Текст книги "Гурман"
Автор книги: Александр Варго
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Грохнул выстрел. Слон вздрогнул и попятился назад. Его пузо смешно колыхалось в такт движениям. Гунн оцепенело смотрел на свой мотоцикл, точнее, на бак, продырявленный пулей. Из круглого отверстия тут же стал сочиться бензин, наполняя июньский воздух резким запахом.
Олегу хотелось орать и плясать. Что, съели, уроды?! Он нырнул в салон «Тойоты» и повернул ключ зажигания. Мотор послушно заурчал.
Гунн выругался, схватил камень, с силой бросил его и попал в заднюю дверцу «Тойоты». Стиснув зубы, Олег дал по газам. У него было огромное желание зацепить бампером мотоциклы, а еще лучше – их владельцев, но хватило благоразумия этого не делать. Гунн подобрал еще один обломок кирпича, швырнул его и снова попал.
Олег выругался. Заднее стекло пошло трещинами! Останавливаться нельзя. Следующий камень может полететь ему в лоб, а вести машину и стрелять одновременно он пока не научился.
Телефон толстяка был липким. От него тянулся едва различимый запах шоколада. Олег, преодолевая брезгливость, быстро нашел позорный видеоролик, стер его и выбросил мобильник в окно. Вряд ли им можно будет пользоваться по прямому назначению, но это уже проблемы толстяка.
Он посмотрел на себя в зеркало. Увиденное рассмешило его. Весь перемазанный в крови, всклокоченные волосы торчат, глаза, как у психа. Может, именно так выглядел Живодер?
От этой мысли Олега обуяло самое настоящее веселье. Он засмеялся. Рана на губе снова лопнула, но парень не почувствовал этого и включил музыку погромче, продолжая хохотать.
«Барсы» старались не встречаться взглядами. Еще никому из них не доводилось испытать такого позора. Каждому казалось, что в происшедшем виноват именно он.
– Ладно, – первым подал голос Дантист. – Сами лопухнулись. Недооценили фантика. А он неплох, кстати. Выдержка у него есть.
– Неплох? – сквозь зубы проскрежетал Гунн.
Он присел на корточки, поглядел на пробоину в баке, после чего достал из бокового кофра тряпку. Бензин стекал на еще теплый двигатель, и большая его часть тут же испарялась.
– Конечно. Ты радоваться должен, – невозмутимо продолжал Дантист. – Я бы, к примеру, после такой порки влепил бы пулю в тебя, а не в твой мотоцикл. Слон, звони к нам. Там сейчас Эстет, пусть «Газель» с кем-нибудь пришлет. Твоему драндулету ремонт нужен.
– С чего звонить-то? Этот козел увез мою трубу, – угрюмо сказал Слон.
Дантист фыркнул и достал свой телефон.
После короткого разговора он закурил и сказал:
– Телега уже в пути.
Слон что-то пробубнил про отстой, но Дантист даже не посмотрел на него. Он похлопал по плечу Гунна, который смотрел на уродливую дырку в баке. Бензин уже почти весь вытек.
– Не расклеивайся. Мне с самого начала не нравилась эта затея. Кто мог знать, что он ствол с собой возит? Всего предусмотреть невозможно.
Гунн в бешенстве сбросил с плеча руку Дантиста и заявил:
– Он еще умоется кровавыми соплями.
«Катюха говорила, что ты книги пишешь, хорек вонючий! Так лучше бы тебе прямо сегодня начать сочинять собственный некролог».
Вскоре возле избушки егеря было уже не протолкнуться, а народ все прибывал. Полиция, военные, кинологи, эксперты-криминалисты, охотники-любители все напирали и напирали, чтобы хоть глазком взглянуть на резню, устроенную у Федорыча.
Паяльник давно отключили, но запах горелой плоти, казалось, не ослабевал, а наоборот, постепенно рассеивался по всему лесу, отравлял своей вонью воздух, листву и траву.
Виктор сидел в полицейской машине, терпеливо ожидая, когда все закончится. Только сейчас до него дошло, чем может обернуться эта история. Ведь он фактически был застигнут на месте происшествия. При желании на него спокойно можно было повесить все трупы, которые находились у Федорыча.
