Текст книги "Завещание красного монарха"

Автор книги: Александр Трапезников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Ну ты идешь что ли спать, баран безрогий?

В выражениях она не стеснялась, как и ее досточтимая матушка.

– А чего ты пистолет достал? Чистишь, что ли? – продолжила жена. Лучше бы ты свой другой пистолет приготовил.

Сержант знал, что она "гуляет налево", поскольку в своей сексуальной жизни была необузданна, как кошка. Могла заниматься этим не только с ним, но и еще с десятком других – по очереди, днем и ночью. Так и делала, едва он уходил за порог, на дежурство. Весь дом знал об этом, вся улица и весь район, ее с малолетства "брали" кому не лень, так бы никогда и не вышла замуж, если бы не подвернулся этот деревенский паренек, которому она ловко закрутила мозги. Сержант во всем винил себя сам: позарился на прописку. А вышло боком.

"Пристрелить ее разве?" – с равнодушной тоской подумал он, глядя на вульгарно-смазливое личико жены, просвечивающее сквозь ночную сорочку розовое тело, и представляя, как у нее будут пузыриться на полу выпущенные из головы мозги, похожие на винегрет. "А почему я должен стрелять себя или ее за эту неудачную жизнь? – продолжил размышлять он. – Кто нас такими сделал? Да вся эта сволочь, которая сейчас и жирует..." Он тщательно убрал коричневые папки в портфель, задвинул его под стол к батарее, решив прочитать от первой до последней страницы, чувствуя, что в них таятся ответы на многие мучащие его вопросы, и нырнул к теплой и разгоряченной жене под одеяло.

После плотской гимнастики, жена более нежным голосом проворковала:

– Да, кстати, я тут договорилась насчет тебя с Борисом, из соседнего подъезда...

– Ты о чем? – сквозь сон спросил Герасимов.

– Ну ты, блин, совсем отупел на своей службе! – тотчас же взвилась она. – Я же тебе сто раз талдычила! Борис работает охранником у Гапониди. Теперь может и тебя туда пристроить. Все лучше – чем старух на рынке гонять.

– Гапониди – это тот самый что ли, который миллиарды у вкладчиков увел?

– Он, он... Тебе-то не все равно? Будешь получать раз в десять больше, чем в своей гребаной милиции, – уже засыпая, ответила супруга.

А Герасимов долго не мог уснуть, ворочался с бока на бок. Думал. Перспектива вырисовывалась заманчивая, но он чувствовал, что это – не его, не то, к чему он стремился еще мальчишкой, сидя на пологом берегу Нерли и споря со своими одногодками о будущих профессиях. Но зато тут появлялась другая возможность. Этот Гапониди, построив свою финансовую пирамиду, обокрал миллионы людей. И – как с гуся вода, все так же цветет и пахнет. Да что же это за гады сидят в Кремле, если они боятся даже пальчиком тронуть таких, как Гапониди? Или свой своего никогда не укусит? Есть ли справедливость на земле? До божьего суда далеко, а до людского, выходит, еще дальше? Нет уж, не выйдет, не получится. Сами приговор вынесем. Сами. Герасимов понял, что ему надо сделать.

– Хорошо, – пробормотал он вслух. – Пойду я на службу к этому мерзавцу, пойду. Только пусть он об этом потом не жалеет...

4

В областной прокуратуре Днищев разыскал капитана Чернявко, представившись полковником ГУО. Соответствующее удостоверение, выполненное его другом-гравером, он показал. У Днищева было много разных и серьезных "корочек", на любой вкус. Он действовал быстро, нагло и совершенно бесцеремонно, тем и брал вверх.

– Ну что, капитан, поговорим о той давней аварии на шоссе? Когда "КАМАЗ" раздавил "жигуленка" и улетучился, яко облаце? Ну, вспоминай, вспоминай, там еще женщина с ребенком погибла.

– Во-первых, майор, – поправил его Чернявко.

– Поздравляю.

– А во-вторых, все просто – обычное дорожное происшествие.

– Ни фига себе – "просто": два трупа! А по показаниям Киреевского, водителя, "КАМАЗ" выскочил с развилки и чуть ли не намеренно развернулся к легковушке боком.

