Текст книги "Грани бессмертия"

Автор книги: Александр Гребёнкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Грани бессмертия

***

У полыхающего багровыми языками пламени камина стояло кресло с высокой спинкой. В нем сидел Эркер в длинном синем халате, расшитом звездами.

Судя по всему, он был настроен благодушно. Его сухие и тонкие губы искривила улыбка. Он предложил Первенцеву сесть рядом, а сам позвонил фарфоровым колокольчиком, стоявшим на столике.

В бесшумно открывшейся двери появилась служанка, принесшая на подносе кофейник, сахарницу и чашки.

– Прошу, – пригласил Эркер.

Первенцев цепко посмотрел в его водянистые глаза и перевел взгляд на дряблую шею и худые, белые, будто фарфоровые руки с большими ручейками вен.

– Простите, а кто вы такой? Чем вы занимаетесь? И вообще, сколько вам лет?

Вместо ответа, Эркер разлил по чашкам кофе и взял щипцами колотый сахар.

Когда дымящийся напиток паром заклубился над чашками, Эркер, отхлебнув, поставил свою на блюдце.

– Я бы хотел, чтобы вы меня выслушали не перебивая. Послушали мою исповедь. Не так много людей в мире знают о моей жизни. Мне тяжело нести на душе этот груз. Груз прожитых лет и поступков. Послушав меня, вы, быть может, многое поймете.

***

Вы спросили, сколько мне лет. Да, я живу уже много лет, больше трехсот! Вот счастливчик, подумали вы! Или, быть может, вы решили, что с вами говорит сумасшедший? Ни то, ни другое… Но прежде выслушайте мою горестную историю.

Представьте себе избалованного молодого человека, родившегося в графстве Марк, в довольно зажиточной семье. В юности я был красив и любил наслаждения жизни более всего. С детства охота и военное дело были моими основными увлечениями.

Меня часто можно было видеть с компанией молодых повес, отпрысков знатных семей, скачущих по полям и перелескам со стаей гончих на охоту, устраивающих буйные пирушки в винных погребках и предающихся чувственным удовольствиям с легкодоступными девушками. Но мой отец – граф, был очень встревожен моим поведением. Он резонно считал, что умение загнать зверя и стрелять в цель, а также, приласкать красотку – далеко не все, что может пригодиться в жизни молодому человеку.

И он отправил меня к бранденбургскому курфюрсту. Курфюрст, строго посмотрев на меня, поставил условие, что если я мечтаю о престижной должности советника при дворе, то просто обязан учиться.

Таким образом все пошло не так, как я хотел. Я мечтал о славе, доблести, известности, а вынужден был сесть за книги. В старейшем Гейдельбергском университете я изучал юриспруденцию.

И тут случилось неожиданное! Я вдруг почувствовал необыкновенную тягу к наукам, вошел, так сказать, во вкус. В те времена в университете был расцвет гуманизма и либерализма, студентам разрешали носить светскую одежду и свободно общаться с преподавателями и это способствовало углублению интереса к наукам. Я хотел познать все науки, которые есть в мире и засел за книги. Но оказалось, по моим подсчетам, что жизнь так коротка, что я не смогу прочесть даже ничтожную часть. Я почувствовал отчаяние, и, бывало, слезы наворачивались мне на глаза, я в гневе швырял книги, и, сидя среди молчаливых груд, понимал, что не смогу прочесть все, что хочу.

Из научных и духовных глубин меня вырвала смерть отца. Он рано захворал и умер, и я, вернувшись в родное графство, что называется, вступил в наследство.

Я перевез в дом большую часть купленных мною книг и создал громадную библиотеку, занимаясь исследованиями и написанием собственных сочинений.

От науки меня отвлекла война с соседним графством. В те времена такие междоусобицы были нередки. Война шла не очень удачно для меня. Я потерял часть своих солдат при переходе через болото и потерпел поражение. Соседний граф сжигал мои деревни и уничтожал посевы.

Еле удалось уладить дело и заключить невыгодный для меня мир.

Но судьбе было суждено послать мне еще одно испытание.

