Текст книги "Тайна пленного генерала"

Автор книги: Александр Тамоников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Пришлось бы тяжко, но отряд выскочил из-под носа гитлеровцев, что вызвало у Павла Савельевича противоречивые чувства. Теперь он плакал, умолял принять во внимание его былые заслуги. Охота на живца не имела смысла: отряд сменил дислокацию. Сообщить что-то ценное Арбузов не мог. Он сам ничего не знал. И теперь это понял с потрясающей ясностью: конец пришел. Нужды в суде не было: преступник признался, как говорят прокуроры, под тяжестью изобличающих улик. Партизаны мрачно смотрели на своего бывшего товарища.

– Мне жаль, Павел Савельевич, – сказал комдив, – но ты сам решил свою судьбу. Не устраивай сцен, ступай к канаве.

На лицо предателя легла печать смерти, он все понял и смирился. Потухли глаза, кожа на лице приобрела трупный цвет. Арбузов тяжело поднялся, побрел к канаве. Подкосились ноги, подбежал боец, поддержал.

Он стоял, поникший, на краю своей будущей могилы отвернувшись, боясь смотреть товарищам в глаза. Бывший особист Сумкин выстрелил ему в затылок из револьвера. Грузное тело скатилось в канаву, осыпалась земля. Сумкин с невозмутимым видом сунул револьвер в кобуру. Он всегда был невозмутим и спокоен.

– Расходимся, товарищи, – заторопил полковник, – нечего тут смотреть. Лагутин, распорядитесь продолжать движение. Мы должны за несколько часов покинуть опасный район…

Глава третья

Первые часы прошли без происшествий. Разведчики Шубина, уже знакомые с местностью, прокладывали маршрут. Обоз двигался быстро – насколько позволяла раскисшая дорога. Остался за спиной безымянный хутор. Население его составляло три человека – одноногий дед и две бабки – одна слепая, другая оглохшая на оба уха. Бойцы обследовали все строения, больше никого не нашли. Стариков оставили в покое – не та публика, что помчится докладывать полицаям.

Отряд втянулся в глухие леса. Дорога вела в нужном направлении. Но вскоре начались напасти. Пала лошадь, и никакими уговорами не удалось ее поднять. Истощенное животное вертело головой и жалобно ржало. Лошадь прирезали, тушу разделали на месте, куски мяса побросали в ведра вместе со шкурой. Лошадиное мясо было жилистое, безвкусное, но зато можно раненых напоить бульоном. Больных с обездвиженной подводы распределили по другим повозкам.

Потом они стали буксовать в низине. Колеса по ступицу проваливались в грязь, повозки выдавливали при помощи мускульной силы. Потеряли колесо, пришлось избавиться от одной телеги.

По курсу загремели выстрелы, стало совсем тоскливо. Уж лучше бы все телеги развалились. Комдив отдал приказ: «Приготовиться к бою!»

Шубин с бойцами бросился во главу колонны. Наперерез метнулась Лида – растрепанная, паникующая, схватила его за руку:

– Глеб, что происходит?

– Все в порядке, не отходи от колонны, мы разберемся… – Он вырвался от нее, побежал дальше.

Ситуация складывалась невеселая. Лес обрывался, дорога спускалась с горки. Впереди простиралось поле, покрытое островками клочковатой растительности, за полем чернел лес. Дорога змеилась, втягивалась в дальний осинник.

Передовой дозор ступил на спуск и подвергся обстрелу. Стреляли из противоположного леса. Пострадавших не было. Дозорные рассредоточились, открыли ответный огонь. Шубин съехал по скользкой траве, цепляясь за корни. За спиной переругивались Вартанян и Валентин Резун – смышленый блондин с оттопыренными ушами и некрасивым шрамом на правой щеке.

– Ложитесь, не маячьте… – ругался Глеб. Пули хлестали где-то выше, сбивали сухие ветки.

Лейтенант залег за подвернувшимся деревом, достал бинокль. Теплилась надежда, что это свои – какой-нибудь «неучтенный» партизанский отряд. Но надежда быстро растворилась: на дальней опушке хозяйничали немцы. Сновали фигуры в шинелях мышиного цвета, некоторые были в защитных комбинезонах. На опушку вытащили крупногабаритный станковый пулемет. Гитлеровцы возились за деревьями, но что они там делали, Глеб не видел. Похоже, десантное подразделение встретилось с пехотинцами вермахта и перекрыло дорогу.