– С пьяну чего не покажется...

– Да трезвый он был, трезвый. Не темни, майор. Я этого не люблю.

– Значит, шофер грузовика был пьяный. Обычное дело.

– Все-то у тебя "обычно", даже завидно. Мне бы твою работу. Опять же, по показаниям Киреевского, в кабине сидел не один, а два человека. А может, рано тебя сделали майором?

– А почему вас вообще это заинтересовало? Дело-то давно закрыто, Чернявко начал пыхтеть, словно отдуваясь после доброй порции пива.

Днищев с любопытством наблюдал за ним.

– Рано. Дай взглянуть на бумаги.

– Ладно. Приходите завтра.

– Нет, сегодня. Сейчас. У меня мало времени. А заодно пусть принесут материалы на того "бомжа", труп которого обнаружили в день аварии, неподалеку от места происшествия.

Чернявко взглянул на него с удивлением, подивившись осведомленности. Черт знает кто такой – свяжешься с ним – себе дороже станет... Он вызвал дежурного, объяснил – что к чему. Пока ходили за делами, Днищев продолжал расспрашивать майора, но тот, либо действительно многое подзабыл, либо просто был обычным служакой-формалистом. Ничего путного и конкретного он не сказал. Зато сообщил любопытные сведения об аэроклубе "Ветвь акации". Владельцем его был некий Гершвин, отсидевший при советской власти срок за организацию подпольного пошивочного цеха. При демократах – стал преуспевающим бизнесменом, взял в аренду несколько сот гектаров земли, купил с дюжину спортивных самолетов, нанял инструкторов-летчиков, словом, поставил свое дело на широкую ногу. Есть там и вышки для прыжков с парашютом, восстановительный центр со спортивными залами, поле для гольфа, ресторан, все что надо для толстосумов. А желающих подержаться за штурвал самолета (особенно, если рядом сидит опытный инструктор) найдется не мало, были бы деньги. Туда, к Гершвину, съезжаются многие известные личности: банкиры, политики, телевизионщики, иностранцы, был даже, вроде бы, первый вице-премьер...

– Прямо Бильдербергский клуб какой-то, – усмехнулся Днищев. "Трехсторонняя комиссия". Значит, нашему "цеховику" надоело шить подштанники, устремилась душа в небо?

– И еще, – продолжил Чернявко. – Есть сведения, что господин Гершвин содержит целую военизированную бригаду, не знаю правда, какой численностью, но довольно внушительную. Там частенько проходят какие-то учения со стрельбами. Пытались проверить, но... От ворот поворот. За Гершвиным сила. Крепкий орешек. У него на все есть разрешение.

– Понятно. Открывает дверь в кремлевские кабинеты ногой. Ладно, майор, спасибо и на этом.

Когда принесли материалы и Днищев ознакомился с ними, он удивленно произнес:

– А ведь характер травм этого "бомжа" такой, будто его сбросили вниз головой с высоты десятиэтажного дома. С верхушки дерева он упал, что ли? За шишкой полез, полакомиться?

– Его же нашли в зарослях кустарника, – ответил Чернявко. – Там ни домов, ни деревьев – на два километра вокруг.

– То-то и странно... Будь здоров, майор, не потеряй звездочку!

Отсюда Днищев сразу же отправился в Дом журналистов, на Суворовский бульвар. Он уже успел выяснить, что Юрий Шепотников, после той аварии никуда из страны не уезжал, никаких сенсационных материалов за его подписью опубликовано не было и он продолжал работать в "Московском комсомольце". Более того, получил повышение и являлся теперь замом главного. В пять часов вечера Шепотников непременно должен был быть в Домжуре, поскольку там у него была назначена встреча. С кем? С патриархом отечественной журналистики Аршаком Тер-Маркаряном, отказать которому означало – поссориться с ним насмерть. А ссориться с влиятельным армянином, владельцем нескольких не политических, а развлекательных газет никому не хотелось. Днищев намеренно приехал на час позже, зная, что за это время Аршак успеет накачать Шепотникова до бровей.

Припарковав одолженную у приятеля "таврию" рядом с Домжуром Сергей показал на входе еще одно удостоверение, на этот раз – члена Союза журналистов, и отправился на поиски. Тер-Маркаряна он обнаружил в нижнем баре, одиноко сидящего за столом, уставленном импортными бутылками.

– Здравствуй, негодяй, давно не виделись! – очнулся армянин, обнимая Днищева. – Зачем тебе понадобилась эта гнида – Шепотников?

– А где он, кстати?

– В туалете блюет.

– Хочу с ним поговорить, расспросить кое о чем.

– Валяй, он как раз вошел в нужную кондицию. Честное слово, если бы не твоя просьба, я бы никогда с ним за один стол не сел. Даже на один толчок.

– Вы бы вдвоем и не поместились.

С Тер-Маркаряном Днищев познакомился почти десять лет назад, в Нагорном Карабахе. Именно с него начался распад Советского Союза, но ни Сергей, ни Аршак тогда об этом еще не догадывались, испытывая естественную мужскую потребность пострелять и повоевать за правое дело. А то, что Нагорный Карабах с исторических времен является "сердцем Армении" сомнений ни у кого не вызывало... Наконец, явился раскачивающийся на худых ногах Шепотников, с неестественно толстым животам и лоснящейся мордой, на которой росла рыже-бело-черная борода. Плюхнувшись на стул, он осоловело взглянул на Днищева.

– Знакомьтесь! – представил их Тер-Маркарян. Он щелкнул пальцем и к столику поспешил официант с новыми бутылками.

– Вы нашего цеха брат? – витиевато спросил Шепотников.

– Лауреат всех мыслимых и немыслимых журналистских премий, – сознался Днищев. – А также магистр белой и черной магии. Предлагаю выпить по полной и перейти на "ты".

Дело закрутилось. Днищев наливал и хлобыстал бокалы с такой скоростью, что даже видавший виды Аршак возмутился:

– Э, дорогой, ты куда так коней гонишь?

– Времени мало. Надо много успеть. Вечером я еще дирижирую симфоническим оркестром в консерватории.

– П-поехали к д-девочкам? – предложил Шепотников. Он уже плохо укладывал лыко в строку. Но отказаться от халявной выпивки не мог.

– Ты же, вроде, по мальчикам спец?

– Я? Н-нет.

– А мне казалось, что у вас, в "МК", все – голубые.

– У нас р-разные.

– Ты чего заикаешься? – Днищев приблизил к нему свое лицо и взял за ворот рубашки. – Боишься, что ли?

– К-кого? Т-тебя? Н-нет.

– А зря ты меня не боишься.

– П-почему?

– Потом скажу. Давай сначала выпьем.

– Н-не могу б-больше.

– А это не трудно, – Днищев почти силой вылил в его горло полный бокал ликера пополам с джином. – Вот так, хорошо. Блевать не здесь, в туалете.

– Ну ладно, ребята, вы тут развлекайтесь, а я пошел, – сказал Аршак и поднялся. – Не могу глядеть на вторичную переработку продуктов. К вечеру, один из вас станет покойником. И я догадываюсь – кто.

Днищев кивнул ему на прощанье и поволок Шепотникова в туалет. Там он немного привел его в чувство, похлестав по щекам и плеснув в лицо холодной воды. Комсовский сексомолец промычал что-то нечленораздельное.

– Пошли еще выпьем? – предложил Днищев. – Теплой водки с портвейном и тухлым пивом, в равных долях. Коктейль – "МК", а сверху – кошачье дерьмо.

– Ч-чего тебе н-надо? – вяло спросил Шепотников, начиная трезветь.

– У нас есть один общий приятель – Киреевский. Знаешь такого?

– Н-ну?

– Хрен согну. А что ты с ним перестал встречаться?

– Т-тебе какое д-дело?

– Не хами, Юра. Кто тебе предложил выманить его воскресным утром с дачи? Два года назад.

– П-пошел в-вон?

– Сейчас будет больно, – предупредил Днищев. Обернувшись, он заорал в сторону открывшейся двери – Карманы есть? Вот и ссыте туда, а у нас санитарный час! Дезинфекция.

