Текст книги "Искривленное пространство (сборник)"

Автор книги: Александр Тесленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

3

Не существует безвыходных ситуаций.

Как-то, когда рейсовые машины были перегружены и достать билет представлялось невозможным, я привязал к себе табличку с адресом и отправил сам себя по почте.

Старушка подождала, пока они пройдут дальше, и суетливо закрыла входную дверь.

– Простите, – начал было Сухов, но тут же умолк, не зная, что сказать дальше.

Хозяйка протянула руку для приветствия.

– Будем знакомы – Маргарита Николаевна. Фамилия – Биос. А как вас зовут?

– Антон Сухов… Но, простите меня, произошла ошибка…

– Ошибка? – удивленно подняла глаза старушка. – Почему вы так думаете?..

– Маргошка, пришей мне пуговицу! – неожиданно вмешался в разговор Серафим. – Вот она, держи, – и начал снимать с себя комбинезон.

Сухов готов был сквозь землю провалиться.

– Сегодня у меня выдался очень странный день… Поверьте, в вашу квартиру я попал совершенно случайно…

Сняв комбинезон. Серафим набросил его на плечо старушке. Та улыбнулась мальчику по-домашнему мягко.

– Я сейчас пришью, – сказала тихо. – А ты ступай к себе, озорник.

Серафим, подпрыгнув на одной ножке, побежал в комнату, даже не оглянувшись на Антона.

– Я должен извиниться перед вами за свой случайный приход…

– Неважно, можете не извиняться, – прервала его женщина, – если пришли к Гиате, или, как вы сказали, Галине, ее многие называют Галиной, но она – Гиата. Я пока еще не забыла, как назвала свою дочку.

– Вы можете мне не поверить, но я не знал, что…

Маргарита Николаевна взяла Антона под руку:

– Пойдемте же, я вас внимательно слушаю. Что вы не знали?

– Я не знал, что в этом помещении живете вы и Галина… то есть Гиата.

– Правда? Какая интересная случайность…

Открыв дверь, Антон сразу же увидел в кресле возле окна ту златовласую женщину, с которой они ехали в машине. На ней было зеленое платье свободного покроя, волосы эффектно спадали на плечи…

Сухова охватил внутренний трепет, граничащий с паническим страхом. Что это? Безумие? Шутка? Что-то вообще невообразимое? Но ни руки, ни лицо не выдали состояния Антона. Врач Сухов умел владеть собой.

Он решил спокойно осмотреться.

В большой комнате возле окна стол и два кресла, на столе бумаги, штатив с пробирками и три небольшие реторты, газовая горелка, маленькие аналитические весы, еще один штатив с какими-то реактивами, портативная пишущая машинка и прибор, похожий на кардиомонитор. (Любой прибор с экраном осциллографа напоминал Антону кардиомонитор.) Все стены в комнате заставлены стеллажами с книгами: старыми – с бумажными страницами, и новыми – библиоскопами.

– Вас зовут Гиатой? – Сухов не нашелся спросить о чем-нибудь еще, чувствуя, что пауза затягивается.

– Да. Я – Гиата. А вы – Антон Сухов, я слышала, как вы знакомились с моей мамой. Садитесь. – Она указала взглядом на кресло против себя.

Сухов медленно подошел к столу, остановился в напряжении.

– Как все это понимать?

Женщина тихонько рассмеялась.

– Что понимать?

– Вы хотите сказать, что я знал ваш адрес, а вы просто сидели дома и ждали меня, пока я натешусь с вашим Серафимом… Не так ли?

– Все случилось действительно не очень складно. Я прошу извинить меня, но… – Женщина улыбнулась какой-то заученно-кроткой улыбкой. – Но ко мне вы попали, разумеется, не совсем случайно. Но не нужно волноваться. Никто из нас не сошел с ума. По крайней мере вы. Можете мне поверить, это я вам гарантирую. Все в порядке, Антон. Можно мне вас называть просто Антоном и на «ты»? Тебе плохо гулялось с Серафимом?

– Погуляли прекрасно, – процедил сквозь зубы Сухов, – но, может, вы все-таки объясните, к чему этот спектакль?

– Это не спектакль. Надеюсь, что как врач и просто как умный современный человек без лишних комплексов ты не только все быстро поймешь и воспримешь, но и скажешь свое слово… Однако давай по порядку… Чудесный день сегодня. Разве не так? Сегодня у тебя рано закончились операции, ты торопился домой, и вдруг…

– Откуда вы знаете, где я работаю и когда закончил оперировать?

– Все это элементарно, Антон. Просто я читаю твои мысли. Но не торопись с умозаключениями. Хочешь кофе?

– Благодарю, не хочу.

– Напрасно отказываешься.

Сухову захотелось встать и уйти. Но любопытство и необычность ситуации заставляли сидеть.

– Почему напрасно?

– Кофе – напиток бодрости! – патетично воскликнула Гиата. – Разве не так написано в кафе на Киевской площади?

– Не помню. Я очень редко бываю на Киевской площади.

– И очень редко пьешь кофе… – лукаво смотрела Гиата, и Антон Сухов сразу почувствовал многозначительную иронию. Он любил кофе давно, и Гиата, оказывается, и об этом догадывается. А может, даже знает?

– Да, я очень редко пью кофе… на Киевской площади.

– А кофе там чудесный.

– Может, прекратим имитацию непринужденной беседы?

– Почему? – она так прелестно, с таким естественным удивлением улыбнулась, что у Сухова мурашки пробежали по спине. – А что тебя интересует, Антон?

– Казалось бы, ты и сама должна знать не только время окончания операций, но и круг моих интересов, – отчеканил Сухов каждое слово, тоже переходя на «ты».

– Не преувеличивай моих возможностей. – Гиата блеснула рядами ровных белых зубов. – Я могу многое. Могу читать твои мысли. Но это еще не все. Далеко не все.

– Кто ты?

– Гиата Биос.

– Я сейчас встану и пойду. Если я спросил о тебе, то совсем не для того, чтобы услышать еще раз твою фамилию.

– А что же ты хотел услышать?

– Собственно говоря, ничего не хотел… Но если я оказался у тебя дома, да еще таким странным образом, то, может, ты сама хотела что-то мне сказать?

Гиата снова лукаво улыбнулась.

– Зачем так торопиться? Хочешь кофе?

– Да…

– Вот это уже лучше. Кофе – напиток бодрости. А торопиться никогда не следует. К тому же у тебя такой прекрасный день сегодня. Легкий день. Сегодня ты можешь отдыхать душой и телом… Послушай, почему ты такой взвинченный?

Гиата говорила неторопливо, спокойно, доверительно.

– Чем ты испуган? Ведь ничего особенного не произошло… И тебе не пристало смущаться в присутствии молодой… очень молодой женщины.

Сухов прикрыл веки.

– Разве мое состояние вызвано присутствием молодой женщины? Кстати, почему ты подчеркиваешь, что «очень молодой» женщины?

– Ну… Галантного кавалера, как вижу, из тебя не получится, но не отчаивайся. Не будем распространяться о наших годах. Ладно? Серафимчик! – Дверь в комнату почти сразу же открылась. – Принеси нам кофе и немного коньячку.

– Любите кофе с коньяком? – спросил Сухов.

Люблю. Все люблю, что существует на этом свете. На то оно все и существует. Не так ли?

– Все?

– Да. Именно все. Я рада, что ты как раз на этом слове заострил внимание. Мне отрадно, что ты способен так тонко чувствовать.

В это время вошел Серафим с небольшим подносом в руках. Он лукаво подмигнул Сухову, поставил поднос на стол.

– Завтра пойдем гулять? – Мальчик хитро смотрел на него. – Слышишь, Сухов?

Антон промолчал, даже не глянул в его сторону.

– Молчание – знак согласия. Итак, до завтра. Хотя мы и сегодня еще увидимся. Ведь ты не торопишься домой?

Серафим вышел, прикрыв за собой дверь.

– Милое создание! Не правда ли? – спросила Гиата, закинув рукой прядь золотистых волос за спину.

– Да… У тебя интересный сын…

– Сын? – рассмеялась Гиата.

– Разве не сын?

– Сразу десять сынов, в нем одном… Прекрасный кофе. Молодец Серафим. Он с каждым днем становится все умнее. Антон, а тебе не хотелось бы иметь такого же умницу сына?

Сухову стало совсем плохо, он убедился, что находится в обществе психически больного человека. Пока он смотрел с обреченным видом на письменный стол, реторты и прочее, Гиата будто непроизвольным движением поправила платье, оголив колени.

– Кажется, ты знаешь им цену, – довольно зло заметил Антон.

– Чему я знаю цену? – улыбнулась женщина.

– Цену своим коленям.

– По крайней мере, мне кажется, что они у меня вполне приличны. Разве не так? Но почему мы начали говорить о моих коленях?

Сухов понял свой проигрыш: мог и не обратить внимания на это якобы невольное движение. Но сработала врожденная непосредственность, которая прежде никогда Антону не изменяла. Он успокоил себя, мол, все к лучшему, главное – всегда оставаться самим собой.

– Послушай, Гиата, ты, должно быть, плохо читаешь мои мысли…

– Ошибаешься, Антон, именно таким я тебя и люблю.

Это «люблю» прозвучало для Сухова точно выстрел. Он решил немедленно уйти, оставив эту психопатку со всеми ее ретортами, осциллографами, серафимами… Но, сам не зная почему, он улыбнулся и спросил:

– Любовь с первого взгляда?

– Думаю, не следует считать мои взгляды, Антон. Мы можем сбиться со счета.

– Ты опять имеешь в виду, что наша встреча не случайна?

– А разве в этом мире есть что-либо случайное? Буквально все от чего-нибудь зависит, чему-то подчиняется. Законы природы: физики, биологии, физиологии… Понимаешь?

– Яснее некуда.

– Вот и наша сегодняшняя встреча тоже кем-то запрограммирована.

– Тобой запрограммирована?

Гиата удовлетворенно улыбнулась, прищурившись. Сухов почувствовал, что его охватывает неодолимое желание грубо отругать эту самодовольную, не в своем уме красавицу…

– Антон! – вдруг окликнула его Гиата, и с ее лица мигом исчезла маска приветливости. – Ты ведешь себя как мальчишка! Если тебе кажется, что я легкомысленно болтаю с тобой, то ошибаешься. Я жду, когда же ты, наконец, придешь в себя, успокоишься. Ты сидишь взвинченный, злой… Откровенно говоря, я немного разочарована. Не вижу в твоем взгляде настоящего интереса. Почему ты не пьешь кофе? – Последние слова прозвучали почти как приказ.

Антон смотрел на Гиату с нескрываемым раздражением и неприязнью.

– А чем, по-твоему, я должен заинтересоваться? Причудами моего появления здесь? Так поверь, я очень удивлен и заинтригован всем сегодняшним, но если ты ждешь, что…

– Кофе остынет, – произнесла Гиата вновь кротко и миролюбиво. – Хочешь, я включу музыку? Что ты любишь?

– Ничего.

– Тебе плохо со мной? – спросила Гиата тихо, с интимной грустью, словно знакомы они уже много лет. – Хандришь… Ты не в духе. Я – причина твоего раздражения, Антон? Ты только скажи, какою хочешь видеть меня, и я стану такой… Скажи, что во мне тебе не нравится, и я постараюсь исправиться. Ты пойми меня, Антон… Я капризная, взбалмошная особа, и знаю это, но я прежде всего человек и ничего не могу поделать с человеческими недостатками.

– Ты давно была у психиатра?

– Спасибо за откровенность. Но психиатр мне не нужен. И вспомника, Антон, припомни, не сам ли ты пришел ко мне, я не звала тебя, не приглашала, но, видимо, кто-то свыше предопределил нашу встречу, какой-то мудрый случай…

– Рассчитанный тобою.

– Смешной ты, Антон. Оказывается, совсем не понимаешь шуток. Просто я пошутила, разговаривая с тобой. А что я могу рассчитать? Я обыкновенная женщина… Ну, не совсем ординарная, но… Кого теперь удивишь умом, способностью мыслить… А нашим знакомством мы обязаны моему Серафиму, он у меня большой шутник, а я и не возбраняю ему шутить… Веселее жить… Я обыкновенная, одинокая женщина, Антон…

Сухов с тоской вспомнил о жене, о детях. С радостью подумал о завтрашнем дне. Рабочий день. В который уже раз захотелось встать и пойти домой. Но неведомая сила удержала его.

