Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Александр Пушкин

Соавторы: Ирина Сурат
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Он мною был любим, он мне был одолжен

И песен и любви последним вдохновеньем.

1821

«Мой друг, забыты мной следы минувших лет…»

Мой друг, забыты мной следы минувших лет

И младости моей мятежное теченье.

Не спрашивай меня о том, чего уж нет,

Что было мне дано в печаль и в наслажденье,

Что я любил, что изменило мне.

Пускай я радости вкушаю не вполне;

Но ты, невинная! ты рождена для счастья.

Беспечно верь ему, летучий миг лови:

Душа твоя жива для дружбы, для любви,

Для поцелуев сладострастья;

Душа твоя чиста; унынье чуждо ей;

Светла, как ясный день,

младенческая совесть.

К чему тебе внимать безумства и страстей

Незанимательную повесть?

Она твой тихий ум невольно возмутит;

Ты слезы будешь лить, ты сердцем

содрогнешься;

Доверчивой души беспечность улетит,

И ты моей любви… быть может,

ужаснешься.

Быть может, навсегда… Нет, милая моя,

Лишиться я боюсь последних наслаждений.

Не требуй от меня опасных откровений:

Сегодня я люблю, сегодня счастлив я.

1821

«Люблю ваш сумрак неизвестный…»

Люблю ваш сумрак неизвестный

И ваши тайные цветы,

О вы, поэзии прелестной

Благословенные мечты!

Вы нас уверили, поэты,

Что тени легкою толпой

От берегов холодной Леты

Слетаются на брег земной

И невидимо навещают

Места, где было все милей,

И в сновиденьях утешают

Сердца покинутых друзей;

Они, бессмертие вкушая,

Их поджидают в Элизей,

Как ждет на пир семья родная

Своих замедливших гостей…

Но, может быть, мечты пустые —

Быть может, с ризой гробовой

Все чувства брошу я земные,

И чужд мне будет мир земной;

Быть может, там, где все блистает

Нетленной славой и красой,

Где чистый пламень пожирает

Несовершенство бытия.

Минутных жизни впечатлений

Не сохранит душа моя,

Не буду ведать сожалений,

Тоску любви забуду я?..

1822

«Надеждой сладостной младенчески дыша…»

Надеждой сладостной младенчