Текст книги "Германские рассказы"

Автор книги: Александр Телегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Мои тоже были счастливы. Счастливы, что учились, что получили профессию. Дед, вечный крестьянин, лопался от гордости, что дочь его стала учительницей. Отец был счастлив, что играл в самодеятельном театре и в студенческой футбольной команде. Счастлив, что в республике перед войной собрали невиданный урожай. Жизнь перед ними открывалась необыкновенная. Но получилось вот так… Если бы не нападение Германии, не было бы и выселения.

– Сейчас говорят, что Сталин уже до войны думал разогнать республику. Но что он думал – никто не знает, а что Гитлер напал на Советский Союз – это факт. Ты представь себе, что такое был Советский Союз 28 августа 1941 года2222
  Дата подписания Указа о ликвидации АССР НП


[Закрыть]. Полумёртвый, истекающий кровью человек. Какой с него может быть спрос! Я смотрю на этот указ, как на судорожное движение убиваемого человека. Мне на днях один немец здесь заявил: «Вы приехали на то, что создали мы. Какое право вы имеете разевать клюв на наше богатство?». Я говорю: «Милый человек! Мы из-за вас и вашего Гитлера такое претерпели, что всей вашей Германии не хватит рассчитаться с нами и за тысячу лет!». Да! Так и только так! А ты меня, значит, в начальники произвёл?

– Да, думал начальник управления. Как минимум, директор шахты.

– Нет я рабочий. И всегда был рабочим.

Вечером к нам пришли доктор Тютцер и доктор Бакхауз.

Тютцеру тридцать пять лет – молодой по немецким меркам врач. Он невысок ростом, круглолиц, улыбчив, приветлив – как я понял, наш домашний врач – хаусарцт.

Бакхауз, наоборот, высокий, толстый, в очках, с рыжеватыми волосами. Неразговорчив, серьёзен. Он ортопед и владелец GmbH «Бакхауз».

Тютцер меня не больно-то осматривал, я сказал ему, что здоров: он и поверил. Бакхаузу тоже достаточно было одного взгляда:

– Где вам делали ортезы, которые сейчас носите?

– На Новосибирском протезном заводе.

– Как давно делали?

– Восемь лет назад.

– Понятно. Итак, мы сделаем вам ортезы и рольштуль. Дорожную коляску с электрическим мотором сделаем после того, как получите немецкое гражданство – таков порядок. Завтра в семь часов вечера мы за вами приедем, сделаем рентгеновские снимки.

Назавтра, ровно в семь часов вечера, сотрудники герра Бакхауза приехали за мной. Два здоровых парня в красных форменных комбинезонах ловко спустили меня в рольштуле по ступеням к стоявшему во дворе бусику и вкатили в него по какому-то приспособлению. Лиза поехала с нами.

В комнате ожидания на предприятии герра Бакхауза в горшках и кадушках стояли растения с широкими листьями, название которых я не знал, на столиках лежали журналы и газеты. В рентген-кабинете я снял свой аппарат – производства Новосибирского протезного завода.

– Я смотрю, вы его много раз варили сваркой, – сказал Бакхауз.

– Да, года через три-четыре, стальные шинки начинают ломаться. Вообще срок службы рассчитан на семь лет. А у вас на сколько?

Герр Бакхауз уклонился от прямого ответа:

– Думаю, мы сделаем лучше. Господин Лаш, займитесь.

Я лёг на стол. Герр Лаш, среднего роста худощавый человек примерно двадцати восьми лет с прямыми тёмно-русыми волосами и карими глазами, нажал кнопку на пульте, послышалось жужжание, на меня медленно стало наезжать что-то похожее на цилиндр в разрезе, которое отсканировало во мне всё что нужно.

– Готово, – сообщил герр Лаш. – В ближайшее время мы получим решение больничной кассы, и займёмся вашими ортезами. Я сообщу вам, когда мы встретимся в следующий раз.

«Ура! – подумал я. – Одно из главных дел, приведших меня в Германию, завертелось!».

