Текст книги "Пылесос истории"

Автор книги: Александр Тесленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Тесленко Александр
Пылесос истории

Александр Тесленко

Пылесос истории

Повесть

"Дорогая мамочка! Я представляю, как ты волнуешься за меня и сердишься за то, что я редко тебе пишу. Но очень прошу – не волнуйся. Ты со своим впечатлительным характером принимаешь все слишком близко к сердцу. Это прекрасная черта, но, поверь, – у меня все хорошо! Здесь ничего плохого со мною просто не может произойти. Редко пишу я лишь потому, что много работы. Ужасно много. Позвонить же, как ты, знаешь, мы к вам не можем. Точнее, это очень сложно. И знай, если я добьюсь разговора с тобой, это уж точно означало бы какую-нибудь беду, которой, повторю, здесь случиться практически не может.

Прошу тебя, при каждой возможности передавай привет моей дорогой Амилке и целуй ее. Ведь я ей совсем не пишу. Знаю, она тоже не сидит на месте, носится по нашему тесному и громадному Мирозданию. А к тебе она, я уверен, изредка забегает, и вы имеете возможность поговорить и вместе почитать мои письма. Целуй и, пожалуйста, береги мою Амилку. Без нее мне очень плохо. И без тебя страшно плохо, дорогая мамочка. Но в жизни никогда не бывает, чтобы во всем было лишь хорошее.

Я доволен своим научным руководителем, а стало быть, и всей своей работой. Очень много приходится заниматься чистой наукой. А это, оказывается, преинтересная штука. Вырастаешь в собственных глазах. Кроме чистой прикладной физики, я уже достаточно хорошо ориентируюсь в проблемах современной биологии, без которой нам с нашим "пылесосом" просто не обойтись.

Поверь мне, мамочка, я очень часто вспоминаю все наши беседы и хорошо помню все твои опасения и предостережения. Безусловно, любая наука и человеческая деятельность должны служить только всеобщему благу. А оно складывается из личного блага для каждого, кто чувствует и мыслит. И в этом я никогда тебе не возражал. Хотя теперь у меня больше чем достаточно возможностей убедиться в том, что чистейшие и святейшие научные замыслы не так-то легко воплотить достойным образом в жизнь... Но поверь мне, мамочка, – тебе никогда не придется стыдиться за мои поступки, ибо, в конечном итоге, главнейший мой научный руководитель – это ТЫ.

Погода здесь стоит вполне пристойная. Зимы не очень лютые, а летом не очень жарко. То есть все нормально. У меня имеется возможность достаточно часто выходить за пределы городка. И хотя отдыхом эти отлучки назвать очень трудно, но они очень разнообразят мою академически-аспирантскую жизнь. Я всегда одеваюсь, как ты говоришь, по сезону и еще ни разу не простудился. Врачи у нас здесь прекрасные, так что не волнуйся, мамочка. И, пожалуйста, не обижайся, что редко пишу. Очень много работы. Настоящей работы и настоящего научного поиска.

Именно об этом я мечтал всю жизнь.

Обнимаю, целую Вас всех. Ваш Юлимар.

1234512345123451234512345123451234

5 12345123451234512345123451234512345"

Под развесистыми ветвями старого каштана, на котором уже зеленела весенняя листва, – семь толстенных, в два обхвата пней, поставленных вместо столиков. Стулья же – самые обыкновенные, из дюралевых трубок с фанерными сиденьями. Стулья на ночь заносили в домик торговой точки № 165. А столы дневали и ночевали на улице. И в дождь, и в снег. Зимой павильон не работал. А с ранней весны до поздней осени Микола любил посидеть здесь и после работы, и в выходные дни. Конечно, когда не было дождя. На свежем воздухе один только шашлычный запах пьянил. Если еще прихватить с собой то, что "категорически запрещается", – наслаждение не с чем и сравнить. Понятно, для тех, кто в этом разбирается.

В этот вечер Микола ушел с работы несколько раньше обычного. Собственно, работы в тот день для него не было. Никто его не искал, а выдумывать что-либо ради дня завтрашнего не имел ни малейшего желания. Вот и отправился домой.

