Текст книги "Ее андалузский друг"

Автор книги: Александр Содерберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

3

Ларс Винге набрал номер Гуниллы Страндберг. Она, как всегда, не ответила, и он положил трубку. Через сорок секунд зазвонил его мобильный.

– Алло!

–  Ну? – спросила начальница.

– Я только что звонил тебе, – проговорил он.

Тишина в трубке.

–  Ну?

Винге прокашлялся.

– Помощник забрал медсестру.

–  Продолжай.

– Он отвез ее в ресторан, где Гусман угостил ее обедом.

–  Прерви наблюдение и приезжай в офис, – сказала она и отключилась.

Ларс Винге следил за Гектором Гусманом и Ароном Гейслером с тех пор, как Гусман выписался из больницы. Работа неинтересная – совершенно не о чем рапортовать. Он считал, что такие задания должны выполнять другие – у него куда более высокая квалификация. Он по сути своей аналитик, поэтому его и взяли. Во всяком случае, именно так сказала Гунилла Страндберг, когда двумя месяцами раньше предложила ему работу. В результате он день за днем просиживал в машине, ведя слежку, в то время как остальные члены рабочей группы занимались сбором сведений, разработкой возможных сценариев дальнейших событий и теоретическими выкладками.

Ларс проработал в полиции двенадцать лет, прежде чем на него вышла Гунилла. До этого он работал в полиции общественного порядка Западного округа, пытаясь хоть как-то сгладить этнические противоречия. В своей работе он чувствовал себя одиноким. Коллеги не проявляли такого интереса к общественным вопросам, как он. Ларс по собственной инициативе написал отчет о положении дел в округе. Отчет не вызвал никакого резонанса и не получил признания. Впрочем, если быть до конца честным, Ларс и писал его лишь для того, чтобы хоть чем-то выделиться среди коллег-бройлеров. Именно так он воспринимал своих соратников: грубоватые, с неестественно раздутыми бицепсами, мощными шеями и расплывшимися лицами. Большинство из них казались ему интеллектуально неразвитыми. Они со своей стороны тоже недолюбливали его, не считая за своего, и он все время это ощущал. На службе Ларс Винге не был тем парнем, с которым другие стремились работать в паре. Когда им случалось дежурить по ночам, он проявлял осторожность, в случае опасности уходил в сторону, давая дорогу большим гориллам. За это его постоянно подкалывали в раздевалке.

Однажды утром, разглядывая себя в зеркале, Ларс вдруг осознал, что у него слишком детское лицо. Он решил исправить эту ситуацию при помощи новой прически – расчесал волосы на прямой пробор. Ему показалось, что у него стал более впечатляющий вид. Теперь его стали называть « штурмбаннфюрер Ларс». Это куда лучше, чем раньше, когда его называли «девчонкой» или «шелковым мальчиком». Он, как всегда, делал вид, что не слышит.

Ларс Винге старался делать свою работу как можно лучше, избегал ситуаций насилия и ночных дежурств, стремился заслужить расположение начальства, пытался поддерживать с коллегами разговоры ни о чем. Однако все шло вкривь и вкось, все его избегали. У него началась бессонница, на лице возле основания носа выступила экзема.

Через два года после того, как его рапорт об этнических противоречиях был готов, сдан в архив и, скорее всего, забыт, ему позвонила сотрудница Главного управления полиции, представившаяся как Гунилла Страндберг. По голосу и манере говорить она не походила на полицейского и еще меньше походила на сотрудника полиции своей внешностью, как он отметил, когда они встретились в центре города за деловым ланчем. Ей было больше пятидесяти, но меньше шестидесяти, у нее были коротко подстриженные черные волосы с проседью, красивые карие глаза и ровная молодая кожа. Именно на это Ларс обратил внимание в первую очередь – на ее упругую кожу. Гунилла выглядела моложе своих лет, казалась здоровой и свежей. Она производила впечатление человека спокойного и корректного, но иногда могла и улыбнуться. Спокойствие, которое она излучала, базировалось на глубоком осмыслении всего происходящего и планировании каждого последующего шага. Казалось, Страндберг сознательно выбрала такой стиль, полностью отказавшись от спонтанности и случайных импульсов. Во всем чувствовались ее зрелость и понимание того, как одним неосторожным движением можно испортить все. Кроме того, она умна и компетентна в своем деле – не имела склонности ни преувеличивать, ни преуменьшать, видя мир четким и реалистичным. Он сразу почувствовал ее превосходство, однако его это не расстроило – это показалось ему естественным.

