Текст книги "Наследник императора"

Автор книги: Александр Старшинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Возглавлявший отряд всадник соскочил на землю и почтительно поцеловал Децебалу руку. Судя по тому, как походил командир отряда лицом на царя, это был его старший сын.

– Скориллон – смелый воин! – восторженно воскликнул Рысь.

– Наследник Децебала? – спросил Приск.

– Пока еще нет. Слишком молод. Чтобы получить в наследство отцовское царство, ему придется доказать свое мужество и силу.

Пленники завыли от ужаса и повалились на землю – лицом вниз.

– Языги получили по заслугам, – ухмыльнулся Рысь. – Прошлым летом приезжали их вожди, набрали у царя золота и убрались назад в свои болота, а ни лошадей, ни конницы, как обещались, не прислали. Царь карает за лживые обещания.

Похоже, Рыси нравилось подобное «мечное» правосудие. Приск же отметил другое: если вожди языгов решили, что могут взять золото у Децебала и исчезнуть, не выполнив обещаний, значит, плохи дела у правителя Дакии.

* * *

В этот день над Сармизегетузой плыл жирный запах мяса, Лонгину и его спутникам Рысь принес на серебряном блюде куски мяса, приготовленные с диким чесноком и луком.

– Надеюсь, это не человечина, – пошутил Лонгин, но мяса есть не стал, предпочтя творог, молоко и хлеб.

Приск же от баранины не отказался.

Охранники последовали примеру Лонгина и тоже есть мясо не стали. Рысь пояснил свой отказ тем, что следует давнему запрету Деценея на употребление в пищу мясного. Хотя в нынешние времена, особенно зимой, редко кто эти запреты соблюдает, но воину, входящему в личную стражу верховного жреца, не подобает есть мясо и пить вино. Приск мысленно возразил: верховный жрец – тот же Децебал, одним его подданным дозволено есть мясо, другим – нет, нелепость выходит. Но вслух сомнения высказывать не стал: его, римского центуриона, несуразицы местных обычаев не касались. Во всяком случае – пока.

Вечером Приск видел, как нескольких пленников увели в восточные ворота, и вслед за ними из крепости ушли почти все мужчины, после чего ворота закрылись. В вечернем морозном воздухе разнеслись пронзительные вопли рогов, потом – короткий, отрывистый и полный ужаса человеческий крик заставил невольно поежиться, а прикатившийся следом многоголосый рев толпы был ожидаем и почти не удивил.

Центурион мог только догадываться, что именно произошло за стеной и как оборвалась жизнь человека. Сам он счастливо избегнул подобной участи. Но – кто знает – быть может, все еще впереди.

Судя по всему, этому парню повезло – смерть его была быстрой.

* * *

Приск увидел ее среди дакийских женщин – она вместе с подругами принесла продукты для римлян и теперь стояла чуть в стороне, потупившись. Живот выпирал под длинной складчатой юбкой из красной шерсти. Кориолла! Две ее спутницы, годами гораздо старше, лет по тридцати, о чем-то спорили друг с другом, а юная женщина стояла чуть в стороне и гладила ладошкой выпуклый живот. На ней были две туники – верхняя из грубой шерсти, без рукавов, нижняя – белая, из тонкого льна с рукавами до самых запястий. Белый плащ из плотной ворсистой шерсти спускался до самой земли. Голова обмотана красным платком, на шее сверкало ожерелье из золотых монет. Как успел заметить Приск, многие дакийские женщины носили украшения из серебра – но золото было редкостью, исключением даже[54]54
  Добыча и обработка золота была царской монополией в отличие от обработки более распространенного серебра.


[Закрыть].

Приск моргнул, пытаясь прогнать наваждение. Кориоллы здесь быть не могло.

«Милая!» – едва не крикнул Приск.

Но успел сдержаться, стиснул зубы. Вот оно, безумие… Может, варвары опоили его вызывающим чары составом? Мало ли что можно подмешать в еду или питье. Но напрасно Приск тер глаза, щипал локоть – видение не исчезало и не менялось. Тогда, оставленный на время без опеки охранника, он двинулся к Кориолле. Знал, что нельзя, но ноги сами несли. Он был уже рядом, когда молодая женщина обернулась, глянула на него. Глаза ее расширились, она так и замерла с открытым ртом, не в силах ничего сказать.

