Текст книги "Рождение сатаны"

Автор книги: Александр Шохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Шохов Александр
Рождение сатаны

Александр Шохов

РОЖДЕНИЕ САТАНЫ

...Николая Второго в

течение всей его трагической

жизни как бы преследовал рок, и

началось это с нападения на него

одного фанатически настроенного

японца во время пребывания царя

в Японии ( 1891г.).

Удар по голове был бы смертельным,

если бы кузен Николая Второго принц Георг Греческий,

бросившийся сразу на помощь, не парировал его стеком.

Извольский А.П.

Воспоминания

М.,1989,с.159.

– Имеются и другие свидетельства.

Некто в черной маске остановил руку принца

Георга и скрылся, убедившись, что Николай мертв.

– Но позвольте, как же?..

– Тс-с!.. Молчите и слушайте.

1.

Голод начался в городе неожиданно для многих. С улиц исчезли яркие толпы, словно бы уменьшилось количество толстых – к ним теперь относились недружелюбно. Отцветающая зима угощала последними морозами, за которыми по всем приметам должна была последовать оттепель. На лицах появились признаки нездоровой сонливости, люди скучали по освещенным электричеством улицам. С января начали расползаться слухи один нелепее другого. Об инопланетянах уже не говорили – после недавней вспышки уфологический интерес притух и стал незаметен. Рассуждали все больше о потустороннем, перечитывали неведомо откуда берущиеся, запрещенные еще Победителем книги. Разуверившиеся во всем обыватели прислушивались к пророчествам медиумов. В эти дни в городе появились вурдалаки. Говорили, что их клыки покрыты вирусом сексуальности, и что всякий, кого они кусали, становился чрезвычайно порочен, и расходовал скудеющие силы на утоление страсти, покуда не истощался совсем и не отправлялся в мир иной расплачиваться за грехи. Правда, ни один рассказчик не мог указать на укушенных, но в салонах появилась шутка типа:

"Гавриил Петрович грозился Вас окаянным зубом укусить." Дамы очень смеялись. Мужчины поеживались. Декольте носить перестали, и хотя в дровах и угле недостатка покуда не было, многие мерзли. Их знобило в жарко натопленных комнатах,– это называлось содовой лихорадкой. Поговаривали, что излечить от нее может только пищевая сода, которой уже давненько нигде нельзя было достать. В ресторанах вошел в обычай скверно сваренный суп из хвостов неизвестных животных. Утверждали, что германцы издавна считают его лакомством, но популярностью он пользовался отнюдь не по этой причине.

Керосин был редкостью, люди убивались в очередях за спичками и мороженым болгарским шампунем. Так жили в городе в середине той студеной зимы.

Когда нежная февральская ночь холодным объятьем морозила город, расстилавшиеся вокруг равнины излучали неяркое свечение и отражаясь в небе, создавали полусумрак. Тогда по завороженным улицам начинали скользить полутени, и страшно было выйдя из дому, увидеть во тьме серое лицо с блестящими глазами. Вурдалаки бесчинствовали, по утрам милиция находила на улицах полузамерзших людей с кровавыми ранами на шеях.

В центре города, где еще стояли старые деревянные домики в один и два этажа, подобные вещи сделались повседневным явлением. Там же, в небольшом двухэтажном доме, некогда приусадебном флигеле, проживала вдова Саттарова, которой суждено сыграть в нашей повести не последнюю роль. Уже за тридцать показывал ее календарь, однако тонкое лицо и худощавая фигура умело скрывали возраст, а обаяние созревшей юности не спешило покидать ее крепкое тело. Соседки называли ее за глаза ведьмой, при встрече Ксенией Львовной, и ничего не знали о ней определенного, кроме разве того, что год назад умер горячо любимый ею муж. Жила она замкнуто и одиноко; после похорон, придя домой, Ксения первым делом разогнала лицемерно сочувствующих соседок, и с тех пор только бобыли да недавно обросшие бородами юноши осмеливались заходить к ней на двор, предлагая помочь по хозяйству. Вдова принимала помощь, и щедро благодарила неизвестно откуда взятыми деньгами, но большей благосклонности не сумел добиться никто.

