Текст книги "Полосатая зебра в клеточку"

Автор книги: Александр Етоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Глава 5. Черный дельтаплан

Геркин дом на Утиной улице стоял самым последним. Дальше начинались участки, разгороженные кривыми плетнями и мелкими островками бука вперемешку с можжевельником и орешником. Слева, за домами, начиналась гора, где полого, а где покруче карабкаясь в горячее небо.

Мама Герки была на работе, перед домом в грядках с цветной капустой ковырялась бабушка Геркулеса, сухонькая маленькая старушка в тапках на босу ногу, халате и шерстяном платке.

Ульяна познакомилась с бабушкой, а после они с Геркой повели Чуню в ее жилище – скромный глинобитный сарайчик, стоящий под старой грушей чуть в стороне от дома. Чуня сунула морду в таз с теплыми отрубями, который ей поставила бабушка, и, поглядывая одним глазом на Герку, принялась за свой животный обед.

– Не капризничай, не груби бабушке, помогай маме, – наставлял Геркулес Чуню, перед тем как закрыть дверь сарайчика на крючок. – Ночью, если будешь вести себя хорошо, я разрешу тебе искупаться в море.

– Ночью? – удивленно спросила Уля, когда они, оставив Чуню наедине с обедом, двинулись по дорожке к дому.

– Ночью, – подтвердил Геркулес. – Они у себя в Африке только ночью купаются. Днем там крокодилы хозяйничают, а ночью все крокодилы спят, переваривают обед и ужин. Да и попробуй заведи ее в воду днем! Тебя ж пляжные мамаши, которые на гигиене повернутые, так затюкают, что мало не станет. Собак блохастых – этих пожалуйста. А зебра якобы разносчик заразы, на зебру якобы у их детей аллергия. Я и ночью-то вожу ее в Скалистую бухту, куда редко кто и днем забирается.

– А мне можно, – спросила Уля, – посмотреть, как твоя Чуня будет купаться?

– Ночью? – Герка бросил строгий взгляд на Ульяну. – А родители тебе разрешат? – Хотя сегодня он уже не раз убеждался, что супердевочки бесстрашные существа, но все-таки Ульяна была девчонка, а все девчонки тряпочницы и плаксы, об этом знал любой мальчишка с их улицы.

– Я – супердевочка, я темноты не боюсь. И потом я здесь не с мамой, а с тетей Галей. Она сама каждый вечер – то на танцы, то на теплоход с музыкой и раньше ночи еще ни разу не возвращалась. Она даже и не заметит, что меня нет, подумает, что я сплю.

– Ладно, только, если тетя узнает, не рассказывай про меня и Чуню. А то и так в последнее время у нас с Чуней одни неприятности. – Герка пропустил Улю вперед и прошел в дом.

Покормив гостью и перекусив сам, Герка, как обещал, повел показывать Ульяне окрестности. Естественно, они полезли на гору, которая по непонятной причине называлась Казачий Ус. Геркулес знал здесь наизусть все тропинки и заросшие кустами расселины, поэтому уже минут через сорок они стояли на открытой площадке и смотрели на море, на Богатырку, на летящие по шоссе машины и на мелкие фигурки людей. Склон за ними тянулся выше и оканчивался грубыми пиками, проглядывающими из-за зеленых крон. Но туда они взбираться не стали.

Море было такое большое, что даже белые точечки кораблей превращались из белых в черные, пока достигали дальней, едва заметной линии горизонта. Оно искрилось, как чешуя рыбы, а местами на искрящейся зыби лежали тихие участки воды и просвечивали до самого дна. Больше моря были только воздух и небо, наполненные лучами солнца и белыми длиннокрылыми птицами.

– Красиво, – сказала Уля, щурясь от слепящего света.

Сдунув в сторону облако мелких мошек, Герка крикнул в бесконечную глубину:

– Эй! Папа! Это я, Геркулес! Э-э-эй! Ты меня слышишь?

Прождав с минуту и не дождавшись ответа, он безнадежно махнул рукой.

– Как же он может тебя услышать, когда у них, в Африке, сейчас ночь и все африканцы спят? – спросила Геркулеса Ульяна.

– Папа не спит. Он сторожит от браконьеров диких животных. Браконьеры…

Договорить он не успел.

