Текст книги "Магический гриб мухомор: к вопросу об использовании психотропных средств в шаманской практике (СИ)"

Автор книги: Александр Шаповалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Шаповалов А.В.
Магический гриб мухомор: к вопросу об использовании психотропных средств в шаманской практике

Введение

Галлюциногенные и психотропные средства являются непременными элементами традиционной культуры многих народов мира. К какому бы региону мира мы не обратились, обязательно встретим использование наркотиков местного происхождения. Народы Мексики издавна использовали галлюциногенный кактус пейот (мескал) и псилобициновые грибы, в Южной Америке жевали листья коки, в Северной и Центральной – вдыхали дым табака, народы Океании варили из корней перечных растений опьяняющий напиток – каву, в Азии потребляли различные снадобья на основе конопли и мака, в Центральной Африке – напитки из коры колы. Причем чаще всего потребление галлюциногенов связано с ритуально-обрядовой практикой и имеет очень древние исторические традиции, подтвержденные многочисленными письменными источниками и находками археологов.

Нужно полагать, что в Сибири задолго до н. э. были известны опьяняющие свойства местных психотропов – конопли, белены, багульника, борщевика и других растений, издревле использовавшихся в Евразии для приготовления наркотических снадобий. Пример, ставший уже хрестоматийным – «скифская баня» – описанный Геродотом способ коллективного вдыхания дыма конопли причерноморскими скифами, нашел археологические подтверждения именно в Сибири. На территории Горного Алтая при раскопках Пазырыкских курганов V в. до н. э. в линзе вечной мерзлоты найдены прекрасно сохранившиеся аксессуары скифского наркотического сеанса – небольшие конические шалаши с покрытиями из войлока и кожи, под одним из которых стояли бронзовые сосуды с обожженными камнями и обуглившимися семенами конопли, к шесту другого привязана кожаная сумка с семенами конопли (Руденко, 1962, с. 242–243).

Чаще всего наркотический опыт народов Сибири связывают с другим растением – мухомором. В настоящее время сложился уже своеобразный научный миф о широчайшем использовании мухоморов в ритуально-обрядовой практике народов Сибири. Он особенно распространен среди западных историков и этнофармакологов (Wasson, 1968; Маккена, 1995; Джейсм, Торп, 1997). Причем, потребление мухоморов обязательно связывают с сибирским шаманизмом, находя многочисленные параллели шаманской психоделии в грибных церемониях древних и современных народов мира. Но так ли это на самом деле, были ли столь широко распространены в Сибири галлюциногенные грибы; сколь прочны связи между сибирским шаманизмом и психотропными свойствами мухоморов; и как вообще использовали наркотические средства сибирские шаманы? Попыткой разобраться в этих в этих вопросах является данная статья.

Мухомор и сома: рождение научного мифа

Впервые внимание к роли наркотических грибов, и в том числе мухоморов, в ритуально-обрядовой практике привлекли создатели этномикологии [1]1
  Наука о использовании грибов в культурах народов мира


[Закрыть] Гордон и Валентина Уоссоны. Они обнаружили множество примеров существования грибных культов в Америке и в древней Евразии, что позволило им даже разделить все народы мира на микофилов и микофобов.

В своем совместном труде супруги выдвинули еще одну оригинальную гипотезу, согласно которой знаменитая сома ведов, готовилась на основе грибов с красной шляпкой и белыми пятнышками, то есть из мухоморов (Avanita muscaria) [Wosson, Wosson, 1957]. Наиболее полно последнюю идею развернул Г.Уоссон в своей книге «Сома: божественный гриб бессмертия», где даже указал возможное время и место происхождения традиции приготовления этого напитка – Сибирь рубежа III–II тыс. до н. э., связав его появление в Индии с переселением ариев [Wosson, 1968].

Гипотеза Р. Г. Уоссона вызвала широкий резонанс. На нее откликнулись ведущие исследователи мифологии [Levi-Strauss, 1970; Елизаренкова, Топоров, 1970]. Критикуя отдельные спорные положения, гипотезу в целом приняли, нимало не усомнившись в том, что мухомор чрезвычайно активно используется в шаманской практике народов Сибири. Т. Я. Елизаренкова и В. Н. Топоров даже развили эту мысль, связав представления о мухоморах с семантикой шаманского (мирового) дерева, и находя незамеченные Г.Уоссоном варианты подтверждения связи мухомора и сомы [Елизаренкова, Топоров, 1970].

Становление этномикологии и развернувшиеся вокруг нее дискуссии, помимо бесспорно плодотворного результата – привлечения внимания к роли грибов в мифологии, имели несколько взаимосвязанных последствий, прежде всего, для изучения Сибири. Во-первых – сложилось твердое представление о мухоморе, как о шаманском грибе; во вторых – начались поиски подтверждения существования грибных церемоний в культурах древнего населения в Сибири; в третьих – потребление всех наркотических и галлюциногенных средств народами Сибири стали связывать исключительно с шаманизмом. Напомним, что все это происходило на фоне негласного запрета на исследование наркотиков в СССР.

Поиск археологических свидетельств в Сибири

Идея о существовании в древности грибных церемоний почти параллельно появилась в Сибири у археологов – исследователей первобытного искусства.

В 1971 г. Н. Н. Диков, опубликовал наскальные изображения Пегтымеля на Чукотке, датированных в пределах I тыс. до н. э. – I тыс. н. э., часть которых содержала «грибные» сюжеты: антропоморфные фигуры в грибовидных шляпах и предметы, похожие на грибы. Автор интерпретировал их как человеко-мухоморы и мухоморы, находя подтверждение существования специфических грибных церемоний древности, прежде всего, в этнографических параллелях из наркотических сеансов народов крайнего северо-востока Азии [Диков, 1971; 1979] (158–159).

Вслед за Н. Н. Диковым, в этом же ключе трактовала антропоморфные изображения в широких «грибовидных» шляпах в петроглифах Саянского каньона Енисея М. А. Дэвлет, связывая их с культом ядовитых грибов в Сибири. Датировка этих изображений также очень широка – II–I тыс. до н. э. (Дэвлет, 1975, 1976). Несмотря на отсутствие сколь бы то ни было серьезных аргументов, гипотеза нашла авторитетных сторонников.

А. А. Формозов предложил связать эти изображения с получением знаменитого опьяняющего напитка сомы, широко известного в Азии (Формозов, 1973, с.264–265). В этом месте археологическая и мифологическая линии исследований окончательно сомкнулись. Наиболее развернуто обе представлены в книге Г.М. Бонгард-Левина и Э. А. Грантовского «От Скифии до Индии». Ссылаясь на мнение Р. Г. Уоссона, авторы также рассматривали мухомор как одно из вероятных растений, из которого могли готовить сому древние индоиранцы и даже выстроили изящную концепцию о существовании в религиозной традиции индоиранских народов «совокупности целого ряда существенных особенностей именно северного шаманизма» (Бонгард-Левин, Грантовский, 1983, с.119–121). Особый интерес вызывает тот факт, что идея, рожденная исследователями мифологии, рикошетом вернулась к ним же от археологов.

Так Е. М. Мелетинский, приводя мифологический сюжет о мухоморных девушках у ительменов, ищет подтверждения в петроглифах Пегтымеля (Мелетинский, 1988).

Авторитет выше названных исследователей столь высок, а гипотеза так масштабна и выразительна, к тому же подтверждается этнографическими аналогиями, подтверждающими широчайшую эрудицию авторов, что следующее поколение археологов, похоже, отбросило всякие сомнения.

В дальневосточной археологии появилась тенденция интерпретировать все похожие на грибы предметы именно как мухоморы и связывать их с культами галлюциногенных растений, ссылаясь на признанные авторитеты и приводя самые широкие аналогии их применения у народов Африки, Азии и Америки.

Так М. А. Кирьяк видит изображения грибов в графике на камнях из археологических памятников западной Чукотки (Кирьяк, 1998, С. 106–109, рис. 1, 2); А. Г. Гарковик в глиняном предмете из поселения Евстафий-4 в Приморье (Гарковик, 1988, с. 50–54, рис. 1). Неоспоримым достоинством этих работ являются достаточно точные датировки: в первом случае радиоуглеродная дата – 2500 л.н., а во втором по датировке культурного слоя – вторая половина – конец III тыс. до н. э. Последняя дата является самой ранней, но и глиняный предмет, представленный как фрагмент шляпки фигурки мухомора, имеет лишь отдаленное сходство с прототипом. Это же касается, кстати, и остальных изображений. Квинтэссенция грибных изысканий исследователей древнего искусства стал раздел в книге М. А. Кирьяк (Диковой) (Кирьяк, 2000). Здесь, как и в других подобного рода работах, приводятся многочисленные ссылки на предшественников, часто находя грибы даже в трудах, авторы которых о них не подозревали (Окладников, 1976; Окладников, Запорожская, 1969, 1972; Тиваненко, 1990), бессистемно излагаются грибные мифологемы из работ В. Н. Топорова (Топоров, 1987), которые в интерпретации не только не подтверждают археологические сюжеты, но часто противоречат им, обязательные сноски на Р. Г. Уоссона, качество которых не оставляет сомнений в том, что они переписаны у М. А. Дэвлет (одни и те же ошибки в названии вообще-то свидетельствуют о том, что авторы книгу не видели), и главное – полное отсутствие у автора представлений о ранних формах верований, о которых, тем не менее, постоянно упоминается.

В ряду попыток археологов интерпретировать предметы грибовидной формы особняком стоит гипотеза новосибирского исследователя А. П. Бородовского, который нашел более рациональный способ объяснения назначения пяти глиняных изделий, обнаруженных в памятниках большереченской культуры раннего железного века. Он считает их наковаленками, использовавшимися в керамическом производстве для заглаживания стенок сосудов. В отличие от коллег, в подтверждение А. П. Бородовский приводит не умозрительные мнения и далекие аналогии, а экспериментальные данные, результаты которых вполне осязаемы. Хотя как раз «грибовидность» этих материалов менее всего вызывает сомнения, так как это действительно похожие на грибы предметы: у них выпуклая или уплощенная с висящими краями шляпка на короткой ножке с отверстием, на внутренней стороне шляпки небольшие (совершенно нефункциональные) отверстия. В целом, именно эти предметы из всех выше упомянутых больше всего похожи на мухоморы. Кстати, и обстоятельства их обнаружения тоже менее всего подходят для их функциональной интерпретации. Четыре из пяти наковаленок обнаружены в погребениях, причем, все – в мужских (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 119, 121, 126), хотя гончарством в сообществах, где ведущую роль в хозяйстве играло скотоводство, скорее всего, должны были заниматься женщины. К тому же, одна наковаленка найдена вместе с каменной курильницей, кусочками мела и бронзовым зеркалом – этаким магико-ритуальным комплексом (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 121).

Нужно отметить, что в связи с последним обстоятельством Т. Н. Троицкая – автор раскопок памятников – ранее считала грибовидные предметы большереченцев ритуальными. Принимая во внимание гипотезу А. П. Бородовского, приходится констатировать, что вопрос о том, являются ли грибовидные фигуры мухоморами, даже для археологов пока остается весьма спорным.

Работы отечественных петроглифистов в целом создали достаточно полную картину распространения грибных культов в Азии, как во времени, так и в пространстве. Если их гипотеза верна, то на северо-востоке Азии начали употреблять мухоморы еще в конце III тысячелетия до н. э. и, традиция эта не прерывалась до этнографической современности. Учитывая находки в Саянском каньоне, ареал распространения галлюциногенных мухоморов в древности значительно расширяется по сравнению с нашим временем, включает в себя Южную Сибирь и смыкается с Центральноазиатскими культами грибов, из которых получали знаменитую сому. В таком случае, может с равной вероятностью оказаться, что представления северных народов о мухоморах являются производными от центрально– и южноазиатских, и появились в таежной зоне извне; либо наоборот, пришли в эти районы с севера. Здесь правда есть существенные возражения. Во-первых, пространство в древности являлось серьезным препятствием для культурных контактов, к тому же в этнографическое время потребление мухоморов нигде кроме таежных зон Азии неизвестно, а мухоморы с галлюциногенными свойствами произрастают только в определенных районах, это подтвердили эксперименты современных этнофармакологов и визионеров. Во-вторых, даже если видеть в наскальных фигурах грибы, то это вовсе не обязательно должны быть мухоморы. Вообще связь между грибовидными изображениями и мухоморами во всех работах проводится через северные этнографические аналогии, причем опять таки обязательно связывается с шаманизмом. «В литературе по этнографии народов Сибири и Дальнего Востока существует обширная информация об употреблении мухоморов (или напитка из него) [2]2
  Несогласованность мн. и ед. числа – ошибка цитируемого автора.


[Закрыть] шаманами для достижения состояния экстаза, при котором открывается

„второе видение“» (Кирьяк, 2000), – вот типичное представление археологов о сути проблемы. Именно «шаманская» основа изображения мухоморов и является наиболее интересной, но и наиболее уязвимой. Чтобы пояснить это положение посмотрим, чем же в действительности был мухомор в традиционной культуре народов Сибири.

Потребление мухомора у народов севера Сибири

Традиция потребления мухоморов (Аmanita muscaria) хорошо известна у народов северо-востока Сибири. В. Г. Богораз считал, что одурманивающие и возбуждающие свойства мухомора были открыты «туземцами Северо-Восточной Азии» (Богораз, 1991, с.139). В 1787 г. один из членов северо-восточной географической экспедиции наблюдал ее у ительменов:

«…вместо вина употребляют грибы красные, называемые мухоморами, с которых бывают пьяны или лучше сказать бешены до крайности, кой же не потчеваны мухомором, может, по неимению оных, те стараются пить урину от взбесившихся, и от того еще больше бешены, нежели первые» (Дневная мемория…с. 170).

Известно, что потребление мухоморов особенно широко было распространено среди коряков, использовали их также южные тихоокеанские чукчи и группы южных ительменов. Однако и здесь потребление этих грибов в этнографическое время было ограничено тем, что психотропными свойствами обладали далеко не все виды мухомора, к тому же произрастают они только в таежных областях и могут добываться в крайне ограниченных количествах. Но об опьяняющих способностях этих грибов знали практически все обитатели северо-востока Сибири. Даже те группы, которые сами не использовали мухомор, собирали его для продажи своим соседям – тундровым оленеводам. Чукчи использовали мухомор чаще всего в сушеном виде. Грибы заготавливали впрок, высушивая и нанизывая по три штуки на нитку. При употреблении отрывали маленькие кусочки, тщательно пережевывали и глотали, запивая водой. У коряков был распространен обычай, когда женщина разжевывает гриб и отдает мужчине проглотить жвачку (Богораз, 1991, с. 139–140). Отметим, что на северо-востоке Сибири о ферментации, т. е. об изготовлении напитков из грибов не знали, так что прямая связь со специально изготавливаемой сомой крайне сомнительна.

Судя по всему, до прихода русских наркотические свойства мухоморов были широко известны не только народам северо-восточной Сибири. Есть сведения, что их употребляли якуты, юкагиры и обские угры. Причем в Западной Сибири мухоморы ели сырыми или пили отвар из сушеных грибов.

Описание потребления и произведенного наркотиком эффекта у хантов приводит И. Г. Георги:

«Мухоморами упиваются и многие другие сибирские народы, а особливо, живущие около Нарыма остяки. Когда кто съест за одним разом свежий мухомор, или выпьет увар, с трех оных, высушенных, то после сего приему, становится сперва говорлив, а потом делается, из подоволи, так резов, что поет, скачет, восклицает, слагает любовныя, охотничья и богатырския песни, показывает необыкновенную силу и проч., а после ничего не помнит. Проводя в таком состоянии от 12 до 16 часов, на последок засыпает; а как проснется, то от сильного напряжения сил, походит на прибитого, но в голове не чувствует такой тягости, когда вином напивается, а и после не бывает ему от того ни какого вреда» (Георги, ч. I, с. 72).

Приведенная цитата дает довольно точное описание наркотического состояния, вызванного приемом алкалоидов – самых распространенных растительных наркотиков.

В состав мухомора красного входят два алкалоида – мускарин и микоатропин. Наиболее сильнодействующим является первый. Он относится к чрезвычайно сильным ядам. Потребление человеком одновременно

0,005 грамм может вызвать самые тяжелые последствия, вплоть до летального исхода. Как и другие алкалоиды, его можно использовать в качестве стимулирующего средства только в небольших дозах, не являющихся токсичными. Однако мускарин не вызывает галлюциногенного эффекта, предполагают, что на мозг действует микоатропин (грибной атропин или мускаридин) (Астахова, 1977), хотя опыты на человеке с микоатропином не проводиолись и это лишь гипотеза. В любом случае потребление мухоморов содержащих мускарин, крайне опасно, нужно очень точно рассчитывать дозировку.