Свои неполные сорок лет Микола прожил разнообразно и непоседливо. В школе учился хорошо, был почти отличником. Однако после восьмого класса, желая поскорее избавиться от родительской опеки, решительно и не без семейных скандалов подался в ПТУ, где и получил профессию плотника. Немного проработал по специальности на заводе и был призван в Армию, откуда вернулся с еще одной профессией – водителя. Но душа продолжала искать свое место в жизни. Подал документы в химико-технологический институт, сдал все экзамены и был зачислен. Но через два года его отчислили за неуспеваемость. Причина неуспеваемости – новое увлечение. Литература! Начал писать стихи, рассказы. И это так его поглотило, что учение на ум не шло. Он уверовал в то, что его ожидает судьба великого писателя. Способствовали этому поощрительные отзывы и комплименты друзей в редакциях. Ему посоветовали пойти в литературный институт. Он с радостью согласился. Судьба и на этот раз ему улыбнулась. Он легко поступил и прожил еще три прекрасных и многообещающих года. А когда возвратился домой, то впервые в жизни осознал, что он уже не юноша. Осмыслил, сколько ему лет и... всю глубину своей никчемности. Кто он на этом свете? Никто. Действительно никто. За эти годы умерла мать. Сердечный приступ. Он приезжал на похороны из Москвы. Отец сильно постарел. Перестал его поучать и, как казалось, вообще не обращал на сына внимания.

Но жить-то надо. И он вспомнил свою первую профессию. Отправился на комсомольские стройки – изучать жизнь, собирать материал для будущей книги. Но хватило его на два года. Он снова вернулся домой, устроился рабочим сцены драматического театра – при искусстве, так сказать, для будущего писателя тоже не лишне. Вскоре "с горя" женился, не долго выбирая спутницу жизни.

Лариса работала машинисткой в одной из редакций, где бывал Микола. Он не раз поглядывал на складную, модно одетую прыщеватую девчушку. Как-то, на восьмое марта, он удостоил ее букетиком подснежников. Лариса растрогалась. Ему тогда показалось, что он смог бы с нею жить.

Так и пришел, неожиданно для самого себя, однажды к ней в конце рабочего дня. Был усталый, весь какой-то съежившийся, совсем сникший – он и так не мог похвастаться ростом, редкая бороденка сбилась в кривой рыжий клинышек. Какое-то мгновение, стоя на пороге, глядел на Лариску. Она подняла глаза, машинально выключила электрическую "Ятрань" и вопросительно взглянула на него.

– Привет,– наконец выдавил Микола. И заставил себя улыбнуться.

– Привет,– Лариса почему-то зарделась.

– Тебе еще долго работать?

– Да нет... Я уже все... Сегодня я уже свободна.– Она порывисто поднялась, постояла в нерешительности и села.– А что такое? Почему ты... Почему вы спрашиваете?

– Пошли, если ты свободна... Хочу с тобой поговорить, посоветоваться...– и вдруг без колебаний Микола по-деловому буднично спросил: – Ты не согласилась бы выйти за меня замуж? Мне кажется, что мы подошли бы друг другу...

Вот так он женился, быстро и разухабисто. Отец отнесся к этому вполне спокойно. Не радовался тому, что сын наконец-то вроде утихомирился и пускает корни, не сердился, что выбрал себе прыщеватую щеголиху. Одевалась Лариса, как на ярмарку. Шила в ателье, шила сама, выходило недорого, но всегда ярко и модно. Порой до безвкусицы модно. Когда появился Юрасик, Лариса стала немного сдержаннее в своем желании иметь "потрясный вид". Но, как и раньше, за своим внешним видом следила тщательнейшим образом. Объяснялось это тем, что она считала себя, и в этом ее убедила мама, пугалом гороховым. Ей-де без косметики и приличного наряда в город и выходить стыдно. В чем-то старая мать была права, в чем-то ошибалась: после рождения Юрасика Лариса сразу выправилась и даже в латаном домашнем халатике казалась матери "настоящей женщиной".

Жили они вполне мирно и даже весело. Пока Юрасик был совсем маленьким, Лариса умудрялась "подкидывать" его своим подругам на несколько часов (однажды даже эксплуатировала молодого автора, которому перепечатывала его гениальный роман) , и они с Миколой ходили в кино или в театр (в "свой" театр заходили важно, с черного хода). Порой позволяли себе посидеть в ресторане.

