Текст книги "Ночь - царство кота"

Автор книги: Александр Тарнорудер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

12

Юсенеб и Хори медленно, почти наощупь, продвигались вперед по слегка сужавшемуся туннелю. Хори молчал, несмотря на то, что голова лопалась от вопросов, которые он, памятуя недавнее наставление, безуспешно гнал от себя прочь. Потолок становился все ниже, и скоро пришлось наклонить голову, но странное дело, обернувшись, Хори увидел, что Юсенеб идет прямо, не пригнувшись. «Почему?…» хотел спросить Хори, но прикусил язык. Он понял, что знает ответ, или это ответ пришел к нему мгновенно, помимо его воли. Внезапно Хори, несмотря на почти полную темноту, почувствовал, что потолок больше не давит, он распрямился и вытянул руки в стороны, потом вверх – казалось, стены бесконечно раздвинулись. «Где мы?…» был готов вырваться помимо воли вопрос, но ответ пришел раньше – Хори понял, что они вступили в склеп самого Осириса. В кромешной тьме лишь далекий Орион, неведомо как, одиноким звездным лучом проник сквозь каменную толщу. Зеленый глаз Ориона напомнил Сфинкса. «Что дальше?…» хотел спросить Хори, но на этот раз получил ответ.

– Слушай! – ответил ему Сфинкс, – слушай и не спрашивай ничего.

В те дни, когда Великий Ра еще не оставил Землю, и даже не начал стариться, открылось ему, что богиня Нат зачнет детей, и один из них прекратит его царство среди людей. Решил Ра наложить заклятье на Нат – чтобы не могла она носить ребенка ни одного дня в году. Опечалилась Нат и отправилась к покровительствавшему ей Тоссу, сыну Великого Ра, богу магии, мудрости и знания. Тосс знал о заклятии Ра: слово вылетит – не поймаешь, но будучи богом мудрости, нашел лазейку.

– Как наши раввины, – не преминул вставить Артем.

– Это универсально, – нашелся Артемон, – слушай и не перебивай.

Тосс пришел к Кенсу – богу Луны и вызвал его на состязание заклинаний. Они играли тур за туром, Кенсу ставил на лунный свет, а Тосс непременно выигрывал, и ставки росли все выше, поскольку Кенсу хотел отыграться. Когда, наконец, Кенсу надоело проигрывать, Тосс подсчитал, что выигранного света хватит на пять дополнительных дней, которые он быстренько объявил праздником всего древнего Египта и добавил, заметьте, к году, составлявшему в те времена лишь триста шестьдесят дней. С тех пор у Кенсу не осталось достаточно света на весь месяц, и ему пришлось закрывать лицо, чтобы не стыдиться, пока его свет не достигнет достаточной силы.

В первый из пяти дней родился Осирис, старший сын Нат, а второй день был оставлен для Хоруса – сына Исис и Осириса. На третий день родился Сет, повелитель зла, второй сын Нат. На четвертый день увидела свет Исис, а на пятый Нефтис – вторая дочь Нат. Таким вот образом, Тосс обвел Ра вокруг пальца, так как эти пять дней не принадлежали году.

Рождение Осириса ознаменовалось многими знаменьями, самое значительное из которых пришло из священного храма в Карнаке, что на Ниле. Когда Осирис вырос, он женился на своей сестре Исис, по древнему обычаю, который переняли Фараоны, а Сет женился на Нефтис, поскольку тоже был обязан жениться на богине. После Великого Ра Осирис стал править Египтом и очень скоро познал людские пороки и взаимную ненависть. С подачи Исис, Осирис научил людей выращивать зерно и печь хлеб из муки, и варить пиво из солода, и есть мясо лишь тех животных, что годятся в пищу. Осирис научил их законам, по которым следует жить мирно и счастливо, и подарил им поэзию и музыку.