Он не знал молодого лейтенанта, который задержал его. Виктора бесило то обстоятельство, что он тратил драгоценное время на эти бестолковые объяснения, а Малышев разгуливал на свободе.
Наконец он увидел начальника угрозыска Владимира Шабанова. Бывший подчиненный сразу узнал Бокова.
– Верни пистолет, – приказал он лейтенанту.
Тот чуть помедлил и протянул Виктору «ПМ».
– Ты хоть читал, что на нем написано? – с укором проговорил он.
Лейтенант молчал. Он и в самом деле не заметил, что пистолет был именным.
Когда он ушел, мужчины обнялись.
– Ты не обижайся на него. Молодой еще, пришел служить, когда тебя уже не было, – сказал Шабанов. – Ничего, что я на «ты»?
Боков заверил его, что все нормально. Возникла неловкая пауза. Виктору хотелось как можно быстрее покинуть это место. Он уже прорабатывал план предстоящих действий. Вместе с тем ему очень хотелось узнать, какой информацией обладает полиция.
– Я не перестаю удивляться твоей везучести, – сказал Владимир. – В тот раз ты вышел на него, теперь снова первый.
– Толку-то, – равнодушно ответил Виктор. – Он на свободе, и это главное. Отцу уже сообщили? Пирогову?
– Только сейчас домой к ним поехали. Представляю, какой шум поднимется. Все-таки Малышев добил его. Кто бы мог подумать, через столько лет! С другой стороны, некоторые наши считают, что это Пирогов помог сбежать Живодеру, чтобы потом с ним разобраться. Только при чем тут егерь? Неужели и он был в курсе?
Виктор покачал головой и заметил:
– Неверная версия.
– Я знаю, зачем ты тут, – мягко сказал Владимир, оглянулся, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает, и понизил голос. – Витя, мы найдем его. Ему некуда податься, лес обложили, и кольцо сужается. Ты…
– Он уехал на машине, – так же тихо перебил его Виктор, в упор глядя на майора. – Не в одиночку, у него были сообщники, как минимум один. Наверняка захватил оружие. Я не нашел его на месте.
– Почему ты считаешь, что эти жмурики были вооружены?
– А ты веришь, что Федорыч их на чай пригласил? У них пустые карманы, ни документов, ничего! Они ехали сюда с конкретной целью. Я уверен, что знаю, с какой именно.
– С какой же? – напрягся майор.
Виктор посмотрел в сторону леса, на тропу, по которой пришел сюда пару часов назад.
– Егерь нашел Малышева и решил сдать его Пирогову. Точнее, продать. Он каким-то образом узнал, что Александр давно точит зуб на Малышева. Тот приехал с охраной. Но что случилось дальше, могу только предполагать.
– Ладно, это вопросы следствия, – сказал Владимир.
Ему не нравилось выражение лица Виктора. Он словно глядел в темный омут, из которого в любой момент могла выскочить костлявая рука и утащить его под воду.
– Что ты собираешься делать?
Виктор усмехнулся, и это не понравилось майору. Его бывший шеф изменился с той поры, когда он видел его последний раз.
– Витя, не мне тебе говорить, что бывает за самосуд, – почти шепотом произнес полицейский. – Подумай о дочери и жене. Не позволяй этой гадине ломать свою судьбу. Сиюминутная радость от его смерти будет стоить тебе больших проблем…
– Все! – резко оборвал его Виктор. – Мне пора.
– Товарищ майор! – К Шаламову подбежал тот самый лейтенант. – Только что передали по связи – в шести километрах отсюда нашли белый внедорожник «Ниссан».
Виктор замер.
– В машине обнаружен труп. Это сержант Левадин. С ним был старший сержант Приходько, местонахождение его пока неизвестно. Они из областного отдела, только утром заступили на дежурство. Служебная машина тоже исчезла, – добавил лейтенант.
Боков медленно повернулся к полицейским. На «Ниссане» в городе ездил только один человек. Вне всяких сомнений, джип принадлежал Александру Пирогову.
– Поздравляю вас, – сказал Виктор, как только лейтенант открыл рот, чтобы добавить что-то еще. – Теперь им ничего не стоит выехать отсюда. У них полно стволов, полицейская машина и, возможно, заложник из ваших. Если вы не найдете его труп позже.