Отряд Моисеевского ждали! Значит, деятельность Павла Савельевича Арбузова не пропала даром.

Атаковать фашисты не собирались, оставалось этому порадоваться. Ничто не мешало заманить отряд в ловушку, дождаться, пока обоз спустится в низину. Хватило бы двух станковых пулеметов. Но немцы выдали себя – раньше времени открыли огонь. Из леса выбежали пехотинцы, залегли между кочками. Здоровый солдат волочил пулемет.

Проход заперли. Глеб кусал губы, лихорадочно обдумывал ситуацию.

– Вартанян, бегом к командиру, доложить! Создать возможность для быстрого разворота подвод! Пусть мобильные группы выдвинутся в дозор во всех направлениях!

– Есть, товарищ лейтенант. – Боец полез на склон, затрещали ветки.

Шубин продолжал наблюдение. Сил для атаки у немцев не было. Но перекрыть дорогу они смогли. Если подтянутся дополнительные силы, десантники зайдут во фланги и тыл неповоротливой колонны, отрежут ей обратную дорогу, тогда произойдет непоправимое.

Минометный обстрел начался внезапно. В уши ворвался надрывный вой, мина взорвалась у подножия возвышенности! Полетели в воздух лепешки грязи. Стреляли из противоположного леса. Откуда здесь минометная батарея? Еще две мины ухнули на склоне, выдрали куст, повалили короткое развесистое дерево. Еще несколько мин упали в поле.

Тревожно перекликаясь, бойцы передового дозора поползли на склон. Никого не зацепило, но приятного мало. Шубин махал им рукой: выходите из опасной зоны! Впрочем, обстрел прекратился, немцы не хотели наобум расходовать боезапас. Они видели лишь передовой отряд, а основные силы могли находиться где угодно. Значит, могут выслать разведку…

Партизаны откатились за косогор, продолжали наблюдать. Шубин поспешил к обозу, Резун побежал за ним. В колонне, до которой было триста метров, царила суматоха. Подводы уводили с дороги, партизаны искали укрытия за обочинами. Ругался комдив Моисеевский: «Ну, все сегодня не по плану!»

Шубин выложил свои соображения.

– Лейтенант, ты говорил, что дорога свободна, – скрипел зубами комиссар Ухтомский. – Что это значит? Откуда взялись немцы?

– Во-первых, я такого не говорил, товарищ батальонный комиссар. Немцы знают, где мы были и в какую сторону пошли. Один десант мы уничтожили, но их, видимо, было несколько. Пехоту доставляют на вездеходах из окрестных сел. Пока их немного. Разрешите действовать по своему усмотрению?

– Еще чего, – фыркнул Ухтомский. – Ваши действия внушают озабоченность, лейтенант.

– Действуй, – поморщился Моисеевский. – Тебе же не потребуется несколько часов?

Глеб послал своих людей во все концы, сам вернулся на склон изучать в бинокль соседний лес. Перемен в диспозиции не наблюдалось, но неизвестно, что происходило в расположении немцев.

Через пятнадцать минут с левого фланга вернулся Резун, обстоятельно доложил. На этого парня можно было положиться – он делал свое дело хорошо и быстро.

– Любопытный факт, товарищ лейтенант. Между спуском дороги в низину и тем местом, где сейчас наш обоз, есть развилка, от нее ответвляется еще один проселок. Проехать можно, но желательно огибать ямы. Дорога выходит на тот же склон, но метрах в двухстах левее. Немцев там нет, я убедился. Они могут и не знать про эту дорогу. Слева в поле видна цепочка кустов – как раз за ними и тянется колея в тот же лес.

– Не выход, Валентин, – покачал головой Шубин. – Думаешь, немцы не заметят нашу ораву за тонкой цепочкой кустов? Хотя постой-ка… – Лейтенант задумался. Не было времени думать – действовать надо!