Страндберг рассказала ему о группе, которую ей поручили создать, – своего рода пилотный проект в борьбе с организованной преступностью, в первую очередь международной, и о том, что они будут пользоваться первоочередным правом у прокурора, чтобы дела поскорее передавались в суд. Она сказала также, что прочла отчет Винге и сочла его исключительно интересным. Ларс изо всех сил пытался скрыть, что его буквально распирает от гордости. Он согласился с ее предложением еще до того, как она успела рассказать ему, в чем будет заключаться работа.

Через две недели его перевели из компании «бройлеров» в Западном округе в аналитическую команду в Эстермальме. [7]7
  Престижный район в центре Стокгольма.


[Закрыть]В свои тридцать шесть ему пришлось снять форму и носить штатское, ему повысили зарплату, и его охватило ощущение, что именно так он и представлял себе свою дальнейшую карьеру, – что кто-то заметит и оценит его заслуги и знания, значительно превосходящие, по его мнению, средний уровень.

После долгих дней безрезультатной слежки за Ароном и Гектором настал перелом. Гунилла это предсказывала – она говорила, что медсестра еще появится и станет ключевой фигурой в расследовании. Ларс уже забыл это ее предсказание, но в тот день, увидев, как Арон Гейслер открывает дверцу автомобиля перед медсестрой, он снова осознал величие Гуниллы.

Ларс припарковал машину перед полицейским участком на Брахегатан, зашел внутрь, кивнул коллегам, которых даже не знал по именам, и прошел сквозь одноэтажное здание участка к высотному дому позади него.

Три смежных помещения, вытянутых по одной линии, – самый обычный офис, похожий на любой другой, безликая мебель, толстые папки на полках из светлой сосны, унылые картины по стенам, а на окнах – длинные полосатые занавески, повешенные кем-то еще в середине девяностых.

Эва Кастро-Невес улыбнулась ему, когда он прошел мимо. В одной руке она держала мобильный телефон, набирая номер, в другой – бутерброд. Эва всегда все делала на бегу, все время находилась в движении. Ларс улыбнулся ей в ответ, но она уже не увидела этого. Он зашел в следующее помещение, где сидели Гунилла и Эрик. Начальница держала возле уха телефонную трубку. Эрик, ее брат, как всегда с красным от повышенного давления лицом, наполнял латунную табакерку с изображением викинга на крышке жевательным табаком из пластиковой упаковки. Эрик Страндберг жил на никотине, кофеине и фастфуде. Неухоженная борода и редкие седые волосы придавали ему запущенный вид. Он всегда говорил громко и держался с высокомерием, видимо, оставшимся у него с подросткового возраста и никем вовремя не подкорректированным. Однако у Эрика было одно качество, которое Ларс очень ценил: он дружески и естественно принял Ларса, когда тот начал работать у них. Казалось, он не оценивает Ларса, а принимает его таким, какой он есть.

Эрик отряхнул руки от табака, подмигнул Ларсу и потянулся за булочкой, лежавшей на тарелке посреди стола.

– Здорово, парень! – приветствовал он.

– Привет, – шепотом ответил Ларс.

– Ах ты, черт, какие новости!

– Да уж, ничего не скажешь, – ответил Ларс и уселся на стол рядом с ним.

– Она очень обрадовалась твоему звонку. – Эрик откусил кусок булочки, открыл толстую папку с документами и начал читать. – Извини, мне надо разобраться вот с этим.

– Конечно-конечно, – проговорил Ларс и поспешно поднялся.

Эрик жевал.