Микола продолжал писать и ходить по редакциям. И в который раз предлагал он свою рукопись издательству, но фортуна словно отвернулась от него. А смотрела ли она когда-нибудь в его сторону? Просто раньше, когда он был совсем молодым, когда от него ничего не требовалось, только жить и учиться, не составляло труда тешиться мнимой благосклонностью своенравной фортуны. Если, к тому еще, собственная голова варит вполне прилично. Что же касается тесного жизненно-литературного трека, судьба улыбается лишь сильнейшим и хитрейшим, а не растяпам с куриными мозгами, как иногда говорила Лариса, вроде бы совсем не про него. Он и вправду ни разу не обиделся и виду не подал, что понимает, о ком идет речь...

И частенько, сидя возле толстенного, в два обхвата стола торговой точки № 165 да еще в хорошую погоду за кружкой холодного пива, он позволял себе, лениво жуя традиционно недожаренный шашлык, подтрунивать над Ларисой и над растяпами с куриными мозгами, которые потягивали пиво рядом с их столом.

Сидел в тот вечер Микола возле своей любимой пивной будочки и почему-то думал о коллеге из театра, художнике-неудачнике, рабочем сцены. Тот был гулякой с большим стажем. Несмотря на свой предпенсионный возраст, он мог демонстративно выпить бутылку сухого красного и выходить на трассу ежегодного традиционного марафона. Каждый год он добегал до финиша, а затем несколько месяцев, при случае, разглагольствовал о пользе сухого красного и о своих загубленных возможностях. Из него, видите ли, мог бы получиться не только гениальный художник, но и выдающийся спортсмен-марафонец. Еще любил повторять:

– Теперь задаром премьеры "премьерят"! Вот Кикоть – так тот был настоящим человеком. После каждого праздника всем, кто на него за кулисами работал, меньше чем по трояку не давал... А сейчас? Вырождается украинская опера. Вырождается!..

Миколе доставляло удовольствие подложить своему "гениальному" напарнику хоть небольшую свинью и потом прислушиваться, как того разносит начальство. Объяснить своей антипатии Микола никак не мог.

Так вот, сидел он в тот весенний вечер под старым каштаном, рассуждая сам с собой о "сложности и непостижимости человеческой породы", которая одних индивидуумов каким-то образом объединяет, а других – напрочь разъединяет... Не сразу заметил, что к нему подсел средних лет большеносый мужчина в строгом сером костюме и молча поставил на могучий дубовый стол бутылку "Наполеона".

За всю жизнь такого дорогого коньяка Микола не пил, хотя и поглядывал иногда с завистью, когда тот бывал в продаже. Но каждый раз громко восклицал:

– Какие дураки его покупают? За эти деньги можно целый месяц пьяным ходить.

Они встретились с незнакомцем взглядами, и тот как-то устало и виновато улыбнулся.

– Ты что дурака валяешь?– спросил Микола.– Хочешь, чтобы сразу милиция загребла?

Сероглазый мужчина коснулся ладонью своей короткой бородки:

– Милиция? С "Наполеоном"? Такого не бывает. Да и где эта милиция?

Незнакомец быстро поднялся и подтянул поближе к столу что-то ослепительно серебристое. Микола не сразу разглядел, что это обыкновенный мопед, только все его части оказались не крашеными, а хромированными или никелированными. Мопед ловил все лучи еще яркого заходящего солнца и весь радостно сиял.

– Что это за чудо техники?– Микола криво, но доброжелательно усмехнулся.

– А разве сам не видишь? "Верховина". Прекрасная машина, как метеор мчится.

– Если бы пил что подешевле, то и на мотоцикл разжиться смог,рассмеялся Микола громко.

Ему вдруг показалось, что незнакомец чем-то напоминает художника-марафонца, вот только одет с иголочки. "Испортит мне вечер этот сероглазый".

– На мотоцикл разжиться?– переспросил незнакомец.– Зачем? У меня все есть. "Волга" последней модели. Прекрасная дача. Зачем мне еще мотоцикл? Свою "Верховину" я просто люблю. Хлопот никаких. Машина легкая, быстрая. Она у меня немного модернизирована. Давай по малой толике? – не ожидая согласия, незнакомец решительным движением подхватил фирменную темную бутылку и начал не спеша откупоривать.

