Текст книги "Канны для ванны"

Автор книги: Александр Тюжин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Чего? – скривилась она.

И ее «чего?», и неожиданно пропавшая сексапильность меня отрезвили. Я вдруг понял, что в коридор должна выйти именно она.

– Нам надо посовещаться! – сказаля и кивнул в сторону двери.

– Хм…

Рыженькая вышла в коридор, виляя задом, как «Лада-Калина» со сломанными амортизаторами. Пацаны накинулись на меня.

– Ты че, с дуба рухнул? На фига ты ее в коридор отправил?

– Тихо, пацаны! Не орите! Я тут режиссер! Я командую!

– Она в кадре смотрится круче Эйфелевой башни!

– Вот именно! Она слишком крутая!

– Так это же круто! По-любому кучу зрителей наберем.

– Да блин, как вы не понимаете? С ней только порнуху снимать! На нее смотришь, жить хочется и секса, а у нас серьезное кино про то, что всем кирдык скоро.

– Так вот пусть все и порадуются перед кирдыком!

– Угу, все порадуются, только фиг нам кто «Пальмовую ветвь» с ней даст.

– Это почему?

– Да потому! Ты много красивых актрис знаешь, которым награды в Каннах дали?

– Да я вообще ни одной актрисы не знаю, которой в Каннах дали че-нибудь. Я не смотрю награждение.

– Вот и заткнись!

– А на фига нам эта пальмовая ветвь? – спросил Марк.

– У Сани мечта такая. Вон, полку видишь?

– Вижу.

– Вот он и решил, что его полка жить не сможет без этой пальмовой ветви.

– Фигасе.

– Так, все. Хорош! – вскипел я. – Я режиссер и я решаю! Она офигенная, но не для этого фильма! Ясно вам?

– Ясно… – проворчали оператор с кастинг-директором.

– Иди, скажи ей, что мы перезвоним!

– На фига?

– Саня!

– Не пойду я! Сам иди и скажи, раз такой умный.

И отвернулся, обидели, мол, его. И Марк отвернулся. Поддержал товарища. Будто мне легко отказать такой девчонке. У меня, может, никогда в жизни, то есть в последние месяцы жизни, такой не будет, она даже смотреть в мою сторону не будет, но мечта, блин, дороже. Дороже, блин…

Я высунул голову в коридор.

– Снежана, спасибо! Мы вам перезвоним.

– Перезвоните? – завизжала Рыженькая! – Вы что, совсем охренели? Вы меня посылаете?

– Почему посылаете? Ниче не посылаем, я же сказал, мы вам перезвоним. У нас еще шестьдесят человек.

– Перезвоните вы. Знаю я ваше «мы вам перезвоним», ни фига вы не перезвоните, я, как дура, репетировала, волосы красила, прическу три часа делала, а они мне перезвонят, уроды!

И куда пропал секс? Обычная шмара, только симпатичная. Она ушла, треснув дверью так, что чуть штукатурка не посыпалась. Я вернулся в комнату. Пацаны готовы были порвать меня на британский флаг. Да уж, нелегко быть режиссером: Рыженькая меня чуть не загрызла, Новиков с Марком не хотят разговаривать, и это только лишь второй человек. Хоть отказывайся от кастинга и от фильма. Но фиг вам. Русские не сдаются.

Я решил быстрее закончить с этим делом, поэтому на ближайшие два часа моим любимым словом стало «следующий». Да это и неудивительно. Кто только к нам ни записался. Вот только актеров среди них не было. Вахтеры, продавцы-консультанты, промоутеры, сисадмины, один юрист. У большинства из них нереальнейшие проблемы с дикцией: картавость, шепелявость, проглатывание букв, заикание – такое ощущение, что я смотрю местное телевидение, один в один вообще. Про внешность лучше не говорить.

Самое удивительное, что с каждым новым «следующий» я все больше вживался в роль режиссера. Меня прямо пробрало всего, я вдруг понял, что смогу справиться с любым фильмом, хоть с «Предстоянием 2», только дайте мне бюджет побольше да команду потолковее, не то что мои двое, дующиеся, как придурки. И чем сильнее меня захватывало режиссерство, тем тверже я убеждался, что кастинг пора заканчивать. Проблема в том, что мне нужны живые эмоции, а эти все деревянные, они че-то пыжатся, играют на камеру, выглядит это отвратительно.

Зашел очередной кастингующийся. В костюме, в шляпе, на руках заплатки. Худой как скелет, лет сорока. Такой типок. Он стал перешагивать через порог, зацепился ногой, начал падать. Саня бросился на помощь, но типок устоял на ногах.