– Да ты сиди, ради бога, – дружелюбно сказал он.

– Нет-нет, – ответил Ларс и пошел прочь наигранно твердой походкой.

Он ненавидел в себе эту неуверенность. Как и нерешительность, которая преследовала его всю жизнь. Каким-то непонятным образом она стала частью его самого – он ощущал ее в своих движениях, во всем своем облике. Внешне он должен был бы выглядеть красивым – светлые волосы, синие глаза и довольно мужественные черты лица. Однако его неуверенность в себе все портила. На фотографии, снятой в правильном ракурсе, он, может, и казался себе вполне симпатичным, но в жизни оставался нескладным и неуместным.

Ларс подошел к одной из трех больших мобильных досок на колесах, имевшихся в комнате. Он часто так делал, приходя в офис, прежде всего для того, чтобы не стоять в углу и не чувствовать себя идиотом. Здесь он мог хоть как-то убить время.

На доске, посвященной Гусману, были прикреплены фотоснимки и результаты слежки. Ларс посмотрел на фотокопию паспорта, свидетельство о рождении и какие-то документы на испанском языке, затем на фотографии Арона Гейслера и Гектора Гусмана, прикрепленные с правой стороны доски. Под Гектором виднелись фотографии его брата Эдуардо и сестры Инес, а также старая фотография их матери, снятая в семидесятые годы. Ее звали Пия, была она родом из Флемингберга – красивая блондинка, словно вышедшая из рекламного ролика шампуня «Тимотей», который Ларс видел в детстве в кино.

От Гектора красная линия вела еще к двум черно-белым фотографиям на левой половине доски. Двое мужчин, лица которых были Ларсу незнакомы. Один – загорелый, с зачесанными назад седыми волосами – Адальберто Гусман, отец Гектора. Второй снимок представлял собой увеличенную фотографию из паспорта. На ней был изображен мужчина с коротко остриженными волосами и совершенно пустым взглядом – Лежек Смиалы, телохранитель Адальберто Гусмана.

Ларс прочел текст под фотографиями. Лежек Смиалы работал в органах безопасности в социалистической Польше. После развала Советского Союза стал частным телохранителем. Начал работать на Адальберто Гусмана предположительно с лета 2001 года.

Ларс перевел взгляд на фотографию Арона Гейслера, прочел краткую информацию под ней. В 70-е годы тот учился в училище в Восточном округе Стокгольма, в 1979 году был членом шахматного общества района Эстермальм. В восьмидесятые отслужил три года в армии в Израиле. Входил в десантную группу, которая первой высадилась в Кувейте в первую иракскую войну. Его родители проживали в Стокгольме до 1989 года, затем переехали в Хайфу. В девяностые находился во французской Гайане. В отчете было много белых пятен.

Отступив на несколько шагов от доски, Ларс оглядел целостную картину и ничего не понял. Оставив это занятие, зашел в кухню, чтобы сделать себе кофе, и нажал на кофеварке кнопки «сахар» и «молоко». В чашку потекла коричневая жижа. Когда он вернулся в комнату, Гунилла уже положила трубку.

– Сегодня в двенадцать ноль восемь Арон Гейслер забрал медсестру у входа в больницу и отвез ее в ресторан «Трастен» в Васастане, где она в течение часа двадцати минут обедала с Гектором Гусманом. – Начальница нацепила на нос очки для чтения. – Ее зовут София Бринкман, медсестра, вдова, воспитывает сына Альберта пятнадцати лет. Она ходит на работу, с работы возвращается домой. Готовит ужин. Это все, что нам о ней известно на сегодняшний день.

Гунилла сняла очки, обвела всех взглядом:

– Эва, ты займешься ее личной жизнью. Постарайся узнать все о ее друзьях, недругах, любовниках… Обо всем.

Она повернулась к Винге:

– Оставь Гектора, Ларс. Сосредоточься на медсестре.

Ларс кивнул, отхлебнул глоток кофе из чашки. Начальница улыбнулась, оглядела собравшихся:

– Иногда случается, что Бог посылает на землю маленького ангелочка.

