Текст книги "После заката"

Автор книги: Александр Варго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Шагать тут часа два… Может, бодрым шагом и поменьше, но гроза приближается быстро… Попасть под ливень – удовольствие маленькое, но не смертельное. А вот молнии… Молнии, как известно, притягиваются ко всему, что возвышается над ровным местом. А сейчас и здесь возвышается над дорогой и полями лишь он, Кирилл. Чуть дальше, как он помнил, вдоль дороги вытянулись два ряда высоких старых деревьев, не то лип, не то тополей… Но «чуть дальше» – понятие весьма условное, на ЗИЛе или «пятерке» и в самом деле «чуть», а ножками шагать и шагать…

Заасфальтированная дорога, по которой он шел, повернула в сторону – словно издеваясь над наивным намерением Кирилла добраться побыстрее. Повернула почти под прямым углом.

Он посветил фонариком – дальше, в прежнем направлении, тянулся слабо накатанный проселок: две колеи да полоса травы между ними… Ну да, он помнит этот поворот, затем будет и второй, и в сумме они изрядно удлиняют путь… А если пойти прямо, по проселку, то…

Кирилл остановился, пытаясь восстановить в памяти неплохо изученную карту здешних мест. Равно как и все их передвижения в окрестностях Загривья.

Если этот проселок достаточно далеко тянется в том же направлении…

Тогда ему не придется шагать через всю деревню, выйдет прямиком на скотный выгон позади дома Викентия. И гораздо быстрее, чем по дороге. Срежет больше трети пути… И появится шанс опередить грозу.

А если не тянется? – ехидно спросил внутренний скептик. Если проселок ведет к ближнему полю и заканчивается через пару сотен метров?

Тогда пойду полем! – разозлился Кирилл. С фонарем ноги не поломаю. И не заблужусь – сильно забрать вправо не даст Рыбешка, влево – дорога на свиноферму. И там, и там бывал, выберусь…

Он сошел с асфальта и решительно пошагал в темноту.

Триада пятнадцатая
Зачем запирать холодильники?

1

Она не закричала, как тогда, в машине. Даже не взвизгнула. Молча бросилась из сеней в горницу, словно там был кто-то, способный защитить и помочь…

Никого там не было, но по крайней мере горела под потолком яркая лампа, позволяющая хорошо разглядеть, ЧТО устроилось на руке Марины…

Сомнений нет: та самая членистоногая тварь, Марина хорошо запомнила ее плоское, как бы сплюснутое тело… Но главное не это! Тварь была не просто похожая – ТА САМАЯ! И Кира раздавил ее без шуток, на полном серьезе… Крохотный вампир изувечен, брюшко превращено в бесформенное месиво, относительно цела только головогрудь с торчащим остреньким хоботком. И эта мерзость вонзает и вонзает свой хоботок в кожу Марины, не сосет кровь, всего лишь вонзает – потому что всосать, собственно, некуда…

Она разглядела все это за секунду, а может даже за меньший срок, – смахнула, сбросила на стол, схватила полотенце, яростно растирала, размазывала им крохотную гадину. Не осталось почти ничего – неприятного вида пятно на голубой клеенке с налипшими мельчайшими чешуйками хитина.

Полотенце выпало из разжавшейся руки, Марина не заметила. Обессилено опустилась на стул, провела рукой по лбу, вытирая холодную испарину…

Клещ…

Кира, зная ее паническую боязнь, соврал, – думая, что врет во благо.

Но это был КЛЕЩ…

Марина, как ни странно, знала о клещах очень мало. Почти ничего не знала… Не могла себя заставить прочитать какую-нибудь научно-популярную брошюрку или статью в журнале… Большая часть ее «знаний» основывались на разговорах – полных самых фантастических выдумок – ходивших по их классу после страшной в своей нелепости смерти Маришки Кузнецовой. Да, да, ее лучшую подругу тоже звали Мариной…

Среди тех наполовину выдуманных, наполовину преувеличенных фактов, что на ухо рассказывали друг другу второклассники, маленькую Марину особенно потряс один: оказывается, впившегося в тебя клеща ни в коем случае нельзя тянуть за брюшко – оторвется, но голова останется жить своей жизнью! И будет вгрызаться в тебя все глубже и глубже! «До самого-самого сердца!!!» – говорилось это драматичным шепотом, с округленными глазами…