Приск тоже остановился как вкопанный. Так они и стояли несколько мгновений.

– Флорис! – повернулась вдруг к «Кориолле» одна из женщин.

Вмиг наваждение рассеялось. Как же Приск мог так обознаться! Ну конечно же, это младшая из сестер, попавшая в плен юная Флорис, которую Приск безрезультатно разыскивал уже больше двух лет. Значит, женщины поняли его речи и решили помочь, позвали несчастную пленницу. Несчастная пленница с золотым ожерельем на груди? Одно с другим не вязалось. Но, бессмертные боги, как же она сделалась похожей на Кориоллу!

– Флорис… – едва слышно пробормотал Приск. – Значит, жива.

– Как видишь! – Она улыбнулась торжествующе. И улыбка эта была необыкновенно похожа на улыбку Кориоллы, только чуть больше беспомощная, растерянная. – Вот уж не думала, что увижу тебя здесь, Гай!

«Когда ей рожать? – подумал Приск. – Судя по всему, скоро…»

Она догадалась, о чем он думает, что, впрочем, по его ошарашенному виду сделать было нетрудно, и сказала:

– Ты не думай ничего такого, мне здесь хорошо.

– Хорошо?! – Приск невольно повысил голос.

– Тише… – взмолилась Флорис и как-то нелепо пригнулась, заслоняясь руками. Так обычно заслоняются рабы от удара плетки. У Приска сжалось сердце.

В самом деле, чего он орет!

– Кориолла? Луций? Они живы? – спешно зашептала Флорис, оглядываясь.

Только теперь Приск сообразил, что свояченица ничего не знает о судьбе сестры и брата.

– Оба спаслись в нашем лагере.

– Слава Юпитеру! – прошептала Флорис. – И что теперь? Она жена Валенсу?

Слова эти резанули куда сильнее, чем ожидалось Приску.

– Нет, моя конкубина.

– Правда?! – У Флорис сверкнули глаза от радости, и она схватила Приска за руку, но тут же отдернула пальцы. – Гай, я так рада! Ты не представляешь, как рада… Она всегда говорила, что любит только тебя и за Валенса не хочет идти. Нет, правда, всегда так и говорила… А Луций? С ним что?

– Служит в Пятом Македонском легионе.

– Ну вот, как все хорошо! Жаль, отец не дожил… – У Флорис скривились губы.

– Но ты здесь! Пленница, рабыня?

– Нет, что ты… уже нет, не пленница. – На лице ее изобразился гнев, в глазах блеснули слезы. – Я – жена. Свадьба была по здешним обычаям. Мне подарили шерстяные одеяла – как положено невесте. Такие теплые, мохнатые. Дом был весь украшен сосновыми ветвями в знак грядущего благополучия. – Она говорила все более горячо, как будто не только Приска, но и себя убеждала в том, что счастлива. – А этот дар, – она тронула золотое ожерелье, – вообще царский. От Децебала.

– Эти люди убили твоего отца, – напомнил он.

– Сабиней не убивал…

Услышав имя заклятого врага, Приск едва не завопил от ярости, но все же сдержался.

– Сабиней? Твоего мужа зовут Сабиней? – Он шипел, как раскаленая печка, в которую сыпанули снега.

– Ну да, Сабиней, он в большой чести у царя, хотя и простой комат.

Она вдруг замолчала. Приск тоже молчал, только стискивал кулаки.

– А что делаешь здесь ты, Гай? Я слышала, где-то неподалеку держат римских пленников…

– Да, это как раз обо мне, – зло отозвался Приск.

– Ты попал в плен… Но ты же такой…

– Сильный? – Приск горько усмехнулся. – Я сопровождал римского посла, Децебал приказал нас схватить. А тебе приказал – выйти за Сабинея?

– Нет, нет, меня никто не неволил, я теперь свободная. Теперь не неволил… – Болезненная гримаса исказила юное личико, и Флорис отмахнулась рукой, будто отгоняла тягостные воспоминания о первых днях плена. – Я сама… сама решила, что выйду за Сабинея. Сабиней – он хороший.