Также быстро доставили меня ребята герра Бакхауза обратно и вкатили в коридор хайма. На улице была снежная слякоть, колёса рольштуля были не совсем чисты. Наследить по всему коридору, только что вымытому, нам не хотелось.

– Посиди здесь, я принесу тряпку и вытру колёса, – сказала Лиза, стартуя в другой конец хайма.

Вдруг дверь одной из комнат распахнулась, и в коридор выбежали встрёпанные Гермина и Герман Макаровы. Герман – высокий, стройный двадцатилетний парень – был одет по дорожному, словно собирался куда-то ехать:

– Мама, дай мне денег! – возбуждённо говорил он. – Я всё равно здесь не останусь!

– Я не дам тебе денег, ты никуда не поедешь!

– Не поеду, так пешком уйду! Нон-стопом доберусь. Я хочу домой.

– Герман опомнись! Я столько сил потратила, чтобы вывезти вас сюда!

– Я тебя не просил тратить на меня силы!

– Ты посмотри кругом! Все счастливы! Нет ни одного человека, кто не рад, что вырвался оттуда. В России у вас нет будущего! Ни у тебя, ни у Инги.

– Моё будущее – это моя проблема! Я хочу домой!

– Ты врёшь! Ты не домой хочешь! Ты хочешь к своей лохудре.

– Мама, не смей так называть Инессу! Ты её совсем не знаешь!

– Зачем мне её знать!? Мне достаточно было одного взгляда на неё, когда она приходила к нам. У неё были непромытые волосы!

– Мама, что ты говоришь! Это смешно слушать!

– Да, да! Если человек приходит к чужим людям с немытой головой, это многое о нём говорит. Она непорядочный человек, и ты в этом скоро убедишься! Она тебе задурила голову, ты опьянён! А когда наступит отрезвление, с чем ты там останешься? Она выкинет тебя как тряпку!

– Пусть! Но я её люблю! Мне нужна она, а не ваша Германия, которую я ненавижу заодно с вами! Вы…, – Герман всхлипнул. – Сломали мне жизнь, вырвали из института… Вы отобрали у меня всё что можно.

– Гера, мальчик мой, ну давай так договоримся. Подожди, пока получишь гражданство, а там делай, что хочешь: возвращайся или оставайся здесь – всё в твоих руках. Если ты уедешь сейчас, ты уже не вернёшься. Дорога сюда тебе будет закрыта навечно.

– Я не собираюсь сюда больше возвращаться, – всхлипнул несчастный Герман.

Вновь открылась дверь, выпустив тонкий детский писк и свирепого Владимира Анатольевича – краснолицего, с капельками пота на плешивом лбу. Он сразу накинулся на сына:

– Ну вот что! Марш домой! Не позорь себя и нас! Видишь, люди смотрят, – кивнул он на меня.

Да и хаусмайстер2323
  Хаусмайстер – аналог нашего управдома.


[Закрыть] герр Штреккер выглянул из своего кабинета:

– Was ist los?

– Alles in Ordnung, Herr Strecker, alles in Ordnung2424
  Что здесь происходит? – Всё в порядке, господин Штреккер, всё впорядке!


[Закрыть]! – Владимир Анатольевич и хвостиком бы завилял, если бы он у него был.

Герман и Гермина уже скрылись за дверью. Герр Штреккер, видя, что действительно всё в порядке, закрыл за собой дверь, Лиза вернулась и вытирала колёса рольштуля.

– Вот такие наши дела! Окрутила одна сучка нашего Германа. Совсем рехнулся. – сказал Владимир Анатольевич. – Интересно, какой негодяй взялся, на ночь глядя, везти этого идиота в Ганновер2525
  В Ганновере есть международный аэропорт.


[Закрыть], да ещё за четыреста марок?

Так невольно стали мы свидетелями семейной драмы Макаровых, сопровождавшей нас в течение всего пребывания в Германии.

Бегство Розы Берг

После Нового года – первого в моей жизни без снега, солнечного и тёплого (днём было пятнадцать градусов) – начались курсы немецкого языка. Мы подписали договор с проводившей курсы фирмой доктора Йеннерта, согласно которому ежемесячно платили ей двести марок, которые нам потом возвращали. Занятия проводились в хайме, в первой слева от фойе комнате.

