Текст книги "Королевский штандарт"

Автор книги: Александр Тулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Часть I

Пролог

Уже давно стихли звуки дворцовых переворотов, заканчивалось время царских интриг и широких балов. Но эпоха великих реформ только стояла у своего начала. Вот-вот должны были произойти события, которые бы навсегда изменили ход русской истории. Такое время историки обычно называют эпохой государственного расцвета. И действительно, современники того времени могли с уверенностью согласиться с этим утверждением. Еще чуть-чуть и новая Россия облегченно вдохнет воздух величия, как и обещал великий самодержец русской земли, Александр II.

Начало моего повествования – 1862 год, время уже не спокойное, но еще далекое от главных событий сего романа. Сама же моя рукопись будет иметь художественные прикрасы, о чем я добросовестно признаюсь, мой дорогой читатель. Время, описанное мной – было весьма сложным временем. На юге свирепствовала неутихающая Кавказская война, начавшаяся еще при Александре I. На востоке в границы Империи смотрели грозные турки, желая никоим образом не допустить нарушения Россией Парижского мира. Сама же Россия пеклась о Балканах, на которые точила зуб Османская империя.

В это время Германии не было как единого государства, но зато были Пруссия, Австрия, Ганновер и прочие германские княжества. Россия уже отменила крепостное право, но многие крестьяне были этим недовольны. Итальянцы еще не имели Венецию, а у парижского штурвала стоял Наполеон III. Европа постоянно делилась на коалиции, и эти союзы часто менялись. Вчерашние друзья в любой момент могли стать врагами, а недруги доброжелателями.

Но все же, этот век благороден своей чувственностью, и надеюсь, что мой аргумент бесспорен. В то время любить умели, и эта любовь отразилась в книгах Пушкина и Лермонтова. В то время чувства были целью, а не средством, и тем это прекрасно.

Я не хочу утомлять тебя долгим вступлением, мой дорогой читатель. А потому прошу отправиться за мной, в начало моего романа. Я приглашаю тебя на свое повествование.

И моя история начинается…

Глава 1

Император плохо спал этой ночью. Манифест «О Всемилостивейшем даровании крепостным людям прав…», над которым так усердно работал монарх, увидел свет в прошлом году. Но радость законченной мечты, омрачалась тем, что после манифестации Польши начались многочисленные столкновения с царскими войсками. Александр не желал ужесточать меры, поэтому решил пойти на сближение со шляхтой. Наконец, в два часа ночи, измученный томными мыслями, император провалился в сон.

В ту же ночь, около трех часов, в Петербург прибыл прусский дипломат: статный человек среднего роста, одетый в богатую немецкую одежду. Он был красив, имел карие глаза, ровный нос и темные волосы. В плечах он был не широк, но и не узок. Его звали Кристиан Эрик Александер Гофман. Он был одним из любимых подданных прусского короля Вильгельма I, и единственный сын одного из его лучших генералов Александера Алоиса Гофмана.

Кристиан, как и многие граждане Пруссии имел несколько личных имен и фамилию. Первое личное имя было основным, далее следовали второе и третье. В официальных документах указывались все три имени. Прусская система имен отличалась от датской, где отчество могло указываться в фамилии человека с приставкой «ен» – сын. Например: Ларсен – сын Ларса. В Пруссии же отчества не было вовсе, но некоторые пруссаки брали имя отца или матери вторым, или третьим именем, как это сделал Кристиан.

Гофман остановился в гостинице «Европа». Перед ним стояла важная миссия. Он должен был добиться сближения Пруссии и России в это нелегкое время для обоих государств.

Дело в том, что Пруссия в недавнем прошлом пережила войну с Данией, которая закончилась для первой потерей Шлезвиг и Гольтштейна: важных для Пруссии территорий. России было ничуть не лучше, ведь в это самое время велась Кавказская война, и многочисленные силы империи были брошены на восток, помимо всего этого, на западе страны, в Польском царстве три десятилетия назад, еще при царствовании отца императора Александра, Николая I, произошло восстание.