Ветвистый ветер с силой задул вдоль склона, и небо над головами Ули и Геркулеса накрыла тень. Она была широкой и треугольной, эта непонятная тень, и когда они посмотрели вверх, то увидели черный парус и висящего под ним человека. Он держался за рулевую трапецию и, удобно развалясь в гамаке, правил дельтапланом в их сторону. С черными развесистыми усами и с повязкой, закрывающей пол-лица, он похож был на классического пирата из романов Сабатини и Стивенсона. Не хватало только бутылки рома и попугая, выкрикивающего: «Пиастры!».

– Кто это? – спросила Ульяна.

– Это Люлькин, – мрачно ответил Герка, – он хозяин этой горы. У него там станция дельтапланов. – Геркулес показал наверх.

– Какой я Люлькин? Я – ворон! – Капитан пиратского дельтаплана разразился пиратским карканьем. – Я ужас, летящий на крыльях ночи! Я Бэтмен, я – кар-кар-кар – инкарнация капитана Крюка!

Обкарканные, Герка и Ульяна переглянулись.

– Диагноз ясен, – сказала Уля. – Помутнение рассудка на почве злоупотребления американскими мультсериалами.

– Нет, это он по жизни такой, – ответил супердевочке Геркулес. – У нас в поселке его называют Чучельщик. Он скупает знаменитых животных и делает из них чучела. – На последней фразе Герка поник лицом. – Он за Чуню мне собаку Павлова предлагает, только не живую, а чучело – с резиновой пипеткой на животе, из которой желудочный сок капал во время опытов в стеклянную баночку. У него этих собак две.

– Что за дурость! Зачем тебе собака с пипеткой? Да еще мертвая! – возмутилась Уля.

– Вот и я ему говорю: зачем? Только он не отстает, предлагает и предлагает.

Тем временем капитан дельтаплана снизился почти до уровня их площадки и лавировал в воздушных потоках где-то метрах в десяти от ребят.

– Эй, послушай! – кричал он Герке. – Предлагаю в придачу к собаке Павлова чучело австралийского кенгуру-боксера, выигравшего в семидесятом году на чемпионате мира в Берлине. Кенгуру отдаю с перчатками и порядковым номером «28». Согласен?

– Не согласен! – ответил Герка.

– Это глупо! – кричал пират. – От твоей зебры прямой убыток! А тут на одних только желающих сфотографироваться в обнимку с чучелом чемпиона мира по боксу каждый день будешь зарабатывать по мешку денег. Соглашайся, пока я добрый!

– Нет-нет-нет! – Герка быстро замотал головой и, схватив супердевочку за руку, потащил ее по тропинке вниз.

– Да отдай ты свою кобылу, какой в ней прок! – слышалось у них за спиной. – У лошади души нет, только пар. Это я в одном учебнике прочитал, когда на курсах воздухоплавания учился. Не веришь – у Юсупа спроси, он татарин, он все о лошадях знает.

– Вот пиявка! – сказала Уля. – Был бы он не в воздухе, а здесь, на горе, я бы ему быстренько показала прием народной корейской борьбы тыквандо. Дала бы пяткой по тыкве, он бы сразу отстал как миленький.

Супердевочка развернулась, чтобы показать воздушному прилипале, как бы ловко она это сделала, но вороново крыло дельтаплана уже исчезло, будто его и не было.

Глава 6. Фанерный фотограф Гоблин

Вынесло однажды на богатырский берег письмо счастья в бутылке из-под укропной воды «Аленушка». Долго это письмо носилось по неспокойным океанским волнам, начав плавание в далекой Новой Зеландии, сто раз обошло оно вокруг света, пока не попало наконец к жителю Богатырки Гоблину Руслану Борисовичу. Помимо счастья как отвлеченной категории человеческого сознания типа журавля в небе, письмо обещало его счастливому получателю материальное вознаграждение в размере одного миллиона евро по курсу Центрального банка России на момент вылавливания бутылки. Взамен же требовало письмо немногое – всего лишь чтобы его скопировали от руки в количестве двадцати экземпляров и переписанные копии в течение девяноста шести часов разослали двадцати адресатам. Далее в письме приводились разные исторические примеры. Так, создатель Шерлока Холмса сэр Артур Конан Дойль не поленился переписать письмо в указанном количестве копий и ровно через четыре дня выиграл на скачках свой миллион. А вот советский политический лидер Никита Сергеевич Хрущев отнесся к письму наплевательски – порвал его и отправил в урну. В результате через четыре дня его скинули с поста председателя.

За миллион евро Гоблин Руслан Борисович готов был не то что написать двадцать копий, за миллион евро он готов был плясать вприсядку, кукарекать и играть на пиле. Поэтому, когда двадцатый переписанный от руки экземпляр письма благополучно провалился в синий почтовый ящик местного отделения связи, Гоблин радостно потер руки и принялся терпеливо ждать.

Первый день ожидания прошел относительно спокойно. На обед Руслан Борисович ел гороховый суп с грудинкой, тушеные баклажаны с перцем и пил компот из абрикосов и груш.

Второй день ожидания принес налоговую квитанцию с требованием в кратчайший срок заплатить налог за частную трудовую деятельность, которой Руслан Борисович занимался.

– Ничего, два дня подождут, – сказал на это Руслан Борисович, без двух дней как миллионер.

Третий день ожидания прошел в беседе с художником Наливайко, который требовал восемь гривен за незаконченный портрет культуриста, заказанный Русланом Борисовичем еще летом прошлого года.

– Где работа? – возражал Гоблин. – Неси работу, заплачу гонорар.

– Ну Руслаша, – отвечал Наливайко. – Мы ж с тобою не билетеры в турецких банях, мы натуры творческие, ранимые. Без вдохновения какая работа?

– А фанера?!! – кричал Гоблин в сердцах. – Я тебе два листа фанеры для чего выдал? Каждый – метр сорок на метр восемьдесят. Знал бы, что ты столько будешь меня мурыжить с этим чертовым культуристом, заказал бы работу Репкину. Или Шикину. А лучше сделал бы фанерный аэроплан и улетел бы отсюда к чертям собачьим, чтоб не видеть твою наглую рожу.

Дело в том, что Руслан Борисович по профессии был пляжный фотограф. Знаете, которых встретишь на каждом пляже в любом месте черноморского побережья с раскрашенным фанерным щитом, в выгоревшей на солнце шляпе и с профессиональной фотокамерой на штативе, напоминающем марсианский треножник.

Предмет спора между фотографом и художником – в данном случае портрет культуриста – имел для Гоблина большое значение. Руслан Борисович был не просто ремесленником, тупо щелкающим рычажком фотокамеры. Мастер Гоблин ловил тенденцию в переменчивых желаниях публики сняться в том или ином образе. В этом и ближайшем сезонах, Гоблин был уверен на сто процентов, самый модный, а значит, и самый прибыльный – образ сильного, накачанного мужчины, умеющего постоять за себя. Все замученные жизнью мужья, все бескровные приезжие отдыхающие с атрофированными мышцами тела и сутулой плоскогрудой фигурой вытянутся в длинную очередь, только чтобы всунуть физиономию в вырезанную в фанере дыру и хвастаться затем после отпуска, какие они крутые, когда разденутся.

Короче, никаких восьми гривен Руслан Борисович Наливайко не дал. Наоборот, пообещал высчитать с того за фанеру, если в двухдневный срок художник не закончит картину.

Последний день ожидания наполовину прошел в трудах. До обеда Руслан Борисович работал на пляже, снимал желающих, но желающих было мало. Фанерный щит с нарисованным на нем запорожцем, тычущим острой сабелькой в какого-то летучего супостата, перестал пользоваться успехом. Случилось это вскоре после того, как украинская ракета во время учений сбила следовавший из Израиля самолет.

День медленно приближался к вечеру, и возбуждение Руслана Борисовича поднималось, как тесто для именинного пирога. Он прислушивался к каждому звуку, принюхивался к каждому запаху – но ни хруста, ни запаха миллиона евро пока что почему-то не наблюдалось.

Около девяти вечера он услышал автомобильный гудок.

«Вот оно!» – подумал Руслан Борисович и, как был, в костюме, шляпе и галстуке, выскочил за порог дома.

– Я Лёва безработный,

Питаюсь, как животный… -

доносился из кабины старого «москвича» бойкий бархатный баритон, конечно же, вездесущего Клейкеля, уже известного вам маэстро.