– Флорис! – окликнула ее одна из женщин. – Пошли!

Она торопливо повернулась, собираясь идти, потом вновь глянула на Приска.

– Ты еще придешь? Приходи непременно, – попросил центурион.

Какой-то проблеск, пусть и очень слабый, надежда на помощь… Освобождение?

– Я попробую… – прошептала Флорис. Потом вдруг отломала проволочку, на которой крепилась к ожерелью одна из монет, и быстрым жестом вложила ее в ладонь Приску.

– Это же золото, – шепнул он.

– У царя таких монет полно. Но он ими никогда не расплачивается. Просто хранит.

– Только не говори Сабинею, что мы в родстве, ни за что не говори, – успел прошептать на прощание центурион.

Она едва заметно кивнула и торопливо пошла за остальными женщинами, поправляя плащ.

«Проболтается, непременно проболтается…» – решил Приск.

Надежды, что из-за сомнительного родства Сабиней станет ему помогать, не было никакой. Напротив, это могло лишь осложнить положение центуриона.

История Флорис походила на сотни и тысячи подобных в здешних местах. Похищенная даками, униженная и изнасилованная, она могла попасть на север на рудники, ублажать какого-нибудь смотрителя шахты, а потом, состарившись и подурнев, спускалась бы все ниже – от помощников, писцов и учетчиков до простых рудничных рабочих. Флорис очень даже повезло, что попала она сюда, в Сармизегетузу. Возможность сделаться женой Сабинея для пленницы – счастливый удел.

На другой день, когда за ним никто не наблюдал, Приск внимательно разглядел подаренную Флорис монету. Была она золотой, но странной чеканки – на одной стороне изображен был римский консул, два ликтора шествовали впереди и позади него. Подписано же было – «Козон» греческими буквами. Какое отношение Козон имел к римскому консулу и этой, возможно, римской монете, центурион не ведал. Подле имени Козон слева виднелась латинская буква «B» и еще одна – какая – не разобрать. На другой стороне изображен был орел, сидящий на скипетре. В одной из лап гордая птица сжимала венок. Приск еще раз внимательно оглядел монету. Или все же здешняя чеканка?

Центурион хотел показать Лонгину монету, но потом передумал. Он и про встречу с Флорис ничего не сказал.

Посему изумился, когда легат спросил его вечером:

– Значит, отыскал девицу…

Приск молчал, ожидая, что последует дальше.

– Ты давно искал свояченицу по имени Флорис, – напомнил легат о первой их встрече. – А сегодня одну женщину так окликнули ее спутницы. Именно ту, с которой ты достаточно долго беседовал.

Ну да, конечно, сидя на террасе, легат отлично их видел, хотя и не слышал разговор.

– Долго? – переспросил ошарашенный Приск, пытаясь сообразить, не подверг ли он Флорис опасности.

– Она сможет нам помочь? – продолжил свой допрос легат.

– Не знаю… ей скоро рожать.

– Не так уж и скоро – месяца через два, судя по тому, как она ходит.

Приск вдруг разозлился. Право же, легат сам потребовал, чтобы они залезли в эту дурацкую ловушку, а теперь хочет использовать несчастную девчонку, которую они, солдаты Рима, не защитили от унижений и плена.

– Рисковать ее жизнью не буду, – заявил Приск.

– И не надо. Но кое-что она для нас может сделать, не так ли? – Что-то вкрадчивое, липкое, обволакивающее появилось в голосе Лонгина, и Приск отвернулся, чтобы скрыть гримасу отвращения. Он не хотел втягивать Флорис в опасное предприятие, но понимал, что вынужден будет это сделать. Без ее помощи, хотя бы минимальной, им отсюда не выбраться.

– Говорят, женщины у даков отчаяннее мужчин, – принялся рассуждать тем временем Асклепий. – Что у даков, что у роксоланов, ни одна не выйдет замуж, прежде чем не убьет какого-нибудь мужчину из врагов. Спросить надо будет милую Флорис – кого убила она, дака или римлянина, кто теперь ей за врага?