Ровно на двенадцать часов дня, у Гофмана была назначена аудиенция с императором. Подойдя к хозяину гостиницы, он положил перед ним мешок с талерами. Открыв его, увидев в нем европейскую валюту, хозяин деловито сказал:

– Не положено у нас иностранными монетами расплачиваться, милейший.

Кристиан молча достал второй мешочек и бросил возле первого.

– Ну, а в прочем, смогу обменять коли надо! – Уже ласково сказал человек и дал ключ от комнаты.

Гофман взял его и удалился, но, не успев внести все свои вещи, он услышал громкую брань. Обернувшись, Кристиан увидел трех пьяных людей, покрывавших друг друга отменными русскими словами. Спустя мгновение их пылкая ссора переросла в настоящий мордобой. Разгоряченные мужики настолько широко махали руками, что один из них ненароком попал по виску прусака, тот, потеряв равновесие, рухнул навзничь. Никто из дерущихся не заметил этого человека; продолжая материться и махать кулаками, они удалились в другую часть коридора. Оттуда уже слышались крики хозяина гостиницы.

Не успел Кристиан встать, как в коридоре показался плечистый мужчина одетый по-шведски. Он имел коротко стриженую голову и начисто бритую бороду, на вид ему было лет сорок, но телосложение его было достаточно впечатляющим.

– Чего разлегся-то? – спросил он, подойдя к прусаку.

– Was? Wer sind Sie? – почему-то по-прусски заговорил Гофман.

– Не русский что ли? – спросил человек.

– Я прусак, – уже на чистом русском произнес пришедший в себя Кристиан.

– Ох, таки, куда путь держишь, гость матушки Руси? – еще больше оживился мужчина. Кристиан отвечал гордо:

– На аудиенцию с королем Александром, мой король желает мира и дружбы между нашими государствами.

В это время он стал втаскивать в свою комнату последние вещи.

– Наш император, – выделил мужчина последнее слово, – тоже войны не хочет, а дело доброе. Мне самому к нему завтра, опосля обеда, ехать предстоит.

– Ja? – вновь по-немецки произнес удивленный прусак.

– Император со мной дружбу водит, да почитает меня, а я служу ему верой и правдой. Вот сейчас путь из Копенгагена держу, все свои обязанности выполнил, подарки из Дании везу.

Лицо Кристиана перекосилось, от упоминания скандинавской страны.

– Тебя-то как величать? – наконец решил познакомиться мужчина.

– Подданный прусской короны Кристиан Гофман, – по-европейски поклонился прусак.

Человек повторил его поклон, и ехидно сказал:

– Иван Лапоухов, верный слуга и сын матушки России! Раз уж мы познакомились, может быть, в шахматы сыграем?

Гофман заинтересовался предложением: ему нужны были знакомства в этой стране, тем более тех, кто приближен к императору.

Он отвечал:

– Я более предпочитаю карточный вист.

Иван поморщился, после чего изрек:

– Карты – богоненавистная игра, да и горя от них много, хотя и в шахматах азартнее меня во всем Петербурге не найдешь. А, я, сударь, играю лишь на деньги!

Кристиан отлично играл в шахматы, ведь это была прекрасная стратегическая игра, которой учили его еще при казарме, где он воспитывался с двенадцати до семнадцати лет.

Занеся в комнату клетку с почтовыми голубями, он ответил:

– Я согласен играть с Вами.

Иван отворил соседнюю комнату и жестом пригласил гостя войти, тот проследовал внутрь.

Разложив шахматы, они сели за стол. Начались первые ставки. Кристиан брал партию за партией и вскоре оставил Ивана лишь с мешочком серебряных монет.

Не часто Лапоухов оказывался в таком положении, но всегда умел отыграться и остаться в плюсе.

Бросив на стол мешочек и золотые часы, он сказал:

– Еще одна партия. Это часы с гравировкой императора, но ставлю я их, на Вашу полную ставку.

Кристиан восхитился часами и тут же изрек:

– Какое великолепие!

Он выдвинул на стол все, что успел выиграть. На этот раз удача отвернулась от него и все выигранное ранее переходило во владение Лапоухова.