Соседок пугали подозрительные шумы, доносящиеся по ночам из флигеля и приводили в ужас огромные стаи черных котов, что в полнолуние собирались на его крыше и заунывно вопили в тишине, напоминая городу о своих хвостах.

Набожных старушек до смерти пугала улыбка, которая нередко появлялась на устах вдовы, когда она шла по улице, и они испуганно крестились, шепча полузабытые молитвы. Иногда Ксении казалось, что потеряв любимого мужа, она больше всего на свете полюбила свое уединение. Она не боялась долгих зимних ночей в одиноком флигеле, когда под напором холодного ветра скрипела по-своему каждая половица. Ей нравилось пробираться мрачной полночью в кабинет мужа и беседовать там с теми, кого она считала своей галлюцинацией. Сначала они пугали ее: здесь были двуглавые упыри с огромными, окаймленными красным клыками, торчащими из-за уродливых губ, мохнатые чудовища, костлявые каракатицы, прелестные юные русалки и наполненные чужими внутренностями большие мохнатолапые пауки. Погода назад она впервые обнаружила их полуночное сборище, и внутренне дрожа, вернулась в свою спальню, но уснуть не могла. Тогда, зажегши свечи, она снова поднялась по скрипучей лестнице и вошла к ним. Она сама не знала, что руководило ею в ту минуту. Во всяком случае, не безрассудная храбрость. Все головы повернулись к ней, тяжелый канделябр дрожал в руке и холодный ужас проник во все части ее существа.

– Кто Вы? – спросила она дрожащим шепотом.– И зачем Вы пришли сюда?

Мерзкая костлявая кикимора подскочила к ней и закричала:

– Человек! Человечинка! Вкусная женщина!

Пауки потянулись к ней своими отвратительными конечностями, но Ксения взмахнула шандалом и кикимора с визгом откатилась, обожженная пламенем свечи. Нечисть надвинулась сплошной копошащейся стенкой. "Вот и все,"подумала Ксения.

– Стойте! – раздался уверенный высокий голос, и в круг света влетело странное существо, которому огромный морщинистый хобот заменял шею и туловище. Конечностей у него не было, а на хоботе сверху была посажена костлявая морщинистая голова, напоминающая голову летучей мыши.– Стойте! Она храбрая женщина и достойна лучшей судьбы.

Нечисть отхлынула от Ксении.

– Пройди и сядь,– сказал хобот.– Меня зовут Слонозмей.

Она повиновалась. А нечисть продолжила прерванную ее появлением беседу, и Ксения, преодолев свой испуг, стала прислушиваться. Речь шла о каких-то интригах, старых, позабытых многими присутствующими историях, иных мирах...

Но стоило первому рассветному лучу пролить слабый свет в окошко, странные существа стали превращаться в черные бесформенные пятна и исчезать одно за другим.

– Приходи ночью,– сказал Слонозмей и тоже исчез.

И она стала приходить к ним каждую ночь. Поначалу, конечно, было жутко, но в конце концов, это было единственное ее общество и Ксения со временем привыкла и даже полюбила своих новых знакомых. Они были добры к ней, и однажды извинились за первую встречу. Оказалось, что они вынуждены прикидываться злыми и свирепыми, а на деле очень добры и привлекательны. Правда, они причиняли людям зло, но как сами они говорили, это происходит больше по воле самих людей, чем по их собственной. Так прошло пять месяцев. Но однажды Слонозмей попросил ее открыть тайник в стене. Ксения никогда не подозревала о его существовании, но просьбу исполнила.

Слонозмей засунул в тайник хобот и вынул объемистый пыльный том.

– Здесь все, что тебе велено знать.

– Кем велено?

– Тем, Кто Ведает Все.

Ксения привыкла уже к подобным расплывчатым формулировкам и не задала вопроса.

– Мы даем тебе две недели. Изучи и запомни все, что здесь написано. Потом мы снова появимся, а книга исчезнет.