На этом совещание, судя по всему, было окончено. Гунилла снова надела очки и вернулась к работе, Эва продолжала стучать по клавишам компьютера, а Эрик читал бумаги в толстой папке, одновременно привычным движением вытряхивая из баночки очередную таблетку от давления.

Ларс не понял, что происходит. У него осталось не меньше сотни вопросов. Как ему теперь работать? Сколько информации нужно Гунилле? В каком режиме он должен работать – вечерами и ночами тоже? Чего именно она хочет от него? Ему не хотелось самому принимать решения, он предпочитал выполнять четкие указания. Однако Гунилла придерживалась иного стиля руководства, а он не хотел афишировать свою неуверенность. Винге направился к двери.

– Ларс, я хочу, чтобы ты взял с собой кое-какое оборудование.

Начальница указала на большой ящик, стоявший у стены. Ларс подошел, открыл его. Внутри лежали старинная пишущая машинка, современный факсовый аппарат, профессиональная цифровая фотокамера «Никон» с несколькими сменными объективами, а также небольшая деревянная коробочка. Открыв ее, Ларс обнаружил несколько миниатюрных микрофонов, упакованных в поролоновые ячейки.

– Но ведь мы не собираемся их прослушивать? – спросил он и тут же пожалел о своих словах.

– Нет, но они должны быть у тебя под рукой. Фотоаппаратом начинай пользоваться прямо сейчас – следи за ней и фотографируй. Необходимо собрать как можно больше информации и как можно скорее. Отчеты будешь писать на машинке и посылать мне по факсу. Факс зашифрован, ты просто подключишь его дома к телефонной розетке, как обычно.

Ларс рассматривал оборудование. Гунилла заметила недоумение на его лице.

– Все наши сотрудники пишут свои отчеты и аналитические обзоры на пишущих машинках. Мы нигде не оставляем никаких цифровых следов – не хотим рисковать. Помни об этом.

Он посмотрел ей в глаза, кивнул, взял ящик и вышел из офиса.

Лежек приближался к нему, бредя вдоль берега и пряча взгляд.

Адальберто Гусман, или Гусман эль Буэно, как его иногда называли, только что вышел на берег из моря. На маленьком столике на песке стоял стакан свежевыжатого сока. На стуле лежало аккуратно свернутое полотенце, на спинке висел халат. Адальберто вытерся полотенцем, накинул халат и стал пить сок, глядя на море.

В детстве он плавал с матерью по тому самому маршруту, который проделал сейчас. Каждое утро они плыли рядом, плечо к плечу. Но если маршрут оставался прежним, то зрелище, открывавшееся взору на обратном пути, менялось с годами. В начале шестидесятых, встретив свою большую любовь – сотрудницу шведской турфирмы Пию, – он скупил всю землю вокруг виллы, сровнял с землей все остальные дома и посадил кипарисы и оливковые рощи там, где раньше проходила муниципальная дорога. Сегодня ему принадлежали и вода, в которой он плавал, и берега, на которые он из нее выходил.

Гусману исполнилось семьдесят три года, он был вдовец и отец троих детей – двух сыновей и дочери. В течение трех десятилетий Адальберто жертвовал огромные суммы на благотворительность, не преследуя никаких корыстных интересов. Он сам создал бизнес, который сделал его состоятельным человеком. О нем говорили как о человеке щедром, проявляющем заботу о социально незащищенных, он поддерживал церковь и часто фигурировал в качестве почетного гостя в местных кулинарных телепрограммах. Его называли Гусман эль Буэно – Гусман Добрый.

Гусман коротко похлопал Лежека по плечу, когда они встретились. Тот ждал на почтительном расстоянии, а потом пошел вслед за ним к вилле.

– Иногда дела поворачиваются непредсказуемо, друг мой, – сказал Гусман.

Лежек шел молча.

– Они получили наше сообщение, не так ли? – продолжал он.

Гусман начал подниматься по каменной лестнице к дому.

– Не совсем так, как мы хотели, – пробормотал поляк.

