Текст книги "Один год из жизни директора, или Как мы выходили из коммунизма..."

Автор книги: Александр Малиновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

На этой неделе мы встречали иностранцев, обсуждали с ними предстоящие договоры. Обсуждали и контракт по реконструкции одного из производств.

Были моменты, когда завод балансировал на грани полного аварийного останова…

В пятницу днём – наскок нового поколения коммерсантов, желающих торговать продукцией нашего предприятия. И всё на нервах.

Неделя должна была начаться с калейдоскопа важнейших событий, а я лежу около чёрного ящика своего магнитофона, на который наговариваю эти слова, и думаю: смогу ли сесть утром в машину, пройти по лестнице на второй этаж в заводоуправление? Стоит ли рисковать? И не комично ли всё это будет смотреться? Очевидно, дня два ещё придётся проваляться.

Четвёртого числа – конференция по итогам года, 20 февраля – мой день рождения – пятьдесят лет. Двадцать шестое февраля – первое собрание акционеров с достаточно серьёзной повесткой дня, один из вопросов – избрание генерального директора. Во второй декаде февраля предстоит поездка в Москву на встречу с представителями бельгийских фирм для окончательного подписания контракта.

Болеть некогда.

Февраль

Уже неделю работаю. Несмотря на то, что врачи прописали постельный режим. Два дня назад состоялась конференция по итогам выполнения годового коллективного договора.

Год завершили неплохо. Сделали всё, что могли. Или почти всё. Имеем прибыль, несмотря на то, что наши потребители не оплатили полностью полученную продукцию. Правда, допустили незначительное падение объёмов производства. Но не продали ни турбазу, ни пионерский лагерь. Они действуют.

Конференция прошла выдержанно. Выступлений много, но все достаточно конкретные. Ни шума, ни расхлябанности, ни провокационных действий. Народ – как жёсткая пружина. Все видят, что в народном хозяйстве творится неладное. Коллектив верит в руководство завода. У нас традиция: раз в два месяца – «прямая линия». Собираю у себя в кабинете всех главных специалистов, начальников отделов и на весь завод по радио ведём разговор. Любой заводчанин может обратиться по телефону, мы отвечаем. Обычно такая процедура длится два, два с половиной часа. В этом году «прямые линии» не проводил. Трудно говорить и обещать что-то конкретное на ближайшие недели. Тяжёлое время. И мы пока отказались от такой формы общения.

Поэтому и трудные вопросы на заводской конференции всё же были. Я отвечал, как думал. Мы подошли практически к той черте, за которой зияет пропасть. И это объясняется тем, что у нашего государства нет промышленной программы. Она должна быть в ближайшие полтора-два месяца обнародована, иначе промышленность хаоса не выдержит. Программа должна обязательно предусматривать элементы планового хозяйства. Я не думаю, что это звучит консервативно. Ясно, что необходим комплекс мер государственного регулирования образования цен в переходный период. Нужны и отраслевые программы, работающие через предоставление льгот. Необходимы стабильность и партнёрство. В правительстве место не романтикам, а сосредоточенным прагматикам.

Своё отношение к происходящему мы должны были выразить публично. Мы это сделали в Обращении к местной администрации, к правительству. Коллектив просил рассмотреть сложившуюся ситуацию и подготовить промышленную программу, определить уровень совокупного дохода налогоплательщика, ниже которого в своём реформировании не должны опускаться.

Когда кончилась конференция, я зашёл в заводоуправление, навстречу попалась пожилая женщина, работавшая лет десять тому назад в одном из цехов. Она уже на пенсии. С горечью, но бодрясь, сказала:

– Вот, приехала на завод что-нибудь купить. В городе не могу приобрести самое необходимое.

– Так плохи дела?

– А чего же хорошего? Пенсия – тридцать тысяч, мужа ударил инфаркт, лежит…

Отличная работница. Человек неунывающий. А когда прощалась, обронила:

– Что же с нами будет? С детьми? Кому они нужны? Где будут брать жильё, куда пойдут трудиться?

Что на это сказать? Раньше смог бы ответить умело и с достоинством. Сейчас её вопросы повисли в воздухе.

Смонтировали три мощных водяных насоса и несколько теплообменников. На них для нагрева воды подали свой бросовый пар. Получилась установка по отоплению завода. Все работы вели без проекта, торопились. Включили схему вчера вечером. Превосходно! До сотни цеховых помещений и заводоуправление могут теперь обходиться без услуг энергосистемы. Эффект экономический и, что очень важно, психологический.

