великого Сталина». Еще раньше, в 30-е годы он отменил премьеру спектакля «Юность Сталина», которая должна была состояться в Драматическом театре им. К. С. Станиславского.
Несомненно, что Сталин был на голову выше всех этих старых большевиков, уютно устроившихся в крайкомовских кабинетах. Совершенно правильно сказал Шолохов: «Был культ, но была и личность». А в случае с региональными баронами личности тянули всего лишь на культик. И очень символично, что сталинский культ «разоблачил» Хрущев, тоже бывший одним из красных князьков. Разоблачил для того, чтобы на обломках поклонения великому человеку создать свой собственный культик – смешной и нелепый.
Глава 4
Государственник и реформатор
Социалист против утопииТеперь посмотрим – чего же хотела группа «национал-большевиков», возглавляемая Сталиным. Она взяла курс на создание мощного Советского государства, которое возродило бы старые державные традиции на новом уровне. Национальный патриотизм Сталина проявился, прежде всего, как государственный патриотизм, соединенный с социализмом. Сам же марксизм, взятый в его целостности, Иосифа Виссарионовича явно не устраивал – своими целями. Государственнику Сталину никак не могли импонировать идеи отмирания государств и наций. Еще в 1929 году он заявил, что строительство социализма не только не ликвидирует национальные культуры, но, напротив, укрепляет их.
Сталин был категорическим противником марксистского положения об отмирании наций при коммунизме. В работе «Марксизм и вопросы языкознания» (1950 год) он утверждал, что нация и национальный язык являются элементами высшего значения и не могут быть включены в систему классового анализа, созданную марксизмом. Они стоят над классами и не подчиняются диалектическим изменениям, которые являются следствием борьбы классов. Более того, именно нация сохраняет общество, раздираемое классовой борьбой. Лишь благодаря нации «классовый бой, каким бы острым он ни был, не приводит к распаду общества». Однако нация – это не только важнейшее условие социального единства. Вслед за немецкими романтиками-националистами XIX века (такими, как А. Мюллер) Сталин провозглашает, что нация и язык связывают в одно целое поколения прошлого, настоящего и будущего. Поэтому нация и язык переживут классы и благополучно сохранятся в «бесклассовом обществе».
В своих трудах и публичных выступлениях Сталин неоднократно, пусть и в завуалированной форме, полемизировал с «классиками» – К. Марксом и Ф. Энгельсом. Особенно критически он относился к Энгельсу, который наиболее внятно и обоснованно утверждал неизбежность отмирания государства по мере строительства социализма. В работе «Вопросы ленинизма» Сталин утверждал, что данная формула Энгельса правильна, но не абсолютно. Она применима лишь для того периода, когда социализм победит в большинстве стран мира. А если учесть, что Сталин вовсе не хотел победы социализма на Западе, то признание им правоты Энгельса носит безусловно формальный характер.
Вождь использовал антирыночные «технологии» марксизма, так как они помогали строить «абсолютный порядок», никак не зависящий от хаоса товарно-денежных отношений. Социализм Сталина – это государственнический социализм, полемизирующий с капитализмом именно по вопросу управляемости общественными процессами. Коммунистом же Сталин не был, ибо коммунизм, как явствует уже из самого названия, предполагает создание коммуны – полностью самоуправляющегося общества. В работе «Экономические проблемы социализма» Сталин признавал возможность построения коммунизма даже во враждебном капиталистическом окружении. То есть, согласно его представлениям, «коммунизм» вполне сочетается с сильным государством, противостоящим серьезному геополитическому противнику. Само собой, такой «коммунизм» не имеет ничего общего с коммунизмом Маркса, Энгельса и Ленина.
Выступая с Отчетным докладом на XVIII съезде ВКП(б) в 1939 году, вождь партии большевиков открыто объявил, что высказывания Энгельса и Ленина по поводу отмирания государства не имеют практически никакого отношения к Советскому Союзу. Он заметил «отсутствие полной ясности среди наших товарищей в некоторых вопросах теории, имеющих серьезное практическое значение, наличие некоторой неразберихи в этих вопросах. Я имею в виду вопрос о государстве вообще, особенно о нашем социалистическом государстве». Сталин полемизировал с ортодоксальными марксистами, утверждающими, что отсутствие эксплуататорских и враждебных классов должно неминуемо сопровождаться и отмиранием государства. По его мнению, Маркс и Энгельс лишь заложили краеугольный камень теории о государстве, которую надо было двигать дальше. Кроме того, Сталиным «кощунственно» были замечены просчеты «классиков»: «…Энгельс совершенно отвлекается от того фактора, как международные условия, международная обстановка». Этот фактор, согласно Сталину, и был главным препятствием на пути отмирания государственной организации.
Бывший югославский руководитель М. Джилас вспоминает о том, как в беседе с ним Сталин отозвался о Марксе и Энгельсе: «Да, они, без сомнения, основоположники. Но у них есть недостатки. Не следует забывать, что на Маркса и Энгельса слишком сильно влияла немецкая классическая философия».
В 1951 году, во время дискуссии по вопросу издания учебника экономики, Сталин обрушил, пожалуй, наиболее резкую критику на сторонников марксистского подхода к государству: «В учебнике использована схема Энгельса о дикости и варварстве. Это абсолютно ничего не дает. Чепуха какая-то! Энгельс здесь не хотел расходиться с Морганом, который тогда приближался к материализму. Но это дело Энгельса. А мы тут при чем?