Ксения осталась одна, и усевшись за стол, раскрыла первую страницу. Это были заклинания. Никогда не имея дела с магией, Ксения с трудом понимала их назначение, но желание понять было слишком велико, и с каждым днем она узнавала все больше. Только теперь она окончательно поверила в то, что ночные встречи – не плод ее воображения. Желтые пергаментные листы содержали в себе всю вековую мудрость общения с духами. И когда Ксения перелистнула последнюю страницу, то почувствовала в себе огромную силу.

Истекли две недели, и в полночь она снова вошла в кабинет, держа в руке тяжелый том. Но никто не ответил на ее приветствие. Уныние написано было на рожах и рылах старых знакомцев. Ксения заметила, что появилось много новых.

– Что случилось? – спросила Ксения, не решаясь пройти к своему обычному месту за столом.

– Сейчас появится ОН,– ответил за всех Слонозмей.

– Кто?

И тут синий свет разлился по кабинету, и чья-то черная тень тяжело упала на штору. Видна была только тень: видимо ее обладатель не имел другого способа проявиться во внешнем мире. Раздался низкий шепот, от которого стронулись с места занавески, и показалось, что тень пляшет.

– Я пришел к тебе, Ксения.

– Кто ты, неведомый дух? Заклинаю тебя именем Агунохаваруса и кровью мученицы Аквилы! Отвечай мне! Ксению била дрожь и формула из книги, осевшая в памяти, сама сорвалась с языка.

– Я тень твоего мужа.

Она почувствовала, что сейчас упадет и прислонилась к дверному косяку. Книга выпала из рук, и не долетев до пола, исчезла.

– Не пугайся, Ксения! Я прошу о помощи. Ты можешь спасти меня от небытия...– стонущий шепот все больше становился голосом, но это не был голос ее мужа.

– Но как я могу помочь тебе? И ты ли это? Почему я не узнаю твой голос?

– Верь мне, Ксения! Это я, муж твой! Волею Создателя ты получила власть над духами Бездны, и если ты еще любишь меня, ты исполнишь мою просьбу.

– Милый, любимый мой! Я сделаю все для тебя! Я люблю тебя, слышишь? Но увидимся ли мы еще хоть однажды?

– Помни, Ксения: делая вечным меня, ты даришь вечность себе.

Нас ждут долгие счастливые эры! Твоя власть сделает нас вечными и счастливыми! А теперь мне пора!..

Ксения ощутила, что силы оставляют ее. Неведомо как оказалась она в своей постели, а утром уже не знала, было ли все случившееся сном или явью.

2.

Случайный прохожий видел синий свет, льющийся из окна и черную тень мужчины на шторе. Вставший по нужде сосед растолкал свою толстую жену и они долго смотрели сквозь заледеневшие стекла на то, что творилось в доме вдовы, и еще долго после не могли уснуть, пораженные увиденным.

Очень удивилась Ксения Львовна, услышав в восемь вечера дробь колокольчика.

– Гражданка Саттарова? – спросил молодой голос.

– Да, я.

– Лейтенант Кобрин, из милиции. Разрешите войти? С улицы отчетливо слышалось, как звенят друг о друга промерзшие ботинки лейтенанта. Ксения открыла.

– Пожалуйста, проходите.

– Спасибо,– клубы морозного пара и простуженный вой соседских собак ворвались в прихожую. Молоденький, вчера из училища, лейтенант выглядел жалко. Войдя, он перво-наперво принялся тереть нос, крепко прихваченный морозом.

– Да Вы совсем замерзли! Раздевайтесь, вот тапочки и проходите прямо, я сейчас. Она ушла за свечами, и когда с тяжелым бронзовым канделябром появилась в гостиной, поздний гость уже стоял там, пытаясь оглядеться в темноте. Нос у него покраснел и начал медленно опухать, оранжевые домашние тапочки нелепо сочетались с форменными брюками, но несмотря на это, лейтенант держался молодцевато и заговорил первым.

– Что же это Вы, Ксения Львовна, собаку не держите? Или не боитесь?

– Располагайтесь,– она указала ему на стул, сама села напротив.– Как Вас зовут?

– Слава... Вячеслав Михайлович. Кобрин.

– Очень приятно. Мне представляться не нужно?

– Нет-нет, что Вы...