– Все нормально! – сказал он. – Здравствуйте.

Типок вытянул руку и поздоровался с Саней.

– Здравствуйте, – сказал я.

Тип с вытянутой рукой зашагал ко мне. Нехотя я пожал его руку, он повернулся к Марку и со всего размаха саданул по камере. Марк не смог ее удержать. Камера полетела на пол.

Типок побледнел.

– Извините, – пролепетал он, нагнулся и поднял камеру.

Марк вырвал камеру и стал осматривать. Еще снимать не начали, а ей досталось по самые помидоры. Это было последней каплей. Больше терпеть я не мог.

– Вы нас не устраиваете!

– Что, простите? Я не понял, – типок испугался еще сильнее.

– Что тут непонятного?! – взревел я. – Вон!

С типка слетела шляпа. Он кинулся к выходу, но остановился, вернулся за шляпой.

– Извините! – поклонился он и, ударившись о косяк, выбежал из комнаты.

Я выскочил вслед за ним. В подъезде на стульях сидели «актеры». Человек десять.

– Спасибо, что пришли, кастинг окончен.

– Как окончен? – заверещала старушка в малиновом берете. – Меня что, смотреть не будут? Я третий час тут торчу. К терапевту не пошла, сижу жду, все тело ломит, спать не могу на правом боку, только на левый ложусь…

– Вот терапевту и расскажите! – перебил я ее. – Извините, но актеры найдены. Так что не тратьте ни свое, ни наше время!

Я развернулся, показывая, что не намерен продолжать диалог. Старушка еще поворчала и направилась к лифту. Остальные кастингующиеся были менее эмоциональными.

– Саня, – крикнул я в комнату, – помоги собрать стулья.

Саня пришел, глянул на меня, как на фрица, схватил два стула и потащил в комнату.

– Че там с камерой? – крикнул я ему вдогонку.

Он не ответил. Я тоже взял два стула и пошел следом. Марк колдовал над камерой.

– Ну что там?

– Да вроде пашет. Но, блин, коряга какой-то, а не мужик. Надо было леща ему дать. Пашет, все нормально. Руки бы ему оторвал.

Новиков принес еще пару стульев.

– И кого ты выбрал? – спросил Марк.

– Никого.

– Не понял.

– Никого. Они все фрики какие-то. Только Снежана норм.

Пацаны оживились. Думали, я изменю решение. Ага, щас.

– Но Снежана слишком хороша для нашего шедевра.

– Че заладил? Ниче не слишком. Просто симпотная девчонка.

– Чересчур симпотная.

– Тиран, – возмутился Марк.

Втроем мы отправились за последней партией стульев. Вдруг открылись двери лифта, и в подъезд выкатился старикан в инвалидной коляске и уставился на нас.

– Здрасте, – улыбнулся Новиков.

– Кастинг здесь проходит?

Саня открыл было рот, но я толкнул его локтем в бок.

– Нет.

– Как не здесь?

Я развел руками. Ничего, мол, не поделаешь, не здесь и точка.

– Этажом ошибся, что ли?

– Не знаю.

– А стулья вам зачем?

– А это мы уборку делаем, мешали они нам, – помог мне Марк. – Ага, – поддакнуля. – А теперь заносим. Пойдемте, пацаны!

И я подтолкнул Саню к двери, мы быстро вошли в квартиру, не дав инвалиду опомниться.

– На фига ты ему наврал? – возмутился Новиков.

– А на фиг он нам? У нас и так грустное кино, че его совсем слезливым делать?

– Вот ты вообще, товарищ режиссер, – сказал Марк, поправляя капюшон, – Снежана у тебя слишком оптимистичная, инвалид слишком пессимистический, кого мы снимать будем?

– Людей.

– Каких?

– Обычных людей. Прохожих всяких, покупателей, пассажиров.

– Пипец! – возмутился Саня. – А на фига мы тогда кастинг проводили? Инвалида вот обманули. Вдруг он узнает, обидится и будет нам мстить потом. Щас никого обижать нельзя, все тебя чмырить будут с толерантностью этой.

– Да ниче он не обидится. Надо было раньше приезжать, его бы без очереди пустили. Правда, я все равно снимать его не стал бы. А кастинг. Ну, во-первых, это все-таки интересно, сами же говорили, что кастинг нужен, а во-вторых, я реально себя режиссером почувствовал и понял, что мы снимать будем.

– Что?

– Что? – повторил Марк.

– А это секрет. Завтра узнаете.

– Да ну тебя в баню, – обиделся Саня. – Целый день потратили. Я домой.

– И я.

– Да ладно вам, пацаны. Давайте посидим, пивка попьем, отметим, так сказать, начало съемочного периода.

– Снежану послал, а теперь еще пить с тобой. Фиг тебе!

– Да че вы к этой рыженькой привязались? Мало, что ли, сосок на районе?

– Сам ты соска.

И ушли. Ну и дуйте, тоже мне команда. Хотя Снежана, конечно, хороша, но мечта-то важнее. И я посмотрел на полку, словно надеялся, что она подмигнет мне и скажет:

– Ты прав, Саня, мечта куда важнее рыжих сосок, давай мне «Пальмовую ветвь», заждалась уже.

Бр-р. Надо срочно выпить.

Я затоварился пивчанским, вышел на улицу и решил дернуть одну бутылочку в парке. Во-первых, на природе всегда приятнее пить, во-вторых, скоро примут этот долбаный закон, и пить можно будет только дома или в барах. И так жить осталось недолго, так еще и чуть ли не последней радости лишают народ. Вконец оборзели эти люди в галстуках.

Я устроился на лавочке, огляделся по сторонам. Немноголюдно. Пара чуваков с печальным видом выгуливают собак. Видно, их девахи вытолкали – и алга. Хочешь, мол, чтобы я тебе мозг не выносила, иди с Тузиком прошвырнись, пока он нам весь половик не обдристал. Один смешной такой – лохматый низкорослик – тащит за собой такого же лохматого пекинеса, прям как братья, оба пухлые. Реально питомцы на хозяина смахивают. Того и гляди низкорослик вместе с пекинесом своим ногу задерет у ближайшего кустика. Прям хоть бери камеру и на ютуб выкладывай.

Я открыл бутылочку, отхлебнул и стал следить за остальными прогуливающимися. Через час-полтора сюда подвалят поцики с пивом и семками, и будет неинтересно. Будут тупо сидеть, травить тупые анекдоты, ржать и щелкать семки. Но щас самое то, чтобы понаблюдать. Вон двое бегунов. Дедок какой-то в старом спортивном костюме, еще совковом, синем таком, с буквой «Д» нашитой. Ну, вы знаете, в кино всегда показывают. На голове шапка вязаная. Бежит такой бодрячком, а самому лет семьдесят. Позади тетка лет пятидесяти. Тоже в костюме, но поновее, еле успевает за ним. Дочка, что ли? Фиг поймешь. Вдруг остановилась, тяжело дышит. Дедок заметил, подбежал, кружит вокруг нее, не останавливается. Но тетке совсем поплохело, она села на лавку, дедок обеспокоенно склонился над ней, та улыбнулась, мол, все нормально, дедок тоже улыбнулся и вдруг как засосет ее, прям как кризис Грецию. По ходу это не дочка. Или у них здоровая семейка спорстменов-извращенцев. А дедок-то молодец, ничего не скажешь!

Я отхлебнул еще. Спортсмены убежали. А вот и драка! Метрах в пятидесяти от меня два бомжа устроили разборки. Хэзэ, что они не поделили, но дрались не на жизнь, а на смерть. Первый повалил второго, сел на него и давай дубасить его головой об асфальт. Паренек в очках вытащил телефон и стал снимать их драку. Нет, ну что за народ? Разнять – нет, на фиг нам это надо? А вот заснять – это всегда пожалуйста. Второй беспомощно хрипел. Я не выдержал, схватил булыжник, побежал к ним.

– А ну свалили оба на хрен! – ору. – А то щас обоим бошки проломлю.

Бомжи испугались, вскочили на ноги и давай деру. Чуть ли не в обнимку щеманули. Беда типа объединяет.

Нет, ну зачто гребаный закон? Как вот потом дома колдырить? Где я такую фигню дома наблюдать буду? Это же типа жизнь. Такая, какая есть. Я посмотрел вперед. Шли трое, молодые папа, мама и пацаненок лет пяти. Дружно улыбались, держались за руки. Прямо даже приторно как-то. А вот долбанет этот конец света, и что? И бомжи, и спортсмены, и семейка, и пекинес с хозяином – где все это будет? Печально как-то.

Домая решил еще посмотреть что-нибудь об апокалипсисе. Вдруг не будет. Вдруг не сейчас. Но видео твердили обратное. Будет обязательно. И очень скоро. Неужели меня одного это пугало? И тогда я окончательно определил формат фильма. Мы будем подходить к людям на улице и спрашивать у них четыре одинаковых вопроса.