Руслан Борисович промокнул лоб. Прихлынувшая было волна восторга тут же отхлынула. Гоблин знал, что от подобного гостя не дождешься даже дырки от бублика. Он хотел уже открыть рот, чтобы вяло поинтересоваться у Клейкеля, какого дьявола тот пожаловал, как на лице хозяина «москвича» засияла ослепительная улыбка.

– Руся, есть дело на миллион, – негромко, но вполне доверительно сообщил Руслану Борисовичу маэстро. – Короче, садись, поехали. Подробности расскажу по дороге.

Глава 7. Телепалов плетет интригу

Сдвинув брови и медленно шевеля губами, Телепалов, хозяин кафе «Баланда», сидел за столиком на сутулом стуле и выкладывал из куриных косточек картину художника Айвазовского «Пушкин на берегу Черного моря». Это ему помогало думать. Барменша Долорес Ефимовна и вышибалы Витек и Вовик робко терлись у стойки бара и беззвучно поглощали пельмени. Когда их хозяин думал, нельзя было ни чавкать, ни чокаться, ни шумно продувать зубы.

Наконец Телепалов встал и направился к выходу из кафе.

– Думай не думай, а сто рублей не деньги, – сказал он неизвестно кому. На пороге обернулся и строго пригрозил барменше: – Сколько можно повторять, Долорес Ефимовна? В тухлую говядину надо добавлять марганцовку, а в тухлую курятину – хлорку. А вы все почему-то наоборот. Так всех посетителей распугаете из-за своей невнимательности.

Выйдя под горячее солнце, Телепалов спортивным шагом двинулся в направлении берега.

Какая же глубокая мысль считай уже полтора часа наполняла его серое вещество? А вот какая. То самое заинтересованное лицо, о котором маэстро Клейкель тер сегодня на террасе базар, готовое за нестандартную лошадь платить бешеные бабки в валюте, – кто оно, где живет, как до него добраться в обход ненужного передаточного звена, а именно проныры маэстро?

Но первым делом следовало предотвратить саму возможность для передаточного звена самостоятельно купить у мальчишки зебру. Сделать это можно было единственным способом: похитить зебру и спрятать ее в надежном месте, покуда он, Телепалов, не разыщет того богатого покупателя. А Герка? Ну а что Герка. Ему его африканский папа новую из Африки привезет.

Задворками санаториев и бывших пионерлагерей Телепалов вышел к старому пирсу, знавшему еще фелюги турецких контрабандистов и парусники генуэзских пиратов.

Мыкола и его босоногая команда, свесив над водою чубы, загорали с удочками на пирсе и глядели на заснувшие поплавки. Солнце, как маленькая медуза, плавало в ленивой воде.

– Аривидерчи, господа фулюганы! – поприветствовал ребят Телепалов. – Рыбку ловите? И не хило клюет?

– Не клюет, на все уже пробовали, даже на шнурки от ботинок, – поморщился щербатый Мыкола.

Петро и Павло, его приятели, кисло и нерадостно сплюнули, соглашаясь со своим вожаком.

Телепалов присел на корточки и, вытащив пластмассовый портсигар, отщелкнул на портсигаре крышечку.

– Вот ты, Мыкола, когда вырастешь, кем ты будешь? – Рука его с портсигаром по кругу обошла всех троих.

– Я в милиционеры пойду, – ответил ему Мыкола, вынимая из портсигара мальборину и ввинчивая сигарету в зубы. – Хорошая работа, не пыльная. Идешь себе по улице с пистолетом и в тюрьму сажаешь кого захочешь.

– А ты, Павло?

– Я, когда вырасту, буду поваром в ресторане. – Павло тоже вытащил сигарету и запасливо, как хороший хозяин, заложил ее за ухо, на черный день. – У нас сосед, дядя Рафик, повар, так он каждый день прет домой по багажнику всяких ресторанных деликатесов.

– А я, наверно, пойду в поп-звезды, – отказываясь от табачного угощения, сказал Петро. – Песни буду петь под фанеру.

