Текст книги "Снежные стихи"

Автор книги: Александр Пушкин

Роберт Рождественский

Воспоминание о большом снеге

 
Снег-то какой! Снег-то какой! Снег-то!..
Видно, сегодня он выпасть решил до конца.
Будто бы взялся за дело неведомый Некто.
Взялся,
и ты уже вряд ли шагнешь от крыльца.
Хлопья нечаянной вечности.
                                          Счастья простого.
Ты на Земле остаешься со снегом вдвоем…
Медленно-медленно.
Тихо.
Просторно-просторно
падает снег, размышляя о чем-то своем.
Он заметает неслышно все наши ошибки.
Он объявляет всеобщий бессмертный
                                                           покой…
Вот на ладони твоей закипают снежинки.
Ты улыбаешься:
Надо же! Снег-то какой!..
 

Снег

 
Этой ночью
                                  первый снег летел в окно.
Этим утром
                                     снег идти не перестал…
Так идет он,
будто кто-то озорно,
как бутылку,
все окрестности взболтал.
И не знает снег,
                                    куда лететь ему,
где найти ему
                             местечко для жилья.
И забыл он, где земля,
зачем земля,
почему трава и зелень почему.
То идет он сверху вниз,
то снизу вверх —
озабоченный,
растерянный,
                           чудной…
Я прекрасно понимаю
                                           первый снег,
потому что так же было и со мной.
Время встало.
А потом пошло назад!
Все часы на свете
                                     канули во тьму.
И забыл я, что сказать,
Зачем сказать.
Почему смеяться,
плакать почему.
Шла за осенью
                            весна,
потом – зима.
Позабыл я все слова,
все имена.
Позабыл я даже то,
                             как ты нужна, —
ты об этом мне напомнила
сама.
Очень гордая,
                          сама пришла ко мне,
равнодушие обидное стерпя.
На твоих ресницах
                             тает первый снег…
Что б я делал,
если б не было тебя?!
 

Зимняя любовь

 
Слишком холодно на дворе,
Зря любовь пришла в декабре.
У любви зимой – короткий век.
Тихо падает на землю снег.
 
 
Снег – на улицах, снег – в лесах
И в словах твоих. И в глазах.
У любви зимой – короткий век.
Тихо падает на землю снег.
 
 
Вот прощаешься ты со мной,
Слышу голос я ледяной.
У любви зимой – короткий век.
Тихо падает на землю снег.
 
 
Клятвы зимние холодны,
Долго буду я ждать весны…
У любви зимой – короткий век.
Тихо падает на землю снег.
 

Евгений Евтушенко

Третий снег

С. Щипачеву

 
Смотрели в окна мы, где липы
чернели в глубине двора.
Вздыхали: снова снег не выпал,
а ведь пора ему, пора.
 
 
И снег пошел, пошел под вечер.
Он, покидая высоту,
летел, куда подует ветер,
и колебался на лету.
 
 
Он был пластинчатый и хрупкий
и сам собою был смущен.
Его мы нежно брали в руки
и удивлялись: «Где же он?»
 
 
Он уверял нас: «Будет, знаю,
и настоящий снег у вас.
Вы не волнуйтесь – я растаю,
не беспокойтесь – я сейчас…»
 
 
Был новый снег через неделю.
Он не пошел – он повалил.
Он забивал глаза метелью,
шумел, кружил что было сил.
 
 
В своей решимости упрямой
хотел добиться торжества,
чтоб все решили: он тот самый,
что не на день и не на два.
 
 
Но, сам себя таким считая,
не удержался он и сдал.
и если он в руках не таял,
то под ногами таять стал.
 
 
А мы с тревогою все чаще
опять глядели в небосклон:
«Когда же будет настоящий?
Ведь все же должен быть и он».
 
 
И как-то утром, вставши сонно,
еще не зная ничего,
мы вдруг ступили удивленно,
дверь отворивши, на него.
 
 
Лежал глубокий он и чистый
со всею мягкой простотой.
Он был застенчиво-пушистый
и был уверенно-густой.
 
 
Он лег на землю и на крыши,
всех белизною поразив,
и был действительно он пышен,
и был действительно красив.
 
 
Он шел и шел в рассветной гамме
под гуд машин и храп коней,
и он не таял под ногами,
а становился лишь плотней.
 
 
Лежал он, свежий и блестящий,
и город был им ослеплен.
Он был тот самый. Настоящий.
Его мы ждали. Выпал он.
 

1953

«Идут белые снеги…»

 
Идут белые снеги,
как по нитке скользя…
Жить и жить бы на свете,
но, наверно, нельзя.
 
 
Чьи-то души бесследно,
растворяясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли.
 
 
Идут белые снеги…
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
и бессмертья не жду.
 
 
Я не верую в чудо,
я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.
 
 
И я думаю, грешный,
ну, а кем же я был,
что я в жизни поспешной
больше жизни любил?
 
 
А любил я Россию
всею кровью, хребтом —
ее реки в разливе
и когда подо льдом,
 
 
дух ее пятистенок,
дух ее сосняков,
ее Пушкина, Стеньку
и ее стариков.
 
 
Если было несладко,
я не шибко тужил.
Пусть я прожил нескладно,
для России я жил.
 
 
И надеждою маюсь
(полный тайных тревог),
что хоть малую малость
я России помог.
 
 
Пусть она позабудет
про меня без труда,
только пусть она будет,
навсегда, навсегда.
 
 
Идут белые снеги,
как во все времена,
как при Пушкине, Стеньке
и как после меня,
 
 
Идут снеги большие,
аж до боли светлы,
и мои, и чужие
заметая следы.
 
 
Быть бессмертным не в силе,
но надежда моя:
если будет Россия,
значит, буду и я.
 

1965

«А снег повалится, повалится…»

К. Шульженко

 
А снег повалится, повалится,
и я прочту в его канве,
что моя молодость повадится
опять заглядывать ко мне.
 
 
И поведет куда-то за руку
на чьи-то тени и шаги,
и вовлечет в старинный заговор
огней, деревьев и пурги.
 
 
И мне покажется, покажется
по Сретенкам и Моховым,
что молод не был я пока еще,
а только буду молодым.
 
 
И ночь завертится, завертится
и, как в воронку, втянет в грех,
и моя молодость завесится
со мною снегом ото всех.
 
 
Но, сразу ставшая накрашенной
при беспристрастном свете дня,
цыганкой, мною наигравшейся,
оставит молодость меня.
 
 
Начну я жизнь переиначивать,
свою наивность застыжу
и сам себя, как пса бродячего,
на цепь угрюмо засажу.
 
 
Но снег повалится, повалится,
закружит все веретеном,
и моя молодость появится
опять цыганкой под окном.
 
 
А снег повалится, повалится,
и цепи я перегрызу,
и жизнь, как снежный ком, покатится
к сапожкам чьим-то там, внизу…
 

1966

Андрей Вознесенский

Первый снег

 
Над Академией,
осатанев,
грехопадением
падает снег.
 
 
Парками, скверами
счастье взвивалось.
Мы были первыми.
С нас начиналось —
 
 
рифмы, молитвы,
свист пулевой,
прыганья в лифты
вниз головой!
 
 
Сани, погони,
искры из глаз.
Все – эпигоны,
все после нас…
 
 
С неба тяжелого,
сном, чудодейством,
снегом на голову
валится детство,
 
 
Свалкою, волей,
шапкой с ушами,
шалостью, школой,
непослушаньем.
 
 
Здесь мы встречаемся.
Мы однолетки.
Мы задыхаемся
в лестничной клетке.
 
 
Автомобилями
мчатся недели.
К черту фамилии!
Осточертели!
 
 
Разве Монтекки
и Капулетти
локоны, веки,
лепеты эти?
 
 
Тысячеустым
четверостишьем
чище искусства,
чуда почище.
 

1950-е

Римские праздники

 
В Риме есть обычай
в Новый год выбрасывать
на улицу старые вещи.
 
 
Рим гремит, как аварийный
отцепившийся вагон.
А над Римом, а над Римом
Новый год, Новый год!
 
 
Бомбой ахают бутылки
из окон,
                   из окон,
ну, а этот забулдыга
ванну выпер на балкон.
 
 
А над площадью Испании,
как летающий тарел,
вылетает муж из спальни —
устарел, устарел!
 
 
В ресторане ловят голого.
Он гласит: «Долой
                                  невежд!
Не желаю прошлогоднего.
Я хочу иных одежд».
 
 
Жизнь меняет оперенье,
и летят, как лист в леса,
телеграммы,
                     объявленья,
милых женщин адреса.
 
 
Милый город, мы потонем
в превращениях твоих,
шкурой сброшенной питона
светят древние бетоны.
Сколько раз ты сбросил их?
Но опять тесны спидометры
твоим аховым питомицам.
Что еще ты натворишь?!
 
 
Человечество хохочет,
расставаясь со старьем.
Что-то в нас смениться хочет?
Мы, как Время, настаем.
 
 
Мы стоим, забыв делишки,
будущим поглощены.
Что в нас плачет, отделившись?
Оленихи, отелившись,
так добры и смущены.
 
 
Может, будет год нелегким?
Будет в нем погод нелетных?
Не грусти – не пропадем.
Образуется потом.
 
 
Мы летим, как с веток яблоки.
Опротивела грызня.
Но я затем живу хотя бы,
чтоб средь ветреного дня,
детектив глотнувши залпом,
в зимнем доме косолапом
кто-то скажет, что озябла
без меня,
                   без меня…
 
 
И летит мирами где-то
в мрак бесстрастный, как крупье,
наша белая планета,
как цыпленок в скорлупе.
 
 
Вот она скорлупку чокнет.
Кем-то станет – свистуном?
Или черной, как грачонок,
сбитый атомным огнем?
 
 
Мне бы только этим милым
не случилось непогод…
А над Римом, а над миром —
Новый год, Новый год…
 
 
…Мандарины, шуры-муры,
и сквозь юбки до утра
лампами
                         сквозь абажуры
светят женские тела.