Текст книги "Крест моего стыда (СИ)"

Автор книги: Александр Сильварг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

***

Неудивительно, что после выступления в мюзикле Муна Клэй Кэллоуэй собрал пресс-конференцию, на которой он официально объявил, что возобновляет профессиональную карьеру и собирается дать серию концертов в нескольких штатах.

Перед тем, как стартовала пресс-конференция, Клэй обратился к Эш:

– Ты же не будешь против, если я приглашу тебя сесть рядом со мной, Иголочка?

Эш покачала головой:

– Не против. А вы не боитесь, Клэй, что они могут подумать не то, что есть на самом деле?

Лев хрипло рассмеялся:

– Это работа журналистов – думать не то, что есть на самом деле. Дураков хватает на этом свете.

Как и ожидалось, одним из первых вопросов, который задали Клэю на пресс-конференции, был как раз связан с Эш:

– Мистер Кэллоуэй, вы почти пятнадцать лет не давали ни одного интервью, не сыграли ни одного концерта – а тут одна из участниц труппы Бастера Муна по имени Эш смогла уговорить вас вернуться. Значит ли это, что между вами возникла какая-то химия?

Эш, сидящая рядом со львом, густо покраснела, чувствуя себя неуютно, и Клэй лишь на пару мгновений задумался, прежде чем ответить:

– Химия. Что за слово еще такое? Эш напомнила мне, что такое Жизнь и Творение. И за это я ей бесконечно благодарен. Именно с ее помощью я осознал, что сидеть взаперти и лелеять прошлое – это очень плохое решение.

– Но ведь между вами могут быть отношения?

Клэй переглянулся с Эш, после чего ответил:

– Эш – мой близкий друг, рядом с которым я чувствую себя прежним, если именно это вас интересует. Если же вас интересует вопрос, который в приличном зверином обществе не задают вслух – я выдам миллион долларов наличными любому, кто сумеет застать Эш в моей постели. Намек понят?

– Но ведь вы же всегда славились любовью к своей жене Руби…

Раздраженный Клэй перехватил микрофон в лапы:

– Послушайте сюда, мистер. Я очень надеюсь, что ваш руководитель смотрит пресс-конференцию в прямом эфире и это последний день вашей работы в издании, потому что с вашей стороны очень низко задавать мне столь пошлые и мерзкие вопросы в присутствии дамы, честь которой вы сейчас порочите. Лучшее, что вы можете сделать после этой пресс-конференции – уволиться из профессии и начать работать в дешевом бульварном издании, где вам самое место. Моя любовь к Руби неоспорима и несокрушима. Любой, кто считает иначе, автоматически оскорбляет как меня, так и память моей Руби – и такого зверя я знать не желаю, кем бы он ни был. Моя жена была и остается единственной, неповторимой и лучшей в мире, и ни один зверь не способен заменить ее и в малой степени, даже если он будет носить звание «Мисс Вселенная».

Было видно, что Клэй не на шутку разозлен, и его голос периодически срывался, когда он набирал воздух для очередной порции своей гневной тирады:

– В свою очередь, мои отношения с Эш – это наше с ней личное дело, в которое никто не имеет право лезть. Мы – очень близкие друзья, которые могут доверять друг другу, и которым уютно вместе. Все остальное – грязные домыслы, которые оскорбляют как мою честь, так и честь Эш. Каждый, кто посмеет подумать об ней хотя бы одну плохую мысль, наживет себе злейшего врага в виде меня. И если кто-то из вас хочет задать еще один вопрос, касающийся этой темы, ему лучше встать и выйти прямо сейчас, иначе мне придется просить охрану вывести вас из зала. И если я увижу хотя бы в одной газетенке статью о том, что Эш – моя любовница или что-то в этом роде, я завалю вас такими исками о клевете, что вам проще будет признать себя банкротами и закрыться. Эш – мой близкий друг, к которому я отношусь с максимальной нежностью, вниманием и заботой. Руби – моя единственная и любимая жена, памяти которой я не изменю до своего последнего часа. Так и запишите. Я понятно выразился? Следующий вопрос, пожалуйста.

***

Эш, слушая перепалку Клэя с журналистом, хотя и была изрядно смущена и густо краснела, но все равно восхищалась силой, с которой лев отстаивал ее честь и достоинство, не позволяя журналистам сказать хотя бы одну крамольную мысль в ее адрес.

И когда пресс-конференция была окончена, Эш потрясенно встала со стула:

– Клэй, вы…

Лев тряхнул гривой:

– Подумай сама, Иголочка. Дай им волю – они запишут тебя в мои любовницы, и обставят все так, что ты меня охмурила и заставила играть снова спустя пятнадцать лет. А я, старый плейбой, повелся на молоденькую певицу, которая по возрасту чуть ли не во внучки мне годится, и забыл свою Руби. Разве это честно по отношению ко мне, к тебе или к Руби? Нет. Пойдем отсюда.

Уже в коридоре Клэй несильно обнял Эш:

– Знаешь, в Радшор-Сити есть место, где мы любили бывать с Руби. Хочешь, покажу?

Эш закивала головой:

– Конечно!

***

Будем честны – Клэй так и остался верным Руби до конца своей жизни. Прожив яркие двадцать пять лет после добровольного заточения, Клэй выпустил еще десять альбомов – и в создании каждого из них принимала участие Эш.

Клэй Кэллоуэй продолжал давать концерты, как и в прежние времена, собирая полный аншлаг. Они постоянно появлялись вместе с Эш на сцене – но никто и никогда даже не смел делать из них пару, ведь Клэй строго следил за всеми публикациями, где они упоминались вместе. И лишь вечером, когда их никто не видел, лев мог позволить себе обнять Эш и просто насладиться ее обществом. И будучи истинным джентльльвом, Клэй никогда не позволял себе большего.

И когда Клэй понимал, что умирает, он ничуть не огорчился этому – его жизнь, в какой-то момент бывшая блеклой, расцвела новыми красками, и остаток жизни он провел так, что не жалел об этом. Эш, к тому моменту уже известная на весь мир исполнительница панк-рока, была рядом с ним до конца, и Клэй, даже будучи при смерти, очень просил ее не плакать и не горевать о нем:

– Эш, милая моя Иголочка. Не переживай обо мне – я встречусь со своей Руби и стану счастлив окончательно. Тебе же спасибо за те годы, что ты была рядом и напоминала мне, ради чего мне стоит жить!

***

За несколько дней до смерти, когда Клэй Кэллоуэй уже безвылазно находился в палате госпиталя Радшор-Сити, прикованный к постели из-за болезни, он взял Эш за лапу и слабо улыбнулся, глядя ей в глаза:

– Мне осталось недолго. Я очень прошу тебя, Иголочка – будь рядом со мной, когда наступит мой час. Я не смог оказаться рядом с Руби тогда, сорок лет назад, и мне не хотелось бы умирать так, как она – думая, что близкого мне зверя нет поблизости.

Эш лишь кивала, прекрасно понимая, насколько это важно для Клэя. Она добилась разрешения на то, чтобы временно переселиться в палату льва на круглосуточный режим. И когда она была вынуждена уходить из палаты, Эш искренне боялась это делать, опасаясь, что, вернувшись обратно, может не застать Клэя живым, но ей везло – лев, неотрывно смотрящий на дверь, приветствовал ее улыбкой всякий раз, когда она появлялась в проеме.

***

В одну из ночей, когда Эш задремала, сидя в кресле рядом с постелью Клэя, ее разбудил стон льва:

– Руби, душа моя, я рядом…

Эш пододвинулась ближе к кровати и взяла своей маленькую ладонью большую мохнатую лапу льва:

– Клэй, это Эш!

Седой дряхлый лев с тусклой шерстью, в которой лишь с большим трудом можно было опознать прежнюю звезду рок-сцены, посмотрел на нее невидящим взглядом, словно сильно задумавшись и не понимая, кто перед ним, после чего слабо сжал ее ладонь, и уголки его губ тронула улыбка:

– Иголочка, ты здесь… Ты не бросила меня…

Переведя взгляд на потолок и не выпуская ладонь Эш, Клэй закрыл глаза, и из-под его век потекли редкие крупные слезы:

– Руби, подожди, я сейчас к тебе приду. Я обещал быть рядом. Я почти… почти…

Далее речь льва стала малоразборчивой, и единственное, что можно было отчетливо в ней разобрать, была фраза «сорок лет», которую лев повторил несколько раз, не открывая глаза и продолжая плакать. Сжимая ладонь Клэя, Эш силилась понять, почему умирающий лев из раза в раз бормочет в бреду «сорок лет», пока яркое осознание не накрыло ее с головой. Тогда было 29 июля, и именно в этот день сорок лет назад, в 2006 году, Руби Кэллоуэй умерла вскоре после последнего концерта Клэя перед пятнадцатилетним добровольным заточением. Лев сам не один раз за их многолетнее знакомство рассказывал об этом и признавал, что из-за этого после возобновления карьеры он не провел ни одного концерта 29 июля в память о жене. Эш могла лишь сжимать губы и силой сдерживаться, чтобы не разрыдаться – даже в бреду Клэй Кэллоуэй помнил все о своей жене, и невольно дикобразиха завидовала той силе любви, нежности и почитания, которые Клэй сохранил к своей давно умершей Руби, даже будучи сам при смерти.

Монитор справа от кровати запищал, показывая снижение пульса и давления. Эш потянулась было к кнопке вызова медперсонала, но, подумав, не стала этого делать, понимая, что это уже было бесполезно. Конечно, ей хотелось бы, что Клэй жил и дальше, но Эш прекрасно знала – Клэй не раз упоминал, что встретит смерть с величайшей радостью, ведь это позволило бы ему снова воссоединиться с Руби. Потому она убрала палец от кнопки и обхватила ладонь умирающего льва, надеясь, что он чувствует ее присутствие рядом.

Издав последний вздох, Клэй Кэллоуэй затих с закрытыми глазами, и его губы остались растянутыми в искренней и доброй улыбке. И все это время он продолжал сжимать ладонь сидящей рядом Эш.

Дикобразиха, взяв большую и тяжелую ладонь умершего Клэя, прижала ее к своей щеке и, несмотря на просьбу льва, горько зарыдала.

***

Согласно завещанию Клэя Кэллоуэя, его поместье на берегу реки, где он прожил большую часть своей жизни, превратили в музей. Все свои деньги он отдал фонду, исследующему способы лечения рака – так лев хотел, чтобы хотя бы в нескольких семьях любимые звери не теряли друг друга, как он однажды потерял Руби.

Была в завещании и отдельная приписка, адресованная Эш. В ней Клэй передавал ей свой чехол с гитарой и все права на свои произведения с условием, что исполняя их, Эш всегда будет отдавать дань уважения ему и Руби.

Когда же Эш открыла чехол с гитарой, она закрыла глаза, улыбнувшись и едва сдержав слезу – помимо собственно инструмента, Клэй оставил на гитаре еще и рукопись песни «Выход», которую он написал в поместье буквально за одно утро после знакомства с Эш. В верхнем углу была видна фраза, написанная угловатым беглым почерком Клэя: «Посвящается той, кто вывел заблудшую душу из тьмы».

Конечно, сама рукопись партитуры стоила бы невероятно дорого среди поклонников творчества Клэя Кэллоуэя (да и на любом аукционе), но в тот момент Эш даже не думала о ее материальной ценности – для нее это был лишь короткий трамплин в то солнечное утро двадцатипятилетней давности, когда она сама была лишь юной начинающей рокершей девятнадцати лет от роду, а сам Клэй, живая легенда и мастодонт жанра – пусть и в возрасте, с седой гривой, но все еще красивый и сильный, как и полагается настоящему льву.

Прикасаясь к нотным знакам, разбросанным по стану, Эш могла лишь улыбаться, помня, как комично и в то же время максимально гордым за свой труд выглядел лев, стоя перед ней босым, немного сгорбленным, но улыбающимся.

***

Собираясь закрыть чехол, Эш внезапно заметила торчащий из кармашка кусок бумаги. Заинтересованная, дикобразиха вытащила наружу простой запечатанный белый конверт без марок, на котором черным маркером было написано «Для Эш, вскрыть после моей смерти». Распечатав его, дикобразиха увидела внутри довольно длинное письмо, написанное почерком Клэя:

«Милая моя Иголочка! Если ты читаешь эти строки – значит меня уже нет в живых. Рано или поздно это должно было случиться, но такова жизнь, что поделать

Я даже не знаю, с чего начать. Мы знали друг друга столько лет, и я пережил с тобой ничуть не меньше светлых моментов, чем мне довелось в свое время вместе с Руби. Ты знаешь, что я никогда не позволял себе никакого двусмысленного и оскорбительного поведения в твой адрес, не считая нашего самого первого знакомства. Все эти годы я относился к тебе как к Леди, честь и достоинство которой я обязан был защищать любыми способами. Благодаря тебе я наконец-то смог возродить то, что горело ярким пламенем, пока жила Руби. Уже за это я обязан быть тебе благодарным так, как я не мог быть благодарен никому за последние десятилетия.

