Текст книги "Расскажи мне (стихи)"

Автор книги: Александр Шишкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Шишкин Александр
Расскажи мне (стихи)

А. Шишкин

РАССКАЖИ МНЕ

Стихотворения из книги "Corpus Animae"

*** Расскажи мне о том, Как мы были вместе: Рядом с Биржей, за мостом, В Павловск ездили,

Расскажи мне о том Звонком воздухе, Где дышали мы листом, Быстрой поступью,

Расскажи мне о том, Что с тобой, Не пойму Как приехали домой, Что в тюрьму.

*** Белый, белый лес, Черные, черные стволы. Пальцы свои раствори В обруче жестких колец.

Тушь по листу ангиной Это не акварель. Это во рту речь Стала сухой глиной.

*** Не зови меня никак: Ни любимым, на красивым. Эта жизнь в сквозняках Похотливых.

Это – порча, это – ложь. Не зови меня никак, Оголенная, как нож, В сквозняках.

*** Врезаться, включиться в движение дня, В ключицы врезаются ободы арок... Нет. Мне не догнать. Пусть бежит без меня. Мне ль, бабочке света, лететь на огарок?

Пускай эскалатор, большой пьедестал, Несет будто каряя гончая с жаром, О, если б я мог, я б давно перестал Пытаться бороться с кошмаром,

Но ноги стучат в тротуар-барабан, Но я не джазист, не стукач, не повеса, Мне место не там, не петля, не аркан, Не желоб под крышей, чтоб каплей по весу

Лететь и струиться, пока в мостовой В потоке таких же, наглеющим малым, Не вытопчусь ярко-зеленой травой... Мне, бабочке света, здесь воздуха мало...

*** Зимой мы шли с тобою улицею Росси, Снег мягко отдавал тебе поклон, Ты улыбалась, замедляя поступь, Между парящих ледяных колонн.

Ты улыбалась собственной причуде, И ты не знала, что там вскоре будет, Что замыкает белоствольный ряд.

Зимой мы шли с тобою улицею Росси... Казалось, сохранить тебя – пустяк. Но медленно кружась земля тебя уносит.

*** Я ищу лишь неправильных линий обман Сочетание характерного, Этот ясный прерывистый солнца туман, Как в кистях голубые вены.

Я ищу: Петропавловский каменный взмах, Перепачканный кровью клен на домах,

И деревьев чернеющих горя излом, Как завязанный мокрым узлом,

В оседающем инее мрамор колоннКак в коленях твоих сумасшедший наклон.

*** "Я целый день валялся у реки.

Смотрел на реку – там галеры Везут товар. Цветные паруса. Ты знаешь, что за диво этих мерных Двухслойных взмахов пояса.

А видел бы, как важно и смешно Вокруг себя гуляют эти дожи, Как будто бы они веретено, Которое не важничать не может.

Вот на дворе ягненка потрошат, Готовятся, ругаются без толку, И ждут весь день, когда приедет сват, Чтобы отпраздновать помолвку..."

*** "Ершалаим – моя столица! Два Гоголя и семь высотных зданий, У Пушкина в ногах песок корицей И я, как фонари, с промерзшими глазами.

Но сердце сердцем.Шепот на губах: Сейчас январь и время мертвой стужи. Сейчас фонарь, как мудрый патриарх, Не хочет слушать то, что лезет в уши.

Еще не ночь, но мрак страшнее ночи, Чем дорожить и чем дышать? Слежалый снег, как грязные онучи, И съёжившаяся душа.

Ершалаим – моя столица. Два Гоголя и семь высотных зданий. У Пушкина – лишь место для свиданий, И я не прихожу сюда молиться."

*** "Арба скрипит. Жар аспирина. И крылья бабочек слабы. Свет разбивается в гардинах В синь перекушенной губы.

Безумна ночь. День полоумен. Душа стирается до тла. Круг ипподрома связан в узел. Не разрубается скала."

*** Уходишь. Провожаю. Раздерну шторы. Пять утра. Мне тебя жалко. А ты одежду, как ноты с пюпитра.

Да, отчасти ты музыка. Чашка кофе. Горячая. Черный джемпер на узкие

плечи, Да кусок янтаря к шее.

Ты гордячка. А глаза кокаинные. Ведь с такими можно и кануть: Замереть корриатидой С обезумевшими руками.

Провожаю. Уходишь. До следущей пятницы. Из деревни привезенные ходики Показали пять пятнадцать.

*** Так любить невозможно, Как образ, как цвет, Как холодную любишь и любишь близкую Это Моцарта тайный концерт. Только молча, не взыскивая.

Мне, – что сил? – промолчал, просмеял Всю тоску и валяю дурня: Я же знаю, что твой овал Растворится в предутренней.

Что за плед у тебя на плечах? Покрывало исповеди-апатии. Голова твоя, как в руках палача, В моей памяти.

*** Где в развороте, Где в полете, Где в золоте, Где на исходе, Как медь – звенит И пахнет – как сандал...

Кармен – прильни! И выпусти кинжал Итак – игра, В залог – ночь, гибель и гитара, И бьется плоть о плоть, как кастаньеты парой, А к уху льнет лукавый враль: "Кармен, старухою не умирай..."