Но Сет завидовал брату и ненавидел Исис. А чем больше люди любили Осириса и молились ему, тем больше росла ненависть Сета, чем больше процветала земля Египта, тем больше росло желание Сета убить брата. Исис, между тем, стояла на страже, и Сету приходилось сквозь зубы приветствовать Осириса первым, чтобы не вызывать до поры подозрений. Но не покинула ненависть Сета – с помощью семидесяти двух преданных друзей и царицы Эфиопии, Сет сделал точь в точь по размерам Осириса прекрасный сундук из отборных пород дерева, украшенный серебром и золотом, ценившимися много меньше ливанского кедра и черного дерева. А когда сундук был готов, Сет объявил празднество в честь Осириса, где единственными гостями оказались все те же семьдесят два заговорщика.

Когда многое было съедено и выпито, Сет приказал внести драгоценный сундук, сразу же покоривший Осириса неземной красотой. Сет же, втайне радуясь, объявил, что сундук принадлежит тому, кому больше всего подойдет по размерам.

– Позвольте мне, – проговорис Осирис, и полез внутрь, пока недруги вокруг затаили дыхание.

– Он твой навеки, – прошипел с ненавистью Сет, захлопнув крышку и приказав забить ее гвоздями, после чего все было запаяно расплавленным свинцом.

Так умер Осирис на земле, и его душа отлетела на запад, за Нил, в мир иной и вечный, где обитают все те, кто жил достойно на Земле, и кому посчастливилось пройти испытание Дуата. Сет сотоварищи бросил сундук в Священный Нил, и воды пронесли его до самого моря и выбросили к берегам Фениции, что близ Библоса. Под сундуком за одну ночь пророс огромный тамариск, и поднял его своими ветвями, и скрыл сундук внутри своего ствола, дав надежное пристанище доброму богу Осирису.

Тем временем в Египте, Исис не находила себе места от страха за Осириса. Она никогда не сомневалась, что Сет полон зависти и злобы, а Осирис и слушать не хотел о коварстве брата. И было Исис виденье во сне, что Осирис покинул мир живых, и подхватив наутро не ходившего еще Хоруса, она отправилась в направлении дельты Нила. Она спрятала Хоруса на острове, поросшем папирусом, служившим пристанищем Богине Буто, а для пущей охраны пустила остров плавать по Нилу, чтобы никто не узнал, где он находится. Исис прошла и Верхний и Нижний Египет, но ее магические силы оказались бессильны, никто не встречал Осириса. Исис как-то спросила детей, играющих на берегу Нила, и они рассказали ей о странном и прекрасном сундуке, плывшем по водам реки. Расспрашивая и благославляя детей, добралась Исис до самого моря, до Библоса.

Весть о чудесном гигантском тамариске, выросшем всего за одну ночь, достигла ушей правителя Библоса царя Малкандера и его жены царицы Астарты. Они пришли на берег моря полюбоваться чудом, после чего Малкандер приказал вырубить из тамариска колонну и доставить ко дворцу. Слуги в точности выполнили приказание, и прекрасная колонна украсила дворец Малкандера, но никто не догадывался, что она хранит в себе тело Бога Осириса.

Исис, сидя на берегу близ Библоса, встретила несколько красивых женщин, купавшихся в море. Она научила их завязывать волосы, чтобы не мешали при купании, что было доселе невидано в Библосе. Новая мода пришлась ко двору, и о незнакомке было тотчас доложено царице Астарте, без промедления приказавшей привести к себе Исис. Астарта была очарована Исис, и, не подозревая, что перед ней сама Великая Богиня Египта, предложила ей воспитывать детей, принца Манероса и маленькую Диктис. Исис согласилась. Диктис подросла и стала ее любимицей, и Исис решила дать ребенку бессмертие. Во время обряда, когда Исис, будучи невидимой, летала вокруг Диктис и сжигала невидимые следы, по которым смерть настигает жертву, вошла Астарта и увидев ребенка в сполохах огня, закричала и разрушила магию. Исис ничего не оставалось, как принять свой истинный облик, а когда Астарта увидела сияющую богиню Египта и поняла, в чем дело, ее охватил ужас.