Только теперь Кобрин хорошенько разглядел ее,– перед ним сидела отнюдь не выжившая из ума вдова, какую он рассчитывал найти в старом флигеле, а красивая и совсем молодая женщина.

Удивительно порой подобные открытия преображают мужчин:

Кобрин подтянулся, стал словно бы выше ростом, и краснота щек, принесенная с мороза, усилилась невероятно, в то время как нос медленно начал принимать прежнюю форму.

– А бояться мне нечего: злой человек не потревожит, а добрый сам стороной обойдет. Хотите чаю?

– Спасибо, не откажусь... С удовольствием, Ксения Львовна.

Ксения улыбнулась. Ей было забавно.

– Подождите минутку, я поставлю самовар,– она вышла, чувствуя на себе его юношеский взгляд.

Самовар кипел недавно и был еще горяч.

– Слава, идите в столовую, и прихватите свечи.

Из темноты коридора на Кобрина уставились огромные желтые с прозеленью глаза, и послышалось заунывное мяуканье. Ему стало не по себе. Он взял тяжелый подсвечник и двинулся на голос. В коридоре было темно, но Кобрин не мог отделаться от ощущения, что он видит окружающие его предметы гораздо яснее, чем можно было разглядеть их в мечущемся, неверном пламени. Вдруг он остановился, смертельно испуганный: прямо на него из темноты смотрела иссиня-зеленая рожа и улыбалась, подмигивая единственным глазом. И уже хотел было лейтенант ударить страшное чудовище подсвечником, но вдруг разглядел, что это просто складки мебельного чехла причудливо сложились на выставленном в коридор пианино. Стало стыдно за нелепый жест.

– Вы не заблудились? – это Ксения появилась из-за поворота,– Пойдемте.

– Да-да, конечно...– Слава не мог оторвать взгляд от пианино:

при ближайшем рассмотрении никакого чехла на нем не оказалось.

– Что же Вы?

– Нет, ничего. У нас дома в детстве стояло такое же п-пианино,– соврал лейтенант.

– Пойдемте пить чай.

Они вошли в столовую и сели за стол. Кобрин посмотрел на вдову: свечи в ее глазах горели ярче, чем на столе. Он почувствовал как необыкновенно нравится ему эта женщина, его неумолимо повлекло к ней и приятно закружилась голова...

В чашки пролился ароматный напиток, вечер потек незаметно и задумчиво, тьма и мороз отступили куда-то. Воцарилось спокойствие.

– Какова же, все-таки цель Вашего визита?

– А, сущие пустяки, Ксения Львовна. Жалуются на Вас.

– Кто? – брови удивленно взлетели вверх.

– Соседи.

– Соседки, наверное...– они оба чувствовали, как сблизили их несколько чашек чая.

– Да, соседки,– лейтенант улыбнулся. Самовар весело постанывал в свечном полусумраке.

– И что же говорят?

– Гм!.. Говорят, Ксения Львовна, что у Вас тут чертовщина.

– Пришли посмотреть, значит? – усмешка спряталась в глазах.– Ну смотрите. Правда, сейчас не время, к полночи надо поближе.

– Ну что Вы, Ксения Львовна, я и раньше не верил, а теперь вижу, что это и вовсе глупости.

– Уже видите? Ну я очень рада.

Слово за слово, они разговорились. Кобрин начал рассказывать о себе, о служебных неприятностях. Ксения внимательно слушала. Слава рассказал, что его мама живет в небольшой деревеньке и что он сильно по ней скучает, но видит очень редко. Рассказал, что начальство его не ценит, а министра внутренних дел нелицеприятно поименовал кретином. В общем, он вспомнил о времени только когда пробило десять. Тут он начал суетливо прощаться, благодарить за угощение, и уже перед дверью решился спросить:

– Вы позволите мне заходить иногда? – и, подумав, быстро добавил: Чтобы соседи были спокойны.

– А-а... Ну конечно... Заходите, буду рада.

– До свидания.

И долго еще стоял молодой лейтенант под окнами, пока колючий ночной холод не пробрал его до костей. Казалось, что старый флигель излучает живое тепло в замерзшую темноту.

3.