Но он взял со стола свои деньги и половину от выигранного, оставив вторую половину Гофману. Удивившись такому решению, Кристиан поклонился приятелю и, попросив минуту, ушел к себе в номер. Вернулся он оттуда скоро, держа в руках бутылку прусского вина. Поставив ее на стол, он пояснил:

– Это подарок из моего государства.

Иван быстро достал фужеры.

– Изволь испить со мной?

Он поставил на стол два стакана. Кристиан отказался от этого предложение, произнеся:

– Мне пора ложиться ко сну: на улице уже темно, а завтра меня ждет аудиенция с вашим императором.

– Правильно говорить «ложиться спать», – поправил его Иван. – А то, что темно на улице, так в России в октябре в семь часов такая темень, какая у вас глубоко за полночь, а сейчас всего шесть, – сказал он, открывая бутылку и наливая содержимое в стаканы. Кристиан промолчал, но остался.

Два едва знакомых человека пили более часа; Иван травил байки о русской жизни, а Кристиан молча слушал, будто бы не понимая часть из них. Но он понимал все, что говорил ему его новый знакомый. Да, в Берлине его хорошо обучили и русскому языку, и русским манерам. Он желал показаться Ивану обычным прусским подданным, приехавшим в эту страну для простой аудиенции с императором, но на самом деле его миссия была куда более сложной, чем он рассказал Лапоухову.

Он, сын военачальника прусской армии, был вызван во двор к королю для важного разговора. Отдам должное, Кристиан даже ребенком был ответственен и смел, и сейчас он незамедлительно явился к своему правителю по первому требованию, первому сообщению о важном королевском деле. Король Вильгельм, канцлер Отто фон Бисмарк и старший Гофман ждали его.

– Ты быстро явился, Эрик, – сказал Вильгельм.

Он любил называть его именно этим именем, ведь оно означало «честный». Король положил перед ним два мешочка с немецкими монетами и произнес.

– Ты верно служил мне на протяжении семи лет, верой и правдой, честью и сердцем. Сейчас тебе предстоит важная для всей Пруссии миссия. Над нашими землями давно сгустились Датские тучи, но сейчас настало время делать ход. Наш народ давно требует Шлезенгер. Европа меняется, вчерашние наши друзья признают его датским; единственным государством, которое может нам помочь, остается Россия, неизведанная и непоколебимая. Он подошел к Гофману на расстояние двух шагов:

– Кристиан, ты нужен Пруссии. Мы хотим отправить тебя в Петербург для заключения мира и дружбы с Россией, но ты должен повлиять на русского императора: нам нужна поддержка в случае новой датско-прусской войны. Мы готовы поддержать Россию в ее польской политике. Боюсь, что скоро ей эта поддержка будет нужна как никогда, но мы хотим, чтобы она поддержала нас в войне с датчанами. Бисмарк ранее встречался с Александром и вызвал хорошее к нему расположение, но этого не достаточно.

Едва дослушав, Гофман спросил:

– Когда я могу выезжать?

– Подожди, мой сын, – он обернулся к его отцу. – Ты же не будешь против, мой друг, если я буду звать его так. Тот приклонил голову и отвечал:

– Мои дети, дети Пруссии, а Вы – ее единый отец.

– Ты всегда был мудр, мой друг, – король вновь обратился к Гофману.

– Я положил пред тобой два мешка. Как доброму подданному, я даю тебе выбор, взять деньги, которых хватит тебе на год хорошей жизни при дворе, и ехать в Россию, либо принять мою благодарность и почтение и остаться здесь – выбирай.

– Мне хватит лишь вашей щедрой воли избрать именно меня на эту миссию. Я не имею нужды в богатстве, ведь в могилу я его забрать не смогу, а здесь я тленен и, кто знает, когда превращусь в прах. Вильгельм продолжил говорить:

– Ты вышел в отца, он должен тобой гордиться. Выезд завтра на рассвете. Александер отведет тебя к Августу – он даст тебе талеры для жизни в Петербурге и запряжет карету. Удачи тебе, сын мой.

Король поклонился Кристиану, и добавил:

– Преклоняюсь пред тобой не как король, но как прусак, от себя и от всех наших народов.