– Децилы вы, децилы, хлопцы! Нет у вас крылатой мечты. «Под фанеру», «деликатесы», «сажать в тюрьму»… Нет, пацаны! – Телепалов прикурил сам и дал прикурить Мыколе. Тот глотнул фабричного табачку, поперхнулся и выкашлял сигарету в воду. Толстая усатая рыба высунула голову из-под пирса и тут же проглотила добычу. – Если уж к чему-то стремиться, то как минимум быть владельцем телекомпании НТВ или сразу всего Газпрома. Тогда у тебя будут и деликатесы из лучших кабаков мира, и милиционеры будут тебе честь отдавать, и любая поп-звезда запоет тебе без всякой фанеры. – Телепалов задумчиво посмотрел на солнце, затем – внимательно – на ребят. – Возьмите Герку с Утиной улицы, у которого африканский папаша, вот у того мечта так мечта. Он мне давече знаете что сказал?

– Ну-ка, ну-ка? – нахмурился щербатый Мыкола.

– Он мечтает единолично править всей Африкой – чтобы все перед ним там ползали на коленях и мух опахалами отгоняли.

– Вот и пусть катится в свою Африку, и чем скорее, тем лучше! – сказал Мыкола.

– Но перед тем, как он туда поедет принимать власть, – Телепалов поднял вверх палец, призывая к вниманию, – Герка хочет потренироваться здесь, в Богатырке, чтобы все богатырские пацаны ползали перед ним на коленях и регулярно платили дань. А ежели кто платить откажется… – Телепалов ребром ладони резко чиркнул в районе горла.

– Вот гадина. Неужели зарежет? – Павло вздрогнул и бешено завращал зрачками.

– Герка дикий, – кивнул Петро. – У них в Африке все дикари. Им что человека зарезать, что банан какой-нибудь с пальмы съесть – все едино.

– Всех не перережет! – твердо сказал Мыкола, вставая на ноги и наматывая на удилище леску.

– Всех не всех, а вот ты у него в списке числишься под номером два, – печально произнес Телепалов. – Первым идет Юсуп, третьим, сразу после тебя, – Японец.

Удочка, как копье у раненного насмерть древнеримского воина, выпала из руки Мыколы и тоскливо покатилась по пирсу. Телепалов наступил на нее ногой и положил свою руку на вздрагивающее плечо мальчишки.

– Не раскисать! – сказал он голосом защитника Брестской крепости. – Не хорони себя раньше времени, хлопец. Есть на этого супостата управа, есть.

– Правда? – с робкой надеждой в голосе прошептал Мыкола.

– Зебра с неправильными полосками – вот его уязвимое место, – сказал Телепалов.

– Как это? – не понял Мыкола. – Почему зебра?

– Надо у него похитить зебру. Пока зебра будет в наших руках, он не то что кого ножичком чикнуть, он с вас сам будет пылинки сметать и стряхивать их в специальный мешочек. В общем, хлопцы, слушай сюда…

И три чубатые головы на пирсе, нараспашку пораскрывав рты, склонились возле круглой четвертой, стриженной под боксерский бобрик.

Спустя каких-нибудь пятнадцать минут Телепалов уже топал в своих мексиканских сабо по асфальтированной ленте шоссе в сторону пансионата «Биндюжный». Не успел он дойти до первого корпуса, как навстречу на страшной скорости из-за асфальтовой петли поворота вылетел на роликовой доске мальчишка в пятнистых бриджах. Он-то и был нужен владельцу кафе «Баланда». Телепалов поднял ладонь, и мальчишка в немыслимом развороте затормозил возле мексиканских сабо.

– Привет, Японец, – поздоровался Телепалов со скейтбордистом. – Еще шарики за ролики не заходят от такой гонки?

По правде говоря, японского у парнишки было одно лишь прозвище. Японцем его назвали после того, как он на спор на своей доске спрыгнул с пандуса пансионата «Биндюжный» на автобус с туристами из Японии, следовавший из Феодосии в Ялту, а оттуда, с крыши автобуса, перебрался, не слезая с доски, на шаланду какого-то одесского дальнобойщика и так, по крышам машин, как по ступенькам безумной лестницы, благополучно допутешествовал до земли.

– Чего надо? – ответил Телепалову скейтбордист.

– Мне – ничего, – загадочно сказал Телепалов, – а вот тебе очень даже много чего. Ну-ка, отойдем в сторону.

И Телепалов направил мексиканские сабо в маленький аппендикс между заборами. Японец с удивленной физиономией схватил под мышку свою доску и неуклюже поковылял за ним.