Малкандер и Астарта предложили Исис все богатства Библоса, но Исис попросила лишь огромную тамарисковую колонну. Завладев деревом, Исис произнесла заклинание, и колонна раскрылась, явив пред всеми сундук-саркофаг Осириса. Завидев саркофаг, Исис испустила горестный вопль, от которого Диктис упала замертво. Колонна была отдана обратно Малкандеру и Астарте, и стала главной святыней Библоса, поскольку служила пристанищем Великому Богу Осирису. Исис получила снаряженный корабль, поместила на него саркофаг и отплыла обратно в Египет, сопровождаемая принцем Манеросом. Но Манерос недолго пробыл на корабле. В открытом море Исис открыла крышку, а Манерос спрятался сзади и заглянул в саркофаг через ее плечо. Исис, зная что Манерос стоит за спиной, оглянулась, и этого взгляда было достатосчно, чтобы Манерос очутился за бортом.

Корабль благополучно добрался до Египта, и саркофаг был спрятан на том же плавучем острове, где Буто охраняла Хоруса. Но случайно, в то же самое время Сет затеял свою любимую ночную охоту на кабанов, ведь под покровом тьмы вершатся темные дела. При свете луны он увидел сверкающий серебром и золотом саркофаг и узнал его. Слепая ярость овладела Сетом, и он бросился на него, как пантера, отбросил крышку, выхватил тело Осириса и разодрал на четырнадцать частей. Сет разбросал куски по всему Нилу, чтобы поглотили их крокодилы, и не осталось бы и малейшей частицы Осириса.

– Невозможно уничтожить бога, но я сделал это! – вскричал Сет, – Я уничтожил Осириса! – его смех пронесся над Нилом до самого моря, и затрепетали все, кто слышал его.

Исис же снова начала искать Осириса. Но на этот раз у нее появились помощники: Нефтис оставила своего мужа Сета и присоединилась к сестре, и сын ее Анубис принял облик шакала и помогал поискам. Пока Исис ступала по земле, ее окружало семеро скорпионов, когда же плыла она на папирусной лодке по Нилу, крокодилы из почтения к Великой Богине не трогали ни ее, ни останки Осириса. Постепенно, кусок за куском, собрала Исис все останки Осириса, а когда было это закончено, обратилась она к помощи магии, чтобы воссоздать его тело, и помощи жрецов, чтобы построить склеп и похоронить Осириса в соответствии с обычаями. А чтобы не нашел Сет склеп Осириса, было построено еще тринадцать других склепов.

Только одной части из четырнадцати не смогла найти Исис, поскольку нечестивые рыбы проглотили его, и род их был навеки проклят в Египте, и никто никогда больше не прикасался к ним. В действительности же, все склепы остались пусты, а воссозданное и забальзамированное тело спрятала Исис в потайном месте, о котором знала только она одна. После этого перешел дух Осириса в тело Аменти, чтобы повелевать усопшими до решаюшей битвы, когда Хорус победит Сета, и Осирис сможет снова вернуться на Землю.

По мере того как подрастал Хорус, навещал его дух Осириса все чаще и научил его быть великим воином – единственным, кто сможет победить Сета. И в один из дней Осирис спросил мальчика:

– Скажи мне, какой самый благородный поступок может совершить мужчина?

– Отомстить за мать свою и отца своего, и за зло, им причиненное, – ответил Хорус.

Это понравилось Осирису, и он стал спрашивать дальше:

– Какое животное подойдет более всего мужчине, отправляющемуся на битву?

– Лошадь, – быстро ответил Хорус.

– А может лучше лев? – предположил Осирис.

– Лев и в самом деле хорош, но лошадь незаменима как при преследовании, так и при бегстве.

Когда Осирис услышал эти речи, он понял, что пришла пора объявить Сету войну, собрать великую армию и отправиться вверх по Нилу, навстречу опасностям, отдавшись в руки богов и судьбы. А пока они готовились к походу, призвал к себе Хоруса сам Великий Ра и заглянул он в глаза Хорусу, ибо кому бы ни заглянул в глаза Великий Ра – Богу ли – человеку ли, отражается в тех глазах будущее. Но Сет подсматривал за ними, приняв обличье черного, как грозовая туча, борова, способного посеять страх в любом, даже самом отважном сердце. Великий Ра сказал Хорусу:

– Дай мне заглянуть в твои глаза и увидеть, чем кончится эта битва.