Он изложил свои соображения полковнику:

– Это единственный шанс, Александр Гаврилович. Можно развернуть оглобли и податься на попятную, но на старую базу уже не вернуться. Противник знает про нее – благодаря стараниям покойного гражданина Арбузова. В любом случае немцы с хвоста не отвалятся, будут нервировать, пока окончательно не окружат. План сырой, непродуманный, но почему бы не попробовать? Дайте мне тридцать бойцов, радиостанцию, несколько телег, и мы пойдем по левой дороге. Немцы засекут нас в поле, но что они увидят? Партизаны, кони, груженые телеги… Создадим иллюзию, будто мы и есть основные силы. Как только переправимся в дальний лес, займем оборону. Фрицы пойдут – мы их встретим. Дайте больше оружия, гранат, пулеметы, мы учиним там такой тарарам! Они бросят на нас все силы, решат, что мы пошли другой дорогой. А мы их уведем на север. Я уверен: они будут нас преследовать. За это время вы пройдете здесь. Останутся небольшие заслоны – вы их сметете и растворитесь в лесу. Мы вас догоним, когда избавимся от хвоста. Это единственная возможность, Александр Гаврилович. И действовать надо быстро. Если немцы проведут разведку, забросают нас минами…

– Ты понимаешь, какому риску хочешь подвергнуться? – нахмурился полковник. Комдив тактично смягчал формулировку. Слово «самоубийство» было бы уместнее.

– Пусть так, товарищ полковник. Погибнут несколько десятков, но сохранится основной состав, гражданские, командование… Да все в порядке, Александр Гаврилович, не собираемся мы умирать. – Шубин изобразил неубедительную улыбку. – Поиграем, поводим фрицев за нос и догоним вас. Только рацию дайте – нужна связь. Заберу своих разведчиков, их одиннадцать человек вместе со мной, и еще пару десятков подбросьте – желательно молодых, обстрелянных, надежных. И еще, Александр Гаврилович, личная просьба… – Глеб замялся. – Это касается Лиды Разиной. Если со мной что случится, проследите за ней, поддержите как-нибудь…

– Насчет этого не волнуйся. – Полковник кивнул. – С Лидией Андреевной все будет в порядке. Но ты уж возвращайся, не дури там, Шубин. Привык я к тебе…

Лида почувствовала приближение беды, приникла к своему избраннику. Он шептал ей, что это обычное задание по отвлечению внимания, побегают они по лесу и вернутся. Или он должен постоянно держаться за ее юбку? Он главный по разведке, без него эти лоботрясы ничего не сделают!

– Я знаю, как вы собираетесь побегать, – дрожала девушка. – Видела, как твои разведчики грузили на подводы пулеметы с гранатами… Кого ты обманываешь, Глеб? Вернись, умоляю тебя, слышишь?

На душе было скверно, но предчувствие смерти пока не приходило. А ведь многие ее чувствуют – бледнеют, худеют, теряют желание что-то делать, и глаза у них становятся ко всему безучастными.

Немцы подняли шум, обнаружив подводы за кустами! То, что их мало, ничего не значило, это мог быть хвост партизанской колонны.

Пулеметная очередь распорола воздух, разбросала ветки калины. Заработала минометная батарея – метрах в тридцати от замыкающей телеги стали рваться мины. Возницы стегали лошадей, молодые бойцы, увешанные оружием, бежали вдоль обочины. На подводах валялись мешки с одеждой, ненужный хлам – чтобы создать хоть какое-то правдоподобие обоза.

Жертв избежали, одному партизану осколок срезал мочку уха, но он отмахивался – ерунда, до свадьбы заживет, зажимал рану комком бинта.

Неизвестно, что подумали немцы, но решили принять меры. Дорога уходила в лес, петляла в северо-восточном направлении. Лошади тянули подводы, но уже теряли силы. Люди тоже были не железные.

Шубин оглядел свое небольшое войско. Тридцать молодых здоровых ребят – надежные, морально устойчивые, изучившие премудрости партизанской войны. Они спокойно смотрели на лейтенанта, ждали приказа. Большинство – бывшие военнослужащие, вышедшие из окружения. Как ни крути – цвет войска полковника Моисеевского. Жаль губить такую гвардию. Но что делать? О том, что может погибнуть сам, Шубин даже не думал.

Местность была непростой – вереницы оврагов и балок, плотная растительность. Партизаны стащили с телег пулеметы, разобрали магазины, гранаты. Помимо немецких MG‐34 и отечественных «дегтяревых», имелся еще станковый «максим», к сожалению, без щитка. Его обслуживали двое.

Шубин скомандовал:

– Всем рассредоточиться на краю оврага, установить пулеметы через равные интервалы. Резервной группе из шести человек держаться на правом фланге, контролировать поле, по которому могут подойти дополнительные силы противника.