Иван неожиданно замолчал, на мгновение воцарилась тишина. Изрядно пьяный Кристиан посматривал на часы.

Спустя пару мгновений, не менее пьяный Лапоухов продолжил говорить:

– Так вот я о чем. Честь в наше время – это все. Вот ты прусак, и душой за Пруссию. Я таких, как ты, люблю, себя презираю порой, что я так азартен, Господи помилуй.

Иван перекрестился, после чего, схватившись рукой за голову, произнес:

– Бесовская страсть съедает меня, да радует, что не один я такой.

– Любой русский любит поиграть на деньги, я знаю, – произнес Гофман.

– Что есть, то есть, – сказал Иван, наливая в стакан вино. – Тридцать лет назад Пушкин в штосс пятую главу Евгения Онегина проиграл.

– Ja? – Вновь по-прусски изрек Кристиан.

– Да, потом правда поставил свои револьверы и отыграл главу, но история осталась.

Гофман встал из-за стола и сказал Лапоухову.

– Я, пожалуй, пойду, мне нужно выспаться.

Иван привстал и поклонился новому знакомому, говоря:

– Ну, ступай с богом, может, еще свидимся.

Он опрокинул еще один бокал и рухнул на стул. Кристиан поклонился и вышел из номера.

Придя в свою комнату, Гофман усмехнулся русскому гостеприимству. В Берлине ему говорили, что любой русский захочет затащить его опрокинуть рюмку, другую, но Кристиан был искренне поражен, как Иван два часа непрерывно рассказывал незнакомому человеку истории, угощая хорошим вином. Он лег спать, первый день на чужой земле подходил к концу, а впереди были месяцы.

Глава 2

Александр ждал прусского дипломата для назначенной аудиенции, но ни в двенадцать, ни в час дня никто не явился. Наконец, около трех часов в Зимний дворец вошел запыхавшийся Гофман и просил встречи с императором. Александр возмутился, но дал разрешение на встречу. Войдя, Кристиан по-европейски поклонился Александру, тот не стал показывать своего недовольства, вместо этого он спросил у Кристиана, как сложился его путь, и каково ему в России. Прусак поблагодарил императора, сказав, что добрался он без происшествий, а первое впечатление о России у него сложилось более чем хорошее. Тогда Александр предложил Кристиану перейти к сути аудиенции.

Прусак начал издалека:

– Видите ли, Ваше Величество Александер Николаевич, – начал Гофман. – Мой Король Вильгельм желает вести с вами дружбу и помогать во всем, так же рассчитывая на помощь вашей страны нашему народу.

Александр сделал ехидный взгляд и произнес:

– Неужто беда какая с вашим народом?

– Мой король опасается скорого прекращения мира в старом свете и желает иметь здесь друзей. Россию уважают в Пруссии и боятся в Европе, поэтому наш народ желает дружить, нежели воевать.

Император усмехнулся и ответил:

– О каком прекращении мира ты говоришь? Не на датчан ли намекаешь?

– Датчане, как и французы, вечные наши враги. Я знаю, что в русской истории есть неприятный опыт войн с нашими государствами, но это дела прошлые, мой король желает вашей дружбы и помощи.

– Хитер же твой король, кто же поможет мне на Кавказе врага побить? Неужели ваши солдаты?

– Наши солдаты готовятся стягивать напор датчан.

Александр сделался весьма серьезным:

– А мои – защищать свои границы.

Гофман не делал пауз между фразами, он был весьма уверен, он знал, о чем говорил:

– Ваше Величество, я прошу мира и дружбы, дабы объявить наши государства братскими. Прошу так же учесть и тот факт, что моя родная Пруссия была единственным европейским государством, не принимавшая участия в Крымской войне. Так же Отто фон Бисмарк обещает помочь в случае бунта Польши.

Это было главным оружием в устах прусака. Помощь против шляхты было тем, в чем так нуждался русский монарх, но император не подал виду, вместо того он сказал:

– Вот что: дружбу получай, но с Данией воевать я не желаю, тем более, пока враг на Кавказе. Я думаю можно прекратить аудиенцию.