И заглянул Ра в глаза Хорусу, и цвет их был цвета волны морской, когда сливается она голубизной с небесами. А пока он смотрел, черный боров, промчавшись рядом, отвлек его внимание, и Ра воскликнул:

– Погляди только! Никогда я не видывал такого огромного и дикого борова.

Хорус тоже посмотрел, и увидел лишь северного кабана, и не догадывался он, что перед ним сам Сет, и не готов был к встрече с врагом. А Сет изрыгнул огонь прямо в глаза Хорусу, и тот закричал от боли и пришел в неистовство, и понял Хорус, что был перед ним Сет. Ра приказал привести Хоруса в темную комнату и держать там, пока его глаза не обретут возможности видеть так же хорошо, как и раньше. А когда он поправился, вернулся Ра на небеса и послал на Землю весну, радость и цветение.

Много битв знала та война, но последней и решающей была битва при Эдфу, где и по сей день стоит храм Хоруса, как дань его памяти. Войска соперников, Сета и Хоруса, встретили друг друга среди островов и порогов Нила. Сет принял облик громадного красного носорога, водрузился на Слоновый остров и произнес заклинание против Хоруса и Исис:

– Да падут ужасный ураган и великий потоп на головы моих врагов! – прокричал он, и сразу же разразился шторм, и волны поднялись вокруг, и грозили потопить корабли Хоруса.

Но Хорус не свернул с пути, его корабль сиял во тьме и указывал путь всему войску. Напротив Эдфу, приняв форму огромного гиппопотама, Сет преградил путь нильской воде. Хорус же, приняв форму гигантского юноши, высотой в шесть оргий вооружился копье длиной двенадцать оргий с лезвием в три оргии (оргия – др. египетская единица длины), и когда раскрыл гиппопотам свои челюсти, вонзил Хорус свое копье прямо в голову Сету, и поразил его мозг. И сразу же стих ветер, и успокоилось море, и небо опять стало голубым и безоблачным. Жители Эдфу вышли на берег и приветствовали Хоруса – победителя, и последовали за ним в постройку, на месте которой стоит ныне Великий Храм. И песни в честь победителя вознеслись до небес:

– Празднуйте жители Эдфу, сам Хорус – бог неба, поразил врага своего отца! Выпей кровь врага своего, Хорус, и разорви его плоть, брось кости его в огонь! Прикажи нарезать ремни из кожи красного гиппопотама, а мясо скорми крокодилам! Славься, смелый Хорус, сын Осириса, Хорус – победитель!!

Но когда Хорус покинул Землю и другой Фараон правил Египтом, предстал Хорус пред собранием Богов дать ответ за свои деянья на Земле. И Сет тоже свидетельствовал пред богами, и явил им другую историю, отличную от рассказанной Хорусом. И никто, даже мудрейший Тосс, не смог рассудить их. И так получилось, что и поныне сражаются Хорус и Сет за души смертных.

С тех пор Осирис покоится в мире, и никто не тревожит его могилу, но египтяне верят, что грядет Последняя Битва, и Хорус возьмет в ней верх над Сетом. А когда Сет будет окончательно повергнут, восстанет из мертвых Осирис, и вернется на Землю. И для того египтяне бальзамируют умерших и помещают их в усыпальницы, чтобы их души возвращаясь с Осирисом из царства Аменти, нашли свои прежние тела и вошли в них вновь для вечной, жизни под правлением доброго царя Осириса, и царицы Исис, и сына их Хоруса.

13

Сделаем небольшую паузу в повествовании и вернемся к таинственной героине телешоу. Ей предстоит проснуться знаменитой следующим утром. Не каждому, но только либо очень талантливому, либо доведенному до известного предела человеку, суждено прославиться такой бьющей не в бровь, а в глаз, сказанной в прямом эфире фразой, которую еще долго будет обсуждать и тщетно переводить на другие языки вся страна.