Все так и есть… Разве сможет какое-нибудь насекомое тридцать с лишним часов проваляться в пепельнице, а затем вдруг ожить? Ожить и вцепиться в тебя? Не сможет. Никакое не сможет, – кроме клеща с его феноменально живучей головой…

Марина подумала: тогда, двадцать лет назад, к ним во избежание путаницы часто обращались с прибавлением числительных, – Марина-первая и Марина-вторая… Затем вторая осталась единственной… А теперь пришел ее черед…

Она сидела и вспоминала Маришку Кузнецову, и отчего-то вспоминались лишь отдельные штрихи, детали: большой бант в рыжих волосах, рука с пухлыми пальчиками и неровно обкусанными ногтями, была у Маришки такая нехорошая привычка… Даже вспомнился ее пенал с изображением ушастого Чебурашки… Но главное – лицо своей давней подруги – Марина так и не сумела увидеть мысленным взором…

Потом воспоминания ушли, рассеялись, Марина вновь стала собой: двадцативосьмилетней женщиной, умеющей быстро принимать решения и неукоснительно их выполнять. И поняла странную вещь: она уже не боится того, чего боялась двадцать лет. Страха нет – ушел, испарился – как испарился и ушел из памяти облик Маришки Кузнецовой…

Глупо бояться того, что уже произошло… Страха нет, есть проблема, требующая решения.

Значит, так… Завтра, с утра, – в поликлинику. Никакая зараза мгновенно не действует, энцефалит – не исключение. Получит прививку, задним числом их тоже делают, она узнавала. Несколько более болезненно, но ничего, потерпит. Многие, кстати, никуда и не обращаются после укуса клеща – вероятность вытянуть несчастливый билет в этой лотерее крохотная, всего две десятых процента, два шанса из тысячи, но рисковать нельзя…

А пока… Она встала, подошла к раковине, припала губами к крохотной ранке. Сосала и сплевывала кровь, понятия не имея, нужно ли так поступать… Надо было все-таки прочитать какую-нибудь брошюрку… Ладно, хуже не будет.

Из сеней послышался какой-то звук. Стук в дверь? Кирюша? Бросила взгляд на часики – да уж, пора бы… Быстро отерла губы: незачем пугать любимого мужчину, выступая в облике вампирической – в прямом смысле – женщины…

…Марина распахнула наружную дверь. За ней сверкали молнии – совсем близко, были видны не просто вспышки: темноту пронзали ветвистые разряды, соединявшие небо и землю. И сопровождались оглушительными ударами грома, теперь уже без каких-либо пауз…

Дождя, тем не менее, на улице не было.

Кирилла не было тоже…

2

Проселок, выбранный в ущерб асфальту, Кирилл почти сразу окрестил тропой Хошимина. Пришло в голову, и окрестил. Хоть не через джунгли, через поля, – но тоже напрямик.

И проселок не посрамил новообретенного славного имени, не подвел. Отнюдь не закончился через пару сотен метров, тянулся и тянулся, причем в нужном направлении – Кирилл теперь вполне обоснованно надеялся, что дошагает по нему почти до Загривья.

Да и поверхность под ногами относительно приличная, ровная, – достаточно лишь изредка подсвечивать фонариком. И это правильно – не мешает поберечь батарейки, кто знает, насколько пересеченная местность ждет в конце пути.

Он шел и думал, думал, думал…

А чем еще прикажете заняться на такой вот ночной прогулке, в одиночестве и при полном отсутствии зрительных (да и любых других) впечатлений?

Разобраться предстояло во многом… За эти два дня мозг получил огромное количество фактов – на вид разрозненных и никак не связанных. Именно потому иные из них казались странными, иные – страшными.

Но Кирилл был уверен: наблюдений накопилось достаточно, чтобы сложить их воедино, как элементы мозаики-паззла, получив единую картинку… И надеялся: у него это получится.