Кристиан поклонился Александру и вышел из зала. Император задумался – Польша. Откуда в Берлине узнали, что не Кавказ, а именно она так волнует его, но воевать с Данией по-прежнему не хотелось.

Ровно в это же время в столицу, прямиком из Варшавы, приехал поляк Януш Замойский – худощавого и довольно невзрачного вида старик. Точнее стариком он не был, Янушу было всего сорок пять лет, но выглядел он по-старчески. Полуседые волосы были растрепаны, все лицо было покрыто морщинами, а руки дрожали без причины. Замойский пользовался большой популярностью при дворе, так как был послом и знал, что творится в разных уголках окраин. Едва разместившись у своего деверя, он направился к императору. Януш едва не разминулся с уходящим Кристианом. Александр ждал Замойского и был рад видеть его. Он улыбнулся и произнес:

– Здравствуй, Януш!

Поляк поклонился и ответил:

– Здрав буде, отец народа польского.

– Раз пришел, значит, есть зачем?

– Честной отец, известно нашему народу стало, что Вы с прусаками дружбы ищете. Отсюда нам горестно стати, ибо с волками дружбу водить нельзя. Знамо, что с Венграми.

Настроение Александра сменилось, он нахмурил брови и баритоном сказал:

– Так ты, значит, приехал меня политике учить? С Пруссией мы давно разногласий не имеем, и дружбу желаем, и супротивного в том не вижу. Если же все у тебя, то закончим на этом.

– Аз понял вас, отец император, но что ж про Венгрию, когда с ними тоже войны не ведешь, но дружбу не сеешь.

– Венгры дружбу иметь не желают, а Россия к миру никого не принуждает. Коли захотят, тогда говорить буду.

Януш поклонившись императору, вышел из зала.

***

Иван отменил свой визит к Александру, из-за вчерашней пьянки он смог лишь написать слова извинений в адрес императора и отдать их посыльному, после чего вновь погрузился в сон. Лапоухов проснулся через пару часов, умывшись, он принялся было чистить свой револьвер, но в дверь кто-то постучал, это был Кристиан. Он попросил разрешения войти и, получив одобрение, переступил порог.

Иван усмехнулся, взглянув на нового друга:

– А тебе я гляжу нисколько не плохо.

– Я лечусь от похмельного синдрома прусскими средствами. Наша медицина прекрасно справляется с этим. Я удивлен, как вы, русские, еще не начали делать подобные лекарства, когда вы так любите выпить.

Иван поморщился, голова ныла:

– Дело говоришь, может, ты и мне дашь свое лекарство?

Гофман молча удалился, после чего вернулся вновь с небольшим пакетиком порошка.

– Разведи в воде и выпей.

– Благодарствую, мой дорогой друг. Так, что побудило тебя прийти ко мне сейчас?

Лапоухов высыпал содержимое в стакан.

– Иван, ты сказал, что ваш император хороших мнений о тебе.

– Да, мы почти друзья.

– Почему почти?

– У правителя не бывает друзей. Есть доброжелатели и ненавистники.

– И все же, я думаю тебе в силу объяснить ему, что Дания не друг России.

Лапоухов вновь нахмурился, теперь уже от возмущения:

А чего это ты за Россию так беспокоишься, что решил императора учить. С датчанами у нас и войн никогда не было. А если ты приехал сюда, дабы мнения свои навязывать, то мой тебе совет, ступай собирать вещи, пока немилость императорскую не вызвал.

Кристиан покинул Ивана: он лег в постель и закрыл глаза – сон не шел.