Я приехал погостить к своему дяде Отто и был сражен! Его дочь, которую я видел раньше лишь маленькой девочкой, теперь находилась в расцвете своей красоты.

Красивее женщины я не видел в своей жизни!

Минна была само чудо – нежные рыжеватые волосы, ясные голубые глаза, колеблющаяся под платьем упругая грудь – все это волновало меня. Мы начали с ней встречаться и вести беседы. И чудо – я нашел в ней умнейшую из всех известных мне девушек!

Минна писала стихи, интересовалась науками и могла поддержать практически любой разговор. Даже когда ей, исключительно по ее юности, по особенностям женского образования, не хватало знаний, она была благодарной слушательницей, все схватывала на лету. Я не знал женщины лучше и умнее моей милой и дорогой Минны!

Мы стали проводить много времени вместе. Сколько глубочайших, милых сердцу и уму бесед состоялось, сколько нежных чувств было проявлено! Как можно забыть эти дни, когда я, наслаждаясь достоинствами своей возлюбленной, благодарил судьбу за этот щедрый дар!

И эти наши отношения не стали тайной для бдительного взора дядюшки Отто.

Мы обручились и поклялись во взаимной верности.

В тот период моей жизни я был на седьмом небе! Состоявшаяся вслед за этим свадьба только добавила счастья в наш мир на двоих.

Моя любимая восхищалась природой, читала стихи, с интересом слушала мои философские штудии, принимала участие в химических и физических опытах, которыми я тогда увлекался, высказывала интересные идеи. Волшебные ночи соединяли наши упругие, молодые тела. Как вихрь проносились мы на своих быстрых конях по полям, лугам и лесам и, казалось, нет нам никакого предела в мире. Но предел будет, он наступит внезапно и поставит его кто-то другой, кто выше нас.

Как-то в один из сентябрьских, еще жарких дней уехали мы в горы на охоту. Все проходило удачно, лишь под конец путешествия попали мы в грозу. Под проливным дождем, мы добрались до избушки горного крестьянина, дерзкие и веселые, но промокшие насквозь. В отдельной комнатке мы бросились друг другу в объятия.

И тут настигла нас беда! Уже утром Минна тяжело заболела и слегка в горячке. Ее всю трясло, ломало, бросало то в жар, то в холод, она, то и дело, теряла сознание.

С большими трудами, наняв повозку с лошадьми, я довез свою любимую жену до дома. Представьте все мои переживания в тот день! Я проклинал тот час, когда я согласился на поездку.

Конечно же, я бросился к лекарям. Подключился и ее отец, а мой дядюшка. Лучшие врачи побывали у моей любимой, но бедняжке, увы, не становилось лучше. Напрасно я подолгу простаивал в храме и молился Господу.

Моя жена медленно умирала.

В один из этих печальных вечеров я стоял в комнате больной, наблюдая, как за окном полосует дождь, и неизмеримая тоска охватывала меня.

Кто-то положил мне сзади руку на плечо. Это был один из немногих моих друзей, верный Андреас.

«Не печалься, набирайся мужества. Великое испытание послали тебе небеса», – произнес он.

«Но за что? За что? Почему судьба так жестока ко мне?» – с болью произнес я, вознеся вверх руки.

«Ты был счастлив. А счастье хрупко и недолговечно», – ответил Андреас.

«Ты считаешь, что это все, конец?» – в отчаянии спросил я.

«Мне сложно сказать. Больше всего в мире мне хочется тебя сейчас поддержать и утешить, но… мне трудно подобрать слова. Крепись, друг мой. Что мы можем еще предпринять? Разве что…Осталось последнее средство – обратиться к доктору Шварцу», – сказал Андреас.

«К доктору Шварцу? Ну, и чем он известен?» – печально отозвался я, уже не веря в чудеса медицины.

«Говорят, он хороший врач. Родом из Праги, но недавно приехал к нам по каким-то делам. Я узнал об этом из светской хроники. Поговаривают, что он делает чудеса! Только его лечение очень дорогое».

«Для меня нет преград! Я достану любую сумму! Лишь бы он смог помочь Минне! Давай поедем к этому доктору, не теряя ни минуты!» – горячо воскликнул я, так как у меня вдруг блеснул луч надежды в душе.