«Он был необычайно нежен с нею. Хэйранд обращался с Гайей так, словно шел по краю самого глубокого ущелья Сайламма, держа ее на руках, а хрупкое тело Гайи было вырезано из горного хрусталя».
Катя отложила листок в сторону, наморщила лоб и стала смотреть в окно. Ей кажется, или после чтения произведений Олега у нее и вправду начинает стучать в висках?
Нужно выпить таблетку.
Она встала с дивана, нащупывая ногами тапочки, и подумала:
«Дело не в таблетке. Тебе это известно».
Девушка действительно знала это. После того ужасного случая, когда она несколько минут провела между жизнью и смертью, что-то изменилось. Катя читала, что во время клинической смерти в коре головного мозга и в центральной нервной системе могут произойти необратимые изменения. Врач намекнул ей, что ослабление памяти и депрессия могут быть самыми безобидными их проявлениями.
«Лучше бы я умерла», – внезапно подумала Катя, почувствовала, что в ее глазах скапливаются слезы, и торопливо вытерла их.
С момента смерти родителей прошел почти год, но она до сих пор не могла принять это как данность. Ей не давала покоя причина их смерти. Слезы, порожденные слепым горем и бессилием, снова и снова выжигали ее глаза.
В тот день родители отдыхали в Санкт-Петербурге. Мама давно упрашивала отца устроить эту поездку. Он обещал, но в силу своей занятости на работе все время переносил сроки отпуска. Когда отец наконец-то взял билеты на самолет, мама разве что от счастья не прыгала. Катя радовалась с ней заодно.
А через четыре дня их не стало. Они погибли дико, нелепо. У смерти в отличие от людей отпуска и выходных нет. Она притаилась в том самом ресторане, который они посетили, и высматривала, кого бы утащить с собой в этот раз.
Так случилось, что за соседним столиком расположилась небольшая группа выходцев с Кавказа. Они почти ничего не ели, пили чай и что-то обсуждали вполголоса.
Вот тут-то и появился этот парень. Несмотря на жаркий летний день, на нем был длинный плащ. Он расстегнул его, достал укороченный автомат Калашникова и принялся поливать огнем всех подряд, сея вокруг смерть. Когда рожок опустел, он хладнокровно вынул из кармана второй, заправил его в автомат и с тем же каменным выражением лица продолжил расстреливать посетителей.
Потом выяснилось, что целью киллера был один из тех южан.
Отец погиб сразу, мама была еще жива, хотя пуля попала ей в шею. Истекая кровью, она пыталась привести в чувство папу, еще не зная, что он уже мертв. Под крики боли и ужаса и непрекращающуюся стрельбу мама потащила его наружу, там вызвала «Скорую» и упала без чувств.
Она умерла через четыре дня. В какой-то момент у нее даже наступило заметное улучшение, и к ней пустили Катю с Милой, близкой подругой мамы, а вечером ее не стало.
Правда, девушка не осталась совсем одна. У нее была бабушка, но Катя интуитивно чувствовала, что смерть матери воздвигла между ними невидимую стенку. Она пыталась помогать Надежде Ивановне. Та на словах всегда была вежлива и ласкова, но держала дистанцию.
Был еще и дядя Павел, но Катя видела его лишь однажды. Все остальное время он проводил в местах не столь отдаленных. К слову, для матери это была больная тема. Она как-то обмолвилась, что тот с ранних лет испытывал к ней только зависть.
Катя проглотила лекарство, запила таблетку водой, потом вернулась в комнату и поглядела на стопку листов, полученных от Олега. В общем-то неплохо, но слишком уж предсказуемо, как-то по-детски.
Катя убрала шедевр Олега в стол.
Ее влекло к этому необычному парню, но смущало, что в последнее время все их разговоры неизменно сводились к обсуждению тех или иных ужастиков, которые он прочитал и взахлеб ей пересказывал. Ужасы, насилие. Есть в этом что-то ненормальное. Как он там говорил? Сплаттерпанк?
Вспоминая мудреное слово, она рассеянно посмотрела в окно и увидела, как по дорожке к ее дому идет женщина. Темные волосы стянуты в пучок, старенькое, но чистое, аккуратное платье. Никакой косметики и бижутерии. Это была Мила, подруга мамы.