Главный энергетик Виктор Александрович выглядел именинником.

Сегодня день моего рождения. Мне пятьдесят. Съезжаются родственники, будет человек тридцать. В пятницу у нас был праздничный ужин. Я пригласил своих помощников, главных специалистов, тех, с кем начинал работать на заводе. Были москвичи. Из Тольятти приехали шесть человек однокашников по институту. Повеяло молодостью. Вечер прошёл замечательно, красиво, празднично. Все стосковались по хорошему застолью, по встрече в непринуждённой обстановке. Поздравляли с тем, что не сдаюсь, защитил докторскую.

Конечно, это юбилейные речи, но приятно слышать.

Меня иногда спрашивают:

– Профессия директора, первого руководителя – творческая или нет?

Отвечаю:

– Творческая, и особенно сейчас, когда нет установившихся понятий, недостаточно нормативных документов, невнятная финансово-экономическая политика. Творческая в том смысле, что приходится много думать и чаще брать ответственность на себя.

Я не раз убеждался, что, казалось бы, нерешаемые проблемы вдруг становятся разрешимы. И это зависит от того, как напряжённо и неотвязно ты думал над поиском выхода. Иногда решение возникает в самый неподходящий, казалось бы, момент. Бывает и во сне, это уже хрестоматийно. Обидно только, что некоторым кажется: найденное тобой решение даётся запросто, что это определено директорским креслом. Очень наивно!

Сегодня едем по нашей центральной улице. Шофёр Алексей говорит:

– Вот в этом доме жил мой друг, вчера похоронили.

– Болел?

– Нет, купил мебель и обмыл с друзьями.

– До смерти?

– Выходит…

И рассказал подробности.

Днём с друзьями Михаил собирал мебель. Неделю назад до этого вселился в новую квартиру. Вечером, изрядно уставшие, сели на кухне поужинать. Как водится, выпили. Друзья стали добродушно подтрунивать: на четверых одной бутылки мало.

– Действительно, мало, – поддержала жена. – Сейчас на углу старушки вовсю торгуют. Возьми одну, так и быть, санкционирую.

В бутылке оказался метиловый спирт…

Был в одном из отделов соседнего завода и оказался свидетелем такой сцены. При мне попросили к телефону сотрудницу, женщину миловидную, элегантно одетую. Звонила её мать. Я невольно слышал разговор. Она жаловалась на сына этой женщины, то есть на своего внука. Внук послал её, после каких-то замечаний, подальше. Бабка не на шутку разволновалась. Мать тут же потребовала дать трубку сыну:

– Ты почему себя так ведёшь? Тебе всего десять лет…

Не дождавшись ответа, симпатичная мама очень наставительным тоном говорит буквально следующее:

– Пока я зарабатываю, чтобы тебя кормить, ты позволяешь себе такие вещи. Бабушке грубишь… Я тебя кормить за это не обязана. Извинись перед бабушкой и скажи, что больше так делать не будешь. Понял? Я должна горбатиться на тебя, а ты так себя ведёшь. Как же ты будешь относиться ко мне, когда я буду старенькой?

Телефон не отвечал.

Стало страшно за судьбу этого мальчика. Никогда в нашем детстве, очевидно, повинуясь какому-то внутреннему такту, как бы ни было тяжело, не попрекали никого куском хлеба. Это расценивалось как самое обидное и самое страшное, что можно сказать ближнему. И никогда никто не говорил, что мы должны, став взрослыми, кормить своих родителей. Это было само собой разумеющимся. Если в каких-то разговорах эта тема и проскальзывала, то звучала больше иронически: посмотрим, дескать, как будет, когда мы состаримся…

Раньше, при Советской власти, по четвергам проводились дни политпросвещения. Теперь – ежедневно, в курилках. Здесь каждый – политолог.

На этот раз я немного опоздал. Когда шагнул в духоту, речь держал один работяга.

– Жаль, что живём не в литературную эпоху, а в политическую. Мир отравлен политикой. А как было бы здорово, если наоборот. Я выдвинул бы тогда на пост президента Антона Павловича Чехова.

Белобрысый парень с невинным лицом, лениво растягивая слова, дал новый крен разговору:

– Говорят, французы изобрели оргазмометр – прибор для определения пылкости влюблённых. Если женщина пережила оргазм с партнёром, на эк-ранчике появляется синусоида. Если, стерва, притворялась – линия остаётся прямой.