Имеется, знаете ли, опыт, – неважно, что решать приходилось в основном военно-исторические загадки. Принципы работы с массивами разрозненных и противоречивых фактов вполне применимы к современности… Но здешняя современность уходит корнями в сорок первый, Кирилл почти в том не сомневался.

Ведь что получается? Посылать целую дивизию ополченцев на убой просто так, из врожденной своей гнусности, из свойственного коммунистам стремления под корень извести русский народ, – такая версия хорошо смотрелась бы в «Огоньке» времен угара перестройки. А если рассуждать чуть более вменяемо, то была какая-то цель, для достижения которой применили столь страшное средство.

Какая?

Отвлекающий маневр, заранее обреченное наступление с целью выиграть время, оттянуть удар немцев по Ленинграду – и закончить лихорадочно возводимые полевые укрепления Лужского рубежа?

Ерунда. Почему тогда здесь? Узкое дефиле, стиснутое лесом и непроходимым болотом, никакого пространства для маневра – можно лишь тупо переть вперед, к Гдовскому шоссе. Хорошо, доперли, перерезали магистраль, – а дальше что? А дальше, за шоссе, вновь густой лес до самой Плюссы – места, подходящие для партизанского отряда, но никак не для целой дивизии… Занять оборону, закрепиться? Ну-ну… А восьмая танковая дивизия немцев на подходе, а вместе с ней и 56-й моторизованный корпус Манштейна, а у ополченцев вся ПТО – бутылочки с коктейлем Молотова… Несколько часов они бы шоссе могли удержать… Да и удерживали, наверное… А после отступили обратно, откуда пришли, потому что больше отступать некуда. Но ведущее к Луге узенькое горлышко немцы успели заткнуть пробкой. Как раз чуть дальше Загривья… И началось избиение, завершившееся на гриве.

Абсурд. С точки зрения стратегии и тактики вся операция – полный абсурд.

А ведь немцы к середине июля уже закрепились на двух плацдармах на правом берегу Луги, и куда логичнее их с тех плацдармов выбить, или отрезать от берега левого, – и тем отвести прямую угрозу от Питера. Что, собственно, чуть позднее наши и попытались сделать…

Так к чему же весь этот марш обреченных в сторону Гдовского шоссе?

Просматривается лишь один вариант ответа: деблокирующая операция. Проведенная в дикой спешке, фактически без какой-либо подготовки. Поступил приказ: «Сдохни, но сделай, срок – вчера!», и в бой тут же послали ближайшее соединение. Поскольку времени подтянуть другое не было. На свою беду, ближайшей оказалась фрунзенская дивизия…

Вопрос номер два: а на помощь кому прорывались фрунзенцы? Кого, собственно, деблокировали? Вроде бы и некого, не было более-менее крупных «котлов» на границе Псковской и Ленинградской областей… Причина та же – крайне неудобный для маневра рельеф, немцы просто не могли осуществить здесь дальние обходы, столь любимые ими в первые месяцы войны.

Нет, конечно, отдельные части оказывались отрезанными от своих, но… Но кто же будет гробить целую дивизию, чтобы вывести из окружения потрепанную роту или даже батальон? Более чем неравный размен.

Однако если та рота сопровождала и охраняла НЕЧТО НЕИМОВЕРНО ЦЕННОЕ… Вот тогда концы сходятся с концами идеально.

Кирилл зримо представил: несколько крытых грузовиков укрылись в лесу. Неподалеку шоссе, а на нем уже немцы… Бойцы на скорую руку роют окопчики, но командир хорошо понимает: перебьют их через час после того, как обнаружат. Если очень повезет – через два. Тогда в руки к фрицам попадет то, что НИКАК не должно попасть… Либо придется самим уничтожить то, что НИКАК нельзя уничтожать… И рация выходит в эфир с воплем о помощи, и тут же начинается обратный отсчет – никто не любит вражеские передатчики в ближнем тылу, и немцы не исключение. И поднятые по тревоге фрунзенцы отправляются умирать.

Но все-таки что-то не сложилось. Ценный груз у ополченцев, но к своим его уже не доставить… Не пробиться. И дальнобойные гаубицы, подчиненные Ставке, в бессильной ярости лупят по гриве: не нам, так и не вам! А кто-то еще пытается использовать последний шанс: пройти непроходимыми трясинами, и спасти…

Что спасти?