Когда Гофман был еще ребенком, отношения между Пруссией и Россией были весьма напряженными. Воспитывался он противником этой империи, но сейчас находился в этой стране в качестве дипломата и был достаточно тепло принят. Он глубоко переживал за судьбу его любимой, маленькой Пруссии, и так же, как Отто фон Бисмарк, видел в России друга и соратника. Ранее он питал интерес к Италии, Австрии, Франции, но сейчас эта «варварская», (как называли ее в Европе) страна вызывала у него приятные чувства неизведанности. Кристиан обдумывал план диалога с императором, навязывать свои идеи более было нельзя, иначе Александр мог разгневаться и выслать его из страны, тогда миссия была бы провалена. Он боялся подвести свой народ, своего короля, своего отца. В том нелегком веке Кристиан мог считаться настоящим рыцарем, достойным доблести и славы. Но не их желал Гофман, он хотел, чтобы его просто помнили, помнил его народ, и те, кто ему дорог. Подбирая в мыслях будущие слова к императору, он забылся и уснул крепким сном.

Лапоухов забылся только к полуночи. Но кто же этот вечно веселый человек? Его история гораздо интереснее чем, кажется на самом деле. Он родился в городе Чембар Пензенской губернии пятьдесят лет назад. Его отец погиб во время Отечественной войны, поэтому Ваня воспитывался под сугубо материнским началом. Оттого его характер был мягок, Лапоухов не любил конфликтов и драк, но если их было не избежать, с уверенностью принимал их.

Иван был достаточно набожен, веру ему так же привила мать еще в младенчестве. В среду и пятницу он держал пост. Так же не вкушал скоромной пищи в сочельники, кроме тех дней, когда был на войне. Однако главным своим пороком считал азарт. Несмотря на то, что он никогда не играл в карты, он мог извлечь выгоду абсолютно из всего, начиная с мелких споров и заканчивая играми с крупными ставками. Он боролся со своим пороком, но почти всегда проигрывал ему, и потому пытался искупить его своими делами.

Лапоухов был прекрасным солдатом и стратегом и беспрекословно выполнял все приказы своего императора. Иван жил Россией и ей дышал, он был верным ее сыном и любил как родную мать. Его можно было с уверенностью назвать истинным патриотом своего государства. Таким был Иван Антонович Лапоухов.

***

В ночь на двадцать первое октября из Порты в Россию приехал Сергей Григорьев – подданный императора Александра и близкий друг министра Горчакова. Сергей был солдатом, но в свои сорок восемь лет не смог дослужится даже до чина штабс-капитана, все еще оставаясь поручиком. Это было обусловлено тем, что Григорьев не желал воевать под знаменами Российской Империи, да и в принципе военное дело его не влекло, хотя он был прекрасным стратегом.

Сергей с теплом смотрел на Францию и на ее армию, он желал присягнуть Наполеону III, но боялся суда, который за предательство осудил бы его на казнь. Франция, как государство находящееся в неплохих отношениях с Россией, конечно бы, выдало преступника, боясь обиды Александра. Оттого Сергей ждал момента, когда два этих государства рассорятся.

Горчаков даже не догадывался о желаниях Григорьева, а Александр тем более. К тому же он был хитер и смог вызвать полное доверие монарха.

Император пригласил Сергея во дворец, где встретил его вместе с министром.

– Здрав буде, отец. И ты не хворай Александр Михайлович.

Поклонился он императору и Горчакову.

Александр ответил на приветствие, после чего произнес:

– Известно ли тебе о делах в Польше?

– Знать известно, свободы хотят.

– Разве они не свободны?

– А кто ж свободен, когда его независимости лишают.

– Ты хочешь сказать, что они отделиться от нас хотят?

– Я, Великий государь, сказать ничего не хочу, за меня говорят факты, но кишка у них тонка, чтобы с тобой тягаться.

Сергей был не только хитрым человеком, он был так же хорошим подхалимом.

Александр погрустнел и, устремив свой взгляд в пол тих сказал:

– Ступай с богом, и ты Александр Михайлович, тоже ступай, я хочу собраться с мыслями.

Он остался один, полный раздумий, он не желал конфликта со шляхтой, но всяческие уступки не помогали.

Император не был жесток по своей натуре, потому ему было сложно принять какое-либо деспотическое решение, и он временил. Но на окраинах России, в Польском Царстве, уже думали о новом восстании, которое бы отличалось от предыдущего, произошедшего тридцать лет назад. И которое было так бесславно подавлено, не оставив о себе даже памяти. Шляхта всегда отличалась бунтарством. Она, бывшая Речь Посполитая, когда-то великое государство сейчас терпела гнет и считала это верхом унижений.