– Ну?..

– Вот тебе и ну. Такую бы штуку для определения правдивости политиков изобрести!..

Вот вам и курилка! Уроки политпросвещения.

Атмосфера в курилке всегда напоминает о детстве. Мальчишкой я часто бывал среди артельного люда. Привык. Видел и слышал порой такое, что не каждому взрослому дано. Но дурное куда-то уходило. Оставалось радостное.

Знаю, пока живу, буду помнить своё детство как что-то пахучее, золотистое, гудящее, зовущее, поющее… То это влажная лоснящаяся спина осёдланного мною Карего, то ошалевший от ранней весны шмель. Или это грудной, призывный голос витютня в молодом осиннике на Бариновой горе. Детство… А может, это поющее колесо дедова рыдвана, который, оставляя глубокую влажную колею в песке, съехал с крутого склона на гулкий деревянный мост через реку у посёлка Красная Самарка и дробно, призывно манит за собой? Или это – глубокий полуразрушенный колодец, вода в котором вдруг засверкала в полдень от зенитного солнца, и ты, заглянув в него, обнаружил самого себя, недоверчиво вглядываясь и недоумевая: то ли это серебро глубинной воды, то ли твоя седина вмиг сделали колодец светлым и радостным. Не знаю…

Март

Только что вернулся с заседания Совета директоров, созванного главой городской администрации по поводу ЧП в акционерном обществе «Утёс». Информацию дал сам участник происшествия – генеральный директор «Утёса».

На годовое отчётное собрание общества приехали представители из четырнадцати регионов России. Ровно в девять вечера, по соседству, в комнате отдыха, которая рядом с кабинетом генерального и где проходило собрание, послышался звон разбитого стекла. Через несколько секунд – взрыв огромной силы. Находившийся там сейф пробило в нескольких местах. Взрывной волной опрокинуло и изуродовало холодильник. Стены посекло осколками. Прибывшие представители компетентных органов обнаружили под окном чеку от гранаты. Но злоумышленников, как водится, и след простыл.

Мы разошлись с заседания не в самом хорошем настроении. Чувствовали неготовность навести порядок в городе.

Последняя неделя ознаменовалась большими событиями. Мы посчитали, во что обходится в связи с новыми налогами на импорт, экспорт и добавленную стоимость новое производство полиэтилена, которое намереваемся начать строить. К нашему кредиту, который берём для этой цели, необходимо добавить ещё сорок семь миллионов немецких марок. Враз возникло удорожание на пятую часть общей стоимости проекта. Надо решать: отказаться или искать дополнительно средства.

Энергетиков донимают за долги газовики, и они твёрдо заявили, что остановят за неплатежи соседний нефтехимический комбинат. Тогда возникнет проблема с городскими стоками. Большая часть их проходит очистку на этом предприятии и незначительная – на нашем. Комбинат даёт воду на ТЭЦ для котлов и вообще на всю хозяйственную деятельность, в том числе и нашего завода. Если он полностью остановится, то парализует и эту сферу.

Сегодня воскресенье. Выполнят энергетики ультиматум или нет? Начало следующей недели покажет. Надо как можно быстрее ликвидировать кризис неплатежей и выплатить долги государства трудящимся. Вернуть хотя бы половину аграрному сектору и ВПК. Вот тогда что-то сдвинется с мёртвой точки. Опосредованно, но дойдёт волна до нефтехимии, до общих сфер народного хозяйства, до города. Ну, а если…

…Сейчас говорят, что искусство у нас гибнет. Но чаще переломные времена и рождают великие произведения.

Произведения великие, а жизнь мерзкая. Возьмём «Тихий Дон» Шолохова. Гениальное произведение! Но сама гражданская война, жизнь, быт во время неё? Вражда между русскими (брат на брата, сын на отца…). Это – ад. Это – трагедия. Увы, успехи искусства связаны с потрясениями в обществе, в самой жизни. Пройдёт десятка два лет… увидим, кто прав.

«Факт», – как говорит Давыдов в «Поднятой целине».

Кстати, первоначальное авторское название этого романа было «С потом и кровью». И это название ближе к жизни. Но у времени – свои законы.