Что там было, в тех гипотетических грузовиках?

Золото в самородках? Платина в слитках? Бриллианты и самоцветы россыпью? Давняя любовница товарища Жданова с пятью внебрачными детьми?

Да нет, не любовница… И не кто-либо еще, чрезвычайно ценный для партии и правительства…

Потому что останки людей, хоть бы и самых ценных для партии, никак не превратятся уже в наше время в ворох купюр, вынутый из засаленного ватника с обрезанными рукавами. Не известна такая алхимия…

А я ведь молодец, мысленно похвалил себя Кирилл. Мо-ло-дец. Я расколол эту загадку, расколол чистой логикой! Потянул за тоненькую ниточку – два полка ополченцев, угодивших под Олонец – и размотал весь клубок!

Тут же, словно салютуя его торжеству, ударила молния – огромная, ветвистая, осветившая на мгновение округу мертвенным светом. От грома заложило уши.

И в короткий миг небесной иллюминации Кирилл увидел боковым зрением неподалеку, чуть в стороне от тропы Хошимина, человеческую фигуру.

Огромную, темную, бесформенную…

3

Кто же стучал? – не поняла Марина. Но очень быстро сообразила, – никто.

Холодильник! Холодильник «Самарканд», хранящий голову мадам Брошкиной – пришел срок, и компрессор заработал, а как шумно он включается, хорошо известно. Вот и приняла невзначай за стук…

Но где Кирюша? Волноваться еще рано, но мог бы уже и появиться… Она вышла на крыльцо, попыталась издалека разглядеть фары приближающегося ЗИЛа. Ничего… Лишь вспышки молний раздирают мрак. И, что удивительно, во всем Загривье – ни лучика света, ни единого освещенного окна. Лишь в их доме… (Нет уж, дом не «их», мысленно поправила себя Марина, и никогда «ихним» не будет!)

Хотя… ничего странного. Если тут дома уже не раз горели от грозы, то вполне логично, что местные жители берегутся, – отключают свет, вывинчивают пробки… Кстати, не помешало бы и ей сделать то же самое. Выкупа́ть дом, превратившийся по твоей вине в пепелище, совсем не хочется.

Она прошла в кладовку, припомнив, что вроде бы видела там запас свечей. Не ошиблась: на полке лежала непочатая упаковка, и рядом вскрытая, почти пустая… Марина прихватила на всякий случай обе.

В кухне-столовой зажгла две свечи, поставив каждую в граненый стограммовый стопарик, вывернула пробку в электрощитке на пол-оборота, затем вторую… М-да… И как же наши предки при такой тусклости существовали?

Ничего, как-то жили, сумеет и она дождаться конца грозы.

Не сумела… Никакого сравнения с вчерашним романтический ужином… Очень неприятно оказалось сидеть в одиночестве при свечах – давил на психику таящийся в углах мрак, который не могли рассеять два трепещущих желтых огонька.

Марина нервно поглядывала на часы, под конец уже чуть ли не каждую минуту; напряженно прислушивалась, не раздастся ли стук в дверь в промежутках между ударами грома…

Она чувствовала сильный озноб – возможно, имеющий чисто психологическую причину. Или Марина все никак не могла согреться после улицы, куда вышла в футболке… Натянула куртку-ветровку, но та помогла слабо…

Наконец не выдержала: а ради чего, собственно, она должна экономить чужие свечи? Вновь включила электричество, вскрыла нетронутую упаковку свечей и начала сооружать импровизированные подсвечники из всего, что подворачивалось под руку: в ход пошли блюдца, чашки, винтовые крышки от стеклянных банок… Одну свечу даже прилепила на выдвинутую печную заслонку.

Израсходовав половину свечных запасов, прошла в горницу, устроила и там изрядную иллюминацию. Два длинных огарка, уцелевших после романтичного ужина, оставила как НЗ, на всякий случай. Потом долго ходила туда-сюда, поджигая каждую свечу зажигалкой, потом…

Вновь вывинтить пробки Марина не успела. Электричество отключилось само, без ее участия. Наверное, что-то случилось на подстанции, или в здешней трансформаторной будке, в такую грозу не диво…

Электрический свет погас, но темнее почти не стало. И – количество перешло в качество: тьма в углах рассеялась, испуганно ретировалась, забилась в тараканьи щели и мышиные норки.