Мы с Лизой пришли, когда в ней уже ярко горел свет, и все были в сборе. Нас было шестнадцать человек, но кроме Люды Балтаматис, выздоровевшей к тому времени, я никого не знал, хотя остальные учащиеся прекрасно знали друг друга по совместным хождениям в различные амты2626
  Учреждения


[Закрыть].

А, нет, вот эту рыженькую я тоже знаю. Зовут её Роза Берг. Я кивнул ей, и она расцвела улыбкой и поздоровалась.

Мы встретились с Розой в Беренштайне, куда приехали из переходного лагеря в Брамше. Была ужасная холодина, окно нашей комнаты продувал ветер, батареи были едва живые, и мы замёрзли как цуцики. До ужина было далеко, и Лиза, как солдат Иван Шадрин2727
  Персонаж пьесы Н. Погодина «Человек с ружьём»


[Закрыть], пошла поискать кипяточку. В коридоре рядом с дверью нашей комнаты у розетки пожилой человек с гладко причёсанными седыми волосами кипятил в электрочайнике воду.

– Вы не дадите нам две чашки кипятку? – спросила Лиза.

– Не дам. У меня большая семья. Самим не хватит.

Лиза вернулась не солоно хлебавши. По коридору несколько раза прошла взад-вперёд странная девочка, повторявшая, как птица-секретарь из популярной радиопередачи «КОАПП» одно и то же слово: «Ци – та –та… Ци – та – та… Ци – та – та». Это производило настолько тягостное впечатление, что хотелось повеситься.

В этот миг растворилась обшарпанная дверь комнаты, и вошла женщина с копной рыжеватых волос, тонкими чертами лица; стройная и худенькая, в руках она держала электрический чайник.

– Извините, – сказала она, – мой папа не дал вам чаю. Мне очень неудобно. Куда вам налить кипятку?

Нам с Лизой тоже сделалось неловко, но вскоре мы разговорились. Оказалось, что она из Омской области, работала преподавателем немецкого языка в средней школе.

До поры до времени всё в её жизни было хорошо и спокойно: родители ещё не стары и здоровы, она удачно вышла замуж за красивого молодого человека, работавшего в райкоме комсомола, потом в райкоме партии каким-то секретарём – то ли вторым то ли третьим. У них родился сын Ромка.

Муж удачно всходил по карьерной лестнице. В августе девяносто первого года он с группой товарищей выкинул на улицу из библиотеки райкома все книги классиков и, навесив на его двери замок, далеко зашвырнул ключ в местную речушку. Покончив с коммунистическим прошлым, он рванулся в капиталистическое будущее. К счастью для него первый секретарь не сумел перестроиться и отправился на пенсию, вместе со своими принципами и убеждениями, а он, сбив им же навешенный замок, вернулся в освободившийся кабинет уже главой районной администрации.

Но, как говорит народная мудрость, «чем выше пост, тем ниже мораль». Завертелись у мужа какие-то тёмные дела, вереницей потянулись любовницы. Чтобы себя оправдать, он возненавидел Розу, и стал говорить, что она всегда его обманывала, и Ромка не его сын. Вскоре он обнаглел от безнаказанности, в оправданиях уже не нуждался, а ненависть к ней осталась и вошла в его кровь. Приезжая домой пьяным, он издевался и грозил:

– Будешь болтать, я тебя уничтожу – меня не заслабит. Я с коммунизмом расправился, а уж с тобой, дурой…

В этом аду она прожила несколько лет и решилась бежать. В глубокой тайне подала она заявление на выезд в Германию. Антраг2828
  Ходатайство о выезде на ПМЖ в Германию


[Закрыть] был составлен на имя отца. Розу, жену и внука он включил как членов своей семьи. Во всех документах был указан адрес отца, чтобы муж случайно не проведал о запланированном бегстве.

В районе он никого не боялся, а его боялись все и не без основания: до неё доходили смутные слухи о причастности мужа к убийству какого-то предпринимателя. Шушукавшиеся коллеги замолкали при её появлении – боялись даже её. Муж строил дом в их рабочем посёлке. Пришло время переезда. Она сказала, что никуда с ним переезжать не собирается.