После того как мотоцикл Гунна был отогнан в сервис, байкеры отправились в «Берлогу», свой клуб. Место для этого заведения было выбрано идеально – вдали от города, на самом отшибе, на холме, который огибала стремительная речка Кайра. В нескольких шагах начинался лес. Тем людям, которым удавалось застать рассвет в этих местах, открывался бесподобный вид. Сонные горы постепенно окрашивались золотом восходящего солнца. Весь мир вокруг преображался в предчувствии нового дня.
К клубу вела одна дорога, и случайных визитеров здесь никогда не было. Мало кто из посторонних рискнул бы ночью наведаться в логово байкеров. «Берлога» была частным заведением. Если гости здесь и появлялись, то проходили внутрь клуба исключительно в сопровождении тех, кто их пригласил. За любые косяки чужаков несли ответственность члены клуба, поручившиеся за них.
Первое время сюда частенько наведывались представители правоохранительных органов, в том числе наркоконтроля, но благодаря грамотной политике Дантиста, его умению улаживать, казалось бы, самые тупиковые конфликты проверки быстро сошли на нет. Да и наркотой никто тут не баловался. Выпить – пожалуйста, но только после того, как твой байк окажется в гараже или на стоянке.
Внутреннее убранство клуба напоминало средневековый замок. Все завешано шкурами и черепами оленей, медведей, кабанов, волков, даже бизоний был. Его подогнал Гаучо.
Над сценой, под самым потолком на толстых крючьях висел обгорелый «Урал». На нем восседал манекен, облаченный в потертую кожу, вместо головы – череп, искусно вылепленный из гипса, макушку которого венчала ковбойская шляпа. На спине манекена красовалась фосфоресцирующая надпись: «Нас помнят, пока мы мешаем другим».
На маленькой сцене бесновалась местная хард-роковая группа. Их гитары визжали и хрипели, по звуку и громкости мало отличаясь от голоса вокалиста, бритоголового здоровяка. Он ревел, брызгал слюной на микрофон, но его попытки завести посетителей бара были не очень успешными.
Гунн сидел за одним столом с Дантистом. Настроение у вице-президента клуба было паршивое. На грубо сколоченном столе, сплошь исцарапанном ножом и прожженном окурками, стоял полулитровый графин с ярко-оранжевой мутноватой жидкостью. Это был фирменный шестидесятиградусный самогон байкеров, который мать Эстета настаивала на апельсинах. Свое название он получил, как ни странно, из уст Слона, который окрестил его с похмелья коматозным солнышком.
К слову, Эстет получил свое прозвище за сумасшедшую тягу к мотоциклам. Карбюраторы и цилиндры возбуждали его похлеще обнаженных девок. Не было такого аппарата, в котором он не разбирался бы лучше любого другого члена клуба. Все его темы неизменно сводились к байкам, точнее, к их устройству.
Из закуски на столе были горячие бутерброды с сыром, маринованные опята и баранки с солью. Гунн, да и остальные байкеры были непривередливы в еде. За исключением разве что Слона, который расположился за соседним столом. С ним сидели Эстет, Гаучо, Монгол и какие-то две девахи.
В клубе стояла жара. Все байкеры были в жилетах на голое тело, только Гаучо щеголял в новой кожаной куртке с длинной бахромой, скроенной в индейском стиле.
Слон уплетал куриные крылышки, причем грыз их вместе с костями. В «Берлоге» стоял звонкий хруст, будто кто-то ожесточенно ломал щепки. В перерывах он делал огромные глотки пива из литровой кружки, да еще и умудрялся рассказывать очередной пошлый анекдот.
Казалось, что сегодняшний случай на дороге был для толстяка уже перевернутой страницей в истории. Это несмотря на то, что Слон лишился мобильника. Хорек сдержал свое слово и действительно выкинул его телефон на обочину, но разговаривать по нему уже было невозможно. Слон глотал крылышки, пил пиво и веселился.
– Знаешь, Гунн, мне наш тучный друг напоминает панду. Самца, если точнее, – сказал Дантист.
На нем был жилет из волчьей шкуры, прошитый кожаными шнурами. Распущенные седеющие волосы и глаза, покрасневшие от хорошей дозы коматозного солнышка, делали его похожим на колдунью из мрачной сказки.
– Почему? – без особого интереса спросил Гунн.