1. Верите ли вы, что 21 декабря 2012 года будет конец света?

2. Готовы ли вы к апокалипсису?

3. Что вы будете делать 21 декабря 2012 года?

4. Что самое важно для вас в этой жизни?

Затем мы выберем трех или четырех людей, они будут основными героями, и заснимем пару дней из их жизни. Что-то типа реалити, чтобы показать, чего лишатся люди после апокалипсиса, ну а в третьей части пойдем по пути Ларса фон Триера, наснимаем минут на десять кадров с пейзажами и животными. У нас тут степи, так этих пейзажей хоть жопой ешь. Наснимаем животных, птиц, в конце концов, не мы одни планету заселяем, им тоже кирдык наступит, нельзя про них забывать. Это будет трогательнее, чем людей в колясках показывать, животные вообще не знают о том, что их ждет.

Это хорошо, что у меня сложилась картинка в голове. А то точно не видать мне «Пальмовой ветви». Наснимали бы жуткую авторщину как делают наши режиссеры. Я типа гений, и вот вам мое восприятие мира. А посмотришь – бред и убожество, а не восприятие, руки отрывать надо с таким восприятием. Но теперь все будет хорошо. Теперь все получится. И хорошо, что не поддался на сексуальность Рыженькой.

С такими счастливыми мыслями я и заснул. Снился мне дедок со своей женушкой. Они катались на лодке, а я почему-то был их собакой. Пекинесом. Я сидел, смотрел, как дедок управляется с веслами, а тетка ему весело подмигивает. Она опустила руку в воду и брызнула на меня. Фу, блин. Мне было это чертовски неприятно. Я залаял. Но лай мой почему-то был больше похож на завывания Лепса. Потом дедок бросил весла, устал или просто надоело грести, хэзэ. Он прижал к себе тетку, начал грубо лапать, та даже глаза закрыла от удовольствия. Рука дедка скользнула под юбку, и тут я открыл глаза. Как вовремя я проснулся. Черт, еще немного и пришлось бы наблюдать, как дедок начнет пялить свою молодую женушку. Я и так впечатлительный, такого бы я не выдержал.

Утро выдалось дождливым. Я лежал под одеялом и слушал, как капли бьют о стекло и подоконник. Рабочий настрой тут же раскис, как картон в луже. Вот что за? Только стоит порадоваться, как тут же раз – и обломись. Словно кто-то специально подлянит. Опять вселенная против?

– Вселенная, это ты подлянишь? – спросил я сквозь одеяло.

Гребаный риторический вопрос. Вместо ответа зазвонил телефон.

– Алло!

– Дождь.

Звонил Марк.

– Вижу.

– Как снимать будем?

– С дождем.

– Угу. Может, все-таки Снежа…

– Никаких Снежан! – перебил я товарища. – Как договорились, в 13:40 на Пролетарской.

– Ладно.

Товарищ явно расстроился. Запал на Рыженькую. Вот не будь конца света, можно было бы только так девчонок клеить. Падкие они на славу. А тут вообще красота: приходишь такой весь на пафосе или объявление кидаешь, мол, я режиссер, снимаем кино, и все – любая с тобой пойдет, делай с ней что хочешь.

К счастью, дождь шел недолго. Из-за туч выглянуло солнце, и настроение сразу улучшилось. Я снова нацепил шарф. Буду пафосным режиссером. Пусть все видят.

Марк уже был на месте.

– А, товарищ режиссер, – сказал он, поправил капюшон и стал настраивать что-то в камере.

– Привет. Где Новиков?

– Хэзэ.

– Понятно. Ты готов?

– Готов. Камера только глючить может.

– Это я знаю.

– А где тарелочка?

– Какая тарелочка?

– Ну ты че, не в курсе?

– В курсе чего?

– Е-мое, кто у нас товарищ режиссер, я или ты?

– Хорош говорить загадками! – я действительно не мог понять, что за тарелочка и почему она должна быть именно у режиссера.

– Я думал, ты нормальный режиссер.

– Решил мстить за Снежану?

– Да при чем здесь Снежана? Перед началом съемок киношники всегда разбивают тарелочку с автографами съемочной группы и названием фильма. Традиция такая. Типа чтобы съемки удачно прошли.

– Ни фигасе. А че ты раньше не мог сказать?

– Я думал, ты знаешь, ты же «Пальмовую ветвь» хочешь, значит, типа в кино сечь должен. Я поэтому и не стал брать из дома тарелку.