В руках – одиннадцатый мартовский номер газеты «Экономика и жизнь». Такая вот информация: в феврале более четырёх тысяч предприятий России имели длительные остановки всех или отдельных производств. Потери рабочего времени составили 22 миллиона человеко-дней, или 18 % табельного фонда. В дополнительный неоплачиваемый или частично оплачиваемый отпуск по инициативе администрации в феврале отправлены 22 % работников остановившихся предприятий. В истекшем месяце бастовало двадцать восемь предприятий топливной промышленности. В результате потеряно шестьдесят тысяч человеко-дней рабочего времени. За январь и февраль промышленное производство упало на двадцать четыре процента в целом к соответствующему периоду прошлого года. На практике это означает закрытие около ста заводов. «Представьте себе, сто директоров бродят по стране, – сказал Григорий Явлинский на заседании Государственной Думы, – а завтра их будет двести».

В этих условиях, по его мнению, важны не столько абсолютные цифры, сколько сам факт. Тысячи других директоров ведущих предприятий ждут банкротства, тогда и они присоединятся к вышеназванным.

Мы решились строить новое общество. По новым для нас законам, законам капитализма. Но у капитализма порой они волчьи…

И уже нарождается новая порода людей. И волчата пробуют зубы.

В начале этой недели вечером в подъезде собственного дома избили возвращавшегося с работы генерального директора соседнего акционерного общества. Ранее ему неоднократно угрожали.

Мало того, что предприятие почти стоит, совершено нападение на первого руководителя. Я с ним встретился, разговаривал. Лицо всё побито, в подтёках.

Такое же, в болезненных гримасах, и лицо нашей российской промышленности!

Ничего неожиданного нет в гуляющих по Москве слухах о готовящемся государственном перевороте. «Комсомолка», «Известия» пестрят статьями о вариантах заговора. Но ни политики, ни население, по-моему, серьёзно эту возню уже не воспринимают.

Из газет: «22 марта 1994 года в 20.58.01 по московскому времени в районе Междуреченска потерпел катастрофу пассажирский самолёт-аэробус А-310-300 авиакомпании „Российские авиалинии“, выполнявший рейс по маршруту Москва – Гонконг. Все находившиеся на борту 75 человек погибли»…

Около столовой случайно встретился с бывшим работником нашего завода – заместителем начальника одного из цехов Скорняковым Александром Ивановичем. Два года назад настигшая его в тяжёлой форме стенокардия вынудила уйти на пенсию. На вопрос: «Как жизнь?» – ответил:

– Туговато с деньгами, пенсия всего пятьдесят шесть тысяч.

Средний заработок по городу – сто восемьдесят тысяч рублей. Против той, которая была у нефтехимиков пять лет назад, меньше половины. Не густо…

– Но мне много не надо. На еду хватает. Зато узнал, что у жизни имеется и другая сторона. Хожу с внуком на рыбалку, в театр.

Интересная штука – пенсия. Посмотрим.

Посидим ещё на лавочке у дома. Если доживём…

На сегодня в бюджете города пусто. Наш завод переплатил по итогам прошлого года миллиард рублей. Пытался через налоговую инспекцию деньги вернуть, но нет денег для возврата. Это было бы не так грустно, если б не было ясно, что второй квартал вообще не принесёт прибыли. Не будет её и у соседей. Пополнения городской казны ждать неоткуда. Мелкие предприятия, товарищества, кооперативы лопаются, как мыльные пузыри. В основном из-за непосильных налогов и разрыва связей, нестабильности. Много рэкета, угроз. Откуда ждать поступлений в бюджет?..

…Мне рассказывают знакомые, что некоторые преподаватели вузов прекращают лекции, мотивируя тем, что надо идти на рынок продавать товар. Доценты занимаются челночным бизнесом. На преподавательскую зарплату прожить невозможно. Она в два раза меньше стоимости потребительской корзины. Трудно академической науке. Невозможно нормально учить детей. Критерии, приоритеты у многих студентов теперь другие. Они видят, что можно не учиться, а зарабатывать больше дипломированного специалиста. Печально. Но это нельзя ставить в вину молодёжи. Виноваты мы, старшее поколение.

В середине прошлой недели звонил из Москвы один из чиновников, курировавший нашу отрасль ещё в том, советском министерстве. Спросил:

– Ну, как дела на полиэтилене?

– Нормально. Стоим.

– Как – стоите?

– Очень просто. Четвёртый месяц уже. Полиэтилен убыточен.

– А как фенольное производство?

– Стоит, как и полиэтилен…

– А что ещё остановлено?!

– Остальное работает.

– Как нагружено?

– Процентов на восемьдесят.

Лет восемь назад, во времена СССР, этот разговор показался бы дикостью! Никто не занимается народным хозяйством страны.