Елена Блюмина, или Блюмин, в соответствии с традициями нового места прописки, работала операционной сестрой в хирургии Рамбама. А еще ей приходилось брать дежурства на радость выздоравливающим солдатам, не отрывавшим глаз от умопомрачительной в белом халате медсестры. Проходу ей, ясное дело, не давали.

Особенно ей досаждал Идо Перл, надолго поселившийся в отделении молодой пожарник, наглость которого не могли сломить даже мучительные пересадки кожи. Каждый раз, когда Лена подходила к нему со шприцом, начиналось одно и то же: Идо изрыгал порцию скабрезностей, от которых краснела не только Лена, но и другие обитатели палаты. Заканчивал же он повторяющимся изо дня в день предложением «Залить из своего огнетушителя разгоревшийся не на шутку огонь».

– Ты же вся горишь, сестра! – неслось Лене вслед. – А у меня огнетушитель хорош, большой, не пожалеешь, любой бабе огонь зальет, потом только спасибо скажешь.

По мере выздоровления, Идо наглел все больше, не смущаясь даже тем фактом, что Лена тоже приложила свою руку к спасению его сгоревшей шкуры. Этот самый Перл занимал немалое время в беседах Лены и Катерины, но когда дело дошло до демонстрации готового к бою «огнетушителя», терпение Лены кончилось. Неизвестно, какие мысли бродили в ее голове, но она решилась на страшную месть.

В пятницу вечером, когда в Рамбаме затихает движение, с очередной порцией антибиотиков Идо получил небольшую дозу легкого наркоза, после чего Лена ввела в его «огнетушитель» катетер и закачала несколько кубиков пепси-колы из свежеоткрытой банки. Пробудившись от чудовищного желания пи-пи, с дурной, еще не совсем отошедшей от наркоза головой, пожарник Перл бросился в туалет, намного превышая крейсерскую скорость пожарной машины. При попытке опорожниться табельное средство тушения, а именно огнетушитель, ответило шипением, с последующим выбросом пенной коричневой струи, оставлявшей потеки неприятного цвета на белом фаянсе унитаза и салатовом кафеле вокруг.

– Доктора!! Доктора!! Умираю!! – перебудил Идо все отделение.

Придерживая взбунтовавшийся «огнетушитель» обеими руками, он пролетел мимо сестринского поста на койку. Соседи по палате успокаивали, как могли. В дверях толпились любопытные, передающие в коридор подробности. Для пятничной ночи доктор прибыл подозрительно быстро, но кто бы обратил внимание на такую мелочь, когда умирает от неведомой болезни человек.

– Ну-с, что случилось? – мягким тоном всезнающе усталого, мгновенно располагающего к себе земского врача спросил больного Перла медбрат Алексей, получивший в эту ночь почетное право зваться доктором Алексом.

По мере перечисления симптомов лицо доктора заметно хмурилось, а к концу рассказа он, явно нервничая, стал делать успокаивающие движения руками, причем окружающим стало ясно, что успокаивает он больше себя.

– Ты ведь пожарник? – спросил Алекс.

– П-п-пожарный, – выдавил Идо.

– Господи, мой, Боже! Господи, мой, Боже! – запричитал Алекс-Алексей, как будто увидел перед собой живого мертвеца.

– Что? Что? Это опасно? – ловил его взгляд Идо.

– Не волнуйся, только не волнуйся, это бывает, редко, но бывает, случается с пожарными, но ты не волнуйся, все будет хорошо, не волнуйся…

– Да что со мной, что?

– Понимаешь, бывает с пожарными – что яйца заварились, это не всегда сразу проявляется. Тут быстро действовать надо, мгновенно, а не то – смерть, если яйца вовремя не промыть. Черт, надо же так попасть – пятница, ночь и мое дежурство, и звонить некогда, пока буду звонить, ты помрешь у меня. А ну, давай, укольчик быстренько… – Алекс-Алексей всадил Идо следующую порцию снотворного. – Не волнуйся, Лена здесь, она тебе яйца промоет и обратно пришьет, как новые будут, ты же знаешь, она лучше всех пришьет…

Последним видением в мутившемся от снотворного мозгу было приближение медсестры Блюмин со скальпелем в руках. А потом чернота.