В зале было душно. Множество приглашенных слонялись из угла в угол, составляли кружки, сидели в креслах. Мэр любил собирать у себя пестрое общество. Сегодня были приглашены несколько профессоров, четыре министра, пять дипломатов, присутствовали почти все отцы города. Большинство приглашенных явились с супругами. Окажись в этих кругах новичок, он в первую минуту ослеп бы от нагло лезущих в глаза бриллиантов и золотых побрякушек, а потом зажмурился бы от того, что поглядеть, пожалуй, больше было не на что.

Королевой собрания по праву считалась жена министра просвещения, но и она красотою отнюдь не блистала. Общество забавлял дипломат Амлинский, рассказывавший о своей командировке в Бурятию. Около него собрался довольно значительный кружок, и судя по всему, остроумие его не иссякало. Приехали еще не все, и потому с угощением медлили.

Министр внутренних дел Бибихвостов уже начал откровенно посматривать на золотой брегет и, смешно покачивая головой, время от времени изрекал:

– Регулярно надыть...– затем смеялся и повторял: – Регулярно...

Должно быть, он так шутил.

Наконец, прибыли прокурор Алексей Герасимович Нефедов, друг дома, и глава экологического комитета– племянник министра химической промышленности. Общество укомплектовалось. Позвали в столовую. Чинно прошествовали гости и расселись за длинным столом. Мэр слыл демократом, и потому количество подаваемых блюд сегодня было сокращено с обычных тридцати до пятнадцати. Все собравшиеся старались видеть в этом акт гражданской доблести, но искренне это получалось не у многих. Хозяева радушно потчевали. Старые, запасенные еще дворянами для своих потомков вина приятно затуманили головы, многое начало казаться приличным, и общий разговор раскололся подобно сверкающему зеркалу, в которое запустили бутылкой. Однако, мэр словно бы не пьянел, и расслышав там-сям по слову, ухитрялся точно представить себе о чем идет речь, и кстати вставлял свою реплику. Это вызывало шумное восхищение городских львиц.

Обстановка казалась непринужденной, по-свойски излагались тайные мысли и планы. О, сколько непонятных новостей могло смутить здесь непосвященное ухо! Бибихвостов с набитым осетриною ртом пытался что-то изложить оказавшемуся рядом профессору Алинову; тот вежливо кивал, но при всем желании понять министра не мог. Кусочки осетрины иногда залетали ему в ухо и попадали на белоснежный воротник сорочки. Министр химической промышленности Павел Афанасьевич допекал прокурора расспросами, правда ли, что клуб идиотов, намедни открывшийся в здании телецентровской школы,филиал Конторы Глубокого Бурения. Прокурор досадливо морщился и запивал вопросы министра шампанским.

– Нет, Павел Афанасьевич,– время от времени изрекал он.– Я могу Вас заверить, что Вы глубоко заблуждаетесь.

– Я заблуждаюсь,– пьяно соглашался Павел Афанасьевич и громко икал,Ик! Но не глубоко. Потому что глубоко заблуждается только Контора Глубокого Бурения.– Он сам смеялся своей шутке и снова спрашивал. Господин прокурор, а почему Вы позволили ему открыться? – при этом он хитро улыбался, будто бы знал, почему.

– Павел Афанасьевич, ну, право, что Вы все о делах да о делах, нельзя же так!..– пытался урезонить собеседника Алексей Герасимович. Но минхимпром был неугомонен, так что даже пришлось подсыпать ему в бокал отрезвляющего порошку.

Впрочем, клуб идиотов заинтриговал своим появлением весь город. Казалось, что прокурор и сам бы дорого заплатил, чтобы узнать, что это такое. Смущало само название, и то, что открытие было санкционировано с самого "верха". Одни полагали, что это аббревиатура, и расшифровывали весьма забавно, королева была убеждена, что это непременно связано с последним русским императором Александром Михайловичем, впрочем, надо заметить, что с Александром Михайловичем она связывала решительно все, даже перемены погоды, ее нисколько не смущало, что император уже без малого пятьдесят лет покоится в столичном храме. Большинство же было уверено, что без КГБ – Конторы Глубокого Бурения – здесь не обошлось, хотя человек странных убеждений профессор Алинов и пытался доказать, что название клуба – всего лишь способ рекламы. Заметим, что хотя самого профессора подозревали в связях с Конторой, такое объяснение пользовалось успехом: дамы и впрямь умирали от любопытства.