Дверь в туалет поспешно захлопнулась. Шепотников попытался рвануть в сторону, но он и так некрепко стоял на ногах, а от толчка в спину полетел под рукомойники.

– Учти, международной конвенцией и всемирной федерацией бокса мне запрещен удар справа, – произнес Днищев. – Но ради тебя я могу и нарушить подписку. Говори ясно и членораздельно: кто?

– Гершвин... – процедил снизу Шепотников, даже и не пытаясь подняться.

– Уже лучше. Слышал о таком воздухоплавателе, – кивнул головой Днищев. – А с какой целью – ты догадывался?

– Н-нет. ей Богу! Ч-честное слово... Когда я узнал – не п-поверил, испугался...

Днищев с отвращением посмотрел на дергающегося, бьющего себя в грудь журналиста с перекошенным от страха лицом. Похоже, он говорил правду.

– Ладно, живи пока, – произнес он. Затем повернулся и пошел прочь.

5

Аналитическая записка

(выдержки)

"...Политики, чья карьера непременно закончится в день смерти Эльцына, а вслед за этим, очевидно, последует и лишение их свободы, осознают нависшую над ними угрозу и предпринимают все попытки в поиске новых и надежных союзников. Борьба за опустевший трон, за гарантии личной безопасности, а по существу и за собственную жизнь ознаменует весь 1997 год. Кто же эти фигуранты, являющиеся первыми кандидатами на "отсидку в Лефортово"? Прежде всего, это естественно Хубайс со всей своей агентурной командой – Казачков, Мох, Мудрин и др. Помощники президента – Сататаров, Лифшиц, Рюликов и др. Рыбакин и его фактический начальник – Дересовский. Фумейко и Байдар, а также второстепенные лидеры их развалившихся политических структур (Юженков, Козыревец и т.д.), Филятов, Кросовченко, Илюшкин и прочие. Перемены в Кремле будут подталкивать их к объединению и согласованным действиям. Единого, харизматического, да и просто привлекательного для народа лидера у них нет, и вряд ли он появится в будущем даже гипотетически. Их политическая бесперспективность, а также общая сопричастность к "шоковой терапии" и "радикальным реформам", ввергнувшим Россию в нищету (сюда, конечно же, будут добавлены и те деятели, которые уже сошли с политической арены или находятся в стадии "выноса тела" – Барбулис, Поповцев, Собочачек, Увен, Шохнин, Крачев, Шапушников и т.д.) будет подталкивать их к поиску внеконстуционных решений (по образцу октября 1993 года). Уже сейчас ими рассматриваются варианты моделирования и разыгрывания кризисных ситуаций, создающих для них возможность "жизни после жизни"...

С угасанием политической звезды Эльцына стремительно возрастет роль изощренного политика Чарамырдина (при всей его кажущейся простоте и косноязычии), который сумел дольше всех других удержаться в Кремле, играя роль "преданного соратника" Президента и "престолонаследника – против воли". Периодически возникаемые слухи об его отставке и закате, инспирированы им самим, так как еще сильнее утверждают его позиции (нет Чарамырдина – будет вам Хубайс, а этого не хочет никто), в результате чего напуганная оппозиция тянется к премьер-министру.

К лету 1997 года определится основная группа претендентов на кремлевский трон. Это – Чарамырдин, генерал Моголь, Луньков и представитель Думской оппозиции, скорее всего – Селезьнев (а не Зюганов). Кандидаты от второго эшелона (дублеры-космонавты) – Немчуров, Евлянский, Жиронивский, другие персонажи "Кукол", могут рассчитывать на победу только в этой телепередаче. В 1997 году вообще произойдет распад антикоммунистических организаций, которые были созданы на митинговой волне в 1989-91 гг., поскольку сами лидеры этих движений дискредитировали все демократическое движение (на каждого из них можно уверенно заводить уголовное дело). Являясь по существу людьми с нарушенной психикой, больными, они могли лишь шизофренически возбуждать толпу, но куда выше всяческих идеалов ставили собственное преуспевание, не брезгуя никакими средствами. "Межрегиональная группа", "ДемРоссия" и прочие образования аккумулировало энергию разрушения и агрессивного идиотизма (Якушкин, Шабада, Филиппок, Станюкевич и т.д.). То же самое относится и к актерско-писательскому слою (вряд ли, потерявшие совесть, честь и разум люди, подобные М. Ульюнову, Федосеевой, Охуджуве, Амхеджаковой и прочим, когда-либо смогут "прозреть" или хотя бы покаяться перед русским народом, которому они принесли неисчислимые беды)...

