Текст книги "В шкуре зверя"

Автор книги: Александр Тестов

Соавторы: Татьяна Смирнова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Большой зал, где они в конце концов очутились, был поделен на две части мраморными колоннами. В глубине стоял круглый стол, за которым расположились трое мужчин и женщина. Стол не был уставлен яствами, для трапезы час был слишком поздний… или слишком ранний. Не годился он и для молитвы, и для игры. Но троица в зале явно была чем-то занята, и, похоже, дело было серьезное и срочное. Мужчины склонились над какими-то свитками, один прижимал кожу к столу, другой водил пальцем, разбирая знаки, и время от времени сверялся с небольшой деревянной дощечкой, которую держал в руке. Женщина смотрела в сторону.

Увидев ее, Йонард как будто получил полновесный удар под дых. Много времени прошло, но так и не забылся ни случай на великой дороге, ни пропавший товарищ. Она сидела так же прямо, смотрела невозмутимо и чуть презрительно, лишь лицо ее, некрасивое, но гордое, было бледным. Хотя, возможно, виновато было скупое освещение. Двое других мужчин были незнакомы германцу, но, судя по богатой одежде, принадлежали они к высшей знати.

Повинуясь безмолвному, поданному лишь жестами, приказу десятника, воины быстро рассредоточились по залу, перекрывая все возможные выходы, в том числе и через окна. Три человека, включая и Йонарда, пересекли зал и встали за спиной троицы.

– Именем императора…

До Йонарда, несмотря на всю его хваленую сообразительность, только сейчас дошло, что происходит: арест.

Мужчина справа сделал движение, чтобы схватить со стола свиток, но Йонард довольно бесцеремонно придержал его за плечо, а туповатый Смитрак так же быстро и четко помешал второму переломить деревянную дощечку. Все это было немедленно передано префекту. Женщина не шевельнулась.

– Шифр, – сказал он, едва глянув на свиток, – с помощью этой дощечки вы прочтете его легко, господин Одоакр. Но уже сейчас ясно, что информатор не солгал, патриций Публий действительно готовил заговор против императора. И поэтому мой человек, который, рискуя жизнью, поставил нас в известность о нем, заслужил помилование.

Из темноты, повинуясь движению руки префекта, вышел мужчина, большого роста, но худой и гибкий, закутанный в плащ.

– Напомни мне, Красс, какое преступление совершил этот человек? – хмуро спросил Одоакр.

– Он самовольно покинул войско, – спокойно ответил префект.

Фигура у его левого плеча невольно вздрогнула.

– Дезертир, – бросил лысый.

– Нет. Не думаю. По его словам, парню показалось подозрительным, что сестра Публия едет одна в сопровождении столь малого отряда по такой неспокойной местности, где совсем недавно шли бои. Он решил проследить за госпожой Пробой и божьей волей открыл заговор. О котором немедленно известил меня.

Молодой мужчина, стоявший рядом с префектом, откинул капюшон накидки, и Йонард увидел осунувшееся лицо Манура. Как оказалось, парень был вполне жив. Да еще стал героем… Может быть, и награду получит. Если только лысый пес императора не решит, что лучше бы парня казнить как дезертира.

– Сестра твоя тоже умышляла против Императора? – сурово спросил Одоакр.

Человек, оказавшийся Публием, вскинул голову.

– Ни единым духом. Сестра моя везла письма, не зная, что она везет, лишь выполняя мою просьбу.

– Тогда почему госпожа Проба оказалась здесь в столь неурочный час?

– Она просто принесла нам вино. Я не хотел будить слуг.

Услышав, как брат берет всю вину на себя, явно выгораживая ее, Проба вздернула подбородок, и без того никогда не смотревший вниз, и в упор посмотрела на Манура.

– Тебе было недостаточно того, чем я расплатилась с тобой за молчание, грязный варвар? Ты захотел получить десятую часть богатств нашей семьи?

– Молчи, Проба, – ахнул брат, – ты себя погубишь.