Воспользовавшись тем, что королева собрания направилась к выходу очевидно, поправить слегка сбившуюся прическу, оставивший прокурора Павел Афанасьевич с веселым щебетанием подлетел к ней:

– Людочка, пойдемте, я покажу Вам будуар...

С ужасом посмотрела на него королева:

– Паша, опомнись, здесь мой муж...

Но, очевидно, был Павел Афанасьевич укушен окаянным зубом – урезонить его было непросто. Поймав взгляд племянника, он показал ему глазами на рогоносца и повлек королеву за собой. У Людмилы Максимовны нелепо моталась висящая на изящном запястье маленькая косметичка: она немножко пыталась сопротивляться,– на случай, если муж отвернется от колонны. Но тот не отворачивался: в добрых отношениях с Павлом Афанасьевичем он был очень заинтересован.

– Ах! Вы обесчестили мою пудреницу!– слышалось вскоре в темноте будуара.– Ах!

– Дорогая! Каким образом?

– Вы на нее сели.

– Завтра же у Вас будет бриллиантовая пудреница...

Больше слов нельзя было разобрать, потому что их заглушили шорох и какие-то неясные звуки.

Около десяти часов разговорный накал у гостей поутих, блаженная лень овладела всяким, кто сидел за столом, и даже Павел Афанасьевич утихомирился, хотя все еще поерзывал на стуле, словно бы желая нечто сказать; впрочем, делал он это больше по привычке.

Наступил момент, когда есть, пить и разговаривать уже не хотелось, а уезжать было еще рано. Иные мужчины потянулись к ломберным столикам, оставшиеся лениво разговаривали и масляно оглядывали соседок.

– Господа! Давайте играть в фанты! – предложила королева.

Экскурсия в будуар пошла ей на пользу, ее глаза весело блестели и на лицо легла тень отлетевшей молодости.

Дамы тотчас согласились, оставшиеся мужчины были вынуждены подчиниться, и игра началась.

В это время в поисках какой-то понадобившейся ей вещицы супруга мэра зашла в кабинет мужа. Она пробежала глазами по знакомым предметам и вдруг увидела на каминной полке яркий бланк приглашения. Влекомая каким-то предчувствием, Ольга Давидовна подошла и развернула открытку. Было напечатано следующее:

Уважаемый Карел Ярсович!

Приглашаем Вас тринадцатого числа сего месяца и, конечно же, года, посетить наш клуб после 17.00. Будем рады видеть Вас без сопровождающих, запросто, потому что хотим конфиденциально сообщить Вам информацию, которую Вы, да и не только Вы, давненько желаете получить.

Любящие Вас ИДИОТЫ.

В груди у Ольги Давидовны нечто оборвалось, вековой страх пробудился в ее душе, и решив поговорить с мужем сегодня же, (о ужас! сегодня было двенадцатое!), она спустилась к гостям и весь оставшийся вечер умело скрывала испуг.

Клуб идиотов открылся немногим более двух недель назад. 25 января мэру было подано прошение разрешить открытие клуба в восстановленном здании пустующей школы. Прошение было выполнено на бумаге с тонкой работы водяным знаком: шут в длинном колпаке заговорщически подмигивал, держа в руках литеры КИ. Символ был неприятен мэру. Но именно смелость и неожиданность прошения, неясность того, какие силы за ним стоят, остановили всевластную руку, занесенную уже для привычной резолюции. И впоследствии мэр не раз благословлял собственную осторожность, потому что на следующий день "с самого верха" пришла секретная телеграмма с рекомендацией оказывать активистам КИ всяческое возможное содействие. В телеграмме указывалась именно аббревиатура, и не было никакого намека на расшифровку,– значит наверху ею пользовались уже давно. Минимум месяц. Мэр, не колеблясь, утвердил прошение, и клуб открылся. Через неделю Карел Ярсович решился отправить в центр до странности неприметного человека, откликавшегося на имя Экс. Агенту пока ничего не удалось выяснить, хотя он регулярно сообщал о своем "благополучном самочувствии". Это означало, что его еще не рассекретили.