– Но они поняли намек, и ты вернулся целым и невредимым, а это самое главное.

Лежек не ответил.

Большая стеклянная дверь веранды была нараспашку, и белые льняные занавески колыхались от морского ветра. Гусман и Лежек вошли в дом. Хозяин скинул халат в тот момент, когда горничная принесла ему одежду. Он без всякого стеснения переодевался при телохранителе.

– Я волнуюсь за детей, – проговорил Гусман, надевая бежевые брюки. – У Гектора есть Арон, он справится, а вот к Эдуардо и Инес придется приставить охрану. Если они будут возражать, то… Нет, они не должны возражать.

Эдуардо и Инес жили собственной жизнью вдали от Адальберто Гусмана. Он почти не общался с ними, но всегда посылал большие и дорогостоящие подарки на дни рождения внуков. Инес просила его прекратить, но Гусман не желал ее слушать.

А вот старший сын Гектор всегда был рядом. Еще в возрасте пятнадцати лет он начал интересоваться делами отца. В восемнадцать он управлял бизнесом вместе с отцом. Первое, что сделал Гектор, – прекратил торговлю героином между Северной Африкой и Испанией, так как полиция резко усилила работу против наркоторговли. Вместо этого он сделал упор на создание финансовой «прачечной». Теперь они могли отмывать деньги, полученные от торговли наркотиками и оружием, а также от разбойных нападений, – все, чему нужно было придать законный вид. Оказалось, что продавать героин в Южную Европу не менее выгодно. Гусманы прославились своей открытостью ко всем новым идеям. И в девяностые годы, когда Америка объявила настоящую войну наркотикам, из-за чего цены на кокаин взлетели до небес, они просто не могли оставаться в стороне.

Гусманы посетили Дона Игнасио в Валле-дель-Каука в Колумбии, чтобы разведать возможности создания собственных каналов в Европу. Адальберто и Гектору удалось найти несколько путей для контрабандного вывоза наркотиков, однако это была тяжелая, затратная и рискованная работа. Несколько раз меняли они свои маршруты, однако ряд поставок у них перехватили разбойники и таможня. В конце концов они сдались и решили пока заморозить эту идею. В начале двухтысячных легальный бизнес Адальберто и Гектора развивался вяло, так что восстановление шло небыстро. Однако они не могли отказаться от идеи наладить канал для перевозки кокаина. Проверили еще один путь – из Парагвая в Роттердам: он оказался надежным и самым выигрышным. Теперь Гусманы позволили себе немного расслабиться – деньги снова потекли в их карманы, жизнь заиграла новыми красками.

И тут внезапно дорогу им перебежали немцы и стащили весь товар прямо у них из-под носа. Адальберто вынужден был признать, что его застали врасплох. Однако с Ральфом Ханке ему довелось столкнуться не впервые. Судьба уже однажды сводила их несколькими годами ранее при проведении тендера на строительство виадука в Брюсселе. Ханке пытался подкупить все заинтересованные стороны и любой ценой получить этот заказ. Однако контракт достался тогда Гусману – он обошел соперника перед самым финишем. Собственно, ничего особенного в том контракте не было, так что, когда Ханке украл их кокаин, Адальберто знал, с кем имеет дело: его соперник – идиот с непомерными амбициями.

Установить и поддерживать контрабандный путь от Парагвая до Роттердама оказалось непросто. Взятки, взятки и еще раз взятки – все каналы поддерживались только так. Деньги не являлись проблемой, сложнее оказалось найти нужных людей, которые были бы готовы их принять. Со временем Гусманам удалось создать сеть надежных людей, исправно делавших то, за что им платят: таможенники, упаковщики и вьетнамский капитан, владелец судна, старой ржавой посудины, головой ручающийся за свою команду. Все шло как по маслу – вероятно, именно поэтому в один прекрасный день появился Ральф Ханке и заграбастал все одним махом. Он повысил вознаграждение каждому, кого подкупил Гусман, пригрозил курьеру, встречавшему судно в Роттердаме, забрал себе весь товар и использовал свои каналы, чтобы распространить кокаин дальше по Европе.