– Когда этот зверь хочет привлечь к себе внимание самок, он становится на голову и мочится на дерево, стараясь попасть как можно выше. Мол, вот какой большой и крутой панда тут прошел!
Гунн взглянул на Слона, который шумными глотками допивал пиво, на мгновенье представил себе его в такой позиции и чуть не рассмеялся.
– Ему элементарно не хватает внимания, – сказал он, словно пытаясь оправдать Слона. – Но ему в кайф такой образ. Я знаю, что у него мозги пацана, который только в школу пошел, хотя они уже постепенно заплывают жиром.
– Без него было бы скучно, да?
«Зато офигенно весело было, когда Катюха упала с обрыва. Если бы я тогда не был дятлом и не поспорил бы с ним, то ничего такого сегодня не произошло бы», – подумал Гунн, вслух же сказал:
– Есть такой прикол. Когда ты склеил ласты, тебе по хрену, а всем печально и скучно. То же самое, если ты тупой. Это как раз относится к Слону.
– Расслабься, – посоветовал Дантист, который словно понял, о чем размышлял его собеседник. – Вон, бери с него пример. Резвится, как карапуз. Лишь бы колеса крутились и телки давали.
– Я скучаю по ней, – неожиданно сказал Георгий.
Дантист разлил самогон, и байкеры выпили.
– Я уже не первый раз с тобой говорю на эту тему, – заметил Дантист, отправляя в рот опенок.
Георгий с угрюмым видом повертел в руках баранку, макнул ее в соль и с хрустом откусил половинку.
– Был бы ты просто знакомым, я бы послал тебя. Но ты мой друг и представитель клуба, Гунн. Поэтому то, что я сейчас скажу, будет моим последним словом. Ты не дите малое вроде Слона, и возвращаться к этой теме я больше не намерен.
– Ну?.. – голос Гунна стал напряженным.
– Ты ведь не жил с ней, не видел ее по утрам, не выслушивал ее нытье. Бытовуха вымывает все святое, как клизма! Ты сбежал бы от нее через неделю, я ведь знаю тебя! Но нет, ты вбил себе в башку, что она – именно та, с которой тебе предназначено небесами быть до самой смерти! Спустись на землю, Гунн! Ты слепил себе мечту, подстроил эту женщину под образ, созданный тобою! Понимаешь?
Гунн безмолвно смотрел в окно. В небе уже начали зажигаться первые звезды. На узкой дороге, ведущей к клубу, засверкали многочисленные фары. К «Берлоге» начали съезжаться байкеры со своими подругами.
– Пускай так, – наконец сказал он. – Но лучше я прочувствую все это на своей шкуре, сам приму решение, чем свихнусь от неизвестности. Я как в клетке, ты что, не видишь?!
Дантист потянулся за сигаретами.
– Она опять пошлет тебя. Ты с обиды нажрешься, набьешь кому-нибудь морду, а потом поедешь к ней извиняться. У тебя уже начала ехать крыша на этой почве. Гунн, очнись! Мне Гаучо как-то охренительную фишку рассказал. Это старая индейская поговорка. Послушай ее внимательно. Она как раз про тебя, хотя я считаю, что эти слова универсальны для любой ситуации. – Он прикурил от зажигалки, блеснувшей хромом. – Лошадь сдохла – слезь с нее. Рубишь тему, Гунн? Если бы люди вникли в суть этого высказывания, то избежали бы многих проблем. Лошадь сдохла, значит, пора слезать. Ты же ни хрена вокруг не видишь, только свое «Я хочу», уговариваешь себя, что еще есть надежда, лупишь лошадь плеткой. Ты говоришь себе: «Я ведь всегда так скакал, что за хрень?» Ты сидишь возле дохлой лошади и уговариваешь ее ожить.
– На что ты намекаешь? – Гунн положил на стол перед Дантистом громадные кулаки.
– Ваши отношения – та самая лошадь. Она уже давно гниет и воняет, только ты этого не видишь. От нее скоро скелет останется, который даже стервятников перестанет интересовать. А ты лежишь с ней в обнимку. Отпусти эту женщину от себя. Поверь, она будет тебе благодарна. Это все. Больше дрючить тебе мозги я не буду.
Лицо Гунна было непроницаемо.
– Ты сказал – я услышал, – заявил он.