Но есть еще одна вещь, в которой я хотел признаться, и я могу это сделать лишь в письме, ведь сказать такое вслух я не вправе. Иголочка, я любил тебя все эти годы, и я обязан признаться тебе в этом, пусть даже и не лично. С ответственностью заявляю тебе, что если бы в моей жизни никогда не существовало Руби, то ты заняла бы ее место. Будучи джентльльвом, я не мог изменить памяти своей покойной жены и не мог позволить себе относиться к любому другому, как относился к ней. И при всем при этом ты, Эш, была бы самым достойным зверем, с кем бы я хотел связать свою жизнь, будь это позволительно с моей стороны.

Все эти годы на пресс-конференциях, на сцене или на публике я говорил – «Эш – мой близкий друг, и те, кто считает иначе, безбожно врет и заблуждается». В те моменты всегда врал лишь один зверь – и это я сам. Если бы существовало какое-то слово, которое описывает ту, что уже давно не друг, и лишь какие-то препятствия или детали не позволяют быть вместе с ней и любить так, как очень хотелось бы, то оно полностью подходило бы тому, кем я считал тебя все эти годы.

Мне очень тяжело писать эти строки, и, будучи в мире ином, я надеюсь, что ты поймешь их правильно и лишь улыбнешься, читая это письмо. Иголочка, все эти годы я был счастлив с тобой, но то место, что в моем сердце занимала Руби, не давало мне права говорить тебе больше, чем я говорил, и поступать иначе, чем я поступал. Просто знай – я любил тебя, и в тот момент, когда я это пишу, я уверен в этом столь же сильно, как и в том, что лучше моей Руби никого и никогда не существовало.

Возможно, тебе покажется, что я любил тебя как дочь, которой у меня никогда не было. Нет, я любил тебя не как дочь, а как взрослое, самостоятельное существо. Ни о каких отеческих чувствах речь идти не может, и я уверен в этом. Пока была жива Руби, я много раз мечтал о том, что у нас родятся свои львята, и я смогу посвятить свое время не музыке, а их воспитанию наравне с моей любимой. Но увы, мы понимали, что с нашим графиком наши детеныши вырастут несчастными, не видя нас дома по много дней подряд. Я подумывал о приостановке карьеры… но увы, было слишком поздно, когда я узнал о болезни Руби. После ни о каких львятах речи идти не могло. Я так и прожил многие годы, сожалея о том, что мы с Руби не успели оставить потомство. Повторюсь – я никогда не относился к тебе как к дочери.

Я прекрасно понимал, что я старше тебя на целых тридцать пять лет, и это было одной из нескольких причин, почему я никогда не признавался тебе в любви. Возможно, наступив на горло своему желанию оставить Руби единственным выбором на всю жизнь, я мог признаться тебе, что хочу быть рядом с тобой и любить тебя. Мне почему-то кажется, что ты бы сказала «да» – но я не хотел, чтобы ты, молодая и очень красивая дикобразиха, связывала свою жизнь с кем-то, кому по возрасту полагается пенсия и спокойные тихие вечера в загородном доме, а не веселая молодежная тусовка. Как бы я ни был близок к той невероятной и молодой энергии, что ты излучала, Иголочка, ты заслужила кого-то лучше, чем я. И когда ты нашла себе нынешнего мужа, с кем ты счастлива и по сей день – я понял, что он для тебя куда лучше, ближе и роднее, чем если бы я был на его месте. С ним ты будешь счастлива куда дольше, чем была бы со мной.

Просто представь. Я решаюсь и признаюсь тебе. Ты отвечаешь мне взаимностью. Возможно, какое-то время нам было хорошо вместе. А потом… я уже почти старик, а ты – все еще молодая, цветущая и красивая. Ты прекрасна и в сорок – а я уже развалина в свои почти что восемьдесят лет. А ведь прошло всего-то двадцать с небольшим лет. Разве это было бы для тебя хорошо?