– Так что с того? Разве не погибли уже честь и достоинство Рима, честь семьи и твоя? Что еще осталось у нас такого, что было бы жалко потерять? Жизнь? В нашем положении за нее не стал бы цепляться и последний бездомный босяк, если только он римлянин.

– Сестра лжет, – быстро сказал Публий, – она не хочет оставлять меня одного перед судом императора. Я готов поклясться на кресте, что она – чиста и ни в чем не повинна.

– Лжет Публий, – подал голос сидевший справа второй мужчина, который до этого момента сохранял молчание. Все, кроме воинов, повернулись к нему, – Он пытается выгородить Пробу. Она с самого начала была с нами, перевозила все письма и драгоценности в дар варварским царям…

– Берем всех? – полувопросительно произнес префект, почти не сомневаясь в решении лысого. – Палач разберется, кто из них в чем виновен.

Но Одоакр не спешил. Он еще раз обвел глазами компанию за большим, мраморным столом, пойманную «на горячем» глубокой ночью.

– Для императора было бы лучше, если бы госпожа Проба оказалась невиновной, – промолвил он тихо, словно размышляя вслух, – она просватана за его брата. Заговор не мог пустить корни в императорском доме, это было бы слишком даже для нынешних, воистину страшных времен.

Манур переминался с ноги на ногу и явно желал оказаться где-нибудь подальше отсюда, например, в какой-нибудь жаркой стычке с дикими племенами, где на одного легионера приходится по двадцать нападающих. Парень как в воду глядел. Одоакр обратил свой пристальный взгляд на него. Если Манур и хотел провалиться сквозь землю, то момент был явно упущен. Лысый пес императора славился тем, что нужных ему людей мог достать даже из-под земли.

– Что тебе известно о роли госпожи Пробы в заговоре против Императора? – спросил он, – подумай как следует. От твоих слов будет зависеть твоя жизнь и судьба.

Намек был более чем прозрачен. Лысый не хотел забирать девушку. Не хотел так сильно, что рискнул показаться при почти двух десятках свидетелей глупым или пристрастным, лишь бы эту ночь Проба провела под крышей отчего дома. Что с ней будет дальше, Йонард не обольщался. Яд, действие которого можно выдать за редкую болезнь, был, пожалуй, самым мягким вариантом. Сейчас Манур скажет то, что так желал услышать лысый, и все закончится.

– Она виновна, господин Одоакр, – выдохнул Манур. – Она была с ними. Когда я открыл заговор, она попыталась купить мое молчание. Она… стала моей любовницей. Чтобы я ничего не сказал.

– Глупец, – сквозь зубы бросил Публий.

В глубине души Йонард был с ним совершенно согласен.

– Этот человек куплен, – громко произнес патриций, – Проба невиновна ни в измене императору, ни в измене его брату. Она чиста, клянусь спасением души.

– Берем всех? – повторил префект.

На выходе Йонарда, малость ошарашенного всем увиденным и услышанным, вдруг придержал за руку сам префект.

– Я слышал от твоего десятника, что ты отважный воин.

– Как и всякий в легионе, – так же вполголоса ответил Йонард. Разговор явно не предназначался для посторонних ушей, он, в отличие от глуповатого и тщеславного Манура, понял это сразу.

– Если Проба не доедет до императорского дворца, будешь старшим по палатке…

– Побег? Или…

– На твое усмотрение, воин, – бросил префект и как-то сразу отдалился.

* * *

Все, включая слуг-погонщиков, неторопливо покачивались в такт размеренной поступи величественных и погруженных в себя двугорбых верблюдов. Йонард не любил путешествовать на этих непредсказуемых зверях. Он знал, что опытные погонщики могут определить характер зверя уже по тому, как он чешет задней ногой за ухом, хотя ему никак не удавалось посмотреть, когда и как верблюды это делают. Наверняка именно поэтому ему всегда и попадались такие норовистые упрямцы, что можно было заподозрить в их родне ишаков. Зверь – тонконогий жеребец чрезвычайно редкой, игреневой масти – был куда понятнее и проще. Они сразу поладили, несмотря на то, что Йонард не слишком хорошо обошелся с его бывшим хозяином – приколол его к горячему песку коротким копьем. Впрочем, Йонард всегда ладил с благородными животными. Ехать рядом с Ашадом было весело, поучительно, но опасно. Его «скакун» плевался. Причем, плевался по всякому поводу и даже без. Видно, так относился к жизни. Вот и сейчас, подтверждая сказанное им по поводу цены на красотку, Йонард сплюнул налево, а так как ехал справа от Ашада, то, выходит, сплюнул под ноги его верблюду. Тот в свою очередь не остался безучастным к разговору и тоже сплюнул, повернув голову, чтобы лучше слышать. И вся жижа полупереваренной колючки попала прямо на новый зеленый халат Йонарда.