Дантист стряхнул пепел и продолжил:
– Теперь что касается того пацана на «Тойоте».
– А что с ним? – насторожился Гунн.
Дантист плеснул в рюмки самогона.
– Ты знаешь наш устав. Тот, кто перешел дорогу члену клуба, наехал на всех нас. Мы вправе спросить с этого человека в полной мере.
– Что тебя напрягает?
– Я против. Он показал, что у него крепкие яйца. Как ты думаешь, много ли в Каменске шлангов, которые не описались бы от страха, окажись на его месте сегодня? Я тебе отвечу – их нет, за исключением, может быть, единиц. Да, этот чувак не Рэмбо. Но если бы он был трусом, то заперся бы в своей колымаге, вызвал бы ментов или полез бы за пушкой, едва мы прижали его к обочине. Нет, он вышел из тачки, один против нас троих. Поэтому лично мое мнение – не трогайте парня. Он заслужил это. К тому же ты ему сам телегу помял камнями.
– Помял? – взвился Гунн. – Этот червяк мне угробил бак!
– Вы квиты. Гунн, спусти пар. Довольно. Мне не нравится, каким ты стал в последнее время.
– Извини, я не стодолларовая купюра, чтобы всем нравиться, – прошипел Гунн. – И потом, не забывай, кто ты.
– Сержант по оружию [4]4
Сержант по оружию – заместитель президента клуба по безопасности. Он отвечает за соблюдение членами клуба его устава и правил, поддержание нормальной обстановки вне клуба, во время всех мероприятий, защиту и хранение «цветов» и других нашивок, следит за их сохранностью и возвратом со стороны исключенных и выбывших членов клуба.
[Закрыть], – спокойно произнес Дантист. – Благодарю, что напомнил мне мое место.
– Такие, как этот хорек, – офисный планктон, – словно не слыша его, продолжал кипятиться Гунн. – Они живут, как амебы. Если каждый облезлый гад сможет безнаказанно плевать на нас, то нам лучше сразу распустить клуб и податься в «Макдоналдс» сортиры драить! У снежных барсов нет врагов там, где они обитают. Ты знаешь об этом.
– Хочешь сказать, что сегодня у тебя здесь появился враг? – спросил Дантист и выпустил дым изо рта.
Гунн неожиданно произнес:
– Я сейчас одну вещь скажу. Но если ты улыбнешься, то я этот графин тебе в бубен запущу.
– Кажется, я никогда не давал тебе повода кидаться графинами, – заметил Дантист.
– Я по Интернету лазил, хотел Катюхе сюрприз сделать, букет какой-нибудь. Помнишь песню «Миллион алых роз»? Оказывается, она основана на реальных событиях! Давным-давно какой-то грузинский художник подарил певице охренеть сколько цветов!
Дантист не мог поверить своим ушам. Похоже, Гунн всерьез заболел этой девчонкой. Может, он самогонки перебрал? Как бы то ни было, но если вице-президент клуба заговорил о розах, то дело зашло слишком далеко.
– Только вот не помню, дала она ему или нет после этого, – задумчиво добавил Георгий.
– Для тебя это так важно? – Дантист чуть заметно улыбнулся.
Гунн махнул рукой и заявил:
– Дело не в этом. Просто данный случай подбросил мне идею. Только не надо мне втулять, что дохлым лошадям не нужны розы.
Дантист вздохнул, посмотрел на часы, затушил окурок.
– Делай что хочешь. Розы, ромашки, хоть кактусы. Мне пора домой.
– Конечно, вали. На «шашечках» поедешь?
Дантист усмехнулся.
– Тачки возят задницы, а байк – душу. Меня кто-нибудь из наших подбросит, пока еще не успел надраться. Тут недалеко.
Олег загнал машину в гараж уже поздним вечером. В автосервисе ему заменили заднее стекло, а вмятину на двери он заделает завтра. Или нет. Олег вышел из автомобиля и провел пальцами по следу, который оставил камень, брошенный байкером. Не так уж и заметно. Во всяком случае, это не дыра, как в баке Гоши.
Олег посмотрелся в зеркало и поморщился. Ну и чучело! Неудивительно, что мастер сервиса то и дело хмыкал, когда его взгляд останавливался на нем.
