Текст книги "Разгадка 37-го года. «Преступление века» или спасение страны?"
Автор книги: Александр Елисеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)
Изучая политическую историю XX века, неизбежно приходишь к мысли о том, что левый экстремизм просто обречен эволюционировать в сторону западного либерализма. В этом великолепно убеждает и пример Троцкого, и пример Бухарина. Последний в 1918 году был крайне левым, а в 20-е годы превратился в сторонника развития рыночных отношений. Причем закономерность подобной эволюции подтверждает не только отечественный опыт, но и пример зарубежных компартий. Так, Иосип Броз Тито, лидер югославских коммунистов, начал свое противостояние Сталину, выступая именно с позиций «возврата к ленинизму». На заседании Политбюро ЦК Компартии Югославии, прошедшем 1 марта 1948 года, вполне в троцкистском духе говорилось о перерождении СССР и утверждалось: «…восстановление русских традиций – это проявление великодержавного шовинизма. Празднование 800-летия Москвы отражает эту линию… навязывается только русское во всех областях жизни… Политика СССР – это препятствие на пути международной революции…» Это уже позже, после окончательного разрыва с Союзом, титовцы пойдут на либерально-рыночные реформы и станут сотрудничать с Западом, а первоначально все начиналось с критики сталинской великодержавности и «национальной ограниченности» («ограниченности», которая сделала Россию космической державой).
Показателен и пример еще одного левого экстремиста – Мао Цзэдуна – творца «культурной революции», чьи эксцессы не сравнятся с ужасами сталинизма и гитлеризма, вместе взятыми. Вдоволь наговорившись о пользе ядерной войны для мировой революции, «разоблачив» СССР в контрреволюционности и отправив на тот свет десятки миллионов китайцев, Мао в начале 70-х годов пошел на стратегический союз с США, который был сорван только после его смерти, разгрома левацкой «банды четырех» и прихода к власти прагматика Дэн Сяопина.
Все это не случайно – р-р-революционная горячка и левачество так же вредны, как и либерально-рыночные эксперименты. Из леваков, скорее всего, выйдет либерал или агент западных спецслужб, ибо «троцкистов» всех мастей и «капиталистов» объединяет подчеркнутая ненависть к традиционным ценностям и национальной самобытности.
К сожалению, смерть Сталина помешала вытравить до конца утопизм, космополитизм и экстремизм марксова учения, которые дали свои ядовитые всходы в 50—80-х годах. Левый экстремизм бывшего троцкиста Хрущева (сопровождавшийся сворачиванием национально-патриотической пропаганды и очередным витком гонений на церковь) был, по сути своей, новым проявлением «синдрома мировой революции». Стремительное политическое наступление на Запад, чуть не приведшее к мировой войне, сопровождалось заигрыванием с ним же и заимствованием многих его цивилизационных установок. Воспроизводилась «старая добрая» модель поведения Троцкого, парадоксальным образом сочетающего антизападную революционность и западничество. Но, в отличие от своих предшественников, советские неотроцкисты все-таки победили. Хрущевизм, временно остановленный острожными брежневскими партаппаратчиками, возродился при Горбачеве. Тогда начались разговоры о «ленинском социализме», о том, что «революция продолжается». Произошла реабилитация Троцкого и иже с ним. Окончилось все, правда, торжеством в России самого дикого и прозападного капитализма. Но ведь примерно того же и хотел Троцкий.
Сознание Троцкого было сформировано на основе преклонения перед буржуазным Западом, его научно-промышленной мощью. «Троцкий был убежденным западником, – отмечает доктор философских наук Б. Межуев. – Для него пролетарская революция представляла собой окончательную победу города над деревней, рационализма науки над стихийностью чувства (вспомним все, что нам стало известно в последнее время, в основном благодаря популярным исследованиям Александра Эткинда, об увлечении Троцкого психоанализом как орудием преодоления не контролируемых сознанием человеческих страстей), в конечном счете мирового города над мировой деревней, Запада над Востоком» («В объятиях большевизма»).