– Старые басни, – фыркнул Приск. – Наверняка такого обычая давно уже нет, канул в Лету.

– А вот и есть, – засмеялся Асклепий, – нарочно спрашивал у здешних. Говорят, зимой собираются несколько ватаг да оправляются либо к языгам, либо в Паннонию, либо в Мезию – нарочно искать девкам поживу – чтоб отведали они крови. Говорят, после этого у здешних амазонок рождаются смелые воины. Право же стоит узнать – так ли свободны в нравах дакийские девицы, как у фракийцев на юге: те могут до свадьбы жить с кем пожелают и только после свадьбы честь свою строго блюдут.

– Тебе даки яйца не отрезали за весь твой интерес? – поинтересовался Приск.

– Вроде как на месте, – похлопал себя по низу живота Асклепий. – Вот только житья спокойного не дают. Ты бы попросил своего приятеля-дака, чтобы прислал нам парочку девок на забаву.

После того как Лонгин пошел на поправку, вольноотпущенник сделался необыкновенно нагл и развязен, как будто опасность уже миновала, и единственным их спасителем был именно он, Асклепий.

Центурион же пока не видел из сложившейся ситуации никакого выхода.

* * *

Вскоре Лонгин смог более или менее самостоятельно передвигаться по дому и даже начал устраивать небольшие прогулки. Охранники следили за ним вполглаза – куда может удрать изувеченный болезнью немолодой человек в этих местах да еще зимой? Лицо легата, еще недавно гладкое, румяное, теперь посерело, полнота сохранилась, но из плотной, здоровой сделалась отечной, стариковски-дряхлой.

– Ты посчитал, сколько человек живет за восточными воротами? – спросил Лонгин у Приска во время очередной прогулки, которая для легата заключалась в нескольких шагах близ дома – при этом легат непременно опирался на палку и на руку молодого центуриона.

– Я видел однажды, как из ворот вышли два раза по двенадцать новобранцев с командирами и столько же опытных коматов. Там наверняка живет немало народу. Хотя сейчас не больше пяти сотен, – ответил Приск.

– Почему так решил?

– Полагаю, за стеной еще одна крепость – больше этой. Как в Блидару. Но людей там сейчас немного: хлеб для них пекут вон в той печи! – Приск едва заметно повел в сторону пекарни подбородком. – По утрам уносят в корзинах. Я сосчитал корзины. Едят даки наверняка примерно столько же, сколько наши легионеры. Значит – их там не более пятисот человек.

– Неплохо, центурион… неплохо. Не зря тебе дали чин в таком юном возрасте вопреки обычаю. А что у южной стены? Разглядел?

– Там монетный двор. Чеканят монеты.

– Римские денарии?

– Именно. Рысь как-то хвастался царским подарком. Забавно. Как я понял, царь не платит своим воинам – он их одаривает. Когда захочет.

– К стене подходил вплотную?

– Стена была разрушена, теперь ее строят наново.

– Хотели сначала соблюсти договор, но быстро передумали? – Лонгин дернул ртом, что должно было обозначить улыбку.

– Вроде того. Но, как я понимаю, сверху кладка тонкая, из известняка, без промежуточной набивки – потому как не успевают утрамбовать… Известняка же у них вдоволь – подтащили по снегу из других мест.

– Не успевают утрамбовать… – Лонгин вцепился в это замечание центуриона, как волк в кусок сочного мяса. – До чего не успевают? До лета? До начала войны?

В этот момент Приск увидел Флорис, что шла с тремя женщинами к дому пленных. Женщины несли обычные дары: хлеб, молоко и сыр.

– А вот и местные красотки, – сказал Приск громко. Как он подозревал, оба охранника неплохо понимали римлян, так что речь предназначалась скорее для даков, нежели для Лонгина. – Правда, все они тут большие скромницы, почти что ничего не говорят, но как смотрят!

Как только женщины очутились рядом, Приск тут же направился к Флорис.

– У тебя самое вкусное молоко… – заговорил он намеренно громко.