К щитку она все-таки сходила: у нас и так светло, ни к чему скачки напряжения. Ну вот и все, теперь можно спокойно дожидаться возвращения мужа… О-о, никак и он?! Марина прислушалась: да нет, опять дурацкий «Самарканд», будь он неладен…

И только спустя несколько секунд она ПОНЯЛА.

Подхватив первое попавшееся блюдце со свечой, пошла в сени – медленно, походкой сомнамбулы…

Так и есть… Звуки издавал «Самарканд».

Питающийся ОТ СЕТИ холодильник «Самарканд».

Марина привалилась к стене, ноги ватно обмякли. Блюдечко подрагивало в руке, желтый язычок пламени дрожал испуганно.

Угомонившийся было холодильник вновь завибрировал, да что там – просто затрясся, заходил ходуном, ударяясь кожухом компрессора о стену.

Затих…

Шум заработавшего компрессора так и не прозвучал. Не включаются компрессоры без электричества…

«Полтергейст», – произнес в голове Марины чужой голос, равнодушный и холодный. Помолчал и предложил второй вариант, столь же отрешенно, без следа каких-либо эмоций: «Или глюки».

Она для чего-то переложила блюдце со свечой в другую руку, подняла к лицу вытянутый, дрожащий палец, – и сильно надавила на зажмуренный глаз. Тоже непонятно зачем: откуда-то застрял в памяти такой способ распознавания галлюцинаций – да только вот Марина абсолютно не помнила, что именно в результате должно раздвоиться: причудившийся или реальный объект…

Не раздвоилось ничего. Глазное яблоко откликнулось сильной болью, перед взором поплыли, закружились цветные пятнышки. «Самарканд» стоял как стоял – в единственном числе и пока что неподвижный. Потом снова затрясся, зашатался – вроде даже сильнее, чем прежде.

Боль отрезвила. И разозлила. Какие, на хрен, полтергейсты! Может, они и случаются, но уж никак не в деревеньках на северо-западе Нечерноземья, – им место в английских родовых замках, или в уютных коттеджах маленьких американских городков, или… Короче говоря, в других измерениях.

А здесь…

Крысы. Самые обычные крысы.

Крысы – это по-нашему. Много в Загривье крыс, просто не счесть, то-то Лихоедовы так люто с ними борются… Ушли было хвостатые из пустого дома, а теперь почуяли, что вновь есть чем поживиться, – и вернулись дружной колонной, через прорезанный в двери кошачий лаз, а затем через давно, еще при Викентии, прогрызенное отверстие – в нутро «Самарканда»…

Она мысленно твердила: крысы, крысы, крысы… Твердила как заведенная, не позволяя мыслям сбиться на другие объяснения. И чем дольше твердила, тем меньше верила себе.

А затем вдруг поняла: если наберется-таки духу и распахнет дверцу – увидит вовсе не громадных крыс, терзающих голову мадам Брошкиной… И голову не увидит…

Не-е-е-ет…

Марина теперь ЗНАЛА: там, внутри, – Маришка Кузнецова. С большим выцветшим бантом в волосах… Рука с неровно обкусанными ногтями скребется, бьется изнутри в дверцу. А лица нет, вместо лица – бесформенная, распухшая, позеленевшая маска, так вот он какой, энцефалит, и вот почему было не разглядеть черты у Маришки, всплывшей в памяти…

Старый холодильник шатался, раскачивался все сильнее, дверца на миг приотворилась и вновь захлопнулась – что мелькнуло там, в темной щели? Не пухлые ли пальчики с обгрызенными ногтями – обгрызенными до мяса, до кости, двадцать лет Маришка не брала в рот ничего иного…

«Самарканд» уже не стоял рядом со стеной – постепенно отодвинулся от нее в своей дикой пляске; шатался со все большей амплитудой, переваливаясь с передних винтовых ножек на задние, дверца приоткрывалась все чаще, пока что магнитный уплотнитель каждый раз притягивал ее обратно, но было ясно – очень скоро не сможет притянуть, и тот, кто сидит внутри, предстанет во всей своей мертвой красе…

Марина издала нервный смешок.