Возницы погнали по дороге пустые телеги, им было приказано отдалиться метров на четыреста и там ждать.

Противник показался уже через пять минут.

Шубин недоумевал: «Неужели поверили?»

Гитлеровцы с карабинами наперевес шли по лесу – шли плотно, с бледными лицами, перебирались через завалы, лезли, пригнувшись, под стволами надломленных деревьев. За ними скользили десантники с автоматами – опытные, осторожные, экипированные по первому слову.

Пехотный офицер скомандовал:

– Вперед, быстрее, не толпиться! Выйти на дорогу и догнать обоз!

Но до дороги немцы не добрались. Их встретил шквал огня – первую шеренгу смело начисто. Пехотинцы висли на ветках, зарывались носом в валежник. Четыре пулемета работали плотно, не оставляя шансов вырваться из-под огня и залечь.

Офицер орал из укрытия, чтобы не останавливались, к черту смерть, да здравствует фюрер! Некоторых подчиненных он убедил, они поднялись, но далеко не ушли, всех разбросало по узкому участку. Выжившие открыли огонь, и партизанам пришлось сползти с косогора. Пули кромсали глинозем, выбивали целые пласты.

Шеренга поднялась, снова пошла вперед. Среди серых шинелей мелькали защитные комбинезоны десантников. Их поддерживал огнем пулеметчик, окопавшийся среди корней вывернутой осины.

– На позиции! – надрывался Шубин. – Огонь, братцы!

Но уже не было прежнего энтузиазма. Стрельба ослабла. Заклинило затвор ручного «дегтярева», отчаянно выражался пулеметчик, дергая заевшее устройство. Раскалился и захлебнулся «максим» – не подумали про воду для охлаждения ствола. Два бойца скатились на дно оврага, замерли, разбросав руки.

Пули свистели в угрожающей близости. Шубин моргал, избавляясь от тумана в глазах. Контуры теряли резкость, сливались с деревьями. Началась позиционная война.

Отряды врагов разделяли пятьдесят метров насыщенного свинцом пространства. Немцы, прячась за телами своих убитых, подползали все ближе и ближе. Еще одно тело скатилось на дно оврага – тот самый паренек с отсеченным ухом. Ахнул стрелок-пулеметчик, зарылся окровавленной головой в лишайник.

Кто-то бежал справа по оврагу, перепрыгивал через гниющие паданцы. Молодой чубатый боец из числа оставшихся в резерве.

– Товарищ лейтенант, красноармеец Шаламов… – партизан шумно выдохнул. – Там десантники, ну, эти, которые в комбинезонах, кажется, собираются обойти нас со стороны поля… Что делать, товарищ Шубин?

– Пулемет у вас есть?

– Да, есть, пока еще не пустили в ход. Лежим тихо, как мыши.

– Подойдут – бейте в упор. Чем больше их положите, тем меньше у нас будет забот. Без них пехота – уже не сила. Будут давить, отходите к лесу…

– Я понял, товарищ лейтенант… – Кучерявый побежал обратно.

Создалось хрупкое равновесие. Немцы залегли, ожидая подходящего для атаки случая. Шубин ловил в прицел бледные лица, но и фашисты ловили в прицел его бледное лицо…

Очередь чуть не ошпарила. Смерть пока что ласково погладила по головке. Сорвалась нога, Шубин кубарем покатился вниз, в объятия мертвого партизана с распахнутыми глазами. Нет, еще рано – ты лежи, парень, а у нас еще дела… Лейтенант подхватил упавший автомат, полез обратно на склон.

На правом фланге разгорелась суматошная пальба. Ручной «дегтярев» долбил, как сумасшедший дятел. Горланили парашютисты, попавшие в ловушку. И впереди стало неспокойно. Поднялись пехотинцы, заскучавшие в буреломе, пошли вперед, выставив карабины.

Сначала простучал пулемет, повалив самых резвых, а потом поднялись партизаны – с кулаками, с саперными лопатками, повалили в контратаку. Словно рояль поехал с лестницы!