Апрель

Оборотных средств не хватает. Задушила предоплата. Это новое явление нашего времени. Суть её в том, что железной дороге, например, необходимо оплатить более половины, чтобы она приняла груз к перевозке; поставщикам сырья авансом покрыть половину его стоимости. Душат неплатежи, ультимативные требования партнёров. При существующей системе налогов нет возможности ни развиваться, ни пополнять оборотные средства. Налоги поглощают до семидесяти процентов прибыли. Работающих промышленных предприятий всё меньше. Прошла информация, что на тридцать предприятий области подготовлен документ о банкротстве. То есть они уже в черновом списке числятся как банкроты.

Не могу, не хочется верить!

Два дня назад одного нашего рабочего положили в травматологию. Возвращался вечером домой. На остановке набросились подростки, человек пять. Ударили сзади по голове, сшибли с ног, раздели и разбежались.

Волчата. Зубы режутся.

В недавней поездке в Москву попутчиком оказался крепкий семидесятилетний мужчина. Язык не поворачивается назвать его стариком. Выбрит, при галстуке, активен в разговоре, чёток в суждениях. До недавнего времени работал в строительном главке. Работал, как он говорит, с темна до темна, включая выходные. Не заметил, как дети выросли, как сам стал пенсионером. Очень много рассказывал забавных подробностей из быта строителей тех времён. Но каждый раз возвращался к одному: «Почему нас всех огульно охаяли при перестройке? Да, мы – коммунисты, но разве не мы создали индустрию страны, разве не мы положили все свои годы и силы в работе?».

Он говорил, не дожидаясь ответа, знал его заранее.

– Мой генеральный часто не ездил домой ночевать. Жил в кабинете. Мы ему, чтобы сшить новый костюм, мерку снимали в тот момент, когда он спал на диване, иначе поймать не могли, а теперь говорят– «номенклатура», «коммуняки», клеймят по-всякому. Кто-то гнул ложную политику, а кто-то – спину в работе. Обидно. Сейчас пенсия – тьфу, говорить стыдно, на дорогу в Москву и обратно не хватает. Куда дальше? Вот сел писать книгу о таких, как я. Нас ведь обокрали и оболгали.

– Кто, – спрашиваю, – те, кто при перестройке, или после?

– И до перестройки, и при ней, и после неё. Человека труда всегда обирают.

До мельчайших подробностей помню обстоятельства, при которых родилась моя дочь Соня. Я работал тогда заместителем начальника цеха. Был в отпуске у матушки в деревне. Уехал и не рассчитал: ужены начались роды. Мне позвонили. На другой день примчался в город. Перед посещением роддома заскочил домой переодеться. Только снял рубашку, стук в дверь. Открываю – посыльные с завода. Оказалось, что в семь часов двадцать минут в тот день, когда наступили роды, наш цех взорвался. Погибли три человека. Один из них, Николай – старший аппаратчик, мой коллега.

Через двадцать минут был в цехе. Завод стоит. Прибыли из Москвы три заместителя министра. Комиссия занимается расследованием. Кипит работа по разбору завалов. Я попал в роддом только на пятые сутки! Посылал жене записки прямо с места аварии. О взрыве молчал. Врал, что заболел начальник цеха, обострилась язва желудка, лежит в больнице. Никак не могу вырваться. Трое суток, днём и ночью, около двухсот солдат помогали разбирать завалы. Искали погибших. Нашли на четвёртый день, когда я первый раз уехал домой поспать. Перед окном палаты, где лежала жена, появился на пятый день. Увидев меня, она погрозила кулачком. Оказывается, накануне парень с соседнего завода, у которого жена в той же палате, стоя под окном, объявил громогласно:

– Мы уже почти неделю разбираем на соседнем заводе взорвавшийся цех, – и назвал номер цеха и мою фамилию…

Моей вины в той аварии не было; за двенадцать предшествовавших ей дней каких-либо технологических осложнений и причин, способных повлечь за собой взрыв, не обнаружено. Таков вывод комиссии.

Цех подняли в рекордный срок – за три месяца. Досталось всем крепко. Это и громадная школа. Две недели не выходил из проектного института. Вся документация на восстановление прошла через мой контроль. Чуть позже руководство завода предложило мне возглавить соседний цех.

В системе, существовавшей до перестройки, многое можно критиковать. Но оперативности, чёткости, отлаженности работы производства позавидуешь! На восстановлении задействовали все необходимые силы и средства области.