Именно по этой причине я умолчал обо всем и был полностью доволен именно тем форматом общения, который устоялся у нас за эти двадцать с лишним лет. Кстати, я рад, что твой муж не был против нашей… связи. Знаю, он уважал мою личность – и я, в свою очередь, уважал его как того, кто делал тебя счастливой.

Очень прошу – никому не рассказывай об этом письме. Мне не стыдно за все, что я в нем написал, но я не хочу, чтобы остальные думали, что я прожил больше двадцати лет, обманывая себя, память Руби и тебя, ведь это было бы величайшей ложью на свете. Объяснять всем и каждому, что я имел в виду на самом деле – тяжелый труд, и тебе не нужно нагружать себя им, Иголочка. Моя любовь к тебе не была похожа на ту, что я испытывал к Руби, и объяснять остальным, в чем заключается разница, не имеет смысла. Я уверен, ты и сама знаешь, какой она была, не мне тебе объяснять.

Знай – хотя писать эти строки мне было очень тяжело, вся эта ситуация меня никогда не тяготила, и я никогда не разрывался на части из-за моих чувств к тебе. Я не говорил тебе все это лишь потому, что с моей стороны такие утверждения были бы непозволительны в адрес Леди. Ты заслуживала только счастья. И даже если бы я был в состоянии дать его тебе – я предпочел, чтобы ты сама нашла его, и я принимал в этом минимальное участие, помогая тебе лишь словом, советом или своим обществом – но не более того.

Я очень надеюсь, что когда не станет тебя, мы с тобой еще встретимся на том свете, и Руби будет очень рада тебя видеть… также, как и я.

Для меня было огромной честью и привилегией знать тебя, Иголочка, и быть рядом с тобой так много лет. Могу без преувеличения сказать, что ты оказалась вторым элементом, который наполнил мою жизнь окончательным смыслом после того, как я потерял все, что имел. Надеюсь, что и я по своим скромным возможностям принес в твою жизнь несколько теплых и приятных мгновений. Если ты, читая это письмо, согласишься с этим – значит, моя жизнь прожита не зря, и в тот день, когда я не прогнал тебя с крыльца своего дома и пригласил зайти внутрь, я принял одно из лучших решений в моей жизни.

Твой Клэй

И хотя Клэй очень просил Эш не плакать и не переживать, дикобразиха с трудом сдерживала слезы, дочитав письмо. Несколько капель упали на белый лист в стороне от текста, и Эш прошептала, сидя перед открытым чехлом:

– Клэй… почему ты мне ничего не сказал за двадцать пять лет?.. Почему? Мы бы общались совершенно иначе, знай я это все!

Приложив губы к письму, Эш поцеловала его и прижала к груди, закрыв глаза и глубоко задумавшись.

***

Клэя похоронили на кладбище Оук-Ридж рядом с Руби. Между их могилами поставили общий памятник, который изображал Клэя на сцене, опирающегося на гитару, и Руби, обнимающую его сзади.

Надпись на памятнике гласила:

Клэй Кэллоуэй 17.01.1966 – 29.07.2046

Руби Кэллоуэй 26.10.1967 – 29.07.2006

Ты разбила мои узы

После смерти Клэя Эш, строго следуя просьбе покойного, никому не сообщала о факте существования письма. Но это уже совсем другая история…

========== Эпилог ==========

После похорон Клэя Кэллоуэя Эш оказалась на перепутье. Она даже не могла себе представить, что все эти годы, оказывается, Клэй любил ее, как взрослую и красивую дикобразиху – и при этом настолько тщательно скрывал это, что сама Эш начинала верить в то, что Клэй не испытывает к ней ничего, кроме дружеских чувств. Много раз за неделю после смерти льва Эш размышляла о том, правильно ли поступил Клэй, умалчивая о своих чувствах в течение четверти века – и как бы она поступила, если бы ей было об этом известно с самого начала. Но несмотря на все свои переживания, Эш признавала, что решение Клэя оказалось максимально мудрым – не имея отныне возможности узнать, каким бы были ее отношения с Клэем, случись они в реальности, дикобразиха была уверена в том, что ее нынешние отношения с мужем сложились как нельзя лучше. Возможно в этом был скрытый гений мудрого льва, решившего не мешать Эш искать свое счастье и обладать им куда дольше.