Шубин бежал вместе со всеми, боясь споткнуться, вскидывал ноги, как цапля, сжимал саперную лопатку. Картинка дрожала перед глазами. Лицо лоснилось от соленого пота. С этой лопаткой он воевал уже четыре месяца, грань истончилась – постоянно приходилось подтачивать. Уж и не вспомнишь, когда использовал инструмент по прямому назначению…

Бились чем попало. Бледный солдат плясал перед глазами, пытался выдернуть ногу из скрещенных веток, выл от бессилия. Вскинул автомат, но Шубин опередил его, метнув лопатку с короткой дистанции. Оружие сделало кувырок и треснуло немца по лбу. Криво вышло, отклонилось ребро от цели, иначе раскололо бы лобную кость. Но удар ошеломил фрица, брызнула кровь. Дрогнул автомат, и пуля прошла мимо.

Глеб набросился на него, сбил с ног, подобрал отлетевшую лопатку и на этот раз ударил на славу, прямо в оскаленный рот. Шубин проделал кувырок через плечо – прямо почувствовал, что опасность близко. Штык вонзился в землю рядом с ухом. Лейтенант выдернул пистолет из расстегнутой кобуры, дважды надавил на спуск. Свалился на колени подстреленный ефрейтор, схватился за живот.

Глеб присел за деревом, передохнул секунду. Рукопашная подходила к концу. Партизаны дрались, как гладиаторы. Пятились уцелевшие враги, несколько человек пустились бежать. Кто-то из немцев стоял на коленях и тянул вверх руки, словно нащупывал перекладину турника. Подлетел Курганов, рубанул лопаткой в основание шеи…

– Отходим! – прохрипел Шубин. – Все на дорогу!

Бойцы попятились, хватая оружие, скатились в овраг. Дальний склон был сравнительно пологим – много усилий не потребовалось. По пади бежал резерв – те, что подловили у опушки десантников. Бежали налегке – с пулеметом расстались. И не все – только четверо, но в лицах столько удовольствия, что можно и не спрашивать, чем закончился бой.

Улыбался чубатый Шаламов с «индейским камуфляжем» на физиономии – словно намеренно размазывал кровь. Судя по тому, что он бежал первым, это была чужая кровь. Все выжившие повалили на дорогу. Лица возбужденные, пот градом – словно в футбол выиграли!

Ложный обоз давно ушел, грязи на дороге было в меру – не так уж размываются лесные проселки, прикрытые густыми кронами деревьев. Шубин поторапливал: подрались хорошо, теперь хорошо побегаем, пока немцы в шоке!

А фрицы действительно впали в замешательство: не ожидали, что так получится. Слышно было, как далеко в лесу уже надрывали глотки офицеры – готовилась вторая атака.

Шубин молил несуществующего бога: «Сделай так, чтобы эти твари сняли все силы с основного направления!»

Он бежал последним, постоянно оглядывался. Конечности немели от напряжения. Немцы еще только готовились – они не знали, что партизаны оставили позиции. Бойцы бежали в размеренном темпе, тяжело дышали, сапоги обрастали липкой грязью. Увы, уже не прежние тридцать человек. Осталось два десятка, не больше, остальные сложили свои головы в этом бою.

До укрытой колонны добежали за несколько минут. Четыре телеги, призванные имитировать партизанский обоз. В головной подводе лежала обложенная соломой рация – самый ценный груз. Возницы изнывали от нетерпения, ржали лошади – для ответственной миссии полковник Моисеевский выделил наиболее крепких.

– Вперед! – скомандовал Шубин. – Стегайте своих горячих!

Заскрипели изношенные телеги. Партизаны двинулись рядом, держась за борта и поминутно озираясь. Закачался русоволосый паренек, подстреленный в руку, неуверенно улыбнулся, стал сползать на землю. Его подхватили под мышки, перевалили в повозку.

– Где бинты? – завертел головой Арсен Вартанян.

Шубин не выдержал, запрыгнул в головную подводу, стал разворачивать рацию. Аппарат был тяжелый, соединял в себе возможности радиосвязи и голосового сообщения. Лейтенант схватил трубку, стал настраиваться на нужную частоту. Телега тряслась, настройки срывались. Он пытался сосредоточиться, выбросить все из головы. Сквозь эфир прорвался голос – русский, матерки через слово! Радист Семенчук – интеллигентный очкарик, который в сложных ситуациях забывал о своем воспитании и становился хуже портового грузчика!

– Шубин, это вы? – орал Семенчук.