В тот же день мы запрягли лошадей, и наша карета, несмотря на непогоду, отправилась в Эссен. Мы пробирались по раскисшим от дождя дорогам, иногда выходя из кареты в плащах, защищая лица от дождевых капель, и вытаскивали колеса из грязи.

Озябшие, мокрые и грязные мы приехали в город. Время потратили лишь на то, чтобы снять комнаты и привести себя в порядок, чтобы не являться к доктору в неподобающем виде.

Доктор Шварц был на приеме у бургомистра.

Внешний вид доктора поразил меня: очень черные и длинные волосы были заплетены в косичку, смуглое худое лицо с впалыми щеками, длинным, как у галки, носом и большими черными очами.

Когда он освободился, то принял нас в громадной комнате с высоким лепным потолком, хорошо обставленной. Сразу видно было, что этот человек несметно богат!

Он видел наши умоляющие глаза, слушал наши печальные речи, но меня просто бесила наглая ухмылка на его лице.

Однако затем доктор нас удивил. Он достаточно быстро и беспрекословно согласился поехать посмотреть Минну.

«О гонораре не беспокойтесь. После поговорим. Сначала необходимо посмотреть», – промолвил он.

Не знаю, как это случилось – но домчались мы быстро и почти без приключений. Непогода ушла, дорога стелилась ровно и гладко, мы сидели сирые и понурые, а доктор Шварц поглядывал в окно, да трещал нам какие-то светские смешные истории, от которых мы с Андреасом должны были бы покатываться с хохоту, но только нехотя усмехались и кивали в ответ. Его веселье казалось нам более чем неуместным, но мы вынуждены были терпеть.

Более всего мы боялись не успеть. Когда мы вбежали в комнату, у постели больной стоял пользовавший ее доктор Краус. Он поглядел на нас печальными глазами и развел руками.

Минна лежала худая, бледная, с темными кругами под глазами.

Я залился слезами. Скрипнула дверь, и вошел дядюшка Отто. Мы представили ему доктора Шварца.

Я умоляюще посмотрел на Шварца. Впервые за все время я заметил, как ухмылка сбежала с его лица. Он поставил свой саквояж и встревоженно склонился над Минной. Затем скинул сюртук, закатал рукава, всплеснул руками и попросил всех удалиться из комнаты.

Вышел он быстро – не прошло и десяти минут.

Двигался он как-то зигзагами, придерживаясь за стену, как будто бы смертельно устал.

Мы испугались и бросились к доктору – не хватало, чтобы и ему еще стало плохо!

Но он нас успокоил. С ним все в порядке. Видимо, переутомился.

«Что, доктор, Минна как? Можно ли ее вылечить? Будет ли она жить?»

«Сейчас сказать трудно», – промолвил Шварц. – «Но в ближайшие часы рецидива произойти не должно. А сейчас мне нужно отдохнуть».

Он был не похож на самого себя – видимо, действительно, здорово устал. От его смешливости не осталось и следа.

Шварцу отвели лучшую комнату в замке, расположенную наверху. Андреас уехал – ему нужно было выспаться перед завтрашним судебным заседанием, на котором он должен был предстать в роли помощника адвоката.

Я еще побыл недолго у Минны. Оказалось, что она крепко спала, и вид ее был достаточно обнадеживающий.

Смертельно уставший за последние сутки, я оставил Минну с сиделкой, удалился в свою комнату.

Не раздеваясь, рухнул на постель и уснул без задних ног.

Разбудила меня то ли непогода, то ли какая-то внутренняя тревога. Дерево, росшее под самым окном, стучало веткой в стекло под напором сильного ветра.

Когда я услышал шаги в коридоре, то приподнялся.

Дверь медленно отворилась, и луч фонаря на мгновение ослепил меня, заставил закрыться рукой.

С удивлением и нарастающей тревогой я узнал доктора Шварца. Он стоял передо мною при полном параде.

«Доктор, что-то случилось? Почему вы пришли? Что-то с Минной?» – воскликнул я.

«Ничего, пока все в порядке», – промолвил доктор. – «Я пришел поговорить о гонораре».

Я несколько возмутился:

«Доктор, а вы не могли выбрать для такого разговора более подходящее время? Сейчас середина ночи…».

«Именно сейчас и есть самое подходящее время», – сказал Шварц, улыбнувшись своей нагловатой ухмылкой. – Пойдемте – ка в сад».

«А что, здесь, в комнате, мы не можем обсудить наши дела?» – в гневе спросил я.

«Здесь? Нет, здесь никак не можем. Здесь не получится никак. Здесь стены не те», – как – то странно и немного рассеянно заговорил он.

И тут же повелительно показал мне на дверь. Я набросил плащ и пошел за ним покорно, как малыш, который не может ослушаться отца.

Мы вышли наружу.

Сад бушевал под ветром, гнулись деревья и летели листья, а мы все шли внутрь бушующего древесного океана.

Остановились лишь в самой глухой части парка, достаточно заросшей, у скамьи, на которую Шварц поставил фонарь.

Я собрался сесть, но он остановил меня рукой, и я стоял напротив него.

«Послушайте, – сказал он. – «Минна очень больна, и, боюсь, не доживет до завтрашнего утра. Она бы еще вечером скончалась, да я вовремя сделал все, что в моих силах, чтобы предотвратить это».

«Значит это все? Это конец? Значит ее нельзя спасти?!» – вырвалось у меня.

Страх и отчаяние охватили меня. Я бросился перед Шварцем на колени.

«Доктор, умоляю, спасите ее! Все богатства, которыми владею, я отдам за ее спасение! Больше такой женщины в моей жизни не будет, она единственная, свет моих очей, моя отрада! Если бы вы знали, доктор, как она хороша, как хороша…»

И облился слезами, горько зарыдал, свалившись у его ног.

Он сочувственно смотрел на меня.

«Да, я вижу, вы очень любите ее. И готовы всем для нее пожертвовать».

«Я обожаю ее! Доктор, есть ли какой-то выход, есть ли лекарство для ее спасения?»

Шварц посмотрел на меня, блеснув в темноте глазом.

«Выход?» – сказал он медленно. – «Выход всегда есть!»

«Но скажите же, ради Бога, что нужно?»

Шварц весь вздрогнул, махнул рукой, и глаза его загорелись зеленоватыми огоньками. Он тут же вырос как-то, стал более грозным, ветер развевал его черный плащ.

«Не упоминайте имя Божье всуе», – произнес он.

Я резко поднялся и встал. Под гипнотическим взглядом его черных глаз просто оцепенел.

«Все очень просто. Необходимо подписать договор с Сатаной. Кровью», – сказал он строго и громко.

«Вы, вы, предлагаете мне продать душу?» – ошарашено спросил я.

«Именно. И тогда все вернется. Более того, вы можете попросить еще кое о чем. У вас ведь много хороших замыслов»,– спокойно и веско сказал Шварц.

«Но, кто вы тогда? Вы и есть Сатана? Или его посланник?» – спросил я без надежды в голосе и в душе.

Шварц ухмыльнулся.

«Давайте об этом не будем. В сущности, какая разница. Вернемся к насущным вещам. Итак – да или нет?»

«И она останется жива?»

«Бесспорно. В противном случае этой же ночью ваша возлюбленная и дорогая жена умрет!» – заявил он.

Я пронзал взглядом Шварца.

Он стоял передо мной гордый и надменный, со своей вечной ухмылкой.

«У меня нет выбора» – промолвил я.

«Вот уж нет! Выбор всегда есть! Он за вами! Решайте же, счет идет на секунды. Вы же не хотите, чтобы утро застало нас здесь, а в комнате вас ожидал холодный труп той, которую вы любите более всего в этой жизни!»

Я тяжело вздохнул, опустив голову.

«Я согласен. Но, постойте. Могу ли я попросить еще о чем-нибудь?»

«Да, о чем угодно! О чем вы там мечтали? Хотите прочесть все книги мира – пожалуйста. Освоить науки – почему нет? Отомстить надоедливым врагам, соседям – так в чем дело? Слава, богатство – все к вашим ногам!»