Халат этот был варвару особо дорог. Он выторговал его на базаре в Ашкелоне даже не за полцены, а за пятую часть. Происшествие было невероятное и вызывало законное недоверие у всех, кому Йонард пытался о нем поведать. В науке исчисления варвар был далеко не так силен, как торговец, но знаменитое северное упрямство сослужило ему хорошую службу, и Йонард взял торговца измором. Несколько раз он махал рукой и уходил. На весь базар призывал посмотреть на «паршивый товар этого паршивца». И вовсе не потому, что Йонарду так нужен был этот халат. Нет. Он прекрасно обходился рубахой и штанами из плотной ткани да теплой накидкой в непогоду. Просто, выйдя из кабачка, где праздновали окончание очередного удачного путешествия, Йонард обнаружил у себя в кармане одну, невесть как уцелевшую мелкую серебряную монетку и тут же поспорил с приятелями, что купит на нее… Тут он на миг задумался, и его блуждающий взгляд остановился на разноцветной груде халатов. Продавец, обрадованный поначалу такому вниманию к своему товару, уразумел вскоре, что над ним смеются. Не мог же, в самом деле, этот здоровенный и по виду неглупый парень всерьез предлагать за прекрасный новый халат эту монету сомнительной стоимости, и, похоже, с обрезанными краями. Но из-за спины покупателя то и дело выглядывало короткое копье, и тогда слова варвара приобретали некоторую убедительность. Впрочем, торговец видел, что странный покупатель не собирается пускать копье в ход немедленно. Да и потом, торговался он так самозабвенно, так упоенно, что торговец был готов отдать ему свой собственный халат, который только утром надел в первый раз. Когда вышедшие вслед за германцем приятели смогли, наконец, уговорить его вернуться в кабак и потратить монету с большей пользой, торговец, бросив свой прилавок, догнал Йонарда с приглянувшимся ему халатом. Со словами «Носи, дорогой, на здоровье. Давно со мной никто так не торговался. Одно удовольствие слушать. Носи. Дарю!» он набросил халат варвару на плечи и, вытирая слезы умиления, поспешил назад. Так что халат был добыт почти в бою, во всяком случае, словесном.

Плевок испачкал полу, но Йонард, не желая уронить себя во мнении двух почтенных караванщиков, ограничился лишь громким окриком «Не шали!». Верблюд ответил непотребным ревом и, остановившись как вкопанный, стал не спеша мочиться в его сторону, задрав облезлый хвост. Зверь, переступив тонкими ногами, посторонился. Йонард искоса взглянул на своих попутчиков. Они сидели, устроившись каждый на своих тюках, и неотрывно смотрели в какую-то им одним видимую цель далеко-далеко впереди. Лицо Ашада было непроницаемо спокойно. Плечи Зикха подозрительно подергивались. Слуги грызли себе кулаки, чтобы не рассмеяться в голос. Положение спас сам Йонард. Еще несколько мгновений он сохранял, точнее, пытался сохранить важный и неприступный вид, но, не выдержав, сначала улыбнулся одними уголками губ, потом рассмеялся запрокинув голову, открыв всеобщим взорам два ряда великолепных, белейших жемчужин. Величиною с фасоль каждая. Перед такой ослепительной улыбкой просто нельзя было устоять. Смеялись все долго, кто до слез, кто до рези в животе. Вместе с ними смеялось небо, опаленное солнцем, грозя опрокинуться на землю и придавить все живое своей выцветшей твердью. Хотя сейчас казалось, что единственными живыми существами в этом безбрежном океане песка был только сам Йонард и его маленький отряд.