– Сломай завтра утром одну из кроватей… – ответила она тихо. – Пришлют Марка починить, – продолжала Флорис. – Придумай, как с ним поговорить.

– И сыр наивкуснейший… А можно тебя поцеловать?

– Он поможет…

Свояченица спешно отвернулась и подошла к другим женщинам, делая вид, что обижена бесцеремонностью Приска. А он вернулся к Лонгину.

– Я же сказал: нам надо совсем немного… – хитро прищурился легат.

* * *

После обеда центурион тренировался с Рысью. Настроение было самое что ни на есть радостное. Надежда, что изувеченный фабр поможет им выбраться из ловушки, быстро превратилась в уверенность.

– У нас гости, – сказал внезапно Рысь и отступил.

Приск обернулся. К нему мчался Сабиней. По тому, как оскалилось в злобной гримасе лицо комата, Приск сразу догадался – дело в глупенькой Флорис. О, боги, что эта дуреха ему сказала? Или – наоборот – не сказала?

– Убью! – зарычал Сабиней и обрушил на Приска удар фалькса.

Римлянин предпочел увернуться, а не парировать удар. Сабинея, буквально ослепшего от ярости, унесло вперед. Комат едва не упал, а Приск огрел его тупым мечом – хотел по голове, но вышло по спине.

– Убью! – прорычал Сабиней, разворачиваясь.

– Да в чем дело-то? – Приск изобразил недоумение. – Можешь сказать?

Новый удар. Приск опять сумел отскочить. Э, парень, сила-то у тебя есть, а вот быстроты не хватает. Приск отступил и оказался рядом с Рысью.

– Держи! – вдруг сказал охранник и вложил римлянину в руку свой фалькс.

Но Сабиней, кажется, не заметил «перевооружения» Приска. Он ринулся вперед. Центурион встретил удар фалькса своим тупым мечом, а «косой» Рыси ударил так, как отец учил его когда-то бить кривым клинком – разя не на смерть, но вспарывая кожу.

Сабиней согнулся от боли. Следующий удар был тупым гладиусом по руке, держащей фалькс. Подобрав выпавший меч, Приск отступил.

– А теперь расскажи, – потребовал, – с чего ты так озверел.

– Ты приставал к моей жене! – выдохнул Сабиней, медленно распрямляясь, но все еще зажимая рану.

– О, боги! Просто разговаривал с нею. Она же римлянка, спрашивала о родне – не слышал ли я о ее близких в Эске.

– Ты хотел ее поцеловать!

– Просто пошутил.

– Здесь тебе не лупанарий!

– А жаль.

Сабиней рванулся вперед с коротким кинжалом, но клюв собственного фалькса уперся ему в грудь.

– Спокойно! – сказал Приск. – Не сходи с ума. Вон, сюда идут телохранители Децебала. Хочешь объяснить им, почему ты пытался меня убить?

Приск подошел к Рыси и отдал ему оба дакийских меча.

Телохранители тем временем приближались трусцой. И не просто телохранители – впереди отряда спешил Везина.

– Что случилось? – крикнул он, подходя.

– Решили потренироваться боевым оружием, – сказал Рысь. – Сабинею не повезло.

Везина повернулся и глянул на Сабинея. Глаза его вспыхнули такой нескрываемой радостью, что Приску с трудом удалось подавить улыбку.

– Значит, была тренировка… – проговорил Везина медленно, нараспев. – И Сабиней проиграл… Ну ла-а-дно… – Везина почти мяукал от радости. – Иди домой, Сабиней, жена тебя пусть перевяжет.

– Это царапина, – буркнул Сабиней, с ненавистью глядя в лицо Везине.

Приск был готов поставить тот золотой «козон», что дала ему Флорис, что Везину Сабиней ненавидит куда больше, чем его, римлянина. Впрочем, как почему-то казалось Приску, комат Рысь к пилеату Везине относился примерно так же.

– А со мной потренируешься, римлянин? – спросил Везина, обнажая фалькс. – Бери боевое оружие, поглядим, на что ты способен.

Везина сбросил плащ, но толстую шерстяную рубаху, надетую поверх льняной, снимать не стал – в надежде, что она защитит его от опасных порезов.