Далее маршрут владельца кафе «Баланда» пролег севернее, в район мечети, где на темной от могучих платанов улице жил еще один богатырский житель.

Юсупа Телепалов застал за необычным занятием. Тот, прячась в тени забора, крался за машиной с подъемником, на котором рабочий в майке объезжал на улице фонари. Видно, водитель знал, какой фонарь горит, какой – нет, потому что некоторые участки улицы машина проезжала быстрее, пропуская по нескольку столбов сразу. Останавливалась она лишь там, где нужно было починить свет, и рабочий привычным движением свинчивал сначала плафон, затем менял перегоревшую лампочку.

Телепалов, держась в сторонке, из-за дерева наблюдал за Юсупом. Вот электрик, стоя на вышке, справился с очередной неполадкой, и машина двинулась дальше. Миновала фонарь, другой, медленно направилась к следующему.

Юсуп высунулся и громко свистнул. Электрик обернулся на свист и, конечно же, никого не увидел. Юсуп рыбкой нырнул в укрытие, превратившись в мальчика-невидимку. Машина, продолжая движение, как раз приблизилась к очередному столбу. Рабочий еще шарил глазами в поисках источника свиста, когда его несчастный затылок въехал в злополучный фонарь. Брызнули осколки плафона, рабочий в майке, держась за голову, грозил с насеста неизвестному свистуну. Шофер в кабине высунулся наружу, затормозил и плавно подал назад.

Все остальное было не интересно. Телепалов зевнул по малому и, сливаясь с уличными тенями, быстро пошагал вдоль забора.

– Развлекаешься? – сказал он Юсупу, вынырнув из-за раздвоенного ствола. – Скоро кончится твоя развлекаловка.

И Телепалов, по-шпионски оглядываясь, зашептал ему в немытое ухо.

Глава 8. Федоров Мщу-за-Всех и Васильев Кожаные Штаны

– Не нравится мне все это. Ой, как мне все это не нравится! – Супердевочка Уля Ляпина жевала кисло-сладкую грушу, сорванную с корявой ветки, нависающей над ее головой. Рядом бежала речка, омывая низколобые камни и звонко стрекоча, как кузнечик. – Особенно те двое в кафе. Да и Чучельщик твой тот еще овощ! Кенгуру, летящий на крыльях ночи с порядковым номером «28». Знаешь, Герка, я бы на твоем месте спрятала Чуню куда-нибудь в надежное место. На всякий случай. Есть здесь, в Богатырке, надежное место?

– В Богатырке даже кошку не спрячешь, не то что зебру. И потом, одна она не захочет прятаться, Чуня чужих боится. Если только со мной…

Какое-то свистящее насекомое пролетело между Геркой и супердевочкой. Послышался шумный всплеск, и из мелкой речной воды вырос длинный стебель цветка с оперенной петушиным пером головкой. К стреле, а это была стрела, бухгалтерской резинкой для денег крепился листок бумаги.

– Крымские индейцы? – спросила Уля, ежась и с опаской оглядывая поросшие всякой зеленой всячиной каменистые берега реки.

– Это Федоров Мщу-за-Всех. – Герка выдернул стрелу из воды и освободил записку. – Он на дубе живет. Видишь, где вершина обломана? Вот он там и живет, как желудь. – Геркулес развернул бумагу. Прочитал. Лицо его побелело.

– Что-то важное? – спросила Ульяна.

– На, читай. – Он протянул ей записку.

«Warning! – прочитала Ульяна вслух. – Этой ночью твою зебру хотят похитить. Будь бдителен, не зевай. Федоров Мщу-за-Всех».

– Сволочи! – Герка выругался. – Гады они и больше никто!

– Не ругайся, – сказала Уля. – Руганью делу не поможешь. Где там этот твой Робин Гуд? На каком он, говоришь, сидит дереве?

Такие великаны-деревья, Уля думала, растут только в сказках. Дуб был необъятных размеров, очень старый, с потрескавшейся корой. Из трещин выбегали наружу какие-то мохнатые паучки, хватали зазевавшихся мошек и быстро убегали обратно.

Когда Герка и супердевочка Уля Ляпина подошли к дереву, сверху из зеленой листвы спустился узловатый канат. Герка ловко, как человек-обезьяна, взобрался в поднебесную высь и оттуда помахал Уле. Супердевочка не заставила себя ждать и, по-тарзаньи перебирая руками, устремилась по канату за ним.

Ни на кровожадного Соловья-разбойника, ни на благородного Робин Гуда Федоров Мщу-за-Всех был не похож. Скорее он был похож на великого русского путешественника Миклухо-Маклая, если бы тот дожил до XXI века и при этом ни разу не подстригался. Жил он в бывшем птичьем гнезде, которое специально расширил до размеров, удобных для человека. Вершина дуба была обломана и походила на сильно увеличенный в масштабе нездоровый человеческий зуб, каким его обычно рисуют на плакатах в приемной у врача-стоматолога. Сам мститель сидел в гнезде к обломанной вершине спиной и с суровой физиономией небожителя смотрел на вторгшихся к нему в поднебесье маленьких земных человечишек. В руках он теребил тетиву большого, как коромысло, лука.

– Хай, – поздоровался Федоров Мщу-за-Всех с гостями на языке североамериканских индейцев.

– Здрасьте, – сказала Уля, а Герка вместо ответа протянул сидящему в гнезде небожителю стрелу и записку.

Федоров Мщу-за-Всех убрал стрелу в потертый колчан из кожи, висевший рядом с ним на сучке. Свернул записку в плотный бумажный шарик и бросил в воздух пролетавшему мимо сорокопуту.

– Темнеет. – Федоров Мщу-за-Всех посмотрел на утомленное солнце, тихо прощающееся с вечерним морем. Затем перевел взгляд в сторону, противоположную морю, туда, где над лесистой горой торчала журавлиная шея военной наблюдательной вышки. – Есть в Потемкинской деревне такой Васильев Кожаные Штаны…

– Знаю, – кивнул Геркулес. – Кто ж не знает Васильева Кожаные Штаны. Васильева Кожаные Штаны все знают. Таких штанов, как у Васильева Кожаные Штаны, нету даже у Филиппа Киркорова…

– Стоп! – остановил его Федоров Мщу-за-Всех. – Время дорого, отставить посторонние разговоры. Так вот, у Васильева Кожаные Штаны в пещере за Чертовым водопадом живет дедушка. А у дедушки есть коза. План такой… – Федоров Мщу-за-Всех решительным кивком головы сделал знак Ульяне и Геркулесу подсесть как можно ближе к нему, чтобы никакое постороннее ухо не услышало его секретного шепота.

– Гениально! – воскликнул Герка, когда Федоров Мщу-за-Всех кончил излагать план.

– А теперь сверим часы. – Обитатель гнезда на дереве посмотрел через оптический прицел своего универсального лука на витрину магазина «Часы», арендующего на главной улице Богатырки помещение бывшей пожарной части (сама часть была ликвидирована по причине полной ее неспособности успевать на место пожара). – Сейчас ровно двадцать девять минут и сорок секунд девятого. – Он посмотрел на Герку. – Через двадцать секунд Васильев Кожаные Штаны вместе с дедушкиной козой будет ждать тебя в условленном месте, а именно за кустом ракиты в десяти шагах к юго-западу от этого дерева. Предлагаю не тянуть время, а вдвоем с супердевочкой Улей Ляпиной сейчас же отправляться на место встречи.

– Ну хорошо, – сказала супердевочка Уля Ляпина, наморщив лоб от неожиданно посетившей ее разумной мысли. – Спрячет Герка Чуню в пещере, а что потом? Сколько она там проживет – неделю, месяц, два месяца? Навсегда же ее не спрячешь. Она ж живая, ей скучно будет, ей же надо и побегать, и на свежем воздухе погулять.

– Я предвидел такой вопрос, – ровным голосом отвечал ей Федоров Мщу-за-Всех. – И вот что я на него отвечу. Когда долго живешь на дереве, начинаешь относиться ко многим вещам не так, как к ним относишься, живя на земле. Возьмем, например, погоду. Небось, считаешь, она у нас весь год солнечная? Нет, бывает, даже в июле верх обложат такие тучи, что думаешь – конец лету, съела солнышко небесная саранча. А после глянешь на окраину неба, увидишь крошечное пятнышко света и понимаешь, что ненастье недолговечно. Так и в жизни – все кругом вроде худо, а назавтра что-то сделается в природе, будто щеткой кто по земле прошел и отчистил ее от всякой ненужной дряни… Тихо! – вдруг прервал свои мудрые рассуждения Федоров Мщу-за-Всех. – Слышу условный свист. Даю на отсечение мизинец своей правой ноги, если это не Васильев Кожаные Штаны.