Вестернизации сознания Троцкого мощный импульс дали его размышления над догмами марксизма. Маркс и Энгельс не считали возможной победу пролетарской революции в странах крестьянских, недостаточно развитых в промышленном отношении. Для нее необходимо наличие мощного промышленного пролетариата, составляющего большинство населения. В России такого пролетариата не было, зато там было мощное социалистическое движение. Поэтому требовалось как-то выйти из положения, согласовать его с требованиями Марксовой ортодоксии. Меньшевики объявили, что пролетариату и марксистам надо идти на союз с либеральной буржуазией и всячески способствовать ей в деле капитализации России. Она-то и доведет дело до пролетарской революции. Большевики считали, что пролетарская революция в стране возможна, но пролетариат должен осуществлять ее в союзе с крестьянством. Троцкий же занимал специфическую позицию, которую Межуев резюмирует следующим образом: «Пролетарская революция в крестьянской стране должна полагаться на поддержку пролетариата «передовых стран»… в которых, в отличие от России, существуют все предпосылки для социализма… Пролетарская революция в отсталых, небуржуазных странах должна перерастать в интернациональную революцию… По Троцкому, периферия революционизирует центр. Но при этом прежние иерархические отношения между ним и периферией сохраняются и даже укрепляются – центр в процессе мировой революции восстанавливает свое доминирующее положение».
Троцкий не верил в то, что Россия способна сама построить социализм или хотя бы серьезно поднять свое хозяйство.
«Отстояв себя в политическом и военном смысле как государство, – писал он в 1922 году, – мы к созданию социалистического общества не пришли и даже не подошли. Борьба за революционно-государственное самосохранение вызвала за этот период чрезвычайное понижение производительных сил; социализм же мыслим только на основе их роста и расцвета… Подлинный подъем социалистического хозяйства в России станет возможным только после победы пролетариата в важнейших странах Европы»
(«Программа мира»).
Сердце Троцкого принадлежало Западу, в особенности – США, с чьими спецслужбами он сотрудничал на закате своей жизни. Еще до событий 1917 года «демон революции» предсказывал их хозяйственное и культурное доминирование во всем мире. Вот отрывок из его воспоминаний об «открытии Америки» в 1916 году: «Я оказался в Нью-Йорке, в сказочно-прозаическом городе капиталистического автоматизма, где на улицах торжествует эстетическая теория кубизма, а в сердцах – нравственная философия доллара. Нью-Йорк импонировал мне, так как он вполне выражает дух современной эпохи».
И надо сказать, что Западу Троцкий тоже импонировал. В том числе – и некоторым западным капиталистам. Вообще, как это ни покажется странным, но многие деловые круги на Западе были весьма заинтересованы в развитии революционного движения. Марксисты были убеждены в необходимости и неизбежности отмирания как наций, так и государств. Поэтому они своей деятельностью способствовали стиранию национально-государственных различий, что на руку транснациональному капиталу. К тому же на революциях в некоторых странах можно очень неплохо поживиться, используя свои связи среди самих революционеров.
И тут самое время вспомнить о сотрудничестве Троцкого с Парвусом, о котором уже было сказано выше. Удачливый зерновой магнат и ярый ненавистник России, Парвус оказал огромное влияние на складывание политического мировоззрения Троцкого. Именно от него Лев Давидович взял идею «перманентной революции». Одно вовсе не мешало другому. Так, прогрессивное требование создания «Соединенных штатов Европы», которое упорно выдвигал Троцкий, весьма отвечало интересам зерноторговцев, способствуя устранению таможенных барьеров. «Таможенные барьеры стали препятствием для исторического процесса культурного объединения народов, – писал Парвус. – Они усилили политические конфликты между государствами».