Приск выбрал оружие Рыси, не потому, что его фалькс был лучше, чем у Сабинея, а просто тем самым давал понять, что ценит оказанное доверие.

Тем временем толпа все прибывала – телохранители Децебала и просто жители столицы сбились в плотный круг.

Везина напал первым. Слово «потренируешься» не обмануло Приска: Везина был не из тех, что готов выполнять обещанное. Первый удар пилеат нанес наискось сверху вниз, держа фалькс двумя руками. Такой удар разрубил бы щит легионера до самого умбона. Он бы и Приска развалил пополам, если бы тот не отскочил в сторону. На стороне центуриона была молодость, плюс он одет легче и от природы быстрее и ловчее Везины. Пилеат понадеялся, что римлянин не сумеет управиться с фальксом. Везина покрутил фалькс в руках, сделал ложный замах и вдруг, пригнувшись, рубанул по ногам. Приск подпрыгнул, вскидывая при этом руки. Клинок Везины свистнул, не задев голени. Опускаясь, Приск ударил рукоятью меча Везину по затылку. Бронзовое навершие очень даже для этого было приспособлено. Суконная шапка пилеата защитить от такого удара не могла. Везина качнулся, выронил меч и повалился в ноги Приску.

– Надеюсь, на сегодня тренировка закончена? – спросил центурион.

Он подошел к Рыси и вновь отдал ему фалькс.

– С меня – кувшин доброго вина, – сказал Рысь. – И, похоже, твой старый «друг» Сабиней принесет тебе на радостях целую амфору.

Приск обернулся.

Везина, оглушенный, уже сидел на земле, суконная шапка лежала у него на коленях, седые редкие волосы на обнаженной голове торчали во все стороны, а один из телохранителей Децебала прикладывал к макушке пилеата ком снега. Подкрашенные розовым капли стекали по лбу, щекам и исчезали в бороде. Сабиней смотрел на эту сцену и, не скрываясь, ухмылялся.

Приск спешно накинул плащ – разгоряченному поединком ничего не стоит простыть.

– А ты молодец, – заметил Рысь.

– Почему ты мне помог? Я же римлянин.

– И что? Я не люблю Сабинея. Он – по духу тоже римлянин. Он живет, стремясь подняться… Как это у вас говорят? Сделать карьеру? Ну вот, и он так. Даки живут иначе, радуясь рождению и смерти, радуясь каждому дню жизни. Э, да что там объяснять? Я не люблю Сабинея – и все.

* * *

На другой день ранним утром Приск последовал совету Флорис и ударом ноги выбил одну из ножек кровати Лонгина. После чего стал орать, что даки хотят угробить несчастного пленника. Даже замахнулся на напарника Рыси отломанной ножкой. Спектакль получился еще тот – однако кричал Приск громко – и даки ему поверили.

Через полчаса – а то и быстрее – в доме объявился изувеченный фабр, который в первый раз закладывал окна и вставлял в крошечные отверстия деревянные ставенки.

– Кровать мне в доме не починить! Помоги вынести! – сказал Марк центуриону.

Приск, разумеется, согласился. Один из охранников остался в доме, Рысь же, по своему обыкновению, расположился на террасе, наблюдая за мастеровым и центурионом. За визгом пилы или стуком молотка слов разговора он расслышать не мог.

– Я еще в первый раз хотел тебе сказать, – проговорил ремесленник, не прерывая работы, – в правое окно я почти не положил раствора. Хорошим ударом камни можно без труда выбить.

– Сколько лет ты здесь? – спросил Приск, дипломатично не уточняя, каким образом этот человек попал в Дакию.

– Много… Еще Домициан отправил меня к Децебалу. Строить для царских войск машины.

– Это даки тебя так изувечили?

– Нет, не даки. – Приск хотел уточнить, что шрам-то явно от фалькса, но Марк его перебил: – Потом расскажу. А теперь слушай. Внимательно. Уйти отсюда под силу только тебе. Лонгину не убежать.

– Один я не уйду.