Народы Сибири, судя по приведенным выше примерам, достаточно хорошо знали «среднюю» дозу – три гриба. Но величина дозы обычно варьировалась в зависимости от общего физического состояния организма, длительности потребления, интервала между приемами. Молодежь употребляла грибы в небольших количествах, постепенно доза увеличивалась, интервал между приемами сокращался, повторить опьянение сразу после наркотического сна можно было самой малой дозой. В. Г. Богораз подробно описал три стадии опьянения мухомором у чукчей, которые могли наступать по отдельности или последовательно в течение одного приема. На первой стадии (характерной для молодых) наступает приятное возбуждение, беспричинная шумная веселость, развивается ловкость и физическая сила. На второй стадии (часто у стариков) появляются галлюциногенные реакции, люди слышат голоса, видят духов, вся окружающая реальность для них приобретает иное измерение, предметы кажутся непомерно большими, но они все еще осознают себя и нормально реагируют на привычные бытовые явления, могут осмысленно отвечать на вопросы. Третья стадия – самая тяжелая – человек входит в состояние измененного сознания, он полностью теряет связь с окружающей реальностью, находится в иллюзорном мире духов и под властью их, но он долгое время активен, передвигается и говорит, после чего наступает тяжелый наркотических сон (Богораз, 1991, с.140–141).

Но все приведенные выше свидетельства отнюдь не связаны с шаманскими практиками, здесь речь идет скорее о бытовой наркомании. Как и все наркотические средства, мухомор вызывал типичную интоксикацию, от приема внутрь возникала зависимость организма от алкалоидов. Привычка к мухоморам была очень сильной, при отсутствии грибов, любители пили собственную мочу, или мочу недавно наевшегося человека, в некоторых случаях даже мочу оленей, пасущихся в грибных местах. Мускарин и микоатропин почти не расщепляются в организме и выводятся из него в растворенном виде, поэтому моча оставалась практически столь же токсичной, как и сами грибы. Об этом сибирские народы тоже очень хорошо осведомлены. Видимо, их знания о свойствах мухоморов появились в результате пищевых экспериментов и развивались в соответствии с практическим опытом их употребления. Во всяком случае, знания о дозировке и правилах потребления у народов севера уже в XVIII в. были устойчивыми. Это само по себе наводит на мысль, что потребление грибов должно было пройти определенный этап тестирования, на протяжении которого вырабатывались рецептуры и нормативы. Если учесть, что галлюциногенные мухоморы растут не везде, и их психоактивность варьируется в зависимости от ежегодных климатических изменений, приходится констатировать, что этот этап должен быть довольно длительным. Даже русские на Камчатке, которые заимствовали уже готовую традицию потребления у местных народов, прошли этот этап.

С. П. Крашенинников приводит несколько печальных примеров потребления мухоморов русскими на этом этапе.

«Служивому Василию Пашкову, который часто в Верхнем Камчатском и в Большерецком на заказе бывал, велел мухомор у себя яйца роздавить, который, послушав его дни в три и умер. Обретающемуся при мне толмачю Михайлу Лепехину, которого не в знатье мухомором поили, велел он брюхо у себя перерезать…» (Крашенинников, 1949, с. 694–695).

Естественно, что мухомор воздействовал на психику и вызывал в некоторых случаях галлюциногенные реакции, обеспечивая тем самым контакт с миром духов. Выводя потребителя в область сакрального, мухомор сам по себе приобретал магическую силу. Здесь границу между сакральным и профанным следует, видимо, искать в мотивации потребления. Судя по приведенным описаниям, массовое использование этих грибов отнюдь не ставило целью магическое перемещение, скорее цель сугубо прозаическая. Как известно, потребление наркотиков приводит к возбуждению, стимулирует центральную нервную систему, вызывает состояние эйфории. В результате коркового торможения угнетается деятельность коры больших полушарий головного мозга, тормозится активное мышление, память, ситуационные эмоции, но при этом повышается возбудимость центров положительных эмоций (радости).

В большинстве случае именно последнее и привлекательно для наркомана.

Таким образом, приходится констатировать, что массовое потребление мухоморов у народов севера Сибири существовало вне связи с ритуально-обрядовой практикой, а в лучшем случае параллельно ей.