Один из серьезнейших и объективных исследователей Троцкого Ю.В. Емельянов в книге «Троцкий. Мифы и личность» комментирует деятельность Парвуса следующим образом: «Создается впечатление, что представитель влиятельных финансовых кругов Парвус (и, видимо, не он один) делал все от себя зависящее, чтобы приход к власти социал-демократов в западноевропейских странах не привел к краху капиталистической системы. Но, выражая интересы межнациональных финансовых группировок, он явно был заинтересован в том, чтобы общественные изменения в мире привели бы к тому, чтобы национальная буржуазия различных стран была поставлена под контроль международных монополий и надгосударственных структур интегрированной Европы. В конечном счете история XX века в Западной Европе пошла именно по тому пути, который намечал Парвус. Как известно, приход к власти социал-демократических и социалистических партий Западной Европы отнюдь не привел к падению капитализма, а сопровождался его укреплением. Конец же XX века ознаменовался установлением гегемонии транснациональных корпораций в мире, а также экономической и политической интеграцией Западной Европы».
Очень любопытные данные, подтвержденные источниками, приводит американский историк Э. Саттон в книге «Уолл-стрит и большевистская революция». Согласно ему, Троцкий имел теснейшие контакты с банковскими кругами Америки. Связь осуществлялась посредством его дяди А. Животовского, некогда бывшего банкиром в Киеве, а потом эмигрировавшего в Стокгольм. Сам Животовский был настроен антисоветски, но охотно помогал «молодой советской республике» в заграничных операциях с валютой.
Когда Троцкий снова оказался в эмиграции, на этот раз уже по воле «красного царя», капиталисты не оставили в беде своего яростного обличителя. Буржуазная пресса охотно предоставила ему страницы своих изданий. «Демон революции» печатался даже в люто реакционной газете лорда Бивербрука, обосновывая это якобы тем, что у него нет денег. Однако биограф Троцкого и его искренний почитатель И. Дейчер признается, что бедность Льву Давидовичу никогда не грозила. Только проживая на Принцевых островах, он имел доход 12–15 тысяч долларов в год. В 1932 году буржуазная газета «Сатердей ивнинг пост» заплатила ему 45 тысяч долларов за издание книги «История русской революции».
Закон всех деловых людей гласит: «Ты – мне, я – тебе». Лев Давидович тоже частенько помогал представителям столь ненавистной ему «мировой буржуазии». Так, в 1923 году он оказал весьма своевременное содействие семейной фирме американских предпринимателей Хаммеров «Эллайд америкэн», точнее, ее московскому филиалу «Аламерико». Наркомат внешней торговли тогда склонялся к мысли аннулировать привилегии, которые советское правительство дало этим предприимчивым буржуа. Инспекция наркомата после проверки счетов А. Хаммера установила, что «Аламерико» получает чрезмерные прибыли. Оказалось, что она списывает огромные суммы на личные расходы, предоставляет необоснованные скидки партнерам и перечисляет деньги третьим лицам. Договор компании с Г. Фордом, по которому Хаммеры осуществляли посредничество в деле продажи тракторов в Советскую Россию, был признан «вредным» и «наносящим ущерб» нашей стране. Был принят компромиссный вариант. «Аламерико» должна была сойти со сцены, но не сразу. Ей позволили торговать лицензиями, получая от этого повышенные комиссионные, но до тех пор, пока она не окупит расходы. Некоторое время фирма должна была сотрудничать с Фордом, но под строгим контролем особых советских организаций. Вскоре возникла одна из них – «Амторг», руководитель которой И. Хургин объявил о том, что берет на себя деловые связи Хаммеров с Фордом.
Тогда отец знаменитого А. Хаммера, Джулиус, навестил тогда еще всесильного Троцкого. Они были хорошо знакомы по совместной подрывной деятельности, осуществляемой в Нью-Йорке в январе 1917 года.
Тогда Троцкий еще не был большевиком, но многое сделал для активизации левого крыла Социалистической партии США, в которой состоял Д. Хаммер. Последний попросил вождя Красной Армии поддержать его посреднические контакты с Фордом. Ну, и «как не порадеть родному человечку»? Троцкий сделал все от него зависящее, и Хургину приказали держаться Хаммеров. Наверное, тот проявил несговорчивость, поскольку через некоторое время его труп, обвешенный цепями, извлекли из озера Джордж (штат Нью-Йорк). А что же вы хотите, революция революцией, а большие деньги – большими деньгами!