Скажут, что мы плохие марксисты, если не по Энгельсу излагаем вопрос? Ничего подобного!»
Свой подход к теории государства Сталин пытался сообщить и другим советским идеологам и обществоведам. И надо сказать – довольно удачно. Историки А. Данилов и А. Пыжиков, авторы замечательной монографии «Рождение сверхдержавы. СССР в первые послевоенные годы», изучая послевоенную научную периодику, заметили: «На ее страницах значительно реже упоминалось о руководящей и направляющей роли коммунистической партии, а приоритеты были явно смещены в пользу государства как решающей силы, способной направлять все развитие советской державы».
Сталин вовсе не был одержим утопической мечтой создать еще небывалое общество. На первых своих порах русская революция ставила перед собой совершенно нереальные цели трансформации общества в коммуну, которая подменит собой государство (точнее, отменит его) и в которой окажутся стерты различия между нациями, классами, городом и селом. Понятно, что такая цель Сталина не устраивала. Он не стремился создать нечто принципиально новое, но хотел продолжить то, что происходило уже в дореволюционной России. Ведь там уже полным ходом шли такие процессы, как обобществление (посредством огосударствления) промышленности и кооперация крестьянства. Государственный сектор в России был силен, как ни в какой иной промышленной стране. И это при том, что российская буржуазия, в отличие от западной, не имела политической власти. Около половины крестьянства было задействовано в кооперативах. Некоторые сферы хозяйства целиком находились в руках крестьян-кооператоров. Например, экспорт масла. В царской России уже существовал сильный социалистический уклад. Ростки социализма пробивались вверх. Но, к сожалению, правящая элита оказалась не в состоянии дать им полный простор, осуществив реформаторскую революцию «сверху». В результате в стране произошла революция «снизу», которая смела совершенно чуждый России капитализм. И когда страна переболела нигилизмом, Сталин немедленно возобновил прежние процессы. Он объединил сильную государственную власть с плановой экономикой и производственной кооперацией крестьянства. Конечно, это прошло не так гладко, как могло пройти в царской России. Однако государственный социализм был построен.
Сталин не желал экспериментировать с обществом, он использовал уже готовые технологии, но только делал это на новом уровне и более жестко. Все это произошло потому, что вождь ставил на первый план не интересы общества, а цели государства, которое в конечном итоге решает общественные проблемы. Правда, оно это делает во вторую очередь, но такова неизбежная плата за безопасность страны, находящейся в сложнейших внешнеполитических условиях. А также – за жесткий правопорядок и твердую мораль.
Само общество – весьма подвижная среда, что обусловлено его по преимуществу экономической природой. Производственные силы всегда растут наиболее быстро, поэтому связанные с ними классы и группы весьма склонны к разным изменениям, трансформациям. Напротив, государство, понимаемое здесь как аппарат управления, подавления и обороны, более неподвижно, осторожно и консервативно. И это не случайно, ведь его функции по преимуществу защитные, сберегающие.
Любопытно, что в 20-е годы, когда страна еще не оправилась от троцкистского и ленинского нигилизма, было отменено преподавание истории нашей страны. Вместо этого преподавали историю социальных движений. Это в высшей степени показательно. Интерес науки был направлен на социальную пластику, предоставляющую возможность весьма динамичных изменений. Напротив, при Сталине больше интересовались государственной статикой, что и обусловило во многом реабилитацию истории России.
А любителей поэкспериментировать с обществом хватало с избытком. Не будем сейчас вспоминать о Троцком и троцкизме – это особая статья. Но экспериментаторством увлекались даже многие деятели, не замешанные в разных левых оппозициях и лояльные к Сталину. Например, ведущие партийные теоретики Пашуканис, Крыленко и Стучка выступали за отмену судебной системы. Идеолог партии В.Н. Шульгин требовал ликвидировать систему народного образования. Он считал, что обучение детей должно происходить только в процессе производственной деятельности. Еще один красный мечтатель Л. М. Сабсович рисовал такую картину социалистического будущего: города СССР превращаются в промышленные поселки, связанные между собой всего лишь транспортом. Его идеи оказались настолько привлекательными, что плановые задания первой пятилетки предусматривали создание 60 таких вот децентрализованных городов.
Об этом мало кто знает, но нас хотели еще «осчастливить» коллективизацией городов. В конце 1929 – начале 1930 года ВСНХ подготовил и провел конкурс проектов по созданию «социалистических городов». Планировалось, что они будут состоять из одних только домов-коммун, состоящих из однокомнатных квартир, общей столовой, клуба, яслей и детсада. Высокой «чести» стать такими городами ВСНХ хотел удостоить Нижний Новгород, Новокузнецк, Запорожье и некоторые другие города. При этом в стране развертывалось мощное коммунарское движение. Наиболее сильным оно было в Ленинграде, которым руководил душка-«либерал» Киров. Там функционировало 110 коммун, объединяющих десятки тысяч коммунаров.
Сталин покончил с этой социальной вивисекцией. По его инициативе ЦК принял постановление «О работе по перестройке быта». В нем решительно осуждались попытки навязать советским горожанам коммуну. Вождь дал красный свет и другим завиральным проектам, которые рождались в неостывших еще от Гражданской войны головушках разных пашуканисов и Шульгиных. Сталину не были нужны великие эксперименты, ему была нужна великая Россия.