– Прекрасный напиток. Божественный напиток,– произнес тихо и, как-то неожиданно, извлек из кармана два металлических складных стаканчика. Тоже полированные и блестящие. Привычным движением привел их в "состояние боевой готовности".– Все свое ношу с собой. Не люблю пить из чужой посуды. Так с детства привык.

– Что, очень брезгливый?– деловито спросил Микола.

– Нет, нет, не брезгливый. Просто не люблю...– незнакомец разлил коньяк ровно по полстаканчика.– Давай! Как говорится, за все наилучшее! Он пригубил и, прищурившись от удовольствия, стал смаковать: – Такое впечатление, будто летишь... Правда? Глоток сделаешь и летишь, летишь...

– Знаешь, сколько я уже без "Наполеона" лечу?– буркнул Микола и, выпив коньяк одним махом, крякнул: – Хороший продукт. Только дороговат... Так чем, как говорят, обязан? У вас сегодня какой-то праздник?

– У меня каждый день праздник,– многозначительно сказал незнакомец, маленькими глотками потягивая "божественный нектар".

Микола поставил пустой стаканчик на стол, и сероглазый сразу же налил снова, на этот раз наполнив почти до края.

– Ты что это, может, споить меня вздумал? – недоуменно произнес Микола.

– Споить? "Наполеоном"? Тебя? Не смеши. Да и кто тебя заставляет? Не хочешь – не пей,– и снова прищурился, с удовольствием пил коньяк маленькими глотками.

– Хороший вечер сегодня,– ни с того ни с сего сказал Микола.– Погода приятная. Тепло. Весна.

– Давай познакомимся,– предложил сероглазый,– меня зовут Георгием. Протянул руку.

– Я – Микола...

– Ты где работаешь?

Некоторое мгновение Микола колебался:

– Вообще-то я писатель. Литературный институт окончил. А работаю в театре. Просто так, для жизненных впечатлений. Рабочим сцены. Я плотницкое дело с детства люблю. А ты кто?

– Я физик. На научной работе. В ваших краях проездом. В командировке.

– Понятно. То-то я тебя впервые вижу. Если б здесь жил, могли чаще встречаться. Ты, вижу, простой парень, хотя и "Наполеон" попиваешь... А место это я давно люблю. Здесь уютно. И почти рядом с моим домом. Вон, видишь, я там живу.– Коньяк с выпитым до этого пивом приятно кружили голову.– А ты что, в командировку приехал на этом драндулете? – Микола расхохотался.

– С чего это ты зубы скалишь?– с обидой произнес Георгий.

– Ты, Жора, как вижу, большой оригинал.

– Прилетел сюда я самолетом, а этот, как говоришь, драндулет без проблем всяких отправляется багажом. За что я его и люблю...

Микола продолжал смеяться, глядя на блестевший наполненный "Наполеоном" стаканчик. Наконец, после некоторого колебания, он взял его и опрокинул в рот:

– За твое здоровье, Жора... Спасибо...

– И что же ты пишешь? Ты поэт или прозаик?– спросил Георгий, плеснув себе коньяка и вновь наполнив стаканчик Ми-колы.

– И поэт и прозаик... Но я еще не член Союза,– .пьяно улыбаясь, ответил Микола. – Не тороплюсь самоутверждаться профессионально. Жизнь следует получше изучить, жизненного опыта набраться...

– А это дело... я вижу, ты любишь, – Георгий кивком указал на бутылку.– Боец?!– сказано было так, что Микола не мог сообразить, как воспринять произнесенные по его адресу слова. – Здоровье крепкое. Это хорошо. А если у человека здоровье в норме, то остальное уже само собой... Так?

– К здоровью еще и деньжата не лишние. Чтобы вдохновение чаще приходило, – хихикнул Микола, поднимая блестящий металлический стаканчик.Ведь писатель без вдохновения – живой труп. А писать для заработка, чтобы прожить, – это же позор! Это позор! Ты согласен со мной? Левушке Толстому думать о куске хлеба не приходилось. Вот и писал, как бог. Не для денег потому что писал.