– А мог бы… Я вообще не в курсах про эти киношные штучки, может, там еще че есть?

– Да вроде нет.

– А ты откуда про тарелочку знаешь?

– Так у меня дед гримером на студии Горького работал.

– Нормально.

– А! Вспомнил! – Марк снова поправил капюшон. – Если кто сценарий уронит, то он должен на него сесть и, не отрывая от задницы, встать.

– Ну, тут нам не подходит. У нас сценария нет.

– И вот это меня пипец как смущает.

– Да че такого? Я уже все придумал. Будем подходить ко всем и задавать четыре вопроса. Лучше скажи, че нам с тарелочкой делать?

– Фиг знает.

И тут позвонил Новиков.

– Алло, Саня!

– Ты где ходишь, помреж?

– Я по этому поводу. Я начасок задержусь, начинайте без меня.

– А ты не прифигел?

– Да блин, меня предки припрягли. Ща разгребу все и сразу к вам.

– Ну, вашпе.

– Про тарелочку скажи, – подсказал мне Марк.

– А, да! Саня, тарелку прихвати с собой.

– Какую тарелку?

– Какую тарелку? – переспросил я.

– Да любую, – сказал Марк.

– Да любую, – повторил я.

– А. На фига?

– У киношников есть традиция, – начал я, но Саня вдруг перебил.

– Ладно, мне пора. – И повесил трубку.

– Ну че, возьмет?

– Надеюсь. Трубку бросил.

– Ну перезвони.

Я перезвонил. Новиков не отвечал.

– Занят, наверное. Его ж припрягли.

– Ну и ладно, – махнул рукой Марк, – он же поцик толковый, притащит тарелку.

– Угу, – только и ответил я.

Пока ждали, небо снова заволокло тучами. Зашли в магаз.

– А че, может, твоего деда попросим нам помочь? Он же опытный.

– Угу, – согласился Марк. – Давай выпишем его из Москвы сюда, пусть поможет.

– А че, он в Москве?

– Нет, блин, в Урюпинске. Где у нас студия Горького?

– В Москве, что ли?

– Н-да… – покачал головой Марк и поправил капюшон.

– Че ты капюшон свой без конца дергаешь?

– Да съезжает.

– Ниче он не съезжает.

– Ну, значит, просто привычка. Раньше без конца съезжал.

– А не пробовал без капюшона ходить?

– Ты че? Как можно без капюшона ходить? Это же стайл.

Я посмотрел на этого субтильного бородатого паренька с камерой и так и не нашелся, что ему ответить. Мое внимание привлек другой тип. Огромный такой, метра за два ростом. Настоящий баскетболист. Волосы длинные и собраны в хвост, и ноги никак не меньше 47-го размера. Он залип возле полки с кукурузой. Ему было неудобно рассматривать банки, так как полка находилась чуть выше его пояса. Он брал каждую, подносил прямо к самым глазам (видимо, со зрением не все в порядке), ставил обратно, брал новую. Таким образом он прошел всю полку, но так и не смог выбрать нужную ему кукурузу. Решил исследовать нижнюю полку, для этого он сел на корточки. Голова великана смешно выглядывала из-за верхней полки, и, словно это был какой-то фокус, каждые десять секунд перед его глазами возникала верхушка новой банки. Подошла рыжая старушка. Их головы были на одном уровне, хотя великан сидел. Я толкнул локтем Марка.

– Смотри, какой кадр.

– Где?

И тут великан встал.

– А, вижу, колоритный, да.

– Давай с него начнем фильм. Включай камеру.

– Не буду.

– Это че за не буду? Давай включай, и я пойду его спрашивать.

– Спрашивай, но я снимать не буду.

– Да ты че обурел?

– Мы тарелочку не разбили. Никаких съемок быть не может.

– Да далась тебе эта тарелочка! Тут такой кадр. Он щас свалит, где мы такого возьмем?

– Ну иди скажи ему, что хочешь его в кино снять. Саня придет, разобьем тарелочку, и снимай его хоть до самого конца света.

– Не, до конца света – это долго. Мы фильм раньше должны отснять, нам еще Канны выигрывать. Блин, кто из нас режиссер? Я тут главный, так что давай включай камеру и пошли к нему.

– Здесь все равно снимать нельзя.

– Че это нельзя?

– Без разрешения нельзя.

– Да блин, вы все сговорились, что ли? Давай купим по-быстрому тарелку, расфигачим и снимем его на улице.