– Мы, Борис. Уходим в лес на северо-восток, потеряли треть бойцов, немцев тянем за собой. Доложи обстановку в отряде.

– Нормальная обстановка, рабочая! – Радист радостно засмеялся. – Слышали, что вы там устроили. Командир приказал провести разведку дальнего леса. Посыльные уже вернулись, говорят, чисто. Вы, как тот крысолов со своей дудочкой, увели за собой всех супостатов. Отряд уже выступает, спускаемся в низину…

– Будьте осторожны, немцы стягивают в район подкрепления! Проходите быстро, пока там нет никого! Все, конец связи.

Он бросил трубку и посмотрел в небо. Говорят, зима скоро…

Это был не самый легкий день. Работали в нечеловеческом напряжении, сдавали нервы, усталость тянула в сонное болото. Посмеивался неунывающий Кошкин: воевать в спящем виде еще не приходилось. Хотя что тут такого – партизан спит, служба идет.

За спиной гремели взрывы, надрывался станковый пулемет: немцы обрабатывали из минометов окрестности дороги и памятный овраг. Нашим это было на руку, нужно было уйти как можно дальше. Левая дорога все больше отклонялась – тоже неплохо, немцев надо уводить в глухомань…

С пронзительным треском переломилась колесная ось замыкающей телеги – повозка фактически развалилась. Несчастная лошадь выбилась из сил, присела на задние ноги, жалобно всхрапнула.

Партизаны набросились на возницу:

– Ослеп, что ли? Зачем заехал в яму?

– Так не видно же, – оправдывался побледневший мужик. – Все едино, грязь да грязь…

– А как остальные-то проехали? – разорялись бойцы.

– Товарищ лейтенант, давайте его накажем, – нервно смеялся Вартанян. – По всей строгости и со всей принципиальностью!

– Отставить галдеж! – крикнул Шубин. – Бросайте эту телегу, она все равно не нужна!

Он упорствовал, до последнего хотел сохранить обоз. Но долго ли немцы будут верить их уловке? Не пора ли бросать подводы и спасать людей? Но нет, еще немного, еще чуть-чуть…

Немецкий мотоцикл выскочил из-за поворота, как черт из табакерки! Полный комплект – пулемет в люльке, три здоровых лба в плащах и шлемах. Для партизан эта встреча стала неожиданностью. Кусты и деревья глушили звуки – какая-то глухая зона.

Партизаны бросились в лес. Шубин выскочил из телеги и вместе со всеми распластался в грязи, не понимая, что происходит.

Немцы заорали, пилот потерял управление, переднее колесо загуляло по колее. Ударил пулемет – и весь шквал свинца достался головной лошади в яблоках. Бедняжка повалилась на бок, затряслась. Все произошло очень быстро. Пострадала только лошадь. Мотоцикл тряхнуло, стрелок выпустил рукоятку, приклад собственного пулемета двинул ему по челюсти.

Мотоцикл сменил направление, съехал в кювет – еще немного, и он бы стал утюжить засевших там партизан! Подлетел Шаламов, бросил гранату и откатился. Взрыв прогремел справа от люльки, на обочине. Брызнула грязь с обрывками травяного дерна. Мотоцикл повалился на левый бок, двоим зажало ноги, они закричали благим матом. Пулеметчик вылетел из люльки и приземлился на крошечной поляне.

– Вот это да, – пробормотал Кошкин.

Зажатые мотоциклисты надрывали глотки. Снова отличился Шаламов: подбежал к ним, опустошил половину магазина. Обжег руки о раскаленный металл мотоцикла. Бросился к пулеметчику, который еще подавал признаки жизни.

– Отставить, Шаламов! – спохватился Глеб. – Не трогай его, пусть лежит! Пятеро, вперед на дорогу, занять оборону! Остальным – уйти в лес!

Но «первая ласточка» оказалась и последней. Мотоциклетный патруль, похоже, оторвался от своих, в одиночку заехал в лес.

Партизаны рассредоточились за деревьями. Ворчал Халевич: так, мол, и обделаться недолго.

Шубин поспешил к пулеметчику. Тот, по-видимому, отделался переломами, прерывисто дышал. Дотянуться до оружия он не мог – руки не слушались. Время поджимало – некогда справляться о житье-бытье. Шубин не зверствовал, разговаривал спокойно. Пусть враг, но человек был в шаге от смерти и заслуживал хоть какого-то снисхождения.