Времена Яна Казимира прошли, навсегда увековечившись в истории, но шляхтичи до сих пор горели идеей восстановить свои территории в границах 1772 года, и были готовы, казалось, на все. Было ли это началом новой эпохи или всего лишь злым роком бедной Польши, никто пока еще не знал.

Глава 3

Ее звали Анна, дочь сербского военачальника Йована Митича, приехавшая в Петербург из-за наставлений отца. Он уехал во Францию, с политической миссией, а девушка вынуждена была отбыть в Империю. Однако вскоре связь с отцом оборвалась, и Анна осталась в чужой стране без всякой поддержки.

Она была среднего роста, с прекрасным телосложением. Имела русые, словно колосья пшеницы, длинные волосы ниже плеч. Красива, сдержана, умна. Эти черты сложились в одном человеке. Очертание ее лица часто описывается в романах русских классиков, и казалось, ее образ содержит в себе все прекрасное героинь тех произведений.

Анна выехала в поле поупражняться в верховой езде, ее отец с детства привил ей любовь к лошадям, и она каждое утро выезжала на своем жеребцом в поля, дабы просто поскакать в свое удовольствие, и полюбоваться русскими просторами. Такими, какими не ей не удавалось встретить в Сербии. Эти пейзажи, которые открывались ей, действительно были прекрасны. Неподалеку текла небольшая речушка, с кристально чистой водой, возле нее росли могучие тополя, и хрупкие березы с белесой корой и желтеющими листьями. А вдали простирались бескрайние поля, с высоко растущей травой. Эти поля нравились девушке больше всего. Ей нравилось ощущения свободы и широкий простор. Девушка любила скакать там верхом, ощущая своим телом ветер, который распускал ее волосы и дарил прохладу в жару. Именно русские поля нравились ей больше всего, и именно их ей так не хватало в Сербии.

Сегодня она поехала на новой лошади, ведь ее Ивес (так звали коня), заболел и на все попытки Анны вывести его хотя бы со стойла, он лишь бессильно падал. Взобравшись в седло девушка поехала, но новый конь сразу же попытался сбросить наездницу. Нельзя сказать, что побудило животное к таким действием, но Анна чуть не убилась и, верно, пострадала бы, если бы рядом не проезжал Гофман. Увидев девушку, которая находилась в беде, он поспешил на помощь. Догнав коня, Кристиан схватил его за упряжку и вытянул ее на себя, постепенно сбавляя темп, пока скакун не успокоился и не перешел на шаг. Гофман, спешившись с коня, помог спуститься наезднице. Анна, почувствовав под ногами землю, тяжело дыша, молча опустилась на колени. Кристиан заговорил первый:

– Вы в порядке?

Девушка будто бы только сейчас заметила Гофмана. Она посмотрела на него испуганными глазами и дрожащим голосом произнесла:

– Да, спасибо.

– Что ж Вы одна ездите, если не умеете.

Девушка подняла голову и взглянула на Кристиана:

– Я умею. Я не знаю, почему все так случилось.

Девушка заплакала, верно, от испуга.

Кристиан сел рядом:

– Ну что вы, все закончилось хорошо, не плачьте.

Девушка утерла слезы, но они продолжали течь.

Гофман достал из кармана платочек и вручил его ей, девушка приняла платок и вытерла с лица слезы, после чего Кристиан спросил:

– Как Вас зовут?

Выждав паузу, девушка ответила:

– Анна Митич.

– Вы венгерка?

– Я сербка, точнее мой папа серб, а матушка черногорка.

Она погрустнела еще больше, но Кристиан не понял почему.

– Красивое имя, Анна.

Девушка слегка улыбнулась:

– Спасибо! А как зовут Вас, чудесный спаситель?

– Кристиан Гофман!

– Австриец?

– Прусак!

– Мне очень приятно познакомиться, но мне нужно ехать, извините!

С помощью прусака она уселась в седле и тихо поскакала в обратном направлении, теперь конь вел себя тихо. Совсем нельзя было сказать, что несколько минут назад он едва ли не убил свою хозяйку. Вдруг Кристиан крикнул ей в след.