Микола затуманенными глазами смотрел на Георгия. Вдруг его озарило, что тот похож вовсе не на художника-марафонца, а точная копия его самого, Миколы. Такая же короткая бородка, тоже невысокого роста, худощавый и длиннолицый, сероглазый... Вот только одет изящно и строго во все новенькое. Микола же своей одеждой никогда не мог похвалиться. Но все же он принадлежал к тому типу людей, которые своей внешностью и поведением вызывают уважение, симпатию, доверие и доброжелательность, несмотря на склонность к фамильярности и бесцеремонности в обращении. Присмотревшись внимательнее, Микола убедился: они с Георгием действительно словно братья-близнецы.

– Нет, не для денег нужно писать. О святых вещах забываем. Моя Лариска за целковый удавится... Да-а, что там говорить. Ты, брат, и сам без меня все знаешь.

– Дети есть?– спросил Георгий.

– Сын. Юрко. Скоро пять лет.

– Молодец,-сказал Георгий.– Дети – это чудесно. Дети – это жизнь. Еще немного выпьешь? Так сказать, для чистоты и очевидности результатов эксперимента...

– Какого эксперимента?

– Это мы, физики, так говорим между собой... Особенно если берем грех на душу в рабочее время...– Георгий рассмеялся.– Вся наша жизнь – сплошные эксперименты и прежде всего над собой. Разве не так, Микола?

– Конечно... Но, по правде, с чего это ты сегодня меня так щедро угощаешь?

– А разве чем плохим угощаю? Извини, если не угодил. Что сам пью, тем и тебя угощаю.

– Всяких я видел... Потом, бывает, начинают права качать: "Ты мой коньяк лакал, когда он у меня был? Лакал! Так гони сегодня на поллитра!"

– Оставь, – брезгливо поморщился Георгий.– Я такие шутки с детства не люблю. За глупые шутки меня отец в детстве изрядно бил. А тебя, видать, жалели.

Микола смущенно отвел глаза в сторону. А потом совсем неожиданно брякнул строку из своего стихотворения:

– "Желтое тело осени уж в могилу просится..."

– Сейчас весна, – напомнил Георгий. – При чем осень? – И пытливо посмотрел на Миколу.

– Потому и говорю. В огороде бузина, а в Киеве дядька.

Оба они сдержанно, словно поняв друг друга, рассмеялись.

– А что ты на работе делаешь?– спросил Микола, лишь бы перевести разговор на другое.– Над чем экспериментируешь? Надеюсь, не бомбу сверхновую выдумываешь? Ты ведь – физик?

– Физик. Но никаких бомб. Как говорится, я целиком и полностью на службе земного прогресса. По крайней мере так нам кажется.

– Кому это вам?

– Как это кому? Коллегам моим по институту, другим физикам. Моя тема... Но нет, убежден, что все это очень необычно и непонятно для тебя...

– А ты популярно... Я давно уже с дерева слез, может, как-нибудь дошуруплю?

– Речь идет об усовершенствовании систем квазирезистивного метаморфозования с четко обозначенным и управляемым пространственным перемещением рабочего агента... Извини, но если сказать иначе, то все равно понятнее не станет, и ты можешь подумать, что я сказочки рассказываю... Вот, скажем, если бы лет двести назад кто-то начал пояснения давать про телепередачи или о том, как можно деньги пересылать телеграфом... Понимаешь? Это сейчас в этом для нас ничего непонятного и загадочного нет...

– Ну ты даешь, Жора! Или совсем за придурка меня принимаешь? – выпитое прибавило в его поведении самоуверенности и развязности. – Квази-рези-мези, и проще, хоть убей, как дикарю из племени мумбу-лумбу растолковать, видите ли, невозможно... Если я такой дурной, можешь еще стаканчик налить своего нектара, что еще дурню остается делать...