...Разрешит ли скорейший уход Эльцына проблему безвластия в России? Нет. Очевидно, страна будет ввергнута в еще большую смуту и хаос, которая станет пострашнее "семибоярщины". В этой связи особое место будет определено силовым структурам, борьбе за влияние на них. Деморализованная армия к "латиноамериканскому варианту" не подготовлена, зреющее в ней раздражение способно вылиться в лишь локальные, индивидуальные вспышки, она лишена управляющего центра. "Человек с ружьем" готов от отчаяния выстрелить в себя, но не в того, кто смешал его с пылью, отобрал семью и кров (создатели финансовых пирамид могут пока спать спокойно – час Х для них еще не пришел). Остается одна реальная сила, способная действенно повлиять на политическую ситуацию в стране к лету-осени 1997 года. Это МВД. Человек, вставший во главе Министерства внутренних дел и примкнувший (временно) к одному из лидеров – определит дальнейших ход российской истории..."

Ярослав

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

Ну, ладно, шахтеры, стучат своими дурацкими касками, словно думают напугать этим Эльцына и правительство, которых и подсадили на своих плечах в Кремль, требуют зарплату за полгода – год; бюджетники ноют, униженно просят выдать им деньги, студенты бузят – как комарики в медвежьей берлоге, вместо того, чтобы переворачивать и жечь машины; а что же "Человек с ружьем", он то чего на коленях ползает? Чем больше Анатолий думал об этом, тем сильнее поражался загадочности русской души. В армии офицеры среднего и младшего звена стали стреляться пачками, совершая чуть ли не коллективные самоубийства. В оставленных на прощанье записках красной нитью проходит одно: "Жить больше невозможно. В моей смерти прошу никого не винить". Как же "никого"? – думал Анатолий. Неужели, так уж никто и не виноват? Что ж вы за слепые котята такие? Неужто не видно и не ясно, кто довел вас, вашу семью, детей и всю Россию до такого скотского состояния? Зачем же направлять дуло пистолета себе в лоб, если можно найти другую цель? Один выстрел – и ты станешь национальным героем, народ тебе памятник поставит. Если они поступают с тобой так, поставив тебя вне закона, то и с ними надо обращаться, как с озверевшими волками. Отстреливать. Нет, в 17-м году, "человек с ружьем" вел себя иначе...

Все эти мысли были навеяны Анатолию коротким сообщением по радио, из раздела "криминальная хроника": известный владелец компании "Бабочка" Гапониди, создавший громадное состояние за счет разорившихся вкладчиков, был застрелен своим же собственным охранником, неким Герасимовым, который был также убит другим телохранителем. "Молодец, парень! – подумал о Герасимове Анатолий. – Жаль только, сам не уцелел. Подал другим пример что надо делать со всей этой мразью..." Но кто такой Гапониди? Шестерка у паханов. А они сидят в Кремле. Вот в кого надо целиться. Там – корень зла.

Киреевский не был человеком кровожадным и чтил христианские заповеди, но сколько можно подставлять то левую, то правую щеки? Со слугами Сатаны надо бороться, и он оправдывал незнакомого сержанта, который выбрал свой путь и прошел по нему до конца, поставив точку карающим выстрелом. Простит ли его Господь? Примет ли в Царствие свое? Уж он-то заслуживает большего прощения, чем владелец "Бабочки", жульничество которого повлекло за собой смерть, возможно, сотен людей. Две души отлетели с земли почти одновременно, выпорхнули из бренных тел: любителя бабочек Гапониди и деревенского паренька с берега Нерли, и Бог им будет в дальнейшем Судьей.