4

Я против любой экспансии: научной, военной, литературной…

Жизнь прекрасна простотой своих сложностей, гармонией, таинственностью неведомого, еще не открытого и не разгаданного. И не нужно торопиться. Человечеству дано великое благо – каждому по колению заново открывать для себя мир, который якобы несовершенно устроен, но не это ли несовершенство и таит в себе привлекательность, возможность открытий, ибо вполне совершенна только смерть.

Антон Сухов выбежал на магистраль и остановил геликомобиль. Было далеко за полночь. День, который обещал стать таким приятным, почти идиллическим, и превратившийся внезапно в свою противоположность, наконец закончился. Сухов сидел в кабине машины совершенно опустошенный. От избытка событий и впечатлений донышко душевного сосуда не выдержало, вытекло все: мысли, слова, желания, силы. Он попытался припомнить сегодняшнюю операцию, которая сейчас не казалась такой удачной, как утром. Уверенности в том, что с больным все хорошо, как не бывало.

«Следовало позвонить в клинику, спросить… Все нужное вылетело из головы при разговоре с этой сумасшедшей Гиатой. Сумасшедшей? Как бы не так…»

«Вероника, безусловно, спит уже. И дети спят. После операции, когда я уходил домой, больной дышал самостоятельно. К тому же ночью дежурит опытная бригада…»

Антон старался думать о чем угодно, только бы не вспоминать про Гиату. Но, вопреки здравому смыслу, он ощущал ее присутствие и в кабине машины.

Хотелось спать, но в утомленном теле преобладало нездоровое возбуждение. Антон закрыл глаза и дремал, как частенько дремал на ночных дежурствах – сторожко, не теряя способности все слышать, чувствовать. Нередко спал так и дома, не раздеваясь, в кресле возле стола. Такой сон для него привычен. И лишь иногда, когда бывал переутомлен до крайности, как вот сейчас, ему требовалось полное расслабление, необходимо было провалиться на несколько часов в пропасть полного забытья.

– Вы врач? – спросил геликомобиль.

– Да, – машинально ответил Антон, а виделась ему большая прозрачная камера наркозного аппарата, и почему-то на этом прозрачном колпаке сидела Гиата, подогнув под себя ноги, блестя красивыми коленями, и таинственно улыбалась. Правой рукой она поправляла и разглаживала на плече золотистые волосы, а левой держалась, чтобы не соскользнуть с гладкого стеклянного купола наркозного аппарата. Под колпаком ритмично сокращался дыхательный мех. Рядом на пульте мигали датчики газоанализатора. Анестезиолог Митрофан сидел на круглом стульчике возле аппарата.

– Все нормально? – спросил Сухов анестезиолога.

– Что? – послышалось в ответ. – Что вы сказали?

Антон открыл глаза и понял, что он не в клинике, не в операционной, и сразу вспомнил прежний вопрос геликомобиля.

– А почему вы подумали, что я врач?

– Лекарствами пахнете. Так все медики пахнут. Я их уже много перевозил. Запомнил. Вы хирург?

– Да.

– С работы едете?

…Навстречу ему по коридору, освещенному яркими виоловыми светильниками, шел профессор Павич, руководитель клиники. В левой руке он держал флакон консервированной крови, но флакон почему-то был откупорен, и при каждом шаге, – а ходил Павич быстро, порывисто, – из флакона выплескивалось по нескольку красных капель: на белый халат, на пол, на стены. Но Павич не замечал этого, торопливо шел по коридору, насупившись, думал о чем-то своем. Антон остановился, долго смотрел ему вслед, потом достал из кармана носовой платок и принялся вытирать забрызганные кровью стены, но тут же сообразил, что нужно позвать санитара – тот это сделает быстрее и лучше. Но не успел крикнуть, как заметил в конце коридора густой белый дым, выбивавшийся из семнадцатой палаты. В воздухе чувствовался запах горелого, слышался приглушенный смех Гиаты. «Ну, это уже слишком, – подумал Сухов. – Всему должен быть предел! Сколько можно терпеть всякие выходки Гиаты? « Антон со всех ног бросился вперед, но почему-то, теряя равновесие, больно ударился обо что-то невидимое.