Внизу и вправду раздался свист, что-то среднее между всхлипом суслика и голосами умирающих лебедей.

– Послушай, – спросила Уля у Геркулеса, когда они, уже спустившись на землю, отмеривали положенное число шагов на юго-запад от дуба, – а «Мщу-за-Всех» – это за кого за всех?

– Ну, там, за Черноморский флот, за русский город-герой Севастополь, за Каховку, за Керченский пролив, за мою Чуню… Вообще-то, Федоров Мщу-за-Всех не мстит, он только напоминает. Чтобы не думали, что можно натворить черт знает чего и при этом жить в ус не дуя. Он на дереве потому и сидит, чтобы лучше видеть всякие безобразия.

– Высоко сижу, далеко гляжу, – с пониманием кивнула Ульяна.

– Не факт, – ответил ей из куста ракиты чей-то хрипловатый басок.

Весело зашумели ветки, и из темных зарослей ивняка высунулась бородатая морда. Хозяйка морды застенчиво улыбнулась Уле и поприветствовала кивком Геркулеса. Затем стряхнула бодливым рогом с веточки зеленую гусеницу и поймала ее в воздухе языком.

– Знакомьтесь, это коза Бахана, – вновь раздался тот же самый басок. – А я – Васильев Кожаные Штаны. – И, оттесняя своей гладкой щекой поросшую волосами козью, показался владелец голоса.

– Ей вяленые бананы можно? – Супердевочка Уля вспомнила, что в заднем кармане джинсов завалялся полупустой пакетик слипшихся на жаре бананов.

– Можно, – сказал Васильев Кожаные Штаны. – Бахана у нас что угодно ест. И бананы, и мандарины, и белье, которое на веревках сушится. Но больше всего ей нравятся всякие объявления. Дедушка, когда мы в Стерлядевке полгода жили, пустит ее, бывало, у дома попастись на лужок, так она веревку о забор перетрет и – на улицу, объявления со столбов слизывать. Считай, полгода только объявлениями и питалась. Молока зато было – всех курортников в поселке обслуживали, да еще и самим хватало.

– Пойдем уже, – поторопил Васильева Кожаные Штаны Герка, сильно переживающий за свою Чуню. – Кто их знает, этих гадских похитителей зебр, вдруг они… – сказал он и замолчал, мысленно представив себе, как волосатая рука похитителя тянется из темноты к Чуне, заламывает ей копыта за спину и, заткнув Чунин рот кляпом, увозит на ближайшую скотобойню.

– Спокойствие, – сказал Васильев Кожаные Штаны. – Сам подумай, ну какой уважающий себя профессиональный грабитель отправится похищать зебру, не посмотрев сегодня по телевизору седьмую серию «Бригады-4». Кончается которая, между прочим, ровно в двадцать четыре часа ноль-ноль минут по Москве. Так что времени у нас еще вагон и маленькая тележка.

Небо между тем густело от темноты и наполнялось яркими, как елочные гирлянды, звездами. Коза чавкала вялеными бананами и терлась об Ульянины джинсы. Покончив с очередным бананом, Бахана потянулась за следующим, но супердевочка покачала головой и спрятала оставшиеся в карман.

– Это Чуне, – сказала супердевочка строго. – С друзьями надо делиться.

Коза вздохнула и согласилась.

Они двинулись к поселку вдоль речки, пока та не провалилась в трубу, пожелав всей компании на прощанье успеха в их справедливом деле. Васильев Кожаные Штаны по дороге болтал без умолку. Он успел им рассказать обо всем – о сусликах, перекопской дыне, о том, как он позапрошлым летом видел в Ялте самого Якубовича.

Супердевочка слушала рассказчика одним ухом, глазом же косилась на его знаменитые кожаные штаны, пытаясь выяснить для себя, что же в них такого особенного.

Васильев Кожаные Штаны доказывал тем временем Герке, что умнее, чем Федоров Мщу-за-Всех, в мире только два человека – его дедушка, который живет в пещере, и дедушкина коза Бахана, которая хотя формально не человек, но любого человека заткнет за пояс.