*** Знакомство было как минута, А пониманье так манило. О, если бы не обмануло!

А он писал скорей неистово, Чем нежно, но и нежно было Самосожженье пред единственной.

Она смотрела на мерцанье Какой-то ненормальной жизни И, не способная на царство, Непониманье обнажила.

Но он ослеп пред им же созданной Мечтой о светлой ее участи: Мятежный дух был верноподданным Своей мечты и невезучести.

*** Как глаза до оскомины, Губы – до слез, Ноздри вывернуты наизнанку, Как поставлены комлем, С горящих волос Словно пот вытираю панику! То, что видел теперь, не увижу уже: Мне не жить с теми буднями рядом Я вишу, как повешенный, меж этажей В белом знамени Олимпиады.

*** Измором сон берет мою живую крепость. Не так ли жизнь? – скорей всего не так: Она как нихил, нищета, зеро, пустяк, Что есть – что нет, не разберешь никак, А сон – прекрасная и нужная нелепость.

*** Приблизиться – но разве есть возможность? Понять – но разве есть предел? Почувствовать – но разве чувства схожи У двух единотворных тел?

*** Как раненый кентавр Стрелою ядовитой, Я вечно должен жить, Не излечим тобой.

Так медленно течет Река из тонкой раны, Что через ночь уже Не переплыть назад.

*** Есть чуть давящий спазм посредине груди. Эта опухоль – жизнь изнутри, как лисенок наружу, Проедает меня, оставляя меня позади. Я стою опустевший, Выпустив душу, А она, словно тень у романтиков, Выбирает свои пути.

*** Горит жираф. Кентавр хромает. Взгляд ждет червонного листа. Из пепла возникает та, Что и себя превозмогает.

От шеи длинной прикурить И, приподняв подол заката, Летящих бабочек кокарду На лоб зеленкой прикрутить.

*** Средь сна кричать уже нет мочи, Когда остывшею рукой Не вычерпать пространство ночи Над почерневшею рекой.

В разбеге головокруженья, В чаду вчерашнего огня Уже натачивают жерди И ветра дрожи не унять.

*** Разбирается ночь, по-крестьянски схлестнувшись цепами, Бьет промеж и наотмашь, не глядя в глаза. О, животная пропасть души, продающей себя не за память, А за лезвие похоти, чтобы было чем плоть разнуздать.

Моя тень еще дышит, слоя пустоту в мертвом свете Anno Domini – смерти холодный зрачок: Жизнь уходит на "ченч", остаются кровавые терни, Не берущиеся пустотою в расчет.

На истерзанном поле дымится в цветке сигарета. Негашеная известь съедает мою раздобревшую тень. От весны остаются стволы обгоревшие лета, И любимая стонет в моей суете.

*** Перекосы измором чернят запотевшие грани стекла. Горный кварц набивает карманы сырой тишины, В сердце раненый зверь по дуге от прямого угла Совмещается с тенью, еще не успевшей остыть.

Мелодрама не ведает смерти, как жанра не ведает смерть. У Кармен не осталось ни вздоха любить. Навороты издерганы, как гремящая медь. И в испарине дышат худые бока у кобыл.

Не суметь устоять от пустого лица мертвеца: Грим слоится паштетной слезой. Разгоняется солнце, мелькая в глазах, И горит под ногами песок.

*** Оступается воздух в развалы стены. Стерты ватные корни заката. На душе от набитой струны Дым удушливее "Дуката".

Привокзальная площадь пускает в расход. Моль пробила морозную сперму. Решка тянет ко дну, как Махно Перетертую песню по нерву.

Жизнь пространства, наверно, уже Разметалась в отсутствье опоры, Это трюк из кино – не сюжет Для открытой в безумье аорты.

*** Мухи черные ловят живущих на вздохе. Маховик отрубает конечности жизни за волосом год. Каждый неба глоток собирают по крохе, Точно строки забытых стихов.

День тревог – в воспаленную кожу набитая синь, Только струпья съедаются с губ, будто корка натертая солью: Это рваные раны залил керосин, Поджигающий горло спросонья.

Мои дети кричат, надрываясь, как почки, – во сне. У эклоги отбиты края в наступающем веке. А мой голос во мне начинает уже костенеть От кубической ясности, пышущей в человеке.

*** Прикорни у меня на плече Я тебя приколол к себе, точно звезду На восходе, где чернь На изъеденном небе не сдуть.

Я разъят на квадраты любви, И меня пробивают, как козырь, легко, За безвзятие пишется вист, И по небу течет молоко.

Зоб клокочет, еще не родив Звук – в кровавую жесткую вату задут, И у мертвого больше родни, Чем на кладбище с гробом идут.

*** Из воздуха проросший горб, Продутый бесконечной гаммой. И заливается как Габров Стучащий по закрылкам гроб.

И что во мне остановить? На измельченных `строках бьется Замерзшее на солнце солнце, И вечно сломанный графит.