«Откуда вы все знаете?» – пролепетал я.

«Да уж знаю!» – громко сказал он.

«Так вот» – сказал я сурово и твердо, осознав свое положение. – «Я хочу, чтобы Минна была жива. Чтобы она любила меня больше жизни, так же, как я люблю ее, и чтобы она была верной мне подругой до конца жизни».

«Принято», – быстро сказал он.

«Я хочу вечной жизни! Я хочу восхищаться земной жизнью всегда, видеть смену дней, лет, веков, эпох, правительств, много путешествовать и наслаждаться жизнью. Всегда!»

«Принято», – вновь был ответ Шварца.

«Я хочу познать все науки, которые мне интересны, добиться успеха в исследованиях, стать известным и полезным обществу. А также – хотелось бы добиться успеха в литературе и искусствах, в тех видах и жанрах его, в которых я сочту нужным».

«Принято», – прозвучал новый ответ.

«Я хочу отомстить своим врагам. Никто не может посягать на мою землю, мой дом. И еще, я хочу испытать все наслаждения, все блага земной жизни, доступные человеку».

«Принято».

«Вот, пожалуй, и все. Теперь можно и подписать».

«Вы хорошо подумали? Больше ничего не хотите?» – спросил Шварц.

«Этого вполне достаточно», – твердо сказал я.

Шварц улыбнулся.

«Тогда давайте уйдем с этого ветреного места. Хотя бы – вон в ту беседку. У меня все уже давно готово».

Освещая фонарем путь, мы двинулись вперед. Наверное, это были самые тяжелые шаги в моей жизни.

Шварц вынул из внутреннего кармана плаща бумагу и перо…

Когда все свершилось, мне стало удивительно легко.

Мы шли к дому, а я буквально летел, все норовя обогнать медлительного Шварца.

Нужно ли говорить о том, что моей милой Минне утром стало значительно легче.

Шварц пробыл у меня еще три дня, наблюдая за больной, назначая ей те или иные лекарства и процедуры. Но, как мне казалось, делал все это почти формально.

Все эти три дня в замке его хоть и побаивались, но все же считали милейшим человеком. Он отпускал направо и налево остроты, охотно принимал участие в общих собраниях, живо интересовался дядюшкиной библиотекой и даже съездил с ним на прогулку по окрестным рощам и полям.

Я же себя чувствовал вполне счастливым человеком, но какая-то непонятная тоска, горечь в душе оставалась после той ночи. Но она затушевывалась радостью и свежестью постепенного выздоровления моей любимой.

Шварц уехал внезапно рано утром, оставив записку с советами относительно дальнейшего лечения Минны, предназначенной больше Краусу, чем мне.

Неделю спустя моя милая уже гуляла по саду, хотя и была еще слаба.

То были волшебные дни! Уже опадали листья, чертили небо улетающие птицы, но солнце еще было ярко, а мы, сидя под голубым шатром небес, упивались поэзией.

Вряд ли можно было найти более счастливого человека, чем я в те дни! Рядом со мной всегда была верная и надежная подруга. О том, каким путем куплена была ее жизнь, я предпочитал не вспоминать.

***

Я не могу вас утомлять длинным рассказом о моей жизни, которая была по – настоящему долгой.

Что было дальше? Я получил престижное место у курфюрста, совмещая государственные дела с научными занятиями.

Я нанял хорошее войско указал соседям их место, вернувшись с победой. Потерянные территории были возвращены.

Наш брак с Минной был вполне счастливым. У нас родились две славные дочурки, которые удачно вышли замуж.

Я активно занимался наукой. Вскоре имя мое стало известным в научном мире.

Но шли годы. Я старел, но не умирал. Мне пришлось быть свидетелем страшного горя – смерти моей любимой Минны, а затем и дочерей, и внуков. К правнукам я уже испытывал равнодушие, как и они ко мне…

Чтобы не вызывать излишних подозрений по поводу своего долголетия, я стал путешествовать, часто меняя страны, города, изготавливая новые документы, придумывая новую биографию. Мой внешний облик не менялся, он как будто застыл на рубеже шестого десятка. Я много занимался наукой и литературой, печатался под разными псевдонимами, как прозаик и поэт, но, со временем, все это приносило мне все меньше радости. В брак я больше предпочитал не вступать, но испытал все удовольствия, которые может испытать мужчина, любящий женщин.