Размышления Анатолия прервал короткий стук в окно. За стеклом маячило белозубое лицо Днищева, он улыбался и махал руками, будто парил в воздухе, среди падающих снежинок. "Что за чертовщина?" – подумал Киреевский. Он подошел к окну, помедлив несколько секунд, открыл створки. В комнату ворвался ледяной ветер, с яростью набросившись на разложенные по столу листы бумаги.

– Ну, наконец-то! Я уже замерз, – произнес Днищев: он стоял на ступенях пожарной выдвижной лестницы. Перебравшись в комнату, Сергей высунулся из окна и прокричал: – Спасибо, хлопчики, можете отчаливать!

– В следующий раз ты просочишься через водопроводный кран, – холодно заметил Анатолий. – Чего тебе надо?

– Соскучился. Найдется что-нибудь выпить, поесть?

– Посмотри в холодильнике. И проваливай.

– Уйду, когда ответишь мне на один вопрос.

Днищев ушел на кухню, потом вернулся с полной тарелкой и стаканом пива в руке. Заглянул через плечо приятеля на отпечатанные страницы. Насмешливо свистнул.

– То же мне, Плутарх выискался! А ты знаешь такое правило: не можешь писать – не пиши?

– Пошел вон! – Анатолий даже не обернулся. Он рассматривал масонские символы и знаки розенкрейцеров, переданные ему на днях Кротовым. Продолговатый прямоугольник означал помещение, ложу, в которой собираются "вольные каменщики", но этим же знаком до Птолемея обозначалась и вся Вселенная. "Востоком" у них называлось высшее управление, край избранных. А череп, кости и гроб – символизировали презрение к смерти, печаль об исчезновении истины. Меч – карающую казнь изменника.

Днищев за его спиной вновь присвистнул, только как-то иначе, удивленно.

– Что это? – спросил он, ткнув пальцем в бумагу.

– Ветвь акации, – раздраженно отозвался Анатолий. – В масонской символике она означает бессмертие.

– Так, так, так...

Сергей сразу же вспомнил название аэроклуба Гершвина, возле которого произошла автокатастрофа. Случайно ли такое совпадение? Вряд ли. Бессмертие – для избранных, смерть – гоям. Мысли закрутились в голове Днищева. То, что Гершвин причастен к аварии – он не сомневался, но его "птицеферма для пернатых", где собираются представители высших слоев общества – политики, бизнесмены, журналисты, а также проходят и военизированные учения, очевидно, вообще связана с масонской гильдией. Недаром, в беседе с майором Чернявко, Сергей окрестил этот гершвинский змеюшник Бильдербергским клубом. Очень похоже.

– Что ты там бормочешь? – спросил Анатолий.

– Сотворяю намаз. Кстати, куда делся мой любимый вальдхунд? Почему собака не встретила меня радостным лаем? Распустились вы тут оба...

– Леры больше нет, – мрачно ответил Киреевский, помолчав. Четыре дня назад ее убили.

– Как? – опешил Днищев. – Что за ерунду ты несешь?

– Это не ерунда... Ты же знаешь, я всегда отпускал ее гулять, а потом она возвращалась, когда набегается, и лаяла под дверью. А в тот день... Было уже довольно поздно, а ее все нет и нет. Я решил выйти во двор и поискать ее. Открываю дверь, прямо передо мной, на пороге лежит большой куль, какой-то мешок из рогожи. Ну... я нагнулся, развязал его.

– Можешь не продолжать, – произнес Днищев. – Ясно.

– Ее сначала отравили, а затем перерезали горло, – глухим голос отозвался Анатолий. – Так бы она к себе никого не подпустила.

– И к тебе тоже, – добавил Сергей. – Ты сказал об этом Кротову?

– Нет. К чему? Это мои проблемы.

– Напрасно. Тут дело не чистое. Когда старушки травят, во дворе собак – это понятно. Но они не перерезают им глотку. Это – предупреждение тебе. Ладно, разберемся. Я подарю тебе другого щенка.

– Не надо.

– Тогда – удава. Его можно кормить раз в месяц. И носить на шее, как галстук.

Днищеву хотелось немного развеселить Анатолия, развеять хмурые тучи на его лице. Но это ему не удалось.