Она поняла, зачем мудрые и предусмотрительные конструкторы старых холодильников снабжали их дверцы замками, запирающимися на ключ.

Триада шестнадцатая
Две точные науки: мундирология и криминалистика

1

Кирилл застыл с поднятой для очередного шага ногой. И с погашенным фонариком.

Кого же он успел разглядеть там, слева, – мельком, на грани восприятия? Темный бесформенный силуэт показался отдаленно похожим на человеческую фигуру…

Но лишь отдаленно.

Гораздо больше он напоминал…

Да, да, персонажа ночного кошмара – черный и зловонный призрак умершего Викентия…

Но сейчас-то он, Кирилл, не в кошмаре! Ноги не приросли к земле, и глотку не сдавила петля дикого ужаса… Или… Тогда ему тоже казалось, что он может ходить по дому, может говорить, пока…

Он сделал пару шажков вперед – для проверки. И осторожно, негромко крикнул: «Эй!» – словно опасался, что из темноты кто-то отзовется…

Не отозвался никто. Но голос и ноги в порядке, и это радует… Так кто же (или что же) там, в темноте?

Кирилл перебирал и отбрасывал варианты. Какая-нибудь прошлогодняя копна? Да нет, силуэт явно выше и у́же… Куст? Едва ли, сплетение ветвей и листьев не может выглядеть столь единым и сплошным…

Самый простой выход: пройти мимо, не оборачиваясь, – Кирилла не устраивал. Хватит оставлять за спиной непонятное…

Но и подойти, осветить фонариком… Нет уж, не в этой жизни.

Чертова молния! До чего ж не вовремя она случилась, шел бы себе в темноте и горя не знал…

И тут Перун, или Илья-пророк, или кто-то еще, командовавший небесным электричеством, осознал оплошку и поспешил реабилитироваться: после долгой паузы полыхнула молния, полыхнула на полнеба, а грохот… Кирилл даже присел от неожиданности.

Но все-таки успел вновь увидеть темное нечто. Благо смотрел как раз в ту сторону.

Не куст… И не копна… Очень похоже на человека, но вот ноги…

Потом Кирилл рассмеялся, – громко, не скрываясь. И решительно пошагал в сторону черного силуэта. Можно бы и сразу догадаться… Однако же не догадался – урожай поспеет не скоро, и трудно ожидать в июне встречи с пугалом. Наверное, так и простояло в поле с прошлого года…

Не стоило тратить драгоценное время на осмотр сей пародии на человека. Но Кирилл все же решил потерять пару минут. Для некоего самоутверждения. Для закрепления хоть маленькой, но победы над собственным страхом…

Пугало вполне стоило потраченного времени. Конструкция примитивнейшая, без изысков: на две крестообразно сколоченных палки напялен головной убор, да кое-как натянута старая одежда. Надо быть очень глупой птицей, чтобы принять за человека. Или очень напуганным любителем военной истории. Вороны, например, уже к вечеру первого дня издевательски усаживаются на «головы» таких бездарных манекенов.

Но головной убор и одежда своей оригинальностью с лихвой искупали все мелкие недостатки дизайна. Венчала крестовину немецкая каска образца 1935 года – для Загривья, надо понимать, вполне заурядный факт, здесь этого добра хватает.

Но сама каска… Кирилл повидал достаточно подобных деталей военной амуниции, откопанных из земли, – русских, немецких, финских – но именно такую живьем узрел впервые. До того лишь на старых фотографиях…

Из земли обычно выкапывают саму железную основу, чья степень коррозии зависит от свойств грунта, скрывавшего находку. Ремень, подшлемник, камуфляжный чехол – или полностью разрушаются, или находятся в состоянии, не допускающем восстановления… Исключения крайне редки.

Но сейчас перед Кириллом оказалось как раз исключение… Да еще какое… Каска выглядела новой, хоть и не новенькой. И в тоже время старой, хоть и не ископаемой. Звучит не особо внятно, но так оно и было.