Кроме старенькой матери Европы, которую я почти всю объездил, я побывал в Новом Свете и в Африке. Решил заняться колдовством, мечтая преодолеть земное притяжение и добился некоторого успеха: при необходимости полета, или в случае опасности, я мог использовать крылья на спине, которые теперь возвышались уродливым горбом. Таков был результат моих чародейских опытов. Но это не мешало мне пользоваться большим почитанием у женщин! Колдовство помогало мне завоёвывать свое место под солнцем и устранять с дороги конкурентов.

Я стал свидетелем крушения монархий в Европе, поддерживал Просвещение. Удивительно, что учение великих просветителей не противоречило моим религиозным воззрениям. Во время Французской революции я стал советником у Робеспьера, активно выступал против дехристианизации, доказывая, что упразднение католического культа ни к чему хорошему не приведет, из-за чего впал в немилость и едва не угодил на гильотину. Меня заключили в крепость, но я благодаря своему чародейству и крыльям, сумел оттуда бежать. Затем поселился в Англии, решительно финансировал анти – наполеоновскую кампанию.

Я могу гордиться своим знакомством с известными людьми. Всех не буду перечислять, но все же скажу, что восхищался талантом Моцарта, Гете, Гейне, Канта, Шиллера, Гофмана, Диккенса… Я думаю, этих имен достаточно!

К концу девятнадцатого века я устал от политики. С тех пор занимался больше наукой и литературой, публикуя различные статьи и произведения.

Домой я за все это время приезжал редко. Сердце сжималось от того, какие ранее золотые были годы, и как я счастливо жил со своей любимой Минной!

В начале века двадцатого я уже здорово устал и от самой жизни, ощущая себя как– бы выжженным изнутри.

Да и события в мире не радовали! Меня ужаснула Первая Мировая война – более страшной бойни и самоистребления человечества я до той поры не знал! Всюду я видел лишь одно безумие! Моя любимая наука перестала восхищать меня, я узрел, что она ведет не к улучшению человеческой цивилизации, а лишь к ее упадку. Несметные богатства буржуазии, банкиров и торговцев, власть олигархии, бедность и голод низших слоев, бесконечная человеческая суета, упадок и разврат, рост преступности – все это настраивало на пессимистический лад. Более худшего периода для человечества я до этого века не знал!

Мысли о самоубийстве стали посещать меня. Нужно было что-то предпринимать. Мне показалось, что меня может спасти что-то новое и необычное.

Таковым стал социалистический эксперимент. Я прибыл в Советский Союз с твердым намерением начать жизнь заново.

Я стал ведущим инженером одной из строек во время второй пятилетки. Тогда специалисты из-за рубежа очень ценились.

Пришлось привыкать к жизни и необычному быту новой страны. Имея немалые способности к языку, я быстро его освоил, тем более, что уже читал на нем еще в прошлом веке таких титанов литературы, как Гоголь, Толстой, Тургенев и Достоевский. Мою деятельность оценили, я получил временное жилье, хороший оклад. Моя просьба о гражданстве была удовлетворена, что для меня было очень важно. Ведь я хотел остаться в этой новой, непохожей на другие и такой интересной для меня стране, быть ей нужным в то время, как после 1937 года со многими иностранными специалистами контракты расторгли.

Но тут грянула новая война! По документам я был немцем и естественно был арестован и посажен в лагерь. Мне ничего не стоило бежать из мест заключения, но я не хотел покидать страну. Куда бежать? В Америку? Я не любил янки! Но, еще больше, я ненавидел нацизм во всех его проявлениях, считая, что он лишь погубит Германию, мою родину. Я понимал, что только страна, гражданином которой я сейчас являюсь, сможет сломать хребет новоявленному мировому фюреру, но, в случае его победы, мир людской погибнет!

Пустив в ход все свои способности, я сумел доказать свою пользу в научной области. Власти сочли целесообразным мое перемещение в так называемую «шарашку» – комфортабельную тюрьму.

Я неистово работал над новым изобретением.

Моя ракетная установка дала неожиданный эффект! Врага погнали прочь и достаточно активно!

Вскоре меня освободили. А буквально через две недели в газетах появилось сообщение о награждении советского инженера Вольдемара Августовича Эркера Сталинской премией первой степени.

Победа над нацизмом стала и моим личным праздником!

***

В послевоенное время я практически никуда не выезжал из страны. Мир меня перестал интересовать! Жил и работал в области оборонной промышленности и космической техники, отдавая всего себя науке и изобретательству. Защитил диссертацию, получил ученое звание профессора.

Но моя жизнь разделилась для меня на счастливые часы работы и несчастливое время досуга.

После работы я изнывал от скуки и одиночества. Я ждал того часа, когда я снова смогу пойти на работу. Я практически не отдыхал, никогда не уходил в отпуск, а когда все же меня выпихивали – соглашался, чтобы не вызвать недоумений и подозрений.

Дома все было по-другому. Я слонялся из угла в угол. Телевизор мне был неинтересен, друзья мне были скучны; с товарищами по работе я поддерживал отношения просто так, для вида, лишь книги, иногда, спасали меня.

Ночи превращались в сплошные часы мучений. Я пробовал читать, бросал книги, сочинял стихи, которые потом сжигал, часами просиживал на балконе, наблюдая за звездами, да вспоминая золотой период жизни с Минной. Но, в конце концов, мне пришлось самому создать новый вид довольно сильного снотворного. Это помогало уснуть и забыться.

И я понял, что стану бессмертным сумасшедшим, если не поработаю над собой.

Я решил вновь создать семью, считая, что это придаст моей жизни дополнительный смысл. Мне давно нравилась одна молодая женщина, сотрудница института. Звали ее Марией. Высокая, стройная, со слегка рыжеватыми волосами, она напоминала мне мою Минну.

То, что она на меня не обращала внимания, было еще полбеды. Это было дело поправимое. Но она была замужем. И ее муж был немецкого происхождения – Сергей Карлович Хаффман, сын немецкого коммуниста – антифашиста.

Пришлось перешагнуть и через это препятствие. Я решил тряхнуть стариной и вспомнил свое чародейство, открыл тщательно спрятанные от посторонних глаз старые книги.

И вот как-то осенним вечером, на подмосковной даче, когда глухо шумели и гнулись под ветром сосны, я вызвал ментальное тело моей избранницы, чтобы подчинить ее волю своей.

В процессе ухаживания за Марией я очень преобразился. Колдовство сыграло свою роль, я был привлекателен и галантен, и даже небольшой горб не портил меня.

Мы часто встречались, и я уговорил Марию поехать со мной к морю.

Там, у Черного моря, среди крымских скал, я признался Марии в любви и сделал предложение. А когда я познакомился с ее дочерью, милой Юленькой, я вдруг понял, что нашел клад. В глубине глаз Юлии я увидел будущее, свою судьбу…

Я добился своего. Мария развелась с Хаффманом и вышла за меня замуж. К Юлии я благоволил, стараясь стать ей заботливым и внимательным отцом.

Но, увы, этот новый брак не принес мне счастья. Стоило только развеяться чарам колдовства, Мария начинала меня ненавидеть. Как-то мы опять поехали к морю, и там Мария открыто сказала, как она терпеть меня не может, что я страшный и гадкий человек.

Признаюсь, я потерял контроль над собой! Я отпустил свой гнев на свободу! Я расправил свои крылья, взвился над бушующим морем, и, вместе с женой в руках, летел над волнами до каменного острова, и там оставил свою жертву. Я привел Марию в чувство и заявил, что если она не хочет расстаться с жизнью, то должна покориться мне!

Назад она возвращалось кроткая и шелковая. Страх сделал свое дело!

Но все это не принесло мне счастья. Я страдал, я устал жить, я понял, что жил полнокровной жизнью лишь тот далекий светлый период с Минной.