Уже через два перехода от Ашкелона караван затерялся среди бесконечных рядов песчаных холмов, похожих на застывшие волны. Сыпучие барханы были разбросаны повсюду, куда хватала взора, и создавали настоящую путаницу. Даже опытные караванщики могли запросто сбиться с дороги и затеряться в бесконечном лабиринте песков. И плутать до тех пор, пока счастливая встреча с караваном или смерть от жажды не прекратит их мучений.

Но Йонарда не так-то просто было сбить с пути. Северянин был твердо уверен, что еще до заката они достигнут колодца на проторенной караванной тропе, выйдя к нему с точностью до четверти лиги. Потому что германец находил путь не по солнцу и даже не по звездам. И уж тем более не по очертаниям барханов. Он, как собака, «держал нос по ветру». Нет, не то чтобы он мог учуять запах свежей воды. Просто ветер – хозяин пустыни. Он встает и ложится вместе с солнцем. Ветер жаркий, сухой, пыльный, распихивающий щетинистые песчинки в самые мельчайшие щелочки, под одежду, растирающий влажную от пота кожу в кровь – это проклятье путешественников может стать настоящим спасением для человека, знакомого с его повадками. Ветер в пустыне дует постоянно в одном направлении. Только ходить по ветру умеют далеко не все караванщики, даже те, кто провел в песках больше лет, чем прожил в человеческих жилищах.

А вот Йонарда ветры словно полюбили. Или просто новичкам везет, как рассуждали старые проводники. «Йонард – это поветрие, – говорили они между собой, – с ветром пришел, с ветром и уйдет. Только пыль следом завьется». Северянин знал многие ветры пустыни: гебли, хамсин, шехили, когда какой из них дует и где. Только одного не знал варвар – что не он один «ловит ветер удачи». И кажущееся одиночество их каравана в пустыне на деле оказалось не таким уж полным.

Когда по приметам Йонард ожидал увидеть тропу, навстречу путешественникам из-за высокого бархана вылетел вооруженный отряд. Их было семеро. Конные. «Лошади совсем свежие – оценил Йонард, – верблюдам не уйти». А то, что это был противник, сомневаться не приходилось. Все семеро неслись к каравану Йонарда на таких широких махах, что было ясно – поворачивать они не собираются.

– Боги! Только бы это был не Хаим-Лисица, – взмолился вдруг Ашад.

– Есть разница? – холодно поинтересовался Йонард, внимательно наблюдая за приближением отряда. При этом он не забыл вытереть оплеванную полу халата о верблюжий бок.

– Я не слышал, чтобы хоть раз Хаим ушел без добычи, – откликнулся Зикх.

Варвар зло сощурился. Он не терпел подобных разговоров. Северянин не раз слышал рассказы караванщиков о многих лихих людях, но справедливо считал, что рассказчики сильно преувеличивают. Во-первых, для того чтобы превознести свою доблесть, во-вторых, чтобы скрыть свою трусость.

Меж тем всадники очень быстро приближались. Уже видны были белые бурнусы, закрывающие лица до самых глаз, такие же, как у самого Йонарда и его спутников. Кольчуг не видно, но сабли, даже судя по ножнам, не тупые и зазубренные, а самые что ни на есть «отточенные на короткий замах». По железным узорам на сбруях коней плясали солнечные блики. Такие же вспыхивали в глазах всадников. Вожак на горбоносом и тонконогом гнедом коне закричал, вернее, дико завыл, предвещая гибель каравану. Ашад поежился. Слуги постарались вжаться в седла. Йонард остался невозмутим. Те времена, когда его мог напугать крик, какой угодно жуткий, минули давным-давно.