Молодой человек вытащил из-за пояса травматический пистолет и наставил ствол в зеркало. Он с удовлетворением отметил, что рука не дрожит, и опустил ее.
Олег быстро принял душ, обработал рассеченную губу перекисью, затем приготовил себе пару бутербродов с кофе и уселся за компьютер.
Он открыл файл с рассказом, часть которого передал сегодня Кате. Нужно будет побыстрее с ним заканчивать и приступать к следующему.
Олег впился зубами в бутерброд и сразу почувствовал, что голоден. С того момента, как они пообедали в кафе с Катей, он ничего не ел.
Пальцы замерли над клавиатурой. Парень меланхолично жевал, моргал и глядел на экран. Если у него и было какое-то желание работать, пока он ехал домой, то сейчас оно испарилось. Олег отодвинулся от стола и сосредоточился на бутерброде.
Его глубокое убеждение состояло в том, что писать нужно только тогда, когда есть внутренний настрой. Из-под палки, насилуя самого себя, можно выкопать яму, но никак не создать книгу. Иногда настроения не было месяцами, зато потом его мозг буквально взрывался от обилия мыслей. Случалось, он сутками не вылезал из-за компьютера, и книга рождалась за месяц. Лучше раз в год, а то и в два выдать что-то оригинальное, свежее и действительно интересное, чем тужиться и потеть, наколачивая каждый день по несколько страниц.
В стенку постучали, и Олег сморщил нос. Он и его престарелые родители жили в одном частном доме, но с разными входами. Мать долго противилась этому, не желала верить, что сын хочет отгородиться от них.
Олег сунул ноги в шлепанцы и зашагал к родительской половине.
– Привет, – бросил он отцу, открывшему ему дверь.
– Ты даже не зашел, как приехал, – с укором произнес тот, но Олег лишь равнодушно пожал плечами и сказал:
– Вы же слышали, я тут, все нормально. Как мама?
– Ей сегодня хуже. – Юрий Александрович поджал губы.
Он чувствовал, что сын с каждым днем все больше отдаляется от них, но не мог ничего с этим поделать.
– Ты зачем стучал? – спросил Олег с нетерпеливыми нотками в голосе.
– Я хотел сказать, чтобы ты был осторожным. Ты смотрел новости?
– А что случилось?
– Передали, что тот самый псих, который сбежал, убил в Заозерье четверых человек! – Голос отца задрожал. – А тебе даже позвонить сложно. Твой телефон молчит, тебя нет! Что мы должны думать?
– Четверых? – переспросил Олег.
Отец надел очки, пристально вгляделся в сына и спросил:
– Что у тебя с лицом? Где ты был?
– В гараже споткнулся, ударился об верстак.
Олег изобразил улыбку, но Юрий Александрович молчал, и юноша понял, что его вранье не прокатило.
– Зайдешь? Я чай вскипятил, – без особой надежды предложил отец.
– Спасибо, у меня кофе остывает. – Олег вежливо улыбнулся, на его лице появилось странное выражение. – Дел еще по горло.
– Ладно, – покорно сказал Юрий Александрович. – Пока.
– Поцелуй маму за меня, – на прощание сказал Олег.
«Ты мог бы сам это сделать», – говорили глаза пожилого мужчины.
Его душила обида, он едва сдерживал слезы. Юрий Александрович отдал все силы и здоровье детям и остался с тяжело больной супругой один на один. Конечно, сын не отказывался им помогать, но сейчас ему и беспомощной жене как никогда не хватало душевной теплоты, да и просто человеческой поддержки.
Шаркая стоптанными тапочками, Юрий Александрович поплелся в спальню, пропахшую лекарствами.
Войдя к себе, Олег первым делом бросился к компьютеру. Он открыл Интернет и прильнул к заголовкам горячих новостей.
«Обнаружен труп Александра Пирогова. Он подвергался пыткам. Его телохранители обезглавлены. Артур Малышев до сих пор не найден».
Олег почувствовал, как по его телу пробежала волнующая рябь. Вот это тема!
Он откинулся на спинке кресла. Все. Никаких дурацких эпосов под заказ. Разумеется, долой все слезливо-сопливые романы про влюбленных. Он вспомнил о Кате.
– А я ведь его для тебя начал писать, моя искорка, – медленно, растягивая слова, проговорил он вслух. – Ты мне очень нравишься, но неужели могла поверить, что я с удовольствием пишу про любовь-морковь?