Я не знал, как выйти из положения. Целыми днями ходил я грустный и подавленный. Свои обязанности выполнял кое-как, и это многих удивляло, ведь я зарекомендовал себя честным и неутомимым работником, настоящим трудоголиком!

Как-то меня включили в состав делегации, отправлявшейся на важный научный симпозиум в Чехословакию.

Мы долго ехали на поезде, и я, впервые за множество лет, поглядел, как живет Европа, в которой давно не бывал.

На симпозиуме в красивейшей Праге я выступил достаточно удачно, что позволило мне забыть на некоторое время свои невзгоды.

Уставший, но довольный, я оторвался от остальных членов нашей делегации, глядевших на местные достопримечательности и бегавших по магазинам, и побродил по городу. От него веяло чем-то родным, давно подзабытым.

Устав от прогулки, я сел в небольшом кафе, заказал кофе и булочки, и раскрыл местную газету. И тут же замер.

Там была статья о чудесном враче– кардиологе Алоизе Шварце.

Я немедленно разузнал адрес доктора, его телефон и записался на прием.

Когда я зашел к нему в кабинет, на меня смотрел суховатый высокий человек лет пятидесяти с совершенно черными волосами и орлиным носом. Тот это был Шварц или другой, мне было все равно. Я рухнул перед ним на колени. Я просил аннулировать наш договор.

Шварц смотрел на меня, как на больного, которому нужен психиатр.

Все закончилось тем, что меня увезли в специальную клинику, где вкололи успокоительные препараты.

На какое-то время я был оставлен в клинике, и мои товарищи навестили меня. Я встретил их достаточно холодно. Пораженные такой переменой, они пожелали мне скорейшего выздоровления в братской социалистической стране и пообещали содействовать приезду жены. Я отнесся ко всему достаточно равнодушно.

Как-то я сидел в больничном садике, абсолютно отрешенный от всех житейских радостей и невзгод. Когда пришла сестра Клара и объявила, что ко мне пришли на свидание, я встретил это с полным безразличием, думая, что приехала Мария, или кто-то из советских коллег.

Отрешенный я сидел на скамейке, когда кто-то подошел. Я замер. Сердце застучало бурно, волнение охватило меня! Передо мною стоял Шварц!

«Вы хотели меня видеть. И вот я перед вами», – заговорил Шварц. – «Я понимаю все ваши трудности. Но кто сказал, что вся жизнь у вас будет сладка? Согласитесь, вы все получили сполна, все, что просили, что предусматривалось договором. Зачем же теперь роптать?»

Я был обескуражен этим внезапным обращением и не знал, что сказать в ответ.

Затем, собравшись с духом, сказал скорбно:

«Послушайте, я не хочу жить. Я просто устал! Мне все уже успело надоесть. Очень тяжело жить, постоянно видя смерти своих близких. Это настоящая мука! И это будет продолжаться вечно! Через время перестаешь это ощущать, теряешь смысл любви и сострадания. Мне не нужна вечная жизнь, она не имеет никакого смысла хотя бы потому, что ты перестаешь чувствовать, ощущения притупляются, ты превращаешься в тупую ходячую машину».

«Ну, а где же сейчас ваш пытливый ум, неутолимая жажда знаний?» – скептически спросил Шварц.

«Я достиг самого дна. Я все познал. Теперь ум мой закрыт. Вечность для меня – наказание, мука. Сейчас она для меня не имеет никакого смысла. Только сейчас я понял, какое великое спасение для человека – смерть!» – горько ответил я.

«И что же вы теперь просите?»

«Либо заберите мою жизнь, либо обновите ее! Знаете, что бы хотелось? Дайте мне такую любовь, чтобы вновь выросли мои крылья, чтобы я вновь воспрянул духом и вечно наслаждался этой любовью. И дайте вечную жизнь той, которую я полюблю».

«А не слишком ли рано вы торопитесь на тот свет? Тем более зная, на что обречены. Кому вы должны служить, как вечный раб? Сейчас вы, по крайней мере, свободны…», – проговорил Шварц.