– Осторожней! – тонкий детский голос Хильды дрогнул от страха за него, и от этого в сердце восьмилетнего Йонарда разлилось теплое чувство. Но он лишь презрительно сощурился, подражая отцу и братьям, и не обернулся на крик любимой сестры. Кабан был огромным, злобным зверем с маленькими глазками и острейшими, смертельными клыками, он настороженно следил за юрким мальчишкой, ловил момент для стремительной атаки, и обернуться на голос значило совершить ошибку. Вполне вероятно – последнюю в жизни. Йонард был уверен, что ни отец, огромный, поседевший в боях воин, ни три старших брата, такие же могучие и суровые, даже подчас жестокие мужчины, не шевельнуться, если кабан подомнет под себя маленького и худого мальчишку. И это было правильно. Воин должен рассчитывать только на себя, иначе место ему за прялкой.

Ионард сделал быстрое обманное движение в сторону. Кабан метнулся за ним и получил крепкий удар ножом в бок. Горячая кровь плеснула на ладони, и Йонард, чуть не выронив единственное оружие, поспешно отскочил назад. Рана была далеко не первой, а зверь – еще слишком быстр. До сердца Йонард опять не достал.

– Похоже, у меня родилась дочь, – процедил отец тихо, но так, чтоб услышали и Йонард, и старшие сыновья, – со свиньей не справиться! Что же будет, когда этот щенок встретит настоящего воина?!!

– Должно быть, завиляет хвостом, – предположил брат, и все четверо обидно рассмеялись.

Ну вот, он встретил врага. Хрофт знает, какого по счету, с тех самых пор, как его первый бой с кабаном закончился первой победой мальчика и первым настоящим горем. Таким, от которого он еще долго вскрикивал по ночам. Теперь давно не вскрикивает. Да и хвостом вилять, вопреки предположению брата, так и не обучился. А братом с тех пор он зовет только короткий меч, повешенный у бедра.

Подчиняясь приказу главаря, семерка всадников стала стягиваться, и вскоре превратилась в огромную хищную птицу с клювом, направленным прямо на Йонарда. Не торопясь, германец соскользнул на землю, обнажив меч. И, поправив выбившуюся из высокого кожаного голенища штанину, пошел на всадников.

Йонард успел сделать навстречу разбойникам не более десятка шагов. То, что это были именно разбойники, сомневаться не приходилось. На мирных людей они совершенно не походили. Они были вообще мало на кого похожи: на многих – одежда явно с чужого плеча. Причем плечи были одни, а ноги – так совершенно другие, не только по длине, но и по ширине.

Наверное, над таким пестрым сборищем можно было бы посмеяться. Как-нибудь в другой раз.

Сейчас Йонард только криво усмехнулся и положил ладонь на рукоять Брудера. Он ждал, и разбойники не заставили его ждать долго. Налетели, неся за собой, как тот же хамсин, тучу песка и пыли и остановились, резко осадив низкорослых темно-гнедых коней всего в паре метров от Йонарда. Тот, что был одет намного лучше, чем его спутники, видимо – предводитель, спешился и направился прямиком к северянину. Это был человек, статью лишь немного уступающий могучему варвару. Меча при нем не было, но на широком поясе висело с десяток ножей для метания. Он был молод, как и Йонард, и так же, как и Йонард уже научен безжалостной жизнью смирять свойственные юности порывы. Он подошел к Йонарду спокойно и уверенно. И остановился, разглядывая его с холодным любопытством, явно оценивая. Вот тогда Йонард и вспомнил молчаливого северного бога, которому не было дела до своих детей. И сказал: «Хрофт!».

Услышав странное слово, молодой предводитель разбойников шевельнул широкими светлыми бровями, словно что-то припоминая. И вдруг мгновенно преобразился. Глаза его вспыхнули теплом.

– Ты – Йонард из Германии! – воскликнул он.

Это был не вопрос, а утверждение.

– Допустим, – нехотя отозвался Йонард, – а кто ты такой?

– Я – Керам, – произнес парень с такой же интонацией, с какой говорят «шаханшах Ирана» или «Римский император». Впрочем, ни это имя, ни тон не сразили Йонарда. Отчасти потому, что его вообще было трудно сразить, а отчасти оттого, что он уже начал догадываться, кто перед ним. Слава Керама, лихого грабителя караванов, опережала его на три лиги.

– Мои люди искали тебя, Йонард, – проговорил он.

– Незачем меня искать. Вот он – я, – тоном, даже отдаленно не напоминающим приветливый, ответил северянин.

– Ты мне нужен, – Керам, а это действительно был он, словно в подтверждение своих слов распахнул бурнус и одарил северянина широкой улыбкой.

– Хрофт, – еще раз повторил Йонард.

Его незримый и безразличный ко всему покровитель явно заботился, чтобы его сын ненароком не соскучился в этих жарких южных краях. Германец убрал руку с меча, впрочем, не слишком далеко.

– Я многим нужен, – ответил он.

Керам улыбнулся еще шире и еще приветливее. Йонард подумал, что так не радуются даже при встрече дорогого и любимого брата, которого считали погибшим, а он нежданно-негаданно нашелся как раз тогда, когда родственники поделили меж собой его имущество. И больше всех радуется тот, кому досталась самая ценная и дорогая вещь.

– Я был в Ашкелоне, но не застал тебя. Знающие люди сказали, что в пустыне Йонарда-северянина искать бесполезно. Но, знаешь, у нас в Иране есть поговорка: «Если двум тропам суждено пересечься, то будь одна из них горной, а другая пролегай среди песков – они сойдутся на дне моря».

Взгляд изумрудных глаз скрестился с халцедоновыми, и на мгновение Йонарду показалось, что на землю посыпались незримые, но осязаемые искры. Малейшее дуновение ветра-настроения, и пожар неминуем. Но Керам знал ветры не хуже северянина. Он слегка пригасил улыбку и замолчал. За свои нелегкие двадцать лет Йонард повидал много разного и интересного, поэтому долго любоваться глазами своего собеседника не стал. Он перевел взгляд на пояс метательных ножей Керама и добавил почти добродушно:

– Ты забыл о Кашмере.

– Невозможно забыть о Кашмере, – тут же подхватил Керам, – именно поэтому я и оставил его напоследок!

«Этого хитреца, видимо, ничто не смутит», одобрительно отметил германец, чуть пригасив холодный огонь светлых глаз. Иранец, похоже, кожей ощутил перемену в отношении северянина. Он оглянулся на своих людей, замерших позади него плотной группой – шесть всадников. Махнул рукой, приказав всем спешиться, искоса взглянув на Йонарда. Тот остался стоять там, где стоял, всем своим видом демонстрируя если не доверие к Кераму, то свое знаменитое бесстрашие. Теперь иранец окончательно убедился, что перед ним тот, кого он искал.

– Ждите, – бросил Керам и, обернувшись к Йонарду, предложил:

– Отойдем в сторону. Надо поговорить.

Это было совсем не по правилам, но, видно, желание поговорить с германцем пересиливало в его новом знакомом все писанные и неписанные законы встреч в пустынях проводников и грабителей караванов.

– У меня нет тайн от тех, кто мне доверяет свою жизнь, – северянин чуть повел головой в сторону своего каравана. Купцы, зная, какой груз они везут, не решались подойти ближе, чтобы лишний раз не напомнить о своем существовании.

– Зато у меня они есть, – тихо проговорил Керам и повторил движение Йонарда, указывая, понятно, на своих людей.

– И твое дело не терпит?

– Терпит, но с трудом.

Йонард мгновение помедлил, потом решительно тряхнул головой так, что края его бурнуса, и до того едва прикрывавшие подбородок, разлетелись в разные стороны. Они отошли на десяток шагов, миновав невысокий барханчик слева от них, шагая плечом к плечу так, словно делали это всегда. И сразу стало ясно, что один другому не уступит. Меч и камень – у кого из них больше шансов уцелеть в противостоянии. Мудрый человек не станет ставить последнюю монету ни на то, ни на другое. Разве только камень превратится в воду. Воду, которая пропустит меч сквозь себя и вновь сомкнется за ним. На воде не останется и следа, а меч от неосторожного соприкосновения с таким «текучим камнем» может заржаветь и рассыпаться в прах. Когда их голосов не смог бы расслышать даже человек с самым тонким слухом (который наверняка имелся в отрядах как Керама, так и Йонарда), они остановились. Варвар встал так, чтобы ни на миг не упускать из виду разбойников. Северянина терзали сомнения насчет беспрекословного подчинения приказам в этом оборванном отряде.