Подбородочный ремень потертый – однако явно родной. Ну-ка, а подшлемник… Кирилл ощупал рукой внутренность каски – ага, и подшлемник на месте. Камуфляжного чехла нет, но Кирилл не помнил, употреблялись ли они в сорок первом в России… Именно в сорок первом: уже в следующем году немцы перестали изображать по бокам вот эти два щитка, с орлом и свастикой, и с диагональными трехцветными полосами, – слишком заметны для снайперов.

М-да… Полное впечатление, что владелец каски получил ее на складе весной сорок первого года, участвовал с нею на голове в нескольких полевых учениях, может даже в Югославской кампании вермахта, затем попал в Россию, провоевал пару месяцев все в той же каске, а потом… А потом случилось странное: обнаружил бравый пехотинец бесхозную машину времени (каких только трофеев пехоте не попадается), да и запихал в нее касочку, да и отправил зачем-то в год этак 2004-й по рождеству Христову, – а там головной убор с радостью приняли, и тут же нашли применение: напялили на пугало. Так и болтается два года… краска слегка облезла, появились легкие потеки ржавчины, но кожаные детали еще вполне приличные…

С мундиром – вернее, с кителем от мундира – почти та же история… Почти, да не та. Потому что тут даже редких исключений не случается. Вернее, Кирилл с ними никогда не сталкивался… Не сохраняется ткань в земле десятилетиями, истлевает напрочь… И все мундиры вермахта, что можно найти ныне в продаже или в частных собраниях (государственные музеи не в счет) – новоделы. По крайней мере наполовину: ткань и пошив современные, металлические цацки – подлинные. Но стоит такая имитация не дешево, даже самая условная – не одну сотню долларов. И на пугала их надевать как-то не принято…

Однако – вот, наглядный пример… В таком кителе на парад, конечно, не пойдешь, но ткань относительно крепкая – того самого цвета, что наши именовали «мышиным», а немцы – «фельдграу»… Ну и кем же был владелец мундира? Не рядовой: алюминиевая четырехлучевка на погоне – фельдфебель… А вот род войск не понять, но едва ли пехота. Похоже, окантовка погонов и воротника некогда была все же не белая и не желтая… Может красная, может зеленая… Значит, артиллерия или мотопехота… Или егерь? Кирилл попытался вспомнить, могли ли оказаться именно тут, под Загривьем, егеря летом сорок первого – да так и не вспомнил… Военно-историческими исследованиями лучше заниматься дома, когда под рукой полки со справочной литературой. Или компьютер с выходом в интернет, на худой конец…

Черт возьми…

Или, на самый-самый худой-подтощалый конец, запасные батарейки к фонарику! Кирилл, чертыхнувшись, чуть ли не побежал обратно к тропе имени пламенного вьетнамского революционера. Увлекшись детальным исследованием пугала, он только сейчас заметил, насколько ослаб свет фонарика… Идиот… Там Маринка с ума сходит, а он нашел дурацкое чучело, – и разинул рот, забыв обо всем на свете… «Юрок у нас задумчивый, увидит чего – все из головы вон…» Кирилл у нас тоже задумчивый…

Он шагал уже по проселку, вновь без света, экономя батарейки, – и ругал себя последними словами. Нашел, называется, загадку…

Нет, конечно, над странной нетленностью кителя и каски можно поломать голову (если не рассматривать всерьез версию о великой праведности и святости их прежнего владельца либо владельцев). Можно – но незачем. Кирилл считал, что знает ответ.

Болото!

Болото Сычий Мох!

Случается, что в глубине некоторых трясин (не в каждой, опять же все зависит от химического состава) процессы гниения не происходят. Вообще. Не выживают гнилостные бактерии, и все тут. Кожа, ткань, людские тела, – все нетленно. Например, в мемуарной литературе описаны случаи: в Отечественную шли бои на берегах залива Сиваш (он же Гнилое море, а по сути – огромное болото). Снаряды, попавшие в топь и взорвавшиеся в глубине, порой выворачивали останки красноармейцев армии Фрунзе, утонувших двадцать с лишним лет назад. Абсолютно не тронутые тлением трупы; шинели, буденовки – постирай, высуши, и хоть сейчас на склад. Такая уж там болотная жижа.