Адальберто Гусман получил с курьерской почтой письмо, написанное от руки. Изящные формулировки, формальный стиль, дорогая бумага цвета слоновой кости. Между строк он прочел, что всякие попытки к противостоянию будут пресекаться. Адальберто Гусман послал ответ, тоже написанный от руки, не столь формальный и на более дешевой бумаге, – пояснил, что намерен взыскать упущенную по их вине прибыль с процентами. В ответ на это Ханке послал в Стокгольм своего человека, который сбил Гектора на пешеходном переходе. Виновник скрылся с места преступления – шведской полиции так и не удалось найти машину.

Повинуясь первому импульсу, Адальберто послал Лежека в Мюнхен, чтобы лишить жизни сына Ханке. Однако тут все пошло не по плану. «Пожалуй, так даже лучше, – размышлял он задним числом. – Пока ничья. Пусть некоторое время так и будет».

Раздались звуки мягкой поступи лап. К хозяину подбежал его пес Пино с мячиком в зубах, виляя хвостом с неудержимой радостью и энтузиазмом. Пино был простой дворняжкой, которая пришла к его дверям пять лет назад. Адальберто впустил собаку, и с тех пор они стали неразлучны.

Гусман эль Буэно взял мяч и бросил его. Пес догнал мячик, схватил его в зубы и побежал обратно к хозяину – как всегда, в восторге от игры.

Если затишье продолжится, он сможет сосредоточиться на мысли о том, как вернуть свой бизнес, ибо именно это он и намеревался сделать.

Вечер был теплый, оглушительно стрекотали цикады, а из телевизора где-то неподалеку доносились звуки парагвайского телешоу.

Йенс упаковывал ящики в старом складском помещении. Он разобрал автоматы и уложил стволы в ящик с металлическими трубами разной длины и диаметра. Приклады в вакуумной упаковке он засунул между арбузами.

В последние годы ему пришлось много потрудиться. Йенс побывал в Багдаде, в Сьерра-Леоне, в Бейруте, в Афганистане, вел опасный образ жизни. В него стреляли, он стрелял в ответ, сталкивался с людьми, которых предпочел бы никогда больше не видеть.

Йенс решил, что после этого заказа позволит себе небольшой отпуск – поедет домой, отдохнет. Обычно он не сопровождал свой товар, это было слишком рискованно. Но на этот раз ему захотелось поехать самому. Из портового города в Бразилии он заказал место для груза на грузовом судне, приписанном в Панаме и следующем в Роттердам. Вьетнамский капитан знал свое дело – заявил, что другой клиент уже позаботился о том, чтобы выгрузка в Роттердаме прошла без проблем, но и цена будет соответствующая. Путь до Европы занимал две недели, и Йенс почувствовал, что ему нужен этот период бездействия, чтобы прийти в себя, а заодно проверить свое терпение, посмотреть, как далеко зашла его неспособность усидеть на месте. На судне у него не будет возможности бежать, как он обычно поступал, увидев один и тот же пейзаж два раза.

Заколотив ящики, Йенс заполнил фальшивые таможенные декларации и загрузил товар на старый грузовик, который на следующее утро должен был отвезти его и оружие в Паранагуа.

Когда все было закончено, Йенс вышел на улицы Сьюдад-дель-Эсте. Там царил полный хаос. Грязно, многолюдно, шумно – и надо всем этим насыщенный запах, словно вобравший в себя все ароматы земли. Иногда казалось, что в городе совсем не осталось кислорода, настолько интенсивным был этот запах. Бедняки сновали босиком, богатые – в туфлях, все хотели что-то продать, некоторые хотели что-то купить… Йенс обожал это место.

Сидя в местном пабе, он развлекался тем, что пил крепкие напитки и общался с молодыми туристками из Новой Зеландии, однако вскоре устал от их общества и потихоньку перебрался в другой бар. Там он нашел укромный уголок и напился в полном одиночестве.