– Простите, – сказал геликомобиль. – Я не заметил, что вы задремали. Резко затормозил. Вы не ударились?

– Все в порядке, – буркнул Сухов.

– Кажется, в вашем доме пожар, – сообщил геликомобиль.

– Что-о?

Антон сам открыл дверцу. Быстро вышел из кабины. В ночных сумерках, тускло освещенных редкими фонарями, Сухов почувствовал сначала запах пожара, потом увидел, как из форточки на втором этаже дома, в котором он жил, валит дым. За темными стеклами вспыхивали язычки пламени. Антон знал, кто живет в той квартире. Пожилая Наталья. Фамилии он не помнил, но хорошо знал эту женщину – одинокую, без мужа и детей, худощавую, всегда бодрую. Окна затемнены – ее, вероятно, нет дома. А вдруг она там? Может, нуждается в помощи?

«Такого дня у меня никогда не было. Хотя… час тому назад начался новый день. Что же делать? Да и можно ли что-либо сделать? Двери у Натальи наверняка закрыты. Может, их выломать? Пожалуй, их уже выломали…»

Под окнами дома собралась небольшая группа людей.

– Беда у кого-то, – послышался за спиной голос геликомобиля..

В глубине улицы завыли пожарные машины. Завывание сирен приближалось и становилось громче. Вот взвизгнули тормоза. Из кабин быстро выпрыгивали биокиберы-пожарники. Антон подумал, что все это ничуть не похоже на кадры кинохроники или передачи телеинформатора. Впервые в жизни он видел настоящий пожар. Биокиберы в серых комбинезонах с отвращением смотрели на дым, на языки пламени, ловкими, отработанными движениями разматывали шланги, подсоединяли их к машинам. К окну на втором этаже поднималась телескопическая лестница, на вершине которой стоял наготове пожарник с брандспойтом в руках. Мощная струя раствора вмиг раздробила стекла. Биокибер переводил струю из стороны в сторону, стараясь скорее сбить пламя. Он шагнул на подоконник и исчез в густых клубах дыма.

Антону почему-то припомнились операционная, минуты собственной беспомощности, когда не можешь сообразить элементарно простой вещи, к примеру, попросить отрегулировать свет от рефлектора. Санитар первым догадывается и спрашивает заботливо, с плохо скрытым раздражением: «Вам лампу нужно поправить, она же не туда светит…»

За первым пожарником поднялся второй с большим фонарем. Осветил клубящийся белый пар в комнате.

– Беда у кого-то, – вновь повторила машина.

Антон обернулся. Геликомобиль все еще стоял у тротуара.

– Там была прекрасная библиотека, – сказал в раздумье Сухов.

– Вы знаете, кто там живет?

– Старая одинокая женщина…

– Одному плохо, – резюмировала машина.

Наконец пламя унялось. Все четче становились очертания фигур пожарников. Один из них крикнул из окна:

– «Скорую помощь» вызвали?

«Значит, Наталья дома, если спрашивают о «Скорой». Жива?»

Антон побежал к дому.

Дверь помещения распахнута. В коридоре Антон увидел пожарника с фонарем-прожектором в руке. Сухов переступил порог, не говоря ни слова. Биокибер ослепил его прожектором и загородил проход своей мощной фигурой:

– В чем дело?

– Я врач. Живу в этом доме. Где она?

Пожарник направил луч в глубину комнаты. На полу лежало обгорелое тело.

– Врач ей уже не нужен, – сказал тихо.

Антон подошел к Наталье, за ним шагнул пожарник, ярче освещая застывшее в неестественной позе тело.

Сухов почувствовал под ногами вязкое месиво. Посмотрел на пол, чтобы не видеть того, что осталось от Натальи. Он стоял на какой-то грубой тряпке, пропитанной влагой. Поднял взгляд: дверцы шкафа открыты, все, что было в нем, выброшено на пол и на стол возле окна.

