Текст книги "Зима в Дождливом мире (СИ)"

Автор книги: Александр Ясинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

И они спускаются вниз, Немой идет впереди, и порой раздается тихое позвякивание, когда его спина соприкасается с дулом пистолета, который сжимает в руке идущий следом Федерик. А хозяин в середине коридора вдруг прижимается к стеллажам, где нет дощатого покрытия и скользко, и Кориандра проходящая здесь последней в точности повторяет его движение, но это дается ей легче, ибо ее не отягощают возраст и инвалидность.

По туннелю они заметно отдаляются от гостиницы, и Вальдемар спрашивает, нет ли здесь выхода наверх, но получает категоричный ответ, и если б он мог, то прогрыз пласт промерзшего наста и бежал бы прочь, но он не может и вынужден тащиться следом за хромоногим, а позади Мальк и что-то бормочет, и хочется бежать, бежать отсюда, но нельзя, хотя когда-нибудь он освободиться от их гнета, и тогда прочь, пусть сами подыхают, а сейчас главное – ждать.

Тупик, и Немой показывает Федерику на вентиль, но тот не понимает, и Немой пишет на дощечке: « закручен». Федерик кивает головой и оборачивается к хозяину, когда позади их из щели слишком узкой для нормального человека протискивается скелет. Скелет, чьи одежды – обвислые сухожилия, скелет, чье существование отличалось от бытия живущих ныне потомков и отличается и сейчас. Скелет, облаченный в ржавый шлем, все еще способный остановить пулю, скелет, сжимающий оружие, хотя попорченное временем, но по прежнему сохранившее острие, притороченное к дулу. И, наконец, скелет, который наносит удар в спину Немого.

Немой роняет лампу, и та, ударившись, гаснет, а могла б разлиться пылающим горючим, но это видно не судьба, а Федерик в темноте отступает, и хозяин отшатывается, наступая на кого-то. Паника вылезает из темного угла сознания, и немилосердно насилует человека. Примерно в тот же самый момент Немой наносит ответный удар, но скелет увертывается ужом и бьет прикладом, взрывающимся фейерверком щепок и немедля колет штыком.

Федерик выстреливает вслепую и попадает в Немого, которого отбрасывает вперед и уже лежа на подмятом противнике, он расчленяет его (ее?) клешней.

Тишина поднимается испарениями от стремительно разлагающихся костей на полу и Федерик уже может различить обнаженного Немого, который, кажется, смотрит в прошлое и его клешня царапает на ледяной стенке шесть корявых букв: «я узнал». И Федерик понимает, что тусклый свет на самом деле исходит из его глаз, рубиновых и нечеловеческих, и если б в тот миг на Земле оставался хотя бы единственный, имеющий рассудок неповрежденный, и ему случилось оказаться здесь, в этом коридоре, еще хранящем поспешный топот малодушных, то он тут же б верно сошел с ума, ибо невозможно оставаться в мире безумном нормальным. И это так же несомненно, как и то, что логика уничтожает веру в чудеса.

Федерик уныло плетется обратно и ему дано видеть, как рана на бедре Немого кровоточит, но ему не удается разглядеть, в действительности ли то кровь. Только слышно, как капли, шипя, прожигают дыры в вечной мерзлоте.

– Ну и что мы теперь будем делать? – спрашивает он Немого.– Положим, вентиль мы открыли, но как сюда попала эта тварь? И где гарантия, что за ней не последуют другие? Нужно выбираться отсюда. Есть только один выход.

– Да, есть только один путь к спасению, – произносит меченый, появляясь из темноты, – и единственный ключ от него – у тебя, Немой. Где, куда ты дел ту страшную часть себя?

И он подает листок, и Немой, приняв, начертал: «Я спрятал ее. Спрятал в преддверьях того места, которое вы зовете адом», и, не оглядываясь, уходит прочь.

– Что он имел в виду? – удивленно вопрошает Федерик, но меченный лишь снисходительно улыбаясь, роняет лист и уходит следом. Лист падает на сырой настил, с потолка капает и холодная капля попадает за шиворот Федерика, принуждая передернуть плечами.

Когда он тоже уходит и на мокнущем листе отпечатывается его след, лед начинает трескаться.

Хозяйка, грубо возбудив Малька, затаскивает свою жертву в нишу, что под лестницей ведущей наверх, и начинает яростно, и даже как-то истерически совокупляться. Навалившись всем своим необъятным весом, она тяжело сопит в лицо оторопевшего Малька. Он обоняет кислый запах вина и чеснока, чувствует прикосновение влажной от холодного пота ладони и пальцев, сдавливающих шею, и другую руку, там, где Кориандра помогает себе, толчками вжимая Малька в земляную стену. Им овладевает странное постаффектное оцепенение, и надтреснутое увеличительное стекло валяется, выпав из кармана, рядом с правым сапогом.