Поездка на следующий день в Паранагуа превратилась в кошмарный сон продолжительностью одиннадцать часов. Похмелье не давало ему заснуть, шофер кричал и постоянно гудел, пробираясь вперед, в Бразилию.

Корабль оказался ржавой старой посудиной пятидесятых годов, синий в тех местах, где еще сохранилась краска; метров шестьдесят-семьдесят в длину и двенадцать в ширину, с надрывно работавшими дизельными двигателями под палубой. Звук долетал до причала, на котором стоял Йенс, разглядывая корабль. Капитанский мостик был расположен на корме. Половина палубы была открыта, на ней громоздились в беспорядке контейнеры, а также ящики, поддоны и прочие приспособления для упаковки грузов. Одним словом, старое, видавшее виды грузовое судно.

По шаткому трапу Йенс поднялся на борт, огляделся, стоя на палубе, – теперь судно казалось больше, чем с причала.

Поблуждав, он разыскал свою каюту, более смахивавшую на камеру. Она была как раз такой ширины, чтобы он мог войти, не поворачиваясь боком. Узкая койка, приделанная к стене, маленький шкафчик – и ничего больше. Однако он остался доволен: во-первых, каюта располагалась выше ватерлинии и имела окно, во-вторых, он был в ней один.

Когда судно отчалило, Йенс стоял, прислонившись к перилам. Солнце висело над горизонтом, он смотрел, как исчезает из виду грузовой порт Паранагуа.

Рабочие дни Ларса Винге казались долгими и бессмысленными. Он сфотографировал Софию, когда она возвращалась на велосипеде с работы. Сидел в машине, пытаясь как-то скоротать время, сделал несколько мутных снимков, когда она промелькнула в окне своего дома. Следил за Софией и ее сыном Альбертом, когда они отправились в город, зашли в ресторанчик, а затем отправились в кино. Затем два дня подряд она ужинала в полном одиночестве. Ларс понятия не имел, зачем всем этим занимается, все казалось совершенно бессмысленным.

Он чувствовал себя утомленным и раздраженным, однако, не имея возможности поделиться с кем бы то ни было своими чувствами, вынужден был копить их в себе.

Накануне вечером Ларс отправил Гунилле отчет о поведении Софии, предложив в заключительной части прервать наблюдение.

В гостиной в квартире Ларса сидела его подруга Сара и смотрела телепрограмму об окружающей среде. Она была глубоко возмущена – профессор из Англии заявил, что мир движется к полному краху. Ларс стоял, прислонившись к косяку, и тоже смотрел. Статистика и серьезные рассуждения высокообразованных людей напугали его.

В телефоне запищало смс-сообщение. Гунилла писала, что он важен для следствия, что необходимо продолжать слежку. Сообщение заканчивалось словом «обнимаю».

Хотя Ларс прекрасно понимал, что ее комплименты – всего лишь прием, чтобы заставить его работать дальше, однако настроение заметно улучшилось. Он решил продолжать работу. Придет время, когда ему поручат что-нибудь другое, Гунилла даст ему более интересные задания, соответствующие его интеллектуальному уровню, и ему не придется просиживать дни и ночи в машине, следя за медсестрой, которая ведет на редкость упорядоченный и банальный образ жизни. Тогда он начнет видеть смысл в своей работе, тогда и другие члены группы заметят и оценят его.

Ларс уселся на диван рядом с Сарой и досмотрел с ней программу, в которой говорилось, что планета Земля скоро погибнет и что в этом есть его вина. Ощутив укол совести, он, как и Сара, возмутился по поводу фактов, звучавших в передаче. Сара сказала, что перестанет летать на самолете, – в следующий раз обязательно поедет поездом, если они когда-нибудь соберутся поехать за границу. Ларс кивнул – он намеревался поступить так же.

– Сегодня вечером у меня работенка… Пойдем поваляемся, а?

Она покачала головой, не отрывая взгляда от телевизора.