Очевидно, Наталья старалась погасить огонь. Но почему вдруг все загорелось?.. Существует же автоматическая противопожарная система. От старых книжек с бумажными страницами ничего не осталось. А библиоскопы тоже, пожалуй, вышли из строя. Блоки памяти не выдерживают большой температуры. В комнате стоял мерзкий тошнотный запах мокрого пожарища и горелых волос. Что же здесь произошло?

– В какой вы квартире живете? – спросил вдруг пожарник.

Антон ответил.

– Вы ее хорошо знали? Понимаете ли, здесь такое дело… Очень похоже на самоубийство. Противопожарное устройство сознательно заблокировано. Точнее – выведено из строя…

Антон долго молчал, потом направился к выходу, высоко поднимая ноги, хотя ботинки уже промокли насквозь, на пороге повторил номер своего помещения и добавил после паузы:

– Это на пятом этаже.

Пожарник посветил ему, чтобы он не споткнулся в коридоре о валяющийся стул.

– У вас, случаем, нет запасной вилки? – спросил другой пожарник, когда Антон выходил на лифтовую площадку. – От температуры здесь все лампы лопнули или, может, кто их специально…

Сухову показалось, что он теряет сознание. Не задумываясь, есть ли у него дома запасная виолевая лампа, тяжело выдохнул:

– Нет, – и поплелся к лифту.

Войдя в свою квартиру, долго, как-то неумело переобувался. Проходя мимо детской комнаты, споткнулся о пушистый коврик перед дверью, потерял равновесие и упал. Разбудил сына, но скорее всего, тот и не спал еще.

– Это ты, папа?

Антон, услышав голос Витасика, зашел в комнату.

– Да, это я, сынок.

– Опять ты поздно… Включи свет.

– Не нужно, Аленка проснется. И тебе давно пора спать.

– Папа, ты не брал дистанционный пульт от Антика?

– Нет, не брал. А ты занимался сегодня математикой?

– Да… Но без Антика очень скучно. Ты не знаешь, куда мог задеваться пульт?

– Не знаю… Спи. И пусть тебе снятся хорошие сны. Пусть приснится, что ты летаешь…

– Не буду выбирать такой сон.

– Почему?

– Не хочу летать во сне. Хочу по-настоящему.

– Со временем полетишь и по-настоящему, Витасик.

– Полечу. Я сделаю себе такие… такие… Нет, не крылья, а… знаешь…

«Когда-то и я мастерил себе воздушный шар, чтобы самому полететь по-настоящему. Когда это было? Вроде вчера, или приснилось? Вчера приснилось. Посреди двора стоял проволочный каркас, и все спотыкались о проволоку…»

– Я сделаю себе такие аккумуляторы, они поднимут в небо.

– Аккумуляторы не смогут поднять тебя в небо. Но когда-нибудь, Витасик, ты… сделаешь все как следует… Спи…

– Зачем ты вошел к ребенку? И не стыдно тебе?! Сам живешь, как перекати-поле, и ребенка приучаешь.

– К чему приучаю, Вероника? Витасик не спал.

– Ты негодяй, – бесстрастно произнесла жена и зевнула. – Твоя операция давно закончилась. Я звонила в клинику. Ты думаешь лишь о себе.

Сухов стиснул зубы.

– Спи, сынок. Нужно спать.

Он знал, что Вероника не спросит его о том, где он был. Знал, что несколько дней они вообще не скажут друг другу ни слова, притворяясь умиротворенными и внутренне спокойными.

«Собственно говоря, вовсе не притворяясь. Каждый из нас действительно уймется. Равнодушие? Усталость? Разочарование? Что-то иное или все сразу? Но как она может спокойно стоять иа пороге комнаты, зевать и при ребенке обзывать меня…»

– Наталья сгорела, – сказал чуть слышно.

– Какая Наталья? – невозмутимо переспросила жена, лишь удивленно подняв брови.

– Наталья из нашего подъезда.

– Когда?

– Я только что из ее квартиры. Пропусти меня. Я смертельно устал и хочу спать.

Сухов медленно вошел в свою комнату, не глядя на жену и ничего больше не говоря.