– Есть дело, – многозначительно произнес Керам.

– Я догадался, – усмехнулся Йонард.

– Дело рискованное. Вроде бы тебе такие нравятся.

– Люди часто врут.

Керам с удивлением окинул взглядом северянина с головы до ног. Но так и не понял, смеется над ним варвар, или нет.

– Я люблю ВЕРНОЕ дело, – снизошел до объяснения Йонард, – а рискованное оно или нет… – варвар красноречиво пожал плечами.

– Это – ВЕРНОЕ, – откликнулся Керам, пожалуй, слишком поспешно для такого утверждения.

Могучий варвар скрестил руки на груди и, повернув голову к иранцу, словно ожег его холодным взглядом.

– Послушай, друг. Если ты хочешь, чтобы мы с тобой сделали дело, скажи об этом прямо. Не ходи вокруг да около, словно шакал вокруг падали. И есть хочется, и в рот брать противно. Говори быстро и ясно, или ищи другого на мое место.

– Если ты об оплате, – сразу сообразил Керам, – так ведь не только не обижу, а все, что унесешь – твое.

– Ну да, я как-то уже слышал подобное. А уносить пришлось лишь свои собственные ноги, – недоверчиво буркнул варвар.

– Все возможно, – отозвался Керам, – в некоторых случаях собственные ноги – это много. Но в этом деле тебе понадобятся не столько ноги, сколько руки. Сначала – чтобы поработать твоим знаменитым мечом, потом – чтобы выгрести из одного скверного места пару сундуков с побрякушками, которые очень любят женщины. Так как, договорились?

Керам нетерпеливо положил руку на плечо северянину. Йонард медленно опустил голову и уставился на руку Иранца так, словно раньше ничего подобного не видел. Керам снял руку с его плеча и положил на свой пояс с ножами.

– Пару сундуков, – недоверчиво хмыкнул Йонард, – что же это за «скверное место»? Часом не сокровищница Вех-Ардашира?

– Подробности узнаешь потом. Сейчас не время и не место.

– Угу, – с готовностью кивнул Йонард, – вот потом, – он сделал заметную паузу, – и договоримся. Когда…

Закончить мысль он не успел, со стороны, где они с Керамом оставили своих людей, раздались отчаянные крики, брань, проклятья, сопровождаемые верблюжьим ревом и лошадиным ржанием. Йонард отпихнул Керама, одним движением выметнул надежное боевое копье, мощным прыжком перелетел через гребень бархана и, уже съезжая по осыпавшемуся склону к оставленному им каравану, наконец увидел, что произошло. Троим особо нетерпеливым разбойникам как-то удалось подобраться к крайним верблюдам с поклажей, что были без седоков и стояли чуть поодаль. Своей острой, кривой саблей один из разбойников разрубил веревку, на которой крепился тюк с поклажей, и хотел было раскатать его да поглядеть, что за добро везут на базар Эрака господа-купцы. Но вдруг тюк развернулся сам, выпала шкатулка, и желтый песок пустыни вспыхнул рубинами и алмазами. Солнечные лучи отражались в их отшлифованных гранях, дробились и путались, и над горкой драгоценных камней вспыхнули сотни крохотных радуг. Зрелище было завораживающее, и не только для троих грабителей. В тихой панике уставились на него купцы, с детским интересом и любопытством смотрели на необыкновенное зрелище нанятые в Ашкелоне погонщики. На одно мгновение оцепенел и Керам. Видно, светловолосый грабитель и не рассчитывал на такую удачу.

– Назад!