Пулеметчик переживал шок, плохо понимал, что происходит, и ничего не скрывал. Он шептал слабым голосом, отвечая на вопросы. Его зовут Вальтер Шульберт, отдельный мотоциклетный батальон в составе армейской группы, действующей северо-восточнее Вязьмы. В здешние леса направлены два мотоциклетных взвода – десять экипажей. Был ночной марш по распутице из села Черкасово. Партизанскую базу собирались ликвидировать южнее, но появились данные, что она сменила место пребывания и перебирается на север. Бой в данном квадрате разгорелся полчаса назад, и мотоциклисты гауптмана Вайхмана снова выдвинулись в другой район. Замыкается кольцо на участке местности площадью шесть квадратных километров. Помимо мотоциклистов, действует полностью укомплектованный мотопехотный батальон. Где находятся в данный момент его соратники, Шульберт, к сожалению, не знает, его экипаж получил приказ курсировать в данном районе, уничтожать партизан, оторвавшихся от основных сил…

Увидев ствол на уровне своего сердца, пулеметчик возбудился, зачастил, как печатная машинка. Он еще не все сказал, он так много знает, его нельзя убивать! Пуля пробила сердце и оборвала последний крик. В следующий раз договорим…

Шубин командовал посаженным голосом: бросить телеги, забрать рацию, всем уходить на северо-восток и не растягиваться! Есть шанс, что кольцо еще не замкнулось. А если и замкнулось, не впервой прорываться. Бойцы один за одним исчезли за кустами. Двадцать две души, не считая возниц, которые не бог весть какие воины, – приличная сила, даже есть с кем пару раз в атаку сходить…

Лейтенант пропустил бойцов, волочащих рацию, пристроился в хвост колонны. Предстоял непростой бросок по сложнопересеченной местности…

По карте он уже не ориентировался, только знал, что надо прорваться. А немцы были рядом, их присутствие кожей чувствовалось…

На противника нарвались, когда бегом пересекали поляну. Угодили в то самое оцепление! Не было времени проводить разведку. Пулемет ударил из-под развесистой березы на краю поляны. Следом вступили в бой автоматы. Упали трое бойцов. Смерть прошла рядом: один из погибших упал в метре от Шубина – немолодой возница, заросший свинцовой щетиной.

Партизаны залегли.

– Гранаты к бою!

Не стоило смущаться, что цель далеко. Бросали активно: этого добра набрали предостаточно. Летели советские РГД, кувыркались немецкие «колотушки» с удлиненными рукоятками. Гранаты взрывались с недолетом, только одна, пущенная кем-то рукастым, долетела до леса. Вряд ли немцы ожидали столь слаженных действий от кучки людей. Грохот стоял невообразимый. Ударные волны гнули деревья и рвали кустарники.

– Выкусили?! – хрипел Кошкин, перекатываясь в соседнюю борозду. – Как мы их, товарищ лейтенант! Пусть чертям в аду тошно станет!

– Ада нет, боец!

– А это что? – Кошкин засмеялся животным смехом.

Поляну заволокло прогорклым дымом. Партизаны ворвались в лес и снова увидели перед собой ненавистные мышиные шинели, бледные, охваченные страхом лица.

Схватка была недолгой: стреляли в упор, бились прикладами. Кучку фашистов уничтожили быстро и умело, побежали дальше. Немцы находились и слева, и справа, пусть друг в друга стреляют! Так и случилось: за спиной разразилась яростная пальба.

Отряд недосчитался еще двоих, осталось семнадцать. Погиб молодой парнишка с простреленной рукой. Халевич волочил ногу и скрипел зубами – не уследил за своей конечностью. Но помощи не просил, как-то двигался сам. Мускулистый Тищенко тащил за плечами рацию, шумно отдувался.

Снова поляна, снова засвистели пули, теперь стреляли сбоку, но нельзя было останавливаться. Отстреливались на бегу, швыряли гранаты. В лесу Шубин пересчитал бойцов по головам – потеряли еще двоих.

Дальше был густой ельник, до которого не добрались немцы, – деревья росли непроходимой стеной, прорываться через нее было то же самое, что через неприятельские порядки. На непроходимых участках опускались на колени, ползли на четвереньках.

«А ведь оттянули на себя противника! – пульсировало в голове. – Есть за что погибать».