Рецидив меньшевизмаИ напоследок снова о социал-демократии. Троцкий был весьма близок к правой социал-демократии и ее российскому ответвлению – меньшевизму. На II съезде РСДРП в 1903 году, когда в партии произошло размежевание на большевиков и меньшевиков, он фактически стоял на позиции последних. Потом Троцкий отойдет от меньшевиков и займет особую позицию в социал-демократии. Но при этом он будет неоднократно настаивать на объединении двух крыльев российского марксизма. В меньшевизме ему импонировало отрицание революционности крестьянства, а также ориентация российских правых социал-демократов на «передовой Запад». Меньшевики считали, что без западного пролетариата русские рабочие не смогут осуществить свою революцию, Троцкий же отрицал возможность построения социализма без пролетарской революции на Западе. Кроме того, и меньшевиков, и Троцкого привлекали западные демократии, в наибольшей степени свободные от «религиозных», «националистических» и «консервативных» предрассудков.
Уже в 30-е годы, в эмиграции, изгнанный из Коминтерна, Троцкий попытается сделать ставку на социал-демократию. Это вполне укладывалось в его стратегию сотрудничества с западными, буржуазными демократами (эсдеки были их левым крылом) против сталинского национал-большевизма. Длительное время «демон революции» проживал в Норвегии, будучи приглашенным тамошним социал-демократическим правительством. Тогда орган правящей Рабочей партии писал о восторге норвежского рабочего класса, который тот якобы испытывал в отношении Троцкого. Революционного коммуниста № 1 приветствовал сам лидер и основатель реформистской НРП М. Транмаль.
Восторги несколько приутихли, когда выяснилось, что Троцкий активно работает против приютившего его правительства, раздувая костер мировой революции и в самой Норвегии. Тогда Троцкого изолировали от общественности на четыре месяца, после чего он отправился в Мексику, которой правил президент Карденас, чьи национал-реформистские позиции были весьма близки к позиции социал-демократов.
В 30-е годы Троцкий благословил своих французских сторонников вступить в тамошнюю социалистическую партию СФИО (Французская секция Социалистического Интернационала). Те послушались его и создали там свою фракцию – «Французский поворот». Через некоторое время после этого Троцкий рекомендовал поступить подобным образом всем своим симпатизантам. Так предводитель ультралевых снова сыграл за команду капитализма.
«Прокаженные» левыеСовершенно понятно, что связи с таким деятелем могли восприниматься только как шпионаж. Ко всем, кто был связан с Троцким, относились как к прокаженным. Зиновьеву и Каменеву приписали контакты с немецкой разведкой, но это была уже дань дипломатии. С западными демократиями велись открытые переговоры, а фашизм официально был предан анафеме. Отсюда и формулировка обвинений.
Приходится признать, что контакты Зиновьева и Каменева с Троцким были одной из причин начала массового террора. Тут совпали два важнейших фактора. Во-первых, слишком заигрался Троцкий, который уже прямо встал на сторону иностранных держав. И тем самым «демон революции» замазал своих союзников по левой оппозиции – Зиновьева и Каменева. Во-вторых, в середине 30-х годов популярность левых резко возрастает. Начинает складываться база для создания массовой троцкистско-зиновьевской оппозиции. «Проверка вузов Азовско-Черноморского района показала широкое сочувствие Николаеву и Зиновьеву, – пишет А. Шубин. – В узком кругу и даже на открытых собраниях студенты говорили: «Зиновьев и Каменев имеют огромные заслуги перед революцией, были друзьями Ленина, а теперь это смазывается»; «Если бы почаще убивали таких, как Киров, то жилось бы лучше, и страна вздохнула бы свободней»; «Одного шлепнули, скоро всех шлепнут. Скоро всех их перебьют»; «Я приветствую Николаева за убийство Кирова»… У арестованных зиновьевцев находили архивы листовок, завещание Ленина, платформу Рютина, оружие, хранившееся с гражданской войны» («Вожди и заговорщики»).
Рост леворадикальных настроений отмечает и С. Миронин: «Летом 1936 года… Троцкий завершил работу над рукописью книги «Преданная революция», где он с марксистских позиций критиковал Сталина. Тем самым Троцкий давал понять твердолобым марксистам, что Сталин уже разорвал с марксизмом и ленинизмом. В своей книге Троцкий доказывал, что именно он, а не Сталин является наследником Ленина и Маркса. Причем доказывал не всем, а тем, кто был к этому готов, то есть потенциальным левым большевикам (троцкистам, зиновьевцам и каменевцам) и левым марксистам-интернацио-налистам вообще, доказывал, что именно ЛЕВАЯ версия марксизма является КАНОНИЧЕСКОЙ. Слухи об этой работе проникали и в СССР и стимулировали рост антисталинских настроений. Рост троцкистских настроений в СССР (1935 год) особенно был заметен в высшей партийной школе. Студентам высших партийных школ (ВПШ), изучавшим Маркса и Ленина по первоисточникам, понемногу стало ясно, что троцкизм ближе стоит к марксизму… Ведь Маркс давал критерий того, как отличить марксиста от немарксиста: марксист будет не укреплять государство, а способствовать его «отмиранию». На этот критерий особо упирали троцкисты… Один из перебежчиков-дипломатов Г. Беседовский писал: «В Москве я увидел многочисленные кадры партийной молодежи, особенно в вузах, которые горели желанием начать драку, и мне казалось, что я стою уже перед кануном нарождения новой советской демократии»… Это проявлялось и в жизни. Так, в 1935 году 800 человек метростроевцев направились к зданию ЦК комсомола и швырнули там на пол комсомольские билеты, выкрикивая угрозы в адрес правительства… Думаю, что это было не просто стихийное выступление, а тщательно спланированная акция. Но наиболее серьезное положение создалось в Горьковском пединституте, студенты которого организовали нелегальные кружки по изучению трудов Ленина и Троцкого. Здесь ходили по рукам запрещенные партийные документы, в том числе знаменитое «ленинское завещание». Марксистско-догма-тические настроения среди партноменклатуры нарастали» («Сталинский порядок»).
Политбюро оказалось встревожено до крайности, и участь двух бывших вождей была предрешена. И сам факт казни старых большевиков создавал некий важный прецедент. Руководство перешло некоторую черту, после которой уже никто не мог рассматриваться в качестве фигуры, неприкосновенной ввиду прежних заслуг и принадлежности к «ленинской гвардии».
Раньше старых большевиков из ленинского окружения рассматривали как неких божеств, входящих в состав блистательного пантеона. Исключение составлял Троцкий, но он-то как раз и не был старым большевиком. В партию «демон революции» вступил только летом 1917 года. То ли дело Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков. Пусть они и пали с вершин пантеона, переместившись на уровень второстепенных божеств, ореол вокруг них все же сохранялся. Теперь боги были низвергнуты на землю и оказались в роли трухлявых идолов. Одни «боги» принялись убивать других «богов». Они хотели этого и ранее, но теперь получили хороший повод.
Глава 8
Легальный оппонент вождя
«Папашины» странностиПеред тем, как продолжить разговор о развертывании «Большого террора», необходимо кратко коснуться такой важнейшей фигуры, как нарком иностранных дел М.М. Литвинов. Этот деятель придерживался собственных взглядов на внешнюю политику, которые существенно расходились со взглядами Сталина. Между тем Литвинов не подвергся никаким репрессиям. И это, конечно, еще раз опровергает миф о коварном и нетерпимом Сталине, который якобы карал людей ввиду одного только подозрения..
Литвинов представлял собой занятный тип большевика-западника, чрезвычайно распространенный в советской элите. Он никогда не примыкал к троцкистам и прочим «левым коммунистам», не был замечен в «правом уклоне», придерживался довольно-таки взвешенной линии во внутриполитических вопросах. Но в плане внешней политики не было, пожалуй, столь яростного поборника дружбы с западными демократиями, как Литвинов.