– Напрасно обижаешься,– сказал Георгий и взглянул на часы, затем посмотрел на окрашенные лучами солнца в розовый цвет белые облака.– Если хочешь, я могу постараться объяснить все очень просто... Представь себе пылесос. Каким он должен быть? Ну, понятно, мощным. Правда? Но представь также, что он такой мощный, что всасывает новехонький ковер целыми кусками. А тебе нужно лишь почистить ковер... Понимаешь, он должен собирать пыль, мусор, а не выдергивать живую материю... И наоборот, если он окажется маломощным, то вся пыль останется на месте... Кому нужен такой пылесос? Один шум от его работы. Но про пылесос я тебе сказал так, для примера, потому что можно провести определенные аналогии... Представь себе такой своеобразный пылесос истории, который четко разделяет, безотказно упаковывает...

– Что? Пыль истории? Ну ты даешь, Жора! Пылесосных дел мастер. Ну и молодец! Ты пивка не хочешь? Пивко с "Наполеоном" – это тебе не просто так, это, можно сказать, проведя определенную аналогию, писсуар истории... Ха-ха-ха... Хи-хи-хи...

– Мне надо поторапливаться,– вдруг произнес Георгий.– Извини. Засиделся я с тобой. Спасибо за компанию. Рад был познакомиться. Хочу сделать тебе подарок, вернее, оставить на памяти о нашем сегодняшнем весеннем вечере вот этот, извини, складной стаканчик. Прекрасная работа, правда? И удобная штука. Их изготавливают на нашем опытном производстве. Поэтому бери смело, без церемоний. Надеюсь, наша продукция тебе понравится, и ты ее должным образом оценишь. Держи рычаг, – Георгий протянул руку на прощанье, встал.

– Счастливо. Чувствую, что у тебя сегодня все же какой-то праздник... Может, с женой развелся? И захотел тихонько, но с шиком, отметить...

– Нет, нет... Извини, уже поздний час... Мы прекрасно с тобой провели время. – Не так ли?

– Ты что, "Наполеон" свой оставляешь?

– Конечно!.. Угости жену... Или сам здесь допьешь... Что мне с ним делать?

Георгий оседлал свою никелированную "Верховину", оттолкнулся ногами, она забурчала, чихнула, повезла своего хозяина по вечерней аллее к магистрали, где сновали легковушки и автобусы.

Микола оглянулся вокруг. За соседними столиками до удивления мало людей. И никто не обращал внимания на необычную бутылку коньяка на его столе. Милиции тоже не видно. Микола плеснул себе еще немного. Выпил. Потом запихнул нестандартную толстушку в свой старенький, потертый дипломат, достал сигарету, щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся дымом.

Вечерело, сумерки сгущались.

"Каких только чудаков на свете не встретишь. А решишься написать о нем, об этом сегодняшнем вечере, о дармовом "Наполеоне"... Разве кто поверит? Пылесос истории, видите ли!"

Микола нажал ладонью на стаканчик, тот послушно сложил свои колечки-ободки друг в друга и улегся на блестящее металлическое донышко. Рассмотрел стаканчик, повертел его в руках.

– Ручная работа, – сказал тихо и положил стаканчик в карман.

Лариса долго не открывала, и он, слегка пошатываясь, позвонил еще раз. Наконец щелкнул замок. Микола нетерпеливо переступил порог. Перед ним стояла Лариса, совершенно голая, лишь на голове возвышался тюрбан из большого махрового полотенца.

– Ты прости, что долго не открывала... я в ванной была. Голову помыла... Ты что, пьяный? Ты опять пьяный, зараза?!

Никогда это слово "зараза" не звучало в устах Ларисы так для Миколы обидно, как сейчас.

– Чего это ты голой шастаешь? Отец где? Постыдилась бы хоть его.

– Батя лежит и не встает. Можешь успокоиться. Вот! Зараза пьяная! Дома денег нет, а он... Когда, наконец, твоя книжка выйдет, пи-исатель? Ты со мной хотя б'ы как с машинисткой рассчитался. Я тебе все дважды перепечатывала.

Микола поморщился, икнул, достал из дипломата бутылку с недопитым "Наполеоном", Лариса напряженно и испуганно замерла, внимательно приглядываясь. Она-то хорошо знала – Микола никогда не приносил домой недопитую бутылку, если не он покупал.

– Ты что, большие деньги получил? – спросила почти доброжелательно.