– Проснулся, что ль? – Вопрос исходил от огромных размеров детины, из-за которого выглядывала испуганная Ленка. – Это хорошо, что проснулся.

Идо почувствовал, что примотан к койке по рукам и ногам. Пересохший язык залепил весь рот. В маленькой комнате кроме них троих никого не было.

– Значит, так, – продолжил детина, – симптомы налицо: гипертрофированное восприятие собственного полового члена, а именно, – сравнение его с огнетушителем. Было? – Было! Ночной бред апокалиптического содержания, направленный, опять же, на собственные половые органы. Было? – Было! Асоциальное поведение, выраженное сексуальным преследованием лиц противоположного пола. Было? – Было! Ночной дебош в палате… Ладно, не буду дальше перечислять. Знаешь, как это называется? – Маниакально-депрессивный психоз. Или шизофрения. Ну-ну, не дергайся, подергался уже, хватит.

– Что делать-то? – спросила Ленка.

– А что тут сделаешь, надо срочно в Абарбанель везти, потом родственникам сообщить. Да, жаль парня, профиль двадцать один, и пожарки не видать, как своих ушей. Это бывает, пост-травматический синдром так проявляется. Классическая картина…

Не искушенные в деталях израильской психиатрии, наверное, догадались, что Абарбанель – психиатрическая больница, а 21 профиль – статья, по которой списывают из армии.

Медики посмотрели друг на друга, потом немного поговорили пониженными голосами, отойдя в угол комнаты, поглядывая на неадекватного больного, после чего оставили его наедине со своими мыслями. Мысли путались – тупо болела после снотворного голова, немели связанные конечности, вместо языка во рту был напильник. Но хуже ощущения беспомощности было полное отсутствие понятия, что происходит. Тревожили смутные воспоминания о неясном и коротком периоде бодрствования, в основном, вопрос о присутствии детородных органов, ответить на который не представлялось возможным из-за полной иммобилизации конечностей. Воспоминание о физически осязаемом биении вышедшего из-под контроля «огнетушителя» заглушалось призрачной надеждой, поданной врачом, что все это только бред, вызванный, как его, матическим шоком. Но тогда надо срочно пытаться бежать отсюда, пока не отправили в психушку и не намотали двадцать первый профиль, что означало конец карьеры в пожарной части. Идо снова дернулся, и снова безрезультатно – большой доктор был безусловно знатоком своего дела.

– Ты, вот что, соображать можешь, или как? – нависла над ним косматая голова доктора.

Идо истово закивал головой.

– Язык, что ль, отсох?

– Пить, – прохрипел Идо.

– А, ну это можно, – доктор подошел к раковине, налил стакан воды и дал больному напиться. – Лучше? Ну то-то. Ты вот что, паренек, Лену благодари, если бы не она, я бы тебя отправил, куда следует. А она – добрая, не хочет тебе жизнь губить. Если ты согласен сейчас же отсюда домой катиться, то добре, подпиши бумагу и будь здоров, а нет, так я тебя мигом оформлю. Так что, ты, пацан, сам выбирай, или подпишешь?

– Подпишу, только домой отпусти!

Доктор, вздохнув, отвязал Идо правую руку и сунул планшетку с бумагой о выписке, которую пожарник Перл не глядя подмахнул.

– Вещи тебе принесут, а в палату не ходи! – наказал доктор и вышел.

Первым движеньем освобожденной руки был бросок вниз живота. Мужское достоинство было на месте, Идо облегченно откинулся на кушетку. Все остальное уже не имело значения. «Скорей отсюда!» – резким гудком пожарной машины пело у него в голове.

Лена принесла одежду.

Хирургия номер один приникла к окнам, лицезрев картину подъехавшего такси, и две фигуры, одна – весьма-таки больших размеров, выкатывающих кресло с Идо, вставшим на ноги перед такси и слабо помахавшим в сторону окон.

Так вот, читатель, если вам, к несчастью, пришлось столкнуться с израильской больницей и ее строжайшими циркулярами, то вы по примеру Константина Сергеевича можете закричать «Не верю!!» Лишь только заметим, что колесо судьбы уже сделало свой поворот, а русское братство, называемое в газетах мафией – вездесуще.