– Пойду я, – сказал он, шагнув к окну. – Забыл! Пожарная машина-то уже уехала. До чего же не хочется выходить, как все нормальные люди, через дверь! Ненавижу эту дурацкую привычку. Ответь мне напоследок на один вопрос, с которым я к тебе и явился: вспомни, пожалуйста. Извини, что опять возвращаюсь к больной теме. Ты сказал следователю, что успел разглядеть в кабине "КАМАЗа" двух мужчин. Но ты мог запомнить и во что они были одеты: рубашки, куртки, их цвет. Меня интересует шофер. Тогда, после шока, ты ничего этого не сообщил. Но у тебя могло отпечататься в подсознании. Прошло время, и...

– Короче, – нахмурившись, произнес Анатолий.

– Короче так: не было ли на шофере брезентовой куртки желтого цвета?

– Да-а... Припоминаю, – после некоторого молчания, ответил Киреевский. – Кажется, да. Точно, я уверен. А откуда ты об этом...

– Так я и думал, – перебил его Днищев. Он попал в точку: "бомж", найденный в трех километрах от аварии и голова которого была расплющена в лепешку, был одет именно в такую куртку. От него либо избавились по необходимости, чтобы замести следы, либо "наказали", за то, что он не справился с порученным делом: Киреевский-то остался жив... А теперь, похоже, они вновь начали за ним охоту.

2

Перед тем как выполнить акцию возмездия, Герасимов решил – что надо сделать с рукописью Просторова, которую он так и не дочитал до конца. Слишком торопился, слишком спешил, что бы покарать подлеца, жирующего на людском горе. Возможно, прочитай он всю рукопись целиком – и поступил бы иначе, судьба бы повела его по другому пути – к Русскому Ордену. Но сейчас перед ним была самая крупная дичь на его горизонте, которую он, волею случая, должен был охранять. Сиди подобная дичь в Кремле, он и тогда бы нажал на спусковой курок, до такой степени отчаяния и ненависти был доведен. Борис из соседнего подъезда, любовник его жены, привел Герасимова к Гапониди, тот был зачислен в охрану, через несколько дней – когда подвернулся удобный случай – и произошла трагедия, всколыхнувшая общество. "Началось..." – подумали многие. Цепные псы стали убивать своих хозяев. Глядишь, и произойдет нечто подобное "албанскому варианту", где жители маленькой горной страны показали всему миру – и в первую очередь России, ее народу, – как надо поступать с грабителями и что делать?

Но прежде, чем сделать тот роковой выстрел (и получить ответную очередь из автоматического оружия от Бориса), Герасимов определил судьбу коричневых папок. Он знал, что материал представляет большую ценность и должен стать достоянием общества, но наивно полагал, что лучший способ достичь этого – передать рукопись в какую-нибудь газету. Уж там разберутся, как поступить с ней дальше. Там сидят профессионалы, это их дело. Но куда именно? В киосках и на лотках было столько самых разнообразных газет! А он совершенно не ориентировался в них. Единственное, что выписывали в его семье – был "МК", которую взахлеб читали жена и теща. Статьи из нее пересказывали и товарищи по работе. То смеясь, то плюясь. Значит – решено. Взяв с подоконника свежий номер, Герасимов бегло просмотрел его: вроде пишут правильно, хотя и не поймешь сразу. Есть какая-то гнусная хитреца, издевка, словно кто-то прячется в зеркале и корчит тебе рожки. А кому именно отправить портфель в посылке? А вот хотя бы этому... Выбрав фамилию под одной из статей, Герасимов отправился на почту, упаковал в коробку портфель с папками и написал адрес: "Газета "Московский комсомолец". Юрию Шепотникову"...

...Когда пронырливому заместителю главного редактора положили на стол посылку, он побледнел. Почему-то Шепотников сразу же решил, что внутри бомба, и с ним хотят "разобраться", как пару лет назад с Холодовым, который тоже был слишком болтлив. Он даже чувствовал, что это – наказание за "наводку" на Гершвина – в приятной беседе с тем психом из Домжура. При воспоминании о Днищеве, Шепотникова передернуло и лицо теперь пошло пятнами. Тоскливо глядя на посылку и ощущая тиканье часов в ней, замглавного боком выскользнул из своего кабинета и побежал по коридору, чуть не сбив свою молодую сотрудницу.