Ржавый корпус бронемашины, проделав брешь, въехал в залу, застрял наполовину засыпанный обломками. Кто знает, какая сила подняла древний механизм из его обретенного последнего пристанища в чаще леса, и какая нечестивая энергия движет почерневшими от копоти, спекшимися от жара головешками, что, выбравшись из открытого люка в корпусе, все ползут, продираются сквозь завал из бревен. И вот множество других трупов на разных стадиях разложения, и какие-то пластиковые пародия на людей, и те, чей вид не дозволено лицезреть ныне живущим, а посему они все, невольные свидетели, обязаны умереть. А мамаша Марлоу скорчилась, держась за живот у перевернутого стола, и двери также сорваны, и Конрад в одиночку дерется сразу с полудюжиной костяных противников, меченный куда-то подевался, и пещерный человек висит на поскрипывающих от тяжести стропилах. Остальных не было видно.

Впервые лицо Федерика просветлело. Он обрел понимание и смысл, так хорошо он не чувствовал себя с того памятного дня, когда перед ним и еще двумя выжившими счастливчиками расступились таежные дебри открывая поселок вероломных туземцев.

И мстительно, торжествующе захохотав, он шагнул из подвала в то далекое полыхающее подожженными хижинами утро, когда горячий от постоянной стрельбы пистолет в его левой руке заряд за зарядом изрыгал справедливую смерть, а правая, по локоть в чужой крови, сжимала скользкий эфес сабли. Его незащищенную голову и грудь усеивали глубокие порезы, а из бедра торчала стрела, но он не замечал ран, и кровь была повсюду, и он скользил в ней…

Белый лед взорвался осколками, и над поверхностью показалась скрюченная рука, а после, вылез и он сам, пролежавший годы в мерзлоте нечаянно убитый в пьяной драке напарник Конрада, первый муж распутной Кориандры, выстроивший таверну на перепутье шальных дорог.

Мальк прекрасно видевший все это захрипел и принялся оседать, увлекая хозяйку следом, сердце ученого не выдержало. Мертвец пока еще не мог разлепить скованные льдом губы, но уже начал неуклюже передвигаться на негнущихся ногах, суставы его жутко щелкали.

Кориандра, еще во власти животного возбуждения продолжала скакать на распластавшемся безвольном теле Малька, однако и до нее начало доходить, что что-то неладно, заволновалась, силясь оглянуться, а когда ей это удалось, заголосила от ужаса, судорожно освобождаясь от ставшего теперь обузой мертвого любовника.

– Говорила же, схоронить бы надо по-человечески, закопать по-людски, но нет, тебе было не до этого, ты валялся в горячке, то болтался пьяной скотиной! Как же я одна могла вытащить тебя, Маркушка, вот и дождались, покуда совсем не вмерз. Ты уж прости меня дуру, друг сердечный, муженек ненаглядный, все из-за меня окаянной-то вышло! А Конрад так кричал во сне, говорил ты не помер, что приходишь к нему по ночам и ковыряешь рану, а я-то не верила, глупая! Лекарь-то ногу лечил, лечил, да только все зазря. А после надоело, взял и отрезал окаянный!

Мертвец обнажил желтые клыки и прохрипел потусторонним голосом, роняя хлопья снега и плоти:

– Согрей меня!

– Ой, люди добрые, что твориться! – еще пуще прежнего запричитала неверная Кориандра, плача и карабкаясь по ступенькам.

Марк тяжело прошел мимо неподвижно раскинувшегося в бесстыдной позе с расстегнутым верхом и спущенными до колен штанами Малька.

Отрубленные конечности ползали по полу, хватая дерущихся за щиколотки, в поле зрения Немого оказался приближающийся в обход Федерика зомби с развороченной грудью, через которую виднелся следующий заплесневелый труп, ковыляющий следом, и еще один с палашом, и безногий ползущий на огрызках культей, и еще…

Перед суровым ликом неминуемого неотвратимого уничтожения он вынужден был стать клятвопреступником. Он отворил запаянные врата ведущие в ад, ад, что размещался глубоко у него в душе и выжег ее изнутри. Те небеса – из ворочающейся, ворчащей магмы, а дно – расстеленный ковер огня, взрывающийся гейзерами ввысь, чтобы соединиться там с верхом, перетечь друг в друга. Пальцы привычно вошли в пазы рукояти, и приклад щелчком присоединился к плечу. От импульсов его мозга включился барабан, набирая скорость с низкочастотным гулом, и вот уже четыре коротких широких луча слились в одно бешено крутящееся отверстие, которое…

Которое породило нездешний фиолетовый свет, свет очей дьяволицы из преисподней, и все что было перед Немым испарилось, закружилось оседая радиоактивным пеплом в свежевспаханную борозду. Он повернулся в другую сторону.

Удерживаемая Марком и оплывшим синтетическим человеком хозяйка Кориандра билась на полу, когда кочевник в рогатом шлеме, ухмыляясь оголенными стервятниками резцами, став на колени, вогнал ей между бедер обрез и нажал на курок.

Мозги женщины, вылетев из темени, стали частью противоположной стены, еще раньше мертвецы удавили растерявшего всякое показное мужество ничтожного хвастуна и лгунишку Вальдемара, а в следующую секунду Немой повернулся и всю группу смела фиолетовая вспышка. Остановиться уже он не мог, превращаясь в бездумного проводника бушующих энергий из переполненной геенны в засасывающую пустоту мира людей.

Немой повел стволом, выжигая зомби и обсыпающийся потолок и уползающую на четвереньках мамашу Марлоу и мече…

– Нет! – толкнул его откуда-то вынырнувший окровавленный Федерик. – Не тронь его, за него воздастся вдвойне! Сей крест – мой!

И Каин, чью скорбную печать уже более не маскировали бинты, воздел узловатые руки, призывая Гидру.

– Не я ль взывал, махал тебе с борта корабля? Кричал, умолял. Но ты был слишком занят, чтобы прекратить бойню, жестокий убийца и клятвопреступник! А теперь, теперь ты еще выпустил их всех, врата в ад оказались открытыми!

Федерик выстрелил в него и Каин упал.

Вонючие серые хлопья сменили мокрые белые снежинки, неуверенные, робкие, тут же тающие сыны зимы. Они стояли на пепелище, сохранился лишь один угол строения, там, где когда-то сидела Марлоу трепыхалась летучая мышь с поврежденными крыльями, и Колесо Фортуны, обильно политое кровью людей, к лопастям которого привязаны трепещущие лоскутья надежд, скрипя, крутилось на брошенной обгорелой карте. Федерик вытряс использованные капсюли и вогнал в ствол последний патрон.

– Все кончено, уходим, – устало сказал он. – Мы были на волосок от смерти, – и поцеловал запекшимися губами амулет, что болтался на жилистой шее. – Эта битва была дана нам во искупление всех предыдущих грехов!

Цепочка лопнула, и оберег пал оземь.

– Будь оно неладно! – воскликнул в сердцах Федерик нагибаясь.

И ощутил тупой удар, нет, совсем не болезненный, просто непонятный, скорее мягкий толчок, и шум в ушах и все начало двоиться, поплыло перед глазами. «Это от усталости, – подумал Федерик.– Боже, как я устал!». Шум усилился, он походил на рокот волн. Они приближались. И захлестнули его с головой.

Кусок арматуры, что пронзил старого вояку словно копье, сломался под тяжестью тела. Под пеплом заискрило и погасло: робот-проповедник перестал существовать, и жизнь ушла из электрических цепей и ламп.

Немой покидал пепелище, где среди всего сгоревшего и недогоревшего валялась расколотая матовая дощечка, и выпавшая из сумы книга. Холодный ветер листал ее, а срывающиеся снежинки ложились на почерневшие страницы скорбными комментариями. Надпись на титульном листе гласила: «Гирлянда миров, игра, которая продлиться 100 миллиардов лет».

Он прошел мимо коченеющего трупа Вальдемара, которому все таки удалось вырваться, он шел не останавливаясь, не оглядываясь назад покудова не услышал тоненький мелодичный голосок окликающий его. Как тогда.

Даже по прошествии стольких циклов от истоков бытия ее пустые глазницы все еще кровоточили. Она взвешивала то, что разум отказывался понимать, иначе знание это погубило бы его.

– Я – твоя карма, – повторила фигура.

Фемида.

«Вот она, последняя голова Гидры», – подумал Немой.

– Я слышу твои мысли, – говорит Фемида.

Купаясь в фиолетовом сиянии, она приближается неспешной походкой и Немой осознает тщетность своих стараний.

Фемида протянула открытую ладонь, на которой лежал, чудом сохранившийся, малюсенький закопченный осколок экрана. Немой зачарованно глядел, как эльф скользит через поляну и, приоткрывая дверцу, исчезает в уютном домике. Наступает ночь…

Которая становиться всеобъемлющей. Как захлопнувшаяся крышка.

– Покой, – произносит Немой в месте, где все что звучит – истинно.

Солнце несмело пробивается сквозь плотную завесу облаков, верный признак скорого начала долгого сезона дождей, начала нового цикла, и может – новой истории, и его лучи согревают лежащее широко раскинув руки среди бескрайних снежных просторов тело. Тело, никогда не знавшее другого, чем солнечный свет тепла.

завершено 22.02.2008г.