Повелительный голос его легко перекрыл небольшое расстояние и заставил разбойников вздрогнуть и обернуться. Зрелище рассыпанных по песку драгоценностей влекло их несказанно, и эту тягу они побороли не сразу. Но привычка слушаться этого негромкого, вообще-то, голоса, сделала половину дела. Вторую половину довершили широкие ладони Керама, которые мягко опустились на пояс. Видимо, это движение предводителя знали в шайке, и оно не сулило ничего хорошего. Пожалуй, этот молодой, обаятельный и красноречивый человек не замедлил бы положить на песок рядком половину своих людей, в случае неповиновения. Купцы кинулись подбирать тюки, а Керам, стоя по колено в песке обернулся и встретился взглядом с невозмутимыми глазами проводника. Для Йонарда не было новостью, что за караван он ведет. Видно, и плата была соответствующей. Десятая часть, а может, и пятая…

– Послушай, северянин, – рискнул намекнуть Керам после недолгого раздумья, – а ведь здесь богатства королей.

Йонард шевельнул могучими плечами и не ответил ни «да», ни «нет».

– А чем мы с тобой хуже королей? – продолжил Керам, ободренный молчанием варвара. – Я не знаю тебя, германец, но слышал о тебе достаточно. Согласись, глупо оставлять такое богатство в руках жадных купцов и глупых разбойников.

Серо-зеленые глаза не мигая смотрели на Керама и были похожи на два зеркала, которые отражали все, не выражая ничего.

– Если мы сговоримся, – решился Керам, – так ведь мы сейчас, вдвоем, всех этих «искателей удачи» здесь и закопаем. А караван поделим пополам.

Брови Йонарда грозно сдвинулись.

– Или тебе две трети, а мне треть, – торопливо добавил Керам, что-то прикидывая про себя.

– А то твое верное дело? – низким голосом проговорил Йонард.

– Деньги лишними не бывают, – резонно возразил разбойник. – Тем более для тех, кто знает, как их потратить. Решайся, друг, и мы с тобой – два шаха.

– Или два покойника, – хмыкнул Йонард.

– Трусишь? – презрительно сощурился Керам.

Слово это было безотказным средством, и тот, кому бросали в лицо такое обвинение, обычно вспыхивал, как порох, и кидался с головой в любое безрассудство. Но Йонард лишь усмехнулся:

– Ты сказал, что слышал обо мне, – произнес он.

– Я слышал, что Йонард из Германии – отважный воин.

– Тот, кто ценит свое слово дешевле бабьих побрякушек, не ходит дорогой отважных, грабитель караванов, – ладонь Йонарда поудобнее перехватила древко копья, и это движение не осталось незамеченным внизу. – Будем драться.

На мгновение Керам, казалось, смутился, но почти сразу лицо его озарилось широкой белозубой улыбкой.

– Драться не будем, северянин. Ты хорошо сделал, что вспомнил о Кашмере. Керам не грабит своих. А что до «верного дела» – забудь о нем. На время. Дороги судьбы сплетают и расплетают звезды, так говорят свитки мудрости. И у нас, в Иране, не спорят с ними. Возможно, звезды еще раз сплетут наши дороги в одну, и тогда мы поговорим более откровенно.

С этими словами Керам повернулся спиной и пошел к каравану, совершенно не заботясь о том, что не видит вооруженного копьем германца. И Йонард подумал о том, что грабитель либо глуп (что сомнительно), либо слишком умен. Конечно, человек, который отверг его предложение, не станет бить в спину.

Йонард поспешил за ним, на тот случай, если шайка не послушает предводителя. Однако его опасения оказались напрасными. Несколько повелительных слов, брошенных Керамом, его имя и упоминание Кашмера остудили горячие головы. Та троица, один из которой щеголял огромным синим носом, похожим на крупную сливу, поогрызалась, но возражать не посмела. Видно в том, что рассказывали люди о Кераме, было много правды. Через некоторое время разбойники скрылись за горизонтом, и купцы, словно сбросив оцепенение, заговорили все разом. Слово «Кашмер» им не понравилось, но чудесное избавление от разбойников вознесло Йонарда на такую высоту, что германец начал смутно надеяться на повышение обещанной платы. Впрочем, на этот счет, зная Ашада, можно было не обольщаться. После короткой остановки караван снова тронулся в путь среди барханов, почти белых в косых лучах солнца, в море сыпучих песков, вслед за ветром.