В половине восьмого Ларс припарковал свой «Вольво» чуть в стороне от дома Софии и стал бродить по улицам в окрестностях, ища место, с которого открывался бы самый лучший вид. Как всегда, не увидев ничего необычного, он вернулся к машине. Посидев некоторое время за рулем, глядя в одну точку, он проехал вокруг квартала, в десятый раз изучая местность. Припарковался в другом месте, сделал несколько неудачных снимков ее дома, записал что-то, в чем не было никакой необходимости. Около девяти Ларс снова вздохнул и завел машину, решив сделать еще кружочек, прежде чем отправиться к себе.

Он как раз проезжал мимо дома, когда из него, к ожидавшему ее такси, вышла София. На ней была легкая накидка без застежки, в руках изящный клатч. Сев на заднее сиденье такси, она уехала.

Ларс видел ее всего несколько секунд, когда проезжал мимо на машине. Время растянулось, все происходило, как в замедленной съемке. В этот краткий миг она показалась ему совершенством. Ларса охватило острое ощущение, что он знает ее, а она знает его. Отогнав от себя странную иллюзию, он отъехал чуть подальше, развернулся и последовал за такси.

Ларс держался на почтительном расстоянии, сердце нервно стучало в груди, ему, как назло, захотелось в туалет. Он не сводил глаз с такси, которое свернуло на улицу Ярла Биргера, затем налево, на Карлавеген, проехало мимо Хумлегордена и остановилось наконец на Сибиллегатан. Ларс проехал мимо, когда София выходила из такси, и видел в зеркало заднего вида, как она вошла в подъезд.

Ларс припарковался на автобусной полосе чуть дальше по улице, подождал минуту, прежде чем выйти из машины. Подошел к двери подъезда, посветил через стекло на табличку с фамилиями жильцов и записал их себе в блокнот.

Около одиннадцати София снова вышла из дома в сопровождении подруги. Взявшись под руки, они направились в сторону площади Эстермальмсторг. Обе смеялись, София жестикулировала, рассказывая какую-то смешную историю, подруга вдруг остановилась и буквально согнулась от смеха. Ларс вышел из машины и последовал за ними.

В тот вечер София с подругой посетили три заведения. В два из них Ларса не пускали, так что ему пришлось показать полицейское удостоверение.

София и ее подруга сидели в баре. Несколько раз к ним подходили мужчины разных возрастов, пытаясь познакомиться, однако женщины интереса не проявляли. Ларс наблюдал за ними со своего места в глубине зала, попивал «Верджин Мэри» и чувствовал себя не в своей тарелке. На люди он редко выходил и посещал обычные рестораны, а не клубы – и уж точно не в этой части города. Снова посмотрев на Софию, Ларс поймал себя на том, что сидит, уставившись, отвел глаза, сделал глоток из своего бокала. Томатный сок показался ему горьковатым. Ее близость выбила его из колеи, он снова покосился на нее – и снова был поражен ее красотой и привлекательностью. Теперь он мог разглядеть детали, на которые раньше не обращал внимания: крошечные, почти незаметные морщинки вокруг глаз, обнаженная шея, роскошные непокорные волосы… Ее затылок, которым она то и дело поворачивалась к нему, был идеальной формы и придавал статность всей фигуре. Лоб, придававший облику особую элегантность и изысканность, которую дополняло утонченное выражение лица. Сейчас он приблизился к ней – пожалуй, находился даже слишком близко. Однако продолжал смотреть, как подросток, впервые в жизни увидевший голое тело.

София и ее подруга засмеялись. Их веселое настроение передалось Ларсу, и вдруг София повернулась к нему, словно поймав его пристальный взгляд. Их глаза на мгновение встретились, она улыбнулась ему, не переставая смеяться, он улыбнулся в ответ, но ее взгляд уже скользнул дальше.

Еще долго он ощущал на своем лице ее улыбку. Затем повернулся и поспешно покинул помещение.

Дома в свете энергосберегающей лампы Ларс напечатал отчет о событиях вечера, о подруге Софии, высказал предположения по поводу ее фамилии из тех, что прочел в подъезде, и отправил отчет по факсу Гунилле.