Свою карьеру в революционном движении он начинал как большевик-подпольщик, занимающийся доставкой в Россию подрывной литературы и оружия. Тут, правда, есть одна «небольшая» странность, которая заставляет кое о чем задуматься. Литвинов примкнул к фракции большевиков сразу же после II съезда РСДРП(б), однако, по собственному признанию будущего наркома иностранных дел, личные симпатии он испытывал к лидерам меньшевиков – Л. Мартову, П.Б. Аксельроду, В.И. Засулич. Это позволяет предположить, что Литвинов не во всем был согласен с большевиками, а видел много ценного у их оппонентов. Вероятно, ему была по нраву меньшевистская ориентация на парламентаризм западного образца. Уже тогда сказывались симпатии Литвинова к Западу, его демократической системе.
Впрочем, это всего лишь предположение. Как бы то ни было, молодой революционер по кличке «Папаша» (он же «Граф», он же «Феликс») весьма лихо подрывал устои самодержавия, пока его не арестовали французские власти в 1908 году (кстати, арест произошел в связи с делом знаменитого экспроприатора Камо). Царское правительство потребовало выдачи Литвинова, однако французы предпочли депортировать его в Англию, где он и прожил вплоть до свержения царизма.
И вот здесь заметна еще одна странность. Находясь на берегах туманного Альбиона, Литвинов работал всего лишь на должности руководителя большевистской секции Международного социалистического бюро. По сути, его деятельность сводилась к выступлениям на различных форумах. Возникает резонный вопрос – неужели организатора с таким опытом работы, нелегала, выполняющего столь экстремальные поручения, нельзя было использовать с большим толком для революционного дела? А может, его просто не хотели посвящать в тайны подпольной деятельности? Что-то чувствовали или знали?
Рискну сделать еще одно предположение. Наверное, Ленин и его соратники исходили из того, что Литвинов симпатизирует правому крылу социал-демократии. Показателен такой случай. В декабре 1913 года Роза Люксембург предложила большевикам объединиться с меньшевиками. Ленин послал в Лондон Литвинову негодующую резолюцию, в которой напрочь отметал это предложение. И тогда Литвинов потребовал смягчить ленинские положения. «Мне кажется, – писал он, – что слишком резким тоном резолюции против Розы мы вооружаем себя против европейцев».
Само собой, полностью доверять такому симпатизанту меньшевизма было нельзя. С другой стороны, «Папаша» не рвал с большевиками, а значит, его далеко не все устраивало в деятельности «правых». Поэтому Ленин и счел, что можно и нужно задействовать его способности, но при этом лучше держать «странного большевика» на чисто представительской должности.
Хоть сколько-нибудь ответственный пост «Папаша» получит только в январе 1918 года, когда его назначат полпредом в ту же самую Великобританию. Очевидно, тогда подозрения с него были окончательно сняты. Очевидно, потому, что на первых порах сам Литвинов показал себя «упертым» адептом мировой революции. Он использовал свое положение дипломата для воздействия на местные левые организации – тред-юнионы и лейбористскую партию. «Папаша» пытался подвигнуть их на революционную деятельность, чем и вызвал большое раздражение английских властей, некогда давших ему приют и, по сути, спасших от царской охранки. Ситуацией проявил обеспокоенность сам нарком иностранных дел Чичерин, давший Литвинову указание свернуть его бурную деятельность.
И в данном случае у меня снова возникают вопросы. Примечательно, что в указанный период Литвинов неоднократно высказывал свой скепсис в отношении перспектив мировой революции. Он даже утверждал, что никакого революционного движения в Европе не наблюдается. Так как же соединить, казалось бы, не соединимое – активную работу с местными левыми и неверие в их революционный потенциал? Если придерживаться той версии, что Литвинов хотел любой ценой реабилитировать себя в глазах ленинцев, думая и говоря одно, а делая другое, то все встает на свои места.
Уже в конце 1918 года Литвинов изрядно остудил свой «революционный» пыл. От имени Совнаркома им была направлена нота в адрес бывших союзников. В ней он предложил вывести иностранные войска из России, а также помочь техническими советами «как наиболее эффективно эксплуатировать ее природные богатства».
Отныне и до самого своего конца Литвинов будет настойчиво и упрямо добиваться сближения со странами западной демократии – Великобританией, Францией и США. Им же будут торпедироваться все попытки сблизить СССР с Германией и Италией.