– Давай, только без саниной подписи тарелочка недействительна будет.

– Как это недействительна?

– Так. Нужно, чтобы вся съемочная группа расписалась. Иначе косячное кино выйдет.

– Бред какой-то.

Пока мы спорили с Марком, великан уже выбрал кукурузу, встал, махнув гривой, и направился к кассам. Я упустил его из виду.

– Где он? Блин, это все ты!

– Да куда он денется? К кассе по-любому пойдет. Как вообще можно потерять двухметрового амбала? Это же тебе не морская свинка.

– Иди ты.

Я стоял у кассы и смотрел на великана. Черт, настоящий Шакил О’Нил, только белый. Он вытащил из футляра очки и напялил на свою огромную голову. Ну точно, видит фигово. Привет, кэп, типа.

Как только он расплатился, я бросился к нему.

– Здрасте!

Черт, я реально ему в пупок дышу, ну, чуть повыше.

– Здрасте…

Он вытаращил на меня глаза, будто я был зеленый марсианин в фиолетовых лосинах.

– Мы снимаем кино и хотели бы задать вам на камеру несколько вопросов.

– Какое кино?

– У него нет еще названия, но оно про апокалипсис.

– Никакого кино, никакого апокалипсиса, никаких вопросов! – прогремел великан. – Не трогайте меня!

Он закрыл лицо ладонью, присел и, втянув голову в плечи, побежал в полуприсяде к выходу. Ей богу, у него были километровые шаги. Выглядело это смешно, но засмеяться я не успел, я рванул за ним – да где там. Великан учесал от меня, как «феррари» от «запорожца».

– Блин! – пожаловался я Марку.

– Тарелочка, – разъяснил он.

– Да иди ты!

– Угу, вместе пошли. Саня уже на месте. Эсэмэснул.

Новиков ждал нас на месте с огромной алюминиевой кастрюлей.

– Это че? – удивился я.

– Вы же сами просили.

– Мы просили тебя тарелочку принести.

– Тарелки все грязные были. Раковина под завязку.

– Ну и на фига нам кастрюля?

– А тарелка на фига? Есть че-то будем? Или реквизит?

– Угу, реквизит. Блин, че так трудно-то все?

– Тарелку разбить надо, – разъяснил Сане Марк. – Чтобы кино понтовое вышло.

– А-а-а. А вы че тарелку не взяли?

– Я не знал.

– А я не знал, что вы не знаете.

– Вот и не фиг было говорить. Давно бы уже снимали.

– Длинного уже сняли!

– Какого длинного? Вы че тут, уже наснимали че-то без меня? Вот уроды, тоже мне товарищи!

– Ниче мы не снимали, давайте уже разобьем эту чертову тарелку. Кастрюля покатит?

– Да фиг знает! – пожал плечами Марк.

– Ее ж все равно не разобьешь.

– Конечно, не разобьешь! Она алюминиевая, – подтвердил Новиков. – Меня самого потом разобьют за эту кастрюлю. Ее батя мамке на восьмое марта подарил.

Больше я не мог слушать этот бред. Я развернулся и поперся в магазин.

– Дайте тарелку! – говорю розовощекой продавщице.

– Вам глубокую или неглубокую?

– Без разницы. Давайте неглубокую.

– Неглубоких нет. Только глубокие осталось.

– А это что?

– Это на витрине. С витрины не отдам. Она поколотая.

Нет, ну что за долбаный штамп? Это же не из кино продавщица. Почему она спрашивает и отвечает, как все продавщицы и официантки в кино?

– Давайте поколотую!

– Я вам поколотую продам, а вы потом жаловаться придете!

– Ниче я не приду! Мне все равно разбить надо будет.

– Да? – обрадовалась продавщица. – Сто рублей.

– За поколотую?

– А вам какая разница?

– Держите.

Она протянула неглубокую тарелку с позолоченной каймой. Свершилось, блин!

– Может, еще пиалу возьмете?

– Зачем?

– Она тоже поколота. Вам все равно бить.

– Нет, спасибо. Пиал мне не надо.

И ушел.

Товарищи стояли у входа. Новиков играл в тетрис на телефоне. Марк разглядывал в объектив свою руку.

– Тарелочка! – решил порадовать я их.

– Бей давай!

– Надо сначала написать название фильма и расписаться всем.

– Пиндец ты занудливый, Марк. Чем писать? Кровью, что ли?

– Зачем, у меня маркер есть.

И вытащил из толстовки маркер.