– Ты, дура, думаешь, что я оставлю тебя без догляда. Мы с тобой разведёмся, но не тогда, когда ты захочешь, а когда я захочу. И уедешь ты от меня не к родителям… Надеюсь, ты поняла.

Жаловаться в милицию было бесполезно – там работали его друзья-сообщники, и она переехала в его новый двухэтажный дом с вычурными архитектурными финтифлюшками, куда он без стыда стал приводить своих любовниц.

Наконец разрешение на выезд был получен. Оставалось самое трудное: вылететь в Германию.

– Но, наверное, есть всё-таки Бог. Муж уехал в Омск. Он задумал баллотироваться в Госдуму. У меня было три дня, и мой бывший одноклассник отвёз нас в Новосибирск. Эти три дня были адом. Мы жили у дяди и дрожали от страха, что муж уже узнал о нашем бегстве и ищет нас. Дядя и его жена вздрагивали от каждого стука. Мы кидались к окнам, когда к подъезду подъезжали машины. Но вот пришёл день вылета самолёта в Ганновер. Мы поехали в аэропорт… Не помню, как он называется.

– Толмачёво, – подсказал я.

– Мне казалось, что должно совершиться великое чудо, чтобы мы попали в самолёт. Но чудо произошло. А когда самолёт взлетел, мы заплакали от счастья.

– Слава Богу, что всё так закончилось, – сказала Лиза. – И это советские люди! Как такое может быть!

– А я и сейчас ещё боюсь. Вы не знаете, какие у него возможности. Он запросто может и сюда приехать.

– Вряд ли, – усомнился я, – в здешней полиции друзей у него нет.

– Ци-та-та, ци-та-та, – по коридору в который раз прошла больная девочка.

– Бедный ребёнок, – вздохнула Лиза.

– Её семья из Киргизии. Они здесь в двух комнатах живут. У них двенадцать детей!

– И все больные?! – ляпнул я.

– Нет, только она.

Из Беренштайна в Криммитшау мы приехали с Розой и её семьёй в одном автобусе.

Первый урок

Но вернёмся в класс, в котором нам предстояло учиться немецкому языку. Над правым рядом столов висела карта Германии, над левым – таблица склонения существительных – Deklinationstabelle и схемы спряжения сильных и слабых глаголов. Перед левым рядом белела классная доска, перед правой стоял учительский стол, за которым было такое же, как в нашей комнате окно, с тем же тюлем и шторами. Но из него был виден лишь забор, перед обрывом улицы, и спешащие на фоне неба, то ясного, а чаще пасмурного, прохожие.

На задней стене над входной дверью висели яркие картинки с изображением Микки-Мауса, какого-то рыжего кота с весёлой мордой и в модных ботинках на высоких каблуках, а также кораблика, плывущего под парусом по синему океану мимо зелёного острова с пальмами – видно, раньше здесь была игровая комната для детей переселенцев.

Мы с Лизой сели слева за предпоследний стол. Где-то в коридоре прозвенел звонок, и вошла толстая женщина в белой ветровке, со светлыми кудряшками на голове, и в очках. Я узнал в ней водительницу голубой «Шкоды», втиснувшейся на стоянку рядом с упомянутым уже неподвижным бусиком, в тот памятный день, когда Лиза едва не замёрзла на балконе.

Толстая женщина озарила нас такой лучезарной улыбкой, какой я прежде никогда не видел, и сказала:

– Гутен таг! Меня зовут фрау Майер. Я преподавательница языковых курсов фирмы «Доктор Йеннерт». Я надеюсь на приятное сотрудничество с вами и со своей стороны приложу все старания, чтобы вы овладели немецким языком. К вам у меня одна личная просьба: не приходить на занятия с запахом чеснока – я его не переношу.

– Кайн проблем, – сказал мужчина с задней парты правого ряда. – У нас никто не ест по утрам чеснок.