С одной стороны, Эш несомненно переживала по поводу смерти Клэя – ведь в последние четверть века Эш, даже будучи счастливо замужем, все равно чувствовала духовную близость с личностью Клэя и любила проводить время в его обществе. Даже если бы Эш никогда не знала об истинных чувствах Клэя, она бы все равно была рада тому, как они часто общались и сколько всего пережили. Прекрасно зная, что Клэй не позволял себе ничего предосудительного в адрес Эш, ее муж не был против их встреч и сам относился к личности льва с большим уважением, приветствуя их общение.

С другой стороны, Эш прекрасно понимала – если она будет горевать по поводу смерти Клэя так же сильно, как сам лев переживал по поводу смерти Руби, то она сделает себе только хуже. Клэй несомненно прожил счастливые двадцать пять лет после прекращения добровольного заточения, не в последнюю очередь благодаря помощи Эш, однако дикобразиха прекрасно видела, что остатки тоски по Руби так и не отпустили льва до конца жизни. Будучи жизнерадостным, креативным и внешне довольным, Клэй порой запирался на втором этаже в комнате с фотографиями Руби и разговаривал с ними, рассказывая изображениям давно умершей жены о своей жизни и о том, как он преодолевал свои страхи и переживания.

Возможно, Клэй вел бы себя иначе, решившись на отношения с Эш, и иногда та начинала думать, что тоска по Руби как раз была следствием того, что Клэй, мечтающий любить и быть любимым, даже несмотря на возраст, так и не решился дать ход своим чувствам и предпочел лелеять и боготворить давно умершую жену.

Наверное, именно это было причиной, почему Клэй встречал свою смерть не как нечто ужасное, а совсем наоборот. Как бы он ни ценил Эш и то, что она сделала для него, Клэй знал, что кончина принесет ему радость встречи с Руби, и поэтому он встречал смерть как друга и проводника в мир, где он будет окончательно счастлив. В реальном же мире абсолютного счастья он и не получил – хотя максимально приблизился к нему после возвращения на сцену и знакомства с Эш.

***

После смерти к Эш перешли права на тексты Клэя Кэллоуэя, и она получила возможность исполнять их на своих концертах, получать все отчисления, которые полагались ей от продажи прав на использование треков в коммерческой продукции. Это вкупе с собственным творчеством делало Эш финансово независимой, но ей все время казалось, что ей требовалось сделать нечто большее. И так ей пришла мысль организовать концерт, посвященный памяти Клэя и Руби Кэллоуэй.

Перед тем, как концерт был проведен, Эш потратила немало сил, чтобы разыскать специальных гостей, которых она намеревалась пригласить прямо на сцену, чтобы они выступили вместе с ней. Их имена она держала в секрете даже от мужа и собственной команды, чтобы не портить сюрприз, заготовленный для гостей концерта.

***

Большую часть своей карьеры, даже забравшись на вершину, Эш продолжала выступать под своим настоящим именем, не добавляя в него ничего и никак не изменяя его, и зрители знали, что панк-рок имени Эш – это нечто стоящее, что стоит трех часов на концерте и часового ожидания в очереди за билетами. Однако афиши, рассказывающие о предстоящем мемориальном концерте памяти четы Кэллоуэй, несли на себе имя «Эш Кэллоуэй и друзья».

И поэтому, когда Эш вышла на сцену с гитарой наперевес, она, вместо того, чтобы начать играть, обратилась к зрителям, держа микрофон в лапах:

– Приветствую всех, кто посетил сегодняшний концерт. Сегодня он будет несколько необычным. Каждый из вас любит и ценит личность Клэя Кэллоуэя и его творчество по-своему. Для кого-то он – истинная легенда львиного рока, чьи песни заставляли огонь наших сердец гореть ярче и чувствовать радость жизни. Для кого-то Клэй Кэллоуэй был примером для подражания – скромный, непритязательный, верный, но самодостаточный лев с чувством собственного достоинства, готовый положить всего себя ради своих принципов и того, что он считал наиболее ценным в своей жизни. Что бы вы ни думали про Клэя – вы будете правы. В известном смысле его личность является примером того, каким должен истинно достойный Зверь с большой буквы.