– Я живу вон там… – Марк пропустил возражение мимо ушей. Повел слегка подбородком, указуя направление. – Мой дом подле большой плавильной мастерской. Никто там рядом жить не хочет – я живу. Побежишь, будь осторожен: на смотровой башне всегда четверо. Ночью можно перелезть через стену. Я уйду с тобой. Только ты и я. Запомнил?

– Лонгин…

– Нет. Если соберешься – стукнешь четыре раза… – Марк уперся руками в только что починенное ложе, проверяя его на прочность. Ясно было, что четыре раза относилось к условному стуку в дверь. – Все, понесли…

* * *

Бицилис ждал Везину у восточных ворот после заката. Ждал довольно долго. Факел уже прогорел наполовину, когда Везина появился. Царские телохранители распахнули ворота перед пилеатами. Везина был закутан в волчьи шкуры. Бицилис – тоже. Издали они походили на вставших на задние лапы волков, Везина – на матерого вожака стаи, Бицилис – на старого, заканчивающего свою жизнь зверя.

Слева и справа от мощеной дороги, что вела в сакральную зону, были воткнуты факелы, многие из них уже погасли, другие трепетали на ветру.

Всякий раз, когда Везина входил в сакральную зону, холодок бежал меж лопатками. Он чувствовал силу этого места. А вот Децебал – Везина был уверен – нет. Царь полагался в основном на мечи, забывая про богов.

«За что и будет наказан», – зло ухмыльнулся Везина.

Справа меж столбов святилища трепетали на ветру факелы, метались тени: кто-то двигался меж столбов, но на идущих по дороге пляшущие в святилище тени не обращали внимания. Ряды колонн множились, и Везине казалось, что он попал в огромный храм, кровлей которому служило само небо.

Внезапно на дорогу перед Бицилисом выскочил человек с волчьей головой и встал на четвереньки. Везина не сразу сообразил, что на человека попросту напялена искусно выделанная волчья шкура. Человек-волк задрал голову к небу и завыл. Бицилис шагнул вперед, махнул факелом, как если бы перед ним в самом деле очутился волк. Человек в волчьей шкуре снова завыл и метнулся назад – в лабиринт святилища.

Там, где дорога поворачивала к андезитовому кругу и большому круглому святилищу, пилеаты остановились. Везине показалось, что он лишился дара речи – так больно, до рези, перехватило горло. Но он сумел справиться и выдавить хриплым каркающим голосом: – Что случилось?..

– Кажется, тебе великий царь поручил стеречь свиту легата? – спросил Бицилис. – Тебе и твоему сыну?

– Что случилось? – повторил Везина.

Бицилис не ответил и двинулся к темному кругу андезита – поперек солярного алтаря лежало недвижное тело. Везина уловил запах крови. В темных разломах между андезитовыми секторами посверкивало черным.

Обнаженное тело лежало лицом вниз. Человек был не слишком высок ростом и сложения совсем не могучего. Рядом валялась выпавшая из пальцев сика. Бицилис перевернул тело. Черная рана на горле и потеки крови – человек этот умер недавно. А вот страшные увечья на животе, в паху и бедрах – эти следы оставлены дней двадцать назад. Даже в неверном свете факела вид этих шрамов ужасал.

– Это воин из конной охраны Лонгина, – сказал Бицилис.

– Его принесли в жертву? – спросил Везина равнодушно.

– Нет. Он сам покончил с собой. А по римскому обычаю, как объяснил мне один перебежчик, это означает, что погибший призвал сюда духа мщения. Он посвятил вместе с собой врагов Рима подземных богам.

Они стояли друг напротив друга, и андезитовое святилище с мертвым телом их разделяло. Факел догорал и рассерженно сыпал искрами.

– Замолксис-Гебелейзис… – пробормотал Везина. – Надо как можно скорее убрать отсюда его тело.

– Что это даст? – вздохнул Бицилис и набросил на изувеченного римлянина оставленный подле андезитового круга римский военный плащ.

Везина тоже вздохнул, глядя на изувеченное тело. Этот маленький человек только что совершил нечто, что было ему не по силам, что было больше него, выше него, сильнее него. Он разрушил целое царство.

Ну что ж, Децебалу теперь в самом деле придется полагаться только на силу меча.