А теперь, восстановим хронологию предшествующих событий в жизни Елены.

В четверг вечером Лена ввалилась к своей подруге Катерине после того, как в автобусе прочла ответ Той У которой Есть Связь С Космосом. Катерина, как известно, напоила Ленку до потери сознания.

В пятницу утром и до исхода субботы медсестра Блюмин заступила на дежурство, во время которого и произошли вышеописанные события с пожарником Перлом.

В воскресенье, с утра, Артем отвез Елену в Иерусалим на рандеву с Той У Которой Есть Связь С Космосом.

Тем же вечером Елена заступила на дежурство, во время которого в «Рамбам» поступили дети, пострадавшие в дорожной аварии под городом Цфат.

Скажите, читатель, положа руку на грудь, или почесав затылок, хватило ли бы у вас сил после суточной смены в хирургии отслеживать животрепещущие события из жизни Гая Додано? Сомневаюсь. Соверши вертолет посадку у вас на кровати – вы бы даже не проснулись.

А вот клацанье лифта и дверной звонок почему-то будит непременно. После такси (еще как-то помните), после душа (уже совсем не помните), и напялено неизвестно что, первое попавшееся под руку, верхний бюст – нижний бюст, кто ж их разберет. Когда слепят в глаза после темноты сна, и тычут букетом в морду, то в голове лишь одно объяснение – пожарный Идо Перл собственной персоной явился благодарить за счастливое избавление.

– Пошел на хер, козел!

Рекламная пауза.

А за «козла» придется отвечать!

На следующее утро израильские газеты – все до одной – вышли «с козлом», а именно: вынесли Ленкину фразу в заголовки на первых страницах. Простейшее, известное каждому школьнику на постсоветском пространстве слово, вызвало затруднения в редакциях всех солидных израильских ежедневных газет. «Русские» по стыдливой привычке напечатали «Х» с многоточьем. Англо-саксы, видимо из уважения, отвели означенному звуку «Х» аж три буквы, первая из которых была почему-то «К». Проблема ивритоязычных была не нова, а точнее всех определила ее Мария, которой израильским министерством внутренних дел была присвоена несуществующая в советском ЗАГСе национальность «украин».

– Я шото не роблю, як «хы» писать: круглое али домиком?

Написание «хы» оказалось нешуточной проблемой политической ориентации, причем левые применили по-ленински твердый домик, а правые выбрали либерально-буржуазную округлость – и те, и другие в точном соответствии с указаниями консультантов по еврейскому правописанию. Но недоступно непосвященным таинство волшебного заклятия, как его ни переводи – куда там малосольному «азазелю» или навязшему у всех на зубах «кибенемату». Самая высоколобая из ежедневных даже направила своего спецкора к бедуинским пастухам – выяснять про особенности строения тела негевского козла, и пришла к выводу, что означенное выражение пришло в русский язык из древне-бедуинского.

«Однако», как говорили представители коренной национальности северных окраин России. По мере углубления в газетные развороты наше-язычных газет, тон менялся. Дальше всех пошла «Окраина», разразившись подвалом с далеко идущим названием «Пошли на хер, козлы!», в котором в ультимативной форме предлагалось «убрать черножопую руку с чистой груди новой репатриантки». Интеллигентный «Вестник пустыни» призывал к взаимопроникновению культур в редакторской статье, не забыв опубликовать письмо сердитого читателя под заголовком «Кто ты, Гай Додано?», интервью, отложенное в «корзину» в прошлом году под названием «Я – веселый Додо-Гай…» и размазать сопли в рубрике «Миграция или Эмиграция».

Но не в прессе дело, дорогой читатель, никаких газет не следует читать перед едой, а не только российских, газеты – лишь зеркало, и нечего на них пенять, как нечего пенять на телевидение.

«И какая это сука посмела назвать Льва Толстого зеркалом?». Кто, вы думаете, спросил – академик от литературы? – Нет, урка приблатненный, в Бутырке. Скажите, читатель, как происходят перемены? Вот проснулись вы одним прекрасным утром в городе Москве, столице нашей Родины, и сказали себе: «Пиздец! Торчит Спасская Башня, как неизвестно что, видеть не могу! Фанеры мне, фанеры, строим ероплан…» ну а дальше, сами знаете, чтоб никто, ясное дело, не догадывался, чтоб, ну до самого последнего момента, мало ли что… Под большим секретом едем к Исаак Абрамычу на семинар по обмену опытом: малой ли скоростью – большой ли скоростью, а все тут будем.

Перемены происходят исподволь, только вот замечаем мы их как-то все сразу, и нельзя уже различить, когда они произошли: только что, или мы просто раньше не заметили. Или, может быть, это в нас перемена, или приснилось что?

Лена проснулась утром, еще до будильника, от непривычной для буднего дня города Кирьят-Яма тишины. Не бухала молотком по голове стройка по соседству, околачивая опалубку; не орала истошно-визгливым голосом на несчетное множество детей восточного происхождения мать в соседнем доме, окна – доплюнуть можно; мусоровоз был почему-то неожиданно тих и застенчив, и не шкрябал железным углом мусорного бака по асфальту тротуара; запах средиземноморской пряности, так напоминавший Болгарию, не лез в открытое настежь окно, и не валялся на лестничной клетке благоухающий мусорный пакет из соседней квартиры. Водитель Иоси, минибус мицубиси «Развозки Элиезер», вечно с утра небрито-дезодорированный, с засаленным вязаньем на голове, выгодная семнадцатая линия из Крайот в Рамбам, не давит непрерывно на клаксон, пока не появится в дверях очередная медсестра, не перегораживает проезд, вызывая ответную какофонию хрипло-умирающих белых «Субару-83», а тихо паркуется у бордюра.

– S’il vous plait, madame! – Иосеф вываливается с водительского места, обходит минибус и с роликовым жужжанием распахивает раздвижную дверь.

Неслыханно…

В салоне тихо. Играет джаз, и сестры милосердия милосердно не орут о политике, а слушают музыку и, почему-то понизив голоса, обсуждают белопенные, подмоченные морем, кружева невесты Гая Додано. Сбылась мечта идиота – звукопоглощающая стенка стала поглощать все – и запахи в том числе.

Бурчит по связи разводящий, успокаивая очередного водилу, разъяренного пробками и уличной хайфской теснотой, одному приказывая ждать до победного запаздывающую Марыну, а другому оставить пост перед подъездом Юлии. Иоси, как обычно, прихлопывая сдуваемое ветром вязанье, отбросив джаз, ищет сообщения о пробках, чертыхаясь вполголоса, стараясь сообразить, как объехать фраеров, застрявших на подступах к Хайфе. Весь попутный поток занят тем же, но как ни странно, воняющая бензином змея довольно бодро, несмотря на весьма проблематичный час, волнами катит свое тело к заветной цели, под защиту манящего подбрюшья Кармель-горы.

Сложное шунтирование, не один-два-три, а все шесть, полный магендовид, как выражается Бихман, ведущий кардиолог, Лене почти всегда гарантированы. Шесть часов, это как минимум, но Лена любит работать с Бихманом, с противным стариканом, с которым не выдерживает долго ни одна другая медсестра. У Ленки с Бихманом не просто химия – магия, она чувствует его темп, читает мысли, замеченное краем глаза движение светящихся старческой гречкой рук имеет продолжение, живет помимо сознания в ее ответном движении. Во время Его операции вокруг нет ничего, только руки со скальпелем, живущие отдельно от всего – отдельно от хирурга, отдельно от препарируемого, закрытого зеленым сукном судьбы пациента на столе. Нет вокруг цвета, звука, запаха, времени – только движение, заполняющее ее до конца, язык глухонемых, или полужест, понятным только любовникам.

На Яшку-анестезиолога Бихман зарычал с самого первого разреза. Все шло гладко, без неожиданностей, как и всегда у Бихмана, все приборы в норме, Лена сама, хоть и не первый год в хирургии, не смогла бы придраться ни к чему, но Бихман все-таки рычал.