Эш запнулась на мгновение, но продолжила говорить:

– Я была рядом с Клэем Кэллоуэем почти четверть века, и получилось так, что он стал очень близким для меня зверем. Вы видели сами, как мы часто выступали вместе, и я несколько помогала ему в создании песен, которые были написаны во время второго этапа его творческой карьеры после окончания многолетнего самозаточения. Я горда тем, что такая личность, как Клэй Кэллоуэй, позволил мне участвовать в столь масштабной и такой притягательной деятельности. Могу без преувеличения сказать, что он был в какой-то степени моим наставником и проводником в тот мир, в котором я живу уже не первый год. Практически все, что я имею сейчас, есть у меня лишь благодаря Клэю.

Обведя толпу взглядом, Эш набрала воздуха и продолжила:

– Я была рядом с Клэем в последние часы его жизни и видела, как его не стало. И я могу сказать – он уходил достойно, как полагается истинно храброму льву. Он не боялся и не прятался, а смело выдвинулся навстречу неизбежному, встретив свою судьбу с распростертыми объятиями и не сожалея ни о чем. И сейчас я заявляю перед всеми вами – до своего последнего вздоха Клэй Кэллоуэй был образцом выдержки, мужества, благородства и смелости. Многие в этом мире не живут с таким же достоинством, с каким он умирал. И именно таким вы и должны его помнить – каким я его знала и запомнила. И так будет максимально честно и уважительно по отношению к личности Клэя. Перед смертью он попросил меня об одолжении – всякий раз, когда мне доведется исполнять его творчество на публике, напоминать слушателям, что у его прекрасной музыки всегда были два автора – он сам и его жена Руби Кэллоуэй, урожденная Дайсон. Именно поэтому для этого концерта я назвалась Эш Кэллоуэй – чтобы каждый из вас помнил об этом и почтил как его память, так и память Руби, которой уже давно нет с нами. И как та, кто является хранительницей всех его трудов, я прошу вас почтить их память так, как они этого заслуживают – с улыбками и громкими аплодисментами.

На экране позади Эш вывели большие фото Клэя и Руби, и толпа встретила их появление громкими аплодисментами, радостно выражая свое восхищение и восторг.

Эш обвела толпу лапой:

– Но и это еще не все. Я сделала небольшой сюрприз для вас. Возможно, не все из вас это знают, но когда-то Клэй Кэллоуэй был не звездой мирового уровня, а просто увлеченным львом, который играл в рок-группе колледжа, жил музыкой и мечтал о том, что его творчество будет приносить зверям радость. Я потратила немало времени, чтобы найти тех, с кем Клэй начинал творческий путь, и мне это удалось. Прошу, поприветствуйте Гривза Хиггинботема, Кеннета Троллхита и Сета Дилейни, коллег и друзей Клэя по группе «Колледж индастриал бойз», где тот выступал до того, как его имя стало известно по всему миру!

Под оглушительные аплодисменты с первых рядов встали трое старичков, которые еще полвека назад были молодыми и задорными рокерами, и медленной походкой поднялись на сцену. Они очень мило и заботливо поддерживали друг друга, помогая подняться по ступенькам на сцену. Глядя на них, Эш благодарила все небесные силы за то, что все они были еще живы и сразу же согласились стать почетными гостями концерта.

Они поднялись на сцену, встав рядом с Эш: Гривз, медведь с серо-серебристой шерстью, Кеннет, пухлый лис с седыми ушами и белесым хвостом и Сет, худой и вытянутый койот с дрожащими лапами.

Когда же старички выстроились в ряд, Эш передала микрофон Гривзу, который стоял ближе к ней, и тот пробасил в микрофон глуховатым, но все еще четким голосом:

– Спасибо Эш за то, что она собрала нас вместе. Да, Клэй был среди нас, и новость о том, что его больше нет, очень сильно нас подкосила. Я помню, как больше чем полвека назад мы сидели вчетвером в баре после удачного концерта, где промоутер предложил Клэю стать сольным исполнителем, и Клэй спросил наше с парнями мнение – надо ли ему уходить? Не будем ли мы протестовать? В этом и был весь Клэй – даже обладая несомненным талантом и даже искрой гениальности, он не считал себя супер-звездой, которая должна наплевать на всех остальных. И мы сказали тогда: «Кэл, ты достоин большего. Иди – и мы будем за тебя рады!» И я могу сказать – мы не ошиблись.

Эш обратилась к старичкам с главным вопросом:

– Мистер Хиггинботем, мистер Троллхит, мистер Дилейни. Так как это вечер памяти Клэя и Руби Кэллоуэй, я не справлюсь без вас. Как продолжательница и хранительница его творчества, я предлагаю вам на один вечер вернуться на пятьдесят пять лет назад и сыграть так, как вы играли тогда, вместе. Я буду с вами вместо Клэя – покажем зрителям, с чего он начинал!