– Даже не знаю, как тебе сказать...– уклончиво начал Микола, неторопливо разуваясь. Медленно сбросил один ботинок, затем другой. Хлопнул Ларису по голой спине.– Накинь хотя бы халат...

– Юрко заснул, а в доме жарко... На улице уже весна, а батареи все еще горячие... Я просто задыхаюсь. Холодный душ приняла, малость полегче стало... Зачем ты пил, зараза? За эти деньги можно было сыну пальто купить... – но в голосе уже слышалось лишь любопытство.

Микола с важным видом, почувствовав себя в центре внимания, гордо прошествовал на кухню. Поставил бутылку на стол. Достал из кармана складной стаканчик, лихо подкинул его, держа за донышко, и тот послушно принял форму блестящей, готовой служить по назначению посудины.

– А ну-ка, Ларка, давай по маленькой! Да и поужинать дай мужу.

– Все на плите, давно тебя ждет... А ты...

– Садись к столу... Прекрасное пойлище этот "Наполеон". Да-да! Ты "Наполеон" любишь? Его нужно тянуть маленькими глоточками. Тогда появляется такое ощущение, вроде ты летишь...

– Ах, Миколушка, ну расскажи, что случилось?

– Не торопись... – Микола понятия не имел, как объяснить то, что произошло, Ларисе, Он понимал, нужно говорить не только так, чтобы ему поверили, но и добавить такое, чтобы извлечь из этой ситуации какую-то выгоду для себя или хотя бы малую возможность самоутверждения.– Ты на работу сегодня ходила?

– Нет, печатала дома. Сказала, что ребенок заболел. А у Юрасика и вправду маленькая температура... – Лариса достала из серванта большой хрустальный фужер, поставила рядом с металлическим стаканчиком. – Ну так плесни. За что, значит, выпьем?

– Ты бы еще кружку под "Наполеон" подставила,– незлобиво буркнул Микола и чуть плеснул в фужер, на самое донышко.

– Что это у тебя такое? – спросила Лариса, глядя на блестящий стаканчик. – Такие штучки зэки в лагерях делают. Откуда это у тебя?

– Зэки в зонах,– передразнил. – Товарищ подарил. Мы с ним когда-то в Москве познакомились. Когда я в литинституте учился... А вот сегодня мы с ним встретились. Большим ученым стал. Засекреченный физик,– Микола и себе налил коньяка.

Лариса рассмеялась звонко, неудержимо, как дурочка:

– Его из тюряги выпустили, твоего засекреченного физика? Он там и стаканчики вытачивал. Хи-хи-хи... За что пьем, чудо мое писательское?

– За счастье и здоровье присутствующих,– снова многозначительно и уклончиво ответил Микола.– Я сегодня создал гениальное стихотворение. Хочешь послушать? Про пылесос истории...– и сам едва не расхохотался.Слушай: Пылесос истории – ты метла фортуны. Посереди декорации суток. Кружка пива. Пена в шевелюре. Кто ж сказал: "Ты бей, но не убей!" Сцена, пыль. Где ж пылесос истории? Нет, не создали умники его... А за кулисами накурено, наплевано, красавицы, сняв грим, все пьют бордо...

– Кончай паясничать,– перебила его Лариса, сообразив, что Микола беззастенчиво импровизирует.– Где ты с ним пил? Где взял деньги на коньяк? Ты дома взял деньги? – Лариса вскрикнула и побежала в комнату, скрипнула дверца секретера, не включая света, она нащупала деревянную шкатулочку, где они хранили деньги, и решительно направилась на кухню.

Микола сидел понурившись. Денег дома он не брал, но и выдумать правдоподобное появление "Наполеона" тоже не мог. А сказать все, как было, казалось полной нелепостью, глупостью.

Лариса с вызовом поставила шкатулку на стол и, пристально глядя на мужа, открыла крышку. Поверх старых пятерок и трешниц лежали три новенькие десятки.

С минуту длилась немая сцена.

– Миколка, Миколушка! Ах ты заразочка моя... Прости меня, я погорячилась. Ты сам понимаешь, когда дома денег кот наплакал, мне подумалось, что тебе захотелось кого-то "Наполеоном" угостить... Ты прости меня, глупую... Ладно, Миколка? Ты не сердишься? Ну, рассказывай...