Клуб был торжественно открыт 27-го, на здании появилось яркое изображение шута, столь неприятное мэру. Поскольку школа располагалась на возвышенности, рядом с телемачтой, а изображение шута по ночам светилось, подобно западной рекламе, погруженный в тьму город имел возможность по вторникам, пятницам и субботам взирать на эмблему и отводить взгляд от непривычного, слепящего электрического света, льющегося из окон. Фонари на улицах не включались уже третий год, и странные, и мятежные мысли будил шут в умах горожан.

Клуб заседал, пресса молчала, любопытство росло. "И почему я не отдал это здание театру?" – думал мэр, и на морщинистом лбу отражались печальные мысли. Он попытался придраться к нерациональному использованию электроэнергии, но ему ответили, что лучше использовать ее нерационально, чем не использовать вообще, и представили документы, из которых становилось ясно, что электростанция у них собственная, а топливо для нее они привозят бог знает откуда, но на совершенно законных основаниях. И теперь вот это приглашение... Или Карел Ярсович чем-то им не угодил? А вдруг это анти... О, господи! Но что же они хотят сообщить?!

Гости разошлись. Ольга Давидовна вошла в спальню мужа.

– Карел!

– Что, Оля?

– Я видела приглашение...

Карел молчал, тщательно развешивая на стуле атласный халат.

– Какое приглашение?

– В клуб...– спина мужа странно ссутулилась, он посмотрел на нее затравленно.

– Карел! Ведь мы пойдем туда вместе, правда?

– Ну что ты, Оля, успокойся, вместе нельзя. Я пойду один, – гордые нотки отчаяния послышались в его голосе.

– Я не пущу тебя! – она нежно и испуганно приникла к его груди, и много сил понадобилось в эту ночь Карелу Ярсовичу, чтобы утешить любимую супругу.

4.

Если бы кто-нибудь сумел незаметно проникнуть в заколдованный флигель поздним вечером тринадцатого февраля, то он увидел бы много любопытного. Взору его представилась бы вдова, сидящая при свечах в кабинете мужа и покрывающая лист за листом странными чернильными узорами. Могло показаться, что Ксения рисует каракули, на деле же она тщательно выводила магические знаки. Неделя потребовалась ей, чтобы исполнить просьбу мужа, и сегодня ЭТО должно было свершиться. Она не знала, как это будет, но ей удалось направить всю силу нечисти на его благо. Порою, она, задумавшись, скользила взглядом по лепному потолку и по знакомым, застывшим в почтительном ожидании харям друзей своих, или гладила лежавшего у нее на коленях огромного серого кота. За окном бушевала невиданная вьюга и дом страшно поскрипывал, выдерживая ее натиск. И весь кабинет был словно наполнен невидимым, неуловимым движением, от которого порою случается в воздухе легкий сквозняк, не колышущий свечей, но ощутимый на лице.

И хотя чудовища, окружавшие ее, привели бы в трепет всякого, и не знала она, к чему приведет ее колдовство, не было страха в душе Ксении. Слышались ей порою легкие звоны, она чувствовала прикосновения неведомых существ, и знала, что несколько их уютно расположились в ее рассыпанных по обнаженным плечам волосах.

– Где муж мой? – спрашивала она у всеведущих духов.– Ответьте!

– Скоро он будет здесь,– был ей ответ.

– Я хочу знать, кем он станет теперь и на что направится освобожденная мною сила. Отвечайте!

Но молчали духи, словно смущаясь открыть запретное.

– Заклинаю Вас первичным хаосом и всепожирающим огнем!

Отвечайте! – но видно запрет был наложен властью более могучей.

– Поймите! Я должна это знать!

– Ну хорошо! – сказал наконец двухголовый вурдалак, недавно лишившийся всего, что было ниже плечей.– Я расскажу. Но берегись, если знание придется тебе не по вкусу.