– Нормально! Маркер ты притащил, а тарелку взять тяжело было?

– Маркер я всегда с собой таскаю ваще-то. Че писать?

– Пиши «2112».

– Есть же уже «2012».

– Так там про год, а у нас про число и месяц.

– Есть еще и «Луна 2112».

– Ну е-мое. Тогда «Человек кусает локти».

– «Человек кусает локти»?

– Ну да. Че тебе не нравится?

– Да нет, нормальное название. Но при чем тут апокалипсис?

– При том. Че ему еще делать? Он живет и кусает локти, зная, что ему скоро трындец.

– А по-моему, я уже слышал такое название, – вмешался Новиков. – Точняк, ты же рассказывал, что смотрел «Человек кусает собаку». Фиг ли все названия переть? Надо че-то свое.

– Это называется не переть, а постмодернизм. Типа берешь то, что уже все знают, и выстебываешь.

– А на фига нам выстебывать, если у нас серьезное кино?

– Так че писать?

– Может, «Всем хана»? – предложил Саня.

– Жуть, – возразил я. – С таким названием нам ни одной премии не дадут.

– Короче, так до утра можно перебирать! – вмешался Марк, поправляя капюшон. – Пишу «То, что нас ждет».

– А че, мне нравится! – одобрил Новиков.

У меня были некоторые сомнения, но, подумав, я согласился, что это не худший вариант, хотя все равно смахивает на «То, что мы потеряли». Но не хотелось расстраивать пацанов.

– Пиши.

Марк написал и расписался, передал тарелку и маркер мне, я поставил подпись и отдал маркер Новикову. Саня замутил какую-то нереальную роспись, он даже язык высунул от напряжения и размахивал рукой так, будто выфехтовывает узоры в воздухе, как Зорро.

– Все? – спросил я у Марка.

– Ага! Можно хреначить.

Мы взялись втроем и дружно долбанули тарелку о лавку. Ну все теперь, как пить дать выйдет шедевр.

– Пошли, что ли? Мне уже не терпится отснять первый кадр.

– Осколки надо собрать. Себе оставим.

– Вот же блин.

– У каждого должны быть, – не унимался Марк.

Собрали. Положили в кастрюлю. Не в руках же нести. Так и пошли.

Я смотрел по сторонам, вертел головой, как волчок на «Что? Где? Когда?», но везде были одинаковые до жути персонажи. Джинсы, кеды и пафос. Сплошные клоны, меня чуть не вырвало. Блин, неудивительно, что вселенная решила расправиться с человечеством. Кому нужен этот пафос? Особенно в нашем мухосранске. Но нет, блин, нарядятся как клоуны и ходят: джинсы спущены и висят, как будто с утра в них вместо толчка наклали, какие-то гомосяцкие рубашечки, девки в натуральных гамашах, на руке часы с такенным циферблатом, что им орехи колоть можно, темные очки и айфон. Гламурные, мать их! Без айфона никуда, главная ценность в жизни – пилатес и айфон. Ну ладно пилатес, это вроде нормальная вещь, но на фига тебе хорошо выглядеть, если ты потом свои типа красивые ноги в гамаши эти широченные прячешь? Кто, блин, ноги эти увидит? Короче, бред. А айфон – это вообще понты долбаные. Типа мне все по бую, у меня есть айфон, завидуйте, людишки, и надо вытащить, в руках повертеть, чтобы все видели. Типа ты с айфоном, значит, ты успешный.

А мы шли с кастрюлей и камерой. Нормальные пацаны. Только все на нас косились. Айфона-то не было. Мне стало неприятно. А тут еще Новиков подливал масла в огонь.

– Че мы ходим? Давай, – говорит, – вот эту снимем. Смотри, какая сосочка нормальная. Или вон смотри – ниче так, грудастая, и подружка у нее нормальная.

Нет, ну точно проблемы у человека.

И Марк тоже:

– А че, давай правда этих девчонок снимем. Че мы только говорим и ни фига не снимаем?

– Так, стоп! Я понимаю, что у вас спермотоксикоз, но режиссер по-прежнему я, и я решаю, к кому мы будем подходить. Нам нужны необычные персонажи, а сосок ваших на каждом углу можно встретить.

– Пипец!

– Тиран!

Пацаны возмущались. Но тут я заметил подходящую старушку. Сама чуть не до революции родилась, а намазюкалась как школьница на выпускной, стоит такая в красном берете и голубей семками кормит.

– Вот ее снимем. Поперли!