– Хочу вам ещё сказать, что очень рада, что вы приехали в Германию. Я к вам, переселенцам, очень хорошо отношусь. Это связано в том числе и с личными обстоятельствами. В ГДР я работала учительницей в школе. Nach der Wende2929
  После мирной революции в ГДР


[Закрыть] меня уволили: тогда в ГДР проходили массовые сокращения учителей. Я больше года была безработной. Но на моё счастье в Германию стали приезжать переселенцы. И вот уже почти пять лет я работаю в фирме доктора Йеннерта. То есть, вы дали мне работу, и надеюсь, что мне её хватит до выхода на пенсию. У кого-то есть вопросы ко мне?

– Фрау Майер, как вы думаете: жизнь при ГДР была лучше, чем сейчас или хуже? – спросил тот же мужчина с задней парты на довольно хорошем немецком языке.

– Как вам сказать? Всё имеет свои плюсы и минусы. У нас в ГДР было бесплатное медицинское обслуживание, бесплатное образование. Каждому была гарантирована работа. Мы не боялись будущего – оно обеспечивалось и охранялось нашим государством.

«Ничего себе! – подумал я. – У нас в России кроме яростных плевков в советское прошлое я уже лет восемь ничего не слышал, а тут в Германии, где все немцы должны бы прыгать от радости, что воссоединились, и проклинать ГДР-овский социализм, находятся люди, говорящие о нём со знаком плюс».

– Конечно, наши магазины были не так богаты, как в Федеративной республике. Я была уже взрослым человеком, когда впервые попробовала бананы. Но, признаюсь вам, я не была от этого несчастной.

– А как у вас было с мясом и колбасой?

– Мясо у нас было практически всегда, хотя выбор, действительно, был ограничен. Был как-то большой период, когда, например, в понедельник во всех магазинах продавалась только говядина, во вторник только свинина, в среду – одна баранина. Столько сортов колбасы, как сейчас тоже не было: ну несколько сортов – я уже точно не помню, сколько. Но она тоже продавалась практически всегда. Ну ладно, давайте перейдём к знакомству. Меня вы знаете, теперь я познакомлюсь с вами. Она указала на Люду Балтаматис, сидевшую за первым столом в нашем ряду. Люда поднялась и сообщила:

– Ich heiße Ljudmila Baltamatis.

Но так как фрау Майер испытывающе продолжала смотреть, ожидая, не скажет ли она ещё чего, добавила:

– Mein Bruder ist Polizist (Мой брат полицейский).

– Ну хорошо, – сказала фрау Майер и перевела взгляд на Людиного соседа.

Встал высокий седовласый мужчина и сказал:

– Меня зовут Евгений или Ойген Раат. Я приехал из Казахстана, из Павлодарской области. Мне пятьдесят девять лет, всю жизнь работал трактористом, – господин Раат сказал это, разумеется на немецком языке.

– Очень хорошо, господин Раат, я вижу, вы хорошо владеете немецким.

– Я всю жизнь говорил на нём в семье.

Под взглядом фрау Майер поднялся широкоплечий круглолицый мужчина около сорока лет, сидевший передо мной:

– Меня зовут Вильям Шоерман. Это моя жена Марина, – он указал на приятную круглолицую брюнетку с пухлыми губками. – Мы приехали из Новосибирска. У нас есть сын Миша, ему два года. – Господин Шоерман говорил не так хорошо, как «предыдущий оратор», и фрау Майер пришлось ему помогать и исправлять ошибки.

А красивая жена Шоермана просто сказала:

– Марина Овчинникова, – она тоже плохо знала немецкий язык, вернее не знала его вовсе.

Дошла очередь и до меня. Я назвал себя и сказал, что приехал из Новосибирской области. Лиза сообщила о себе, что работала до переезда детским врачом и жила в Новосибирске.

– Земляки, – повернулся к нам, с сияющим лицом господин Шоерман. – Меня вообще-то зовут Василий.

– Очень приятно, – сказал я тихо и пожал его руку.

Я действительно был рад встретить земляков так далеко от дома, а от слова Новосибирск что-то сладко шевельнулось в душе. Кажется, и повернувшаяся к нам Марина, была так же рада, как мы. Во всём её облике, в плавных неспешных движениях, в не наигранном, а естественном умении высоко держать голову угадывалось природное благородство и чувство собственного достоинства.