– Говори! – и рука ее снова заскользила по бумаге, а две лохматые головы принялись шептать ей что-то в правое ухо, попеременно оттесняя одна другую.

Странные слова оставляло на бумаге перо.

"Все началось с 1891 года. Во время путешествия наследника российского престола Николая Александровича по Дальнему Востоку, история разветвилась. В одном варианте Николай был убит в Японии, и на троне в 1894 г. оказался ГЕОРГ, а в 1899г.

МИХАИЛ, и русская династия окончилась в 1942 г. со смертью Александра Михайловича и его сына Юрия, убитого по приказу ПОБЕДИТЕЛЯ. В другом, равноправном с первым варианте Николай остался жив, в 1894 году вступил на престол, и династия окончилась в 1917 году. Первый вариант привел к тому, что ты видишь вокруг, но ты еще не знаешь, что смерть Николая прямо связана с твоим мужем. Твой муж стал..." Кем же?

Но тут словно чья-то костлявая рука придушила двухголового, он только хрипел, но сказать не мог ни слова. Ксения увидела, как одна из русалок приняла ее облик и, подмигнув, вышла.

Колыхнулись свечи. "Открылась дверь?"– подумала Ксения, но это было ей безразлично.

– Отчего я не могу знать ваши тайны? – спросила она.

– Ты узнаешь их. Утром...Утром...Утром...

Тут лица и голоса слились в какое-то приятное смешение, мягкие руки подхватили Ксению и бережно пронеся по коридору, уложили в постель.

5.

Главной задачей Экса было разузнать, кто таков Аркебузов Г.В., чья подпись стояла под прошением напротив слова "Председатель". Эта задача была решена Эксом как нельзя более вовремя – тринадцатого в полдень на стол мэра легла дешифрованная радиограмма:

"Председатель. Настоящее имя неизвестно. Гражданин Франции, коренной парижанин. Год рождения неизвестен. Распространяет о себе слухи, что он Вечный Жид. Знает множество языков, говорит на них без акцента, увлекается литературой и живописью, большой знаток человеческой души. Очевидно, КИ его собственный каприз. Исключаю принадлежность Аркебузова к какой бы то ни было разведслужбе. Он искренне убежден в своем сверхъестественном даровании и предназначении.

Большой друг папы римского, проповедует собственную религию, в которой люди поклоняются сотворенному ими самими богу. Имеет "руку" наверху, но кого именно, пока неясно.

Предназначение клуба остается тайной, но вполне вероятно, что все упирается в религиозные представления Председателя.

Заверяю в своем благополучном самочувствии. Экс."

Информация раздосадовала Карела Ярсовича своей неполнотой.

В самом деле: гражданин Франции, а подлинное имя неизвестно. Как же имя неизвестно, если известно, что он – гражданин? Но все-таки теперь он хоть что-то знал, и скоро мысли мэра приняли иное направление: "Что же будет сегодня вечером?"

Он подумал, заехать ли сначала домой или ехать сразу... Решил сразу – к чему ее расстраивать? Ах, как невовремя уехал полковник Саитов! В его отсутствие Контора клубом, по-видимому, не занималась, и не с кем было даже посоветоваться – никто ничего не знал. "Разве что позвонить Бибихвостову? – подумал мэр,– Да нет, ему не втолкуешь!.."

Часа в четыре начало быстро темнеть, и вскоре огромные горы снега, зависнув над городом, стали низвергаться с небес.

Поднялся пронизывающий стены ветер... Синоптики тотчас начали обещать ужасную ночь. В 17.00, когда Карел Ярсович подъезжал к клубу, свет его окон едва пробивался сквозь пургу. И как ни погружен был мэр в свои тяжелые думы, это обстоятельство почему-то обрадовало его. Зажмурившись, пробежал он несколько метров до крыльца и вступил под защиту крепких стен. Чьи-то заботливые руки смели снег с плеч и спины, приняли пальто, шарф и шапку, и мэр начал подниматься по крытой ковром лестнице. Его никто не встречал. Он оглянулся. Сзади тоже никого не было. Одиноко висело в школьном гардеробе его мокрое пальто, но нигде не было видно двери, куда мог скрыться встречавший его швейцар.