Пацаны скривились. Они типа красоток предлагали, а я старушку выбрал. Решили, что я извращенец. Но для кино-то чем необычнее, тем интереснее.

Подошел я к старушке.

– Здрасте, – говорю, – мы тут кино снимаем, не хотите поучаствовать?

А она как завизжит:

– Уйди, оглоед! Ты мне всех голубей распугаешь!

Те и правда щеманулись кто куда. Но больше от ее крика, чем от моего появления.

– Извините, – говорю. Я прямо сама вежливость, – так что насчет съемок? Поможете нам?

– Я, – говорит, – щас вам так помогу, оглоеды чертовы! Щас палку возьму и по голове вам всажу!

И головой замахала так, что берет слетел и прямиком в лужу. Психованная какая-то. Мы свалили.

– Ну че, выбрал? – ликовал Новиков. – Предлагали тебе девчонок нормальных, нет, он двинутую какую-то захотел.

– Ну ошибся. С кем не бывает. Старухи, они все двинутые. Я же не знал, что эта настолько.

– Может, в дурку позвонить? – предложил Марк. – Пусть полечат ее.

– Да такую лечить бесполезно, – Саня оглянулся назад. Старуха размахивала намокшим беретом и бросала нам вслед какие-то проклятия.

– Ты заснял че-нибудь?

– Угу. Немного. Надо стереть ее на фиг.

– Да не, оставь, может, вставим потом куда-нибудь.

Следующие два часа прошли не лучшим образом. Мы подходили к дворникам, к теткам, раздающим листовки, к продавщицам, официанткам, просто прохожим, но никто с нами не хотел разговаривать. Я даже отправлял Новикова подальше от нас с его кастрюлей, которая у всех вызывала подозрения, но никто по-прежнему не хотел с нами общаться.

– Че за фигня? – возмущался я. – Мы же тарелочку разбили?

– Разбили, – подтвердил Марк.

– А че нам так не прет?

– Хэзэ.

– Надо было просто девчонок тех заснять. Или Снежану, – сказал Саня, ставя кастрюлю на лавку.

– Запарил ты со своими девками. Заведи себе подружку.

– Это же не такса. Ее просто так не заведешь, – вздохнул Новиков.

– Ага, – согласился с ним Марк. – А че мы с кастинга никого не снимем? Там же целая куча народу была.

– Эта куча народу начнет кривляться и наигрывать на камеру. А мне это на фиг не надо. Мне нужны чистые эмоции.

– Ну да, – заворчал Новиков, – ты же прогрессивный режиссер. Все тебе выпендриться надо.

– Молодые люди, – раздалось откуда-то из-за спины.

Мы обернулись. Перед нами стоял тучный мужик и держался за сердце.

– Молодые люди, – повторил он, – мне бы водички купить, боюсь, сердце прихватит, и я прямо на дорогу грохнусь.

– И? – спросил Саня.

– А я деньги дома забыл. Может, одолжите рублей двадцать, а то, не дай бог, копыта еще здесь отброшу.

Он еще сильнее скривился и прижал ладонь к сердцу.

– Да вы сядьте, – предложил Марк, отодвигая кастрюлю.

Мужик сел и посмотрел на нас.

– Ну так что?

Мы переглянулись. Саня полез за бумажником.

– Конечно, мы дадим вам денег, – сказал я. – Но, может быть, вы тоже нам поможете?

Мужик побелел от удивления и даже руку от сердца убрал.

– Да вы не бойтесь. Просто нужно ответить на четыре коротких вопроса. Это не займет много времени.

Я толкнул Марка, чтобы он включил камеру.

– Ну хорошо, – согласился мужик. – Только, пожалуйста, быстрее! – И снова взялся за сердце.

– Вопрос первый. Верите ли вы, что 21 декабря 2012 года будет конец света?

– Вы что, издеваетесь?

– Да что такого?

– Не буду я отвечать на ваши вопросы!

Мужик вскочил, выхватил у Сани две десятки и почесал так, будто у него вообще никакого сердца нет и болеть нечему.

– Урод! – крикнул ему вслед я.

– Да это ты урод! У человека сердце болит, а ты ему про конец света, – возмутился Саня. – И ты еще удивляешься, че у нас никто сниматься не хочет.

– Аче такого? Не я же это придумал, а майя. А мужик этот реальный урод, ни фига у него не болело, знает, что так просто бабок никто ему не даст, и разводит людей, как лохов.

– Да не, че бы ему тогда убегать было? – резонно возразил Марк. – Ответил бы да пошел. Считай, что заработал. По ходу реально испугался.