Зазвонил телефон. Олег вздрогнул от неожиданности, взглянув на номер, и чертыхнулся. Он же собирался поговорить с Катей и совсем забыл об этом!
Парень прислонил трубку к уху, приготовился выдавать оправдания своей забывчивости, но, услышав голос девушки, переменился в лице. Катя чуть ли не рыдала.
– Проходите, тетя Мила, – сказала Катя.
– Опять «тетя»? Катя, мы ж договорились! – сказала женщина. – Хочешь, останемся на «вы», но не называй меня тетей. Терпеть этого не могу.
– Хорошо. – Девушка улыбнулась.
Мила прошла в кухню. При этом она слегка качнулась, выставила вперед руку, и Катя нахмурилась. Такое впечатление, будто Мила шла в темноте.
– Чаю хотите? – спросила она.
– Только не очень крепкий. Я тебе тут кое-чего принесла. – С этими словами Мила стала выгружать из сумки фрукты.
– Зачем? Не надо! – Катя замахала руками. – Я же просила вас!
– Ничего не знаю, – решительно проговорила женщина, и Кате пришлось смириться.
Мила зарабатывала копейки, трудилась поварихой в детском саду. Но она никогда не приходила в гости с пустыми руками, и Катя была ей очень благодарна.
Она всегда поражалась, как такая женщина смогла стать лучшей подругой матери. Та – истинная аристократка, модница. Мила – обычная тетка со средним образованием, сбежавшая от мужа-алкаша. Мать не расставалась с компьютером, вела свой блог в Интернете. У Милы же дома не было даже телевизора, она просто не видела необходимости в нем. Мама была атеисткой, Мила, наоборот, глубоко верила в Бога. Несмотря на такой антагонизм, женщин тянуло друг к другу.
Мама как-то рассказывала об их знакомстве. Однажды у нее из машины похитили сумочку. Наличных денег там немного. Вор забрал их, не тронув документы и водительские права, а сумочку выбросил на обочину. Волею случая Мила наткнулась на нее и вернула владелице. Мама хотела отблагодарить женщину, но та наотрез отказалась от вознаграждения.
Когда чай был готов, Катя принесла в комнату поднос. Мила протянула руку за чашкой и опрокинула ее. Она охнула и принялась извиняться.
– Ничего страшного, – успокоила ее Катя и ушла за тряпкой.
«Она раньше не была такой неуклюжей», – думала она, боковым зрением поглядывая на замершую женщину.
– Как ты себя чувствуешь? – наконец спросила Мила.
– Нормально. – Катя улыбнулась, но ей показалось, что гостья не очень-то поверила.
– А вы как? – спросила девушка.
Мила вдруг вся как-то подобралась.
– Хорошо. А почему ты спрашиваешь?
Катя взяла с дивана стопку листов, которые передал ей Олег, и протянула ее женщине. Та молчала, как-то странно глядя прямо перед собой.
«Она не видит их», – потрясенно подумала Катя, как бы невзначай присела перед Милой и заглянула ей в глаза.
Зрачки были неподвижными, похожими на застывшие капли смолы.
– Ты что? – напряженно спросила Мила.
– Это написал мой близкий друг, – сказала Катя. – Если хотите, можете прочесть. Мне будет интересно ваше мнение.
Пальцы Милы стали нервно расправлять складки на платье.
– Впрочем, я не настаиваю.
– Я бы с удовольствием, – сказала Мила с ноткой грусти. – Но зрение уже не то. Даже в очках я вижу все хуже и хуже. – Она сделала маленький глоток и осторожно поставила чашку на поднос.
– Как вам удается работать? Ведь вы все-таки детям готовите, – сказала Катя.
– Пока справляюсь, – заерзав, ответила женщина.
Весь ее вид говорил о том, что ей неприятен разговор о собственном здоровье, и она хочет сменить тему.
– Я плохо вижу, но по твоему голосу чувствую, что ты сама не в духе. – Она мягко дотронулась до девушки. – Расскажешь? Или нет настроения?
Катя молчала, глядя на руку подруги матери. Выпуклые вены, ногти подстрижены неаккуратно, без намека на маникюр. Мама никогда не позволила бы себе выйти на улицу с такими руками.