– Оденься прежде, балерина... Срамотой отсвечиваешь. Не буду же я тебе такой все на кухне рассказывать!

– Сейчас, сейчас, Миколушка. Сейчас оденусь, – Лариса выбежала.

А он пьяно уставился на три новенькие десятки. Он понимал, Лариса положить их туда не могла. За себя тоже был спокоен. Отец? Так он уже полгода не встает. Кто? Какой-то бред. Продолжение вымысла?

Микола перевел взгляд на заполненный коньяком стаканчик, взял его и, не раздумывая, выпил. И сморщился, закрыв глаза. А когда снова посмотрел в раскрытую шкатулку, то увидел: там появилась новенькая пятерка.

Он не видел, каким образом она там очутилась, хотя не сомневался мгновение тому назад ее там не было.

От сознания фантастичности, даже дикости происходящего хмель из головы как ветром выдуло. Мозг напряженно заработал. Микола посмотрел с подозрением на стаканчик, торопливо вылил в него остатки "Наполеона" и, не отводя глаз от шкатулки, выпил. Там появилась новенькая трешка. Заметить, как это все происходит, ему не удалось, но сомнения исчезли.

В кухню вбежала возбужденная Лариса в легоньком ситцевом халатике. Сразу же заглянула в шкатулку.

– Ой, да ты еще положил? Спокойно, Миколка! Рассказывай. Теперь мы прекрасно доживем до конца месяца. Рассказывай же. Ты получил гонорар? За что? Дай почитать. Кто тебе печатал?

– Ларисочка, оставь меня в покое... Собственно, что тебя разволновало? Ну, появилась копейка... Неужто такое, ах, событие?..– Микола медлил, понимая, что прежде всего ему самому надо во всем разобраться и самому успокоиться. – Так, в одной редакции попросили поработать... внештатным... Закончил же я литинститут, есть у меня и вкус и опыт...– безбожно врал Микола. – Толком еще не знаю, как они мне заплатят, но обещания были заманчивые...

– Ну, зачем такой дорогой коньяк покупал? Бешеные ведь деньги. Он же рублей пятьдесят стоит? Да? А с кем ты пил? В какой редакции?

– Все-то тебе расскажи... Обойдешься пока. Ты же знаешь, я суеверный. Настанет время, обо всем узнаешь. Главное – все хорошо.

Микола взял стаканчик, сполоснул его под струей теплой воды, сложил и бережно положил в карман.

– Устал я сегодня. Давай ужинать. Я пораньше лягу спать. Заслужил.

– Пьяный ты сегодня, как зюзя, – ласково сказала Лариса.

Всю ночь Микола провел в напряженных и болезненных размышлениях и сопоставлениях. Он делал вид, что спит. Лежал с закрытыми глазами и припоминал все до малейших подробностей, начиная со встречи со своим сероглазым "двойником" и до появления очередной трешки. Связь между выпитым коньяком и появлением денег была несомненной.

"Квази-рези-мези... с выраженным управляемым перемещением рабочего агента... Квази-рези-мези... Пылесос истории... Ну, Жора, ты даешь! Где же тебя искать? И нужно ли тебя искать? Ты не просил тебя искать? И не сказал, что будешь искать меня... Квази-рези-мези... Экспериментатор... Пылесосных дел мастер..."

– Миколка, ты не спишь?

"Если это действительно так, то... Нет, так просто не может быть! Это фантастика! Я лишку выпил. Пиво с "Наполеоном" никогда раньше не пил и одурел с непривычки. Бред? Но Лариска... Она-то трезвая..."

Он был готов вскочить и бежать среди ночи к друзьям, поднять на ноги соседей, только бы выцыганить под любым предлогом бутылку любого спиртного, наполнить блестящий "солнечный стаканчик" и выпить. А может, нужен только "Наполеон"? Вполне возможно.

– Ты с таким трудом дышишь. Ты не спишь, Миколка?

Ему никак не удавалось разобраться в том, что произошло, но понимал попал в такую ситуацию, которая не может не подарить ему хотя бы временной радости. Временной? Почему временной? Лишь потому, что ничего нет вечного в этом мире? Как пришло, так и уйдет? Какая несправедливость! Как несправедлива жизнь!