Сычий Мох, сомнений нет, обладает схожими свойствами…

(Да-а-а… В той трясине – бойцы Фрунзе, в этой – ополченцы-фрунзенцы; любопытные порой каламбуры подкидывает матушка-история.)

Но «черным следопытам», равно как и их «красным» коллегам, такая особенность болот помогает мало. Трудно обнаружить лежащий в глубине трясины небольшой объект, достать – еще труднее. Даже танки и самолеты извлекают редко, при особо благоприятных условиях… Однако этого солдата вермахта (а то и двух) – извлекли. Не из-за формы и амуниции, надо полагать, и не из-за дефицита одежды для пугал… Кирилл подозревал, что и не из-за оружия. Нет, тут ставки в игре куда выше… Солдатики – так, побочный продукт, отвалы при добыче знаменитой «деньги»…

Кирилл неожиданно понял, что его первоначальное любопытство: за продажу чего именно, черт возьми, ту «деньгу» получают? – угасло. Исчезло. Испарилось, как и не было. Ни к чему… Поля тут большие, пу́гал много требуется… Не ровен час, какое-нибудь из них украсят твои джинсы и куртка…

…Тем временем небесный Чубайс вовсе уж закусил удила: дернул за все рубильники, и выставил на максимум все пантографы, и заменил толстенными «жучками» все предохранители. Сверкало и грохотало беспрерывно. Но все-таки в стороне от одинокого путника тропы Хошимина. Трудно оценить в темноте расстояние до огненного столба молнии, однако казалось: главная мишень Рыжего Громовержца несколько поодаль. Где-то в районе гривы. Или Сычьего Мха.

А потом в почти непрерывном сверкании Кирилл кое-что разглядел…. Прошел чуть дальше, снова всмотрелся: ну так и есть, тропу Хошимина куда правильнее было бы окрестить «тропой Сусанина»…

Неподалеку высилась насыпь бетонки, ведущей на свиноферму… Проселок тихонько-легонько, практически незаметно, – но забирал-таки влево…

Он тремя прыжками преодолел кювет и откос насыпи, вышел на дорогу.

Так, ферма – там, Загривье – там… Ладно, не такого уж крюка дал…

По бетонке Кирилл двинулся легкой трусцой.

Небесное буйство продолжалось, и когда очередная вспышка высветила низенькое приземистое строение, стоявшее чуть в стороне, Кирилл хлопнул себя по лбу.

Клава! Черт… Ну точно: домик без окон, «вроде баньки»…

Совсем забыл про девушку, проклятый склеротик! А ведь она ждет, наверняка ждет…

Он повернул было к баньке, но тут же трусца сменилась быстрым шагом, затем шагом медленным, затем какое-либо движение вовсе прекратилось.

Все не так просто…

Совсем не просто…

Он ведь не сможет заскочить на минуту-другую: привет-пока, бежал, дескать, мимо, а теперь извини – дела…

Нет… Если он войдет в этот домик, выйдет не скоро… «Ты бы ушел от такой женщины, Козлодоев?!» Он не Козлодоев, но быстро уйти не сможет… И Марина…

А может, ну ее на хер, твою Марину? – задумчиво поинтересовался внутренний голос. Причем, подлец этакий, впервые употребил подобное выражение касательно законной супруги Кирилла. Почувствовал слабину своего альтер эго, не иначе.

Не все так просто…

Кирилл застыл в неподвижности на дороге – ни дать, ни взять Буриданов осел между двумя ослицами. Или ослихами? Без разницы, но ты-то точный осел, решай быстрей, сколько можно торчать столбом на бетонке…

Решили за него. С неба упала крупная, тяжелая капля, еще одна, еще, еще, еще…

– На хе-е-е-е-р-р-р-р! – громко оповестил он пустынную дорогу и Великого Электрика.

И припустил к приземистому строению. А вот так, дорогая! Дождь приключился, Неимоверный Тропический Ливень. Едва успел спастись в какой-то сараюшке, а то бы точно смыло в Рыбешку, оттуда – в Лугу, потом в Финский залив, в Балтику, в Атлантику, к черту на кулички, к теще на блины…