Звери переглянулись между собой, и лис Кеннет, перехватив микрофон, произнес, рассмеявшись старческим голосом:

– Лапы у меня может ходят и плохо, но пальцы еще помнят, как держать палочки. Гривз, Сет, давайте зажжем и покажем молодежи, как мы тогда умели оттягиваться!

По знаку Эш на сцену выкатили синтезатор, барабанную установку и бас-гитару. Немного неловкими движениями, но вполне умело старички перехватили инструменты, и толпа приветствовала их одобрительным ревом.

Встав впереди, Эш обратилась к залу, перехватив гитару:

– Памяти достойнейшего льва Клэя Кэллоуэя и его прекрасной Руби Кэллоуэй посвящается. Без них все мы были бы другими и не собрались здесь в одном месте. Почтим их минутой молчания.

В зале наступила полная тишина, в которой раздавался лишь шум дыхания отдельных зверей. Все опустили головы, словно в тягостных раздумьях, и в тот момент никто не смотрел на сцену.

Когда минута молчания была окончена, Эш подошла к старичкам и что-то им шепнула, на что те согласно кивнули. Повернувшись обратно к зрителям, Эш провела медиатором по струне, и первый звук раздался в зале над головами зрителей, нарастая и усиливаясь с каждой секундой.

Концерт начался, и Эш знала – если в тот момент Клэй и Руби видели это, то они были бы абсолютно счастливы. В какой-то момент Эш даже показалось, что в середине зала на двух соседних местах сидели два льва, очень похожие на Руби и Клэя, но стоило ей отвести взгляд, как она сразу потеряла их – и больше не смогла найти.

***

Уже после завершения концерта, который окончился под нескончаемые овации толпы зрителей, готовых носить Эш, Сета, Гривза и Кеннета на лапах, Эш потратила время на то, чтобы посетить могилы Руби и Клэя.

Глядя прямо в глаза бронзового льва, опирающегося на гитару, Эш обратилась к нему, встав на одно колено:

– Здравствуйте, Клэй. Я нашла ваше письмо, которое вы оставили для меня в чехле. У меня не хватает слов, чтобы выразить все свои чувства, что я ощущаю после его прочтения. Вы… вы сказали, что любили меня все эти годы, но решили не признаваться в этом, чтобы я сама нашла свое счастье. Я… – ком застрял в горле Эш, и ей пришлось замолчать, силясь произнести следующие слова. – Вы были правы, Клэй. Если вы хотя бы раз подошли ко мне и сказали, что любите меня, то я бы без сомнения ответила тем же. Конечно, после моей свадьбы об этом речи и быть не могло, но до нее… вы могли бы быть на месте моего мужа. Меня не пугала ни разница в возрасте, ни мнение окружающих. Я тоже любила вас, Клэй, и я горда тем, что смогла провести с вами четверть века вместе. Возможно, вам бы и стоило признаться в этом раньше – но тогда наша жизнь могла бы пойти другим путем, и сейчас я бы не стояла перед вами и не говорила с вашим памятником на могиле. Говорят, что львы – символ силы, красоты и мудрости. И мне кажется, что решив не рассказывать мне о своей любви, вы поступили невероятно мудро, Клэй, проявили подобающую вам силу, а ваши действия и решение были эталоном красоты. История не терпит сослагательного наклонения, но мне очень льстит то, что вы любили меня. Все эти годы я считала себя недостойной того, что вы, великий Клэй Кэллоуэй, могли видеть во мне кого-то большего, чем просто друга. Ваша Руби была идеалом, к которому я никогда не могла бы приблизиться – да и не стремилась. Я очень надеюсь, что сейчас вы нашли ее на том свете и заслужили то безграничное счастье, что вы потеряли сорок лет назад. Для меня вы всегда останетесь эталоном того, каким должен быть настоящий лев – и я горда тем, что знала вас. Покойтесь с миром, Клэй. Я буду помнить о вас всегда. И да, сегодня я не забыла почтить память Руби во время концерта в вашу честь. Надеюсь, я все сделала правильно, и вы это видите. Обещаю, что если у меня родится маленький дикобразик, то я назову его Клэй.