– Клара, вот тебе ответственное задание, – сообразил он. – Я тороплюсь, а ты иди в мою комнату и оперативно разберись, что там за материалы мне сегодня прислали в почтовой коробке. Срочно.

Журналистка была юной, неопытной, глупой, но стремящейся к сенсационным разоблачениям. Она зарделась от счастья и поспешила в кабинет Шепотникова. Сам же он, свернув по коридору за угол, стал напряженно ждать взрыва. "Жаль дуру, надо было ее хоть трахнуть напоследок", – цинично подумал он.

Кто-то тронул его сзади за плечо, и он чуть не потерял сознание от страха.

– Дай закурить! – попросил коллега.

– Иди в жопу! – отозвался Шепотников, еле ворочая языком.

– Согласен. Когда начнем?

Прошло минуты четыре, а взрыва все не было. "Может быть, там действительно что-то ценное, а эта дура возьмет и все сворует?" – подумал Шепотников. Отделавшись от голубого коллеги из молодежного отдела, он торопливо побежал обратно. Клара сидела за его столом и разбирала коричневые папки. Рядом с ней лежал кожаный портфель.

– Цыть! А ну брысь отсюда! – взвился Шепотников. – У меня изменились планы, я сам этим займусь.

Оставшись один, он начал листать страницы. Минут через десять Щепотников уже понимал – что именно находится перед ним, обладателем какой рукописи он неожиданно стал. "Это какой же дурак ее мне направил?" радостно подумал он, задыхаясь от счастья и потирая руки. Сколько же можно на ней заграбастать денег? Кому только ее продать: "Им" или "Нашим"? Главное – чтобы не облапошили, не надули. Нельзя пока никому говорить, кругом сволочи, обманут, уведут. И здесь ее хранить тоже нельзя – стащит. Кларка, дурка, наверняка ничего не сообразила. А может быть, поняла и сейчас уже сидит у Главного? А, ладно, черт с ними! У меня тут бесценное сокровище, а я голову над пустяками ломаю...

Собрав все папки в портфель, Шепотников торопливо вышел из своего кабинета. Он решил немедленно увезти рукопись к себе домой. Так будет надежнее. А позднее осторожно переговорить с Гершвиным: сколько тот за нее сможет выложить баксов? Ведь, похоже, это именно та рукопись, за которой он и охотился... Отлично, все складывается как нельзя лучше. Шепотников даже запел от избытка чувств, открыв дверцу своей "тойоты" и бросив кожаный портфель на заднее сиденье. Но когда машина тронулась, настроение его вдруг резко упало до нуля: в зеркальце – позади себя – он узрел сияющего улыбкой "психа" из Дома журналистов.

– Здравствуй, Юрок! – произнес Днищев, располагаясь поудобнее. – Ну что, выпьем? Как в прошлый раз.

Шепотников застонал от звериной тоски и предчувствия непоправимого. Он боялся этого человека.

– Ну что вам еще от меня надо? – плаксиво пробормотал он.

– Хочу, чтобы ты познакомил меня с Гершвиным. Кто же еще, если не ты? Трогай, Юрочка, трогай... У меня мало времени.

3

Аналитическая записка

(выдержки)

Поездка генерала Александра Моголя за океан в точности напоминала аналогичные путешествия в США Корбачева, Эльцына, Козыревца, Байдара, которые радикально повлияли на ход политических событий в России (целью их являлось: а) инструктаж; б) проверка лояльности хозяевам; в) финансовая поддержка; д) экспертная оценка фигуранта по всем медико-психическим параметрам и закрепление внушаемости – с исключением возможности его неконтролируемой деятельности. Бывший генерал ("отставной козы барабанщик" – как ласково его называют даже в ближайшем окружении) пробыл в Америке неделю, имея по пять-шесть официальных встреч в день, и вдвое больше – на негласном уровне. И те, и другие встречи представляют для нас интерес. Он имел контакты с представителями Бильдербергского клуба и Трехсторонней комиссии. Госдепартаментом США и Комитетом-300, а также с членами тайной масонской ложи "Череп и Кости", в которую он и вроде был принят.