– Где я смогу найти Вас?

– Не стоит, – только и произнесла девушка.

***

Анна вошла в дом, села за стол и посмотрела на висевший на стене портрет, где она была запечатлена вместе с отцом. Девушка не помнила свою мать: она скончалась от пневмонии, когда маленькой Анне было три года, и Йован Митич один воспитывал свою маленькую дочь. Несмотря на то, что девочка воспитывалась отцом, при том военным, она имела очень чуткую душу и мягкий характер. Йован отдавал ей все тепло, которое ему было более некому отдавать. Во второй раз он так и не женился, поскольку не смог забыть свою жену, которая стала для него всем. Да и не хотел забывать.

Когда они жили в Удовице, маленьком сербском городе, Йован каждый день (когда позволяла служба) ходил к ней на могилу, в любую погоду, будь то невыносимый зной или буря. Он проводил там не менее часа, рассказывая умершей о своей жизни. Говорил так же и о своем продвижении по службе и как растет дочка. Если его сердце что-то тревожило, он сидел на могилке более трех часов, изливая свою душу, и всегда получал утешение. Со временем к Йовану присоединилась и Анна, которая убиралась там и сажала живые цветы. Девушка признавалась сама себе, что кладбище близ Удовице – это единственное место, где она видела отца плачущим.

***

В одну из ночей октября в Россию приезжает итальянец Калисто Аллегро, подданный итальянского короля Виктора Эммануила II. Он прибыл в Империю по поручению своего монарха, дабы договориться о торговле меж государствами.

У Российской Империей с Итальянским (ранее Сардинским) Королевством отношения были довольно напряженными, ведь итальянцы были противниками России в проигранной ей Крымской войне. Несмотря на это, напряжение спадало, и король Виктор искал выгоду в бывшем противнике. Помимо всего прочего, шпионы короля донесли ему, что германцы, которые стремились объединить свои земли, что, кстати говоря, желала сделать и Италия, послали своего человека в Петербург с некой дипломатической целью. Что это была за цель, никто не знал, но Виктор был уверен, что это план по объединению Германии. Откуда взялась такая уверенность, я не знаю, и не знают, наверное, сами итальянцы. Но факт остается фактом. С миссией добиться сближения с Россией и подписания торгового договора, а так же установлением слежки за неким прусаком, которым и являлся Кристиан, прибыл Аллегро.

Стоит рассказать об этом человеке подробнее: Калисто Аллегро, сын богатого итальянца Адриано был статным двадцатишестилетним подданным Королевства Италия, пользовавшимся особым доверием у короля. Он не отличался, какой-либо смелостью или мудростью, но был упорен и всегда весел, от чего и нравился королю. Все, что начинал Калисто, он всегда доводил до конца, потому и был выбран в качестве дипломата.

Система имен Италии отличалась от всех остальных европейских систем: как и другие романские народы, в том числе и русские, итальянцы имели личное имя и фамилию. Однако еще в Римской Империи у человека было три личных имени: имя, дававшееся при рождении, имя обозначавшее семью, и имя, которое присвоило ему общество.

Со временем все поменялось, и итальянцы носили лишь одно имя. Название которого, кстати говоря, очень часто подвергалось традиции нарекать детей именами предков. Например: первому сыну давали имя деда по мужской линии, первая дочь нарекалась именем бабушки, так же по линии отца, вторые сын и дочь получали имена деда и бабушки по женской линии соответственно. Дети, рожденные после, получали имена своих родителей либо близких родственников не успевших вступить в брак. Итальянские фамилия были схожи с некоторыми европейскими, но частично от них отличались. Они обычно оканчивались на «-i» или «-o». Происхождением фамилии могло быть: принадлежность к семье, подобно датской системе, обозначающей отца. Прозвище, которое означало что-либо. Зависимость перед господином или солдатской службой. Так же фамилия могла означать город рождения, такой являлась фамилия художника Высокого Возрождения Leonardo da Vinci, родившийся близ города Винчи.