– Меня зовут Александр Невѝрковец, – отрекомендовался сидевший за нами молодой человек. – Мне девятнадцать лет, я приехал из Украины.

– Я Татьяна Невѝрковец. Мне семнадцать лет, я тоже приехала из Украины.

– Вы брат и сестра? – поинтересовалась фрау Майер.

– Да.

Знакомство перекинулось на правый ряд, но началось с последнего, четвёртого, стола.

Мужчина, который спрашивал о жизни в ГДР, – высокий, в круглых очках с тонкой оправой, с добродушной улыбкой, до ушей растягивавшей рот, сказал, что его зовут Николай Невѝрковец, он учитель, приехал из Украины, из города Новограда-Волынского.

– Меня зовут Мария Невѝрковец, – сообщила его соседка, сидевшая под картой Германии. – Я жена господина Невѝрковца, а это наши дети, – она указала на Татьяну и Александра.

У Марии было какое-то хитровато-весёлое лицо, как у милой доброй лисички. И голос у неё был приятный, грудной, словно орган играл.

Следующей отрекомендовалась Роза Берг:

– Я приехала, – она запнулась, – из Сибири. Я не замужем, у меня есть сын. Ему скоро будет девять лет.

Её соседка была самой высокой женщиной в группе. Звали её Эммой Щукиной. Она сказала, что приехала из Усть-Каменогорска, вдова, имеет двух дочерей – Вику и Марину. Эмма говорила на каком-то ужасном диалекте: на месте звуков «а» в литературном немецком, у неё были «о», да и говорила она неважно, заикаясь и долго подбирая слова.

Места за вторым столом в правом ряду занимали самые молодые «курсантки»: двадцатилетние фрау Наталья Кнауб, и фрау Ирина Пфаффенрот. Они не были немками – немцами были их мужья, уже работавшие, поэтому они не слишком расстраивались из-за незнания языка, целиком полагаясь на них.

А за первым столом, перед фрау Майер сидели Коля и Таня Лееры, тоже приехавшие из Казахстана. Коля был невысокий мужичок, лет тридцати пяти, востроносенький, с залысинами, добродушный, смешливый, и сам любивший пошутить. Таня, в отличие от Наташи и Ирины, не могла чувствовать себя за ним, как за каменной стеной, потому что Коля, несмотря на старание, изъяснялся по-немецки с большим трудом.

Таня Леер была тихая, добрая женщина. Не помню, чтобы она хоть однажды повысила голос. Её нельзя было назвать красивой: лицо поблекшее, в ранних морщинах, глаза усталые. Но, чтобы понять красоту Тани, надо было глядеть на неё глазами Коли, а Коля её любил.

Едва фрау Майер с нами познакомилась, как прозвенел звонок. Значит была половина десятого, и начинался большой перерыв до десяти часов. Мы пошли по нашим комнатам пить чай, а фрау Майер, как мы потом узнали, в перерыве пила кофе с нашими опекуншами Эльвирой, Валентиной и фрау Наглер в административном здании.

Мы немного задержались в классе с Мариной и Василием:

– А вы где в Новосибирске жили? – спросила Лиза.

– На Дуси Ковальчук, а вы?

– Я в Академгородке, в общежитии на Золотодолинской. А работала участковым педиатром.

– У меня подруга живёт на Русской 11.

– Господи! Это же мой участок. В последний день моей работы я в этом доме на вызове была. Квартира… Не помню уже какая. Меня мамашка вызвала. Я позвонила, и мне их бабушка открыла. Мамашка, наверное, не слышала, что я пришла. Захожу на кухню, а мальчишка, лет пяти, приставил стул к буфету и карабкается на него. Мать как рявкнет: «Ты опять, сука, в сахарницу полез?!». Бабка со стыда готова была провалиться и громко говорит: «К нам врач пришла». Мамашка сразу тон переменила и сладеньким голосом: «Саша, сыночек, осторожно! Не упади».

Лиза теперь друзья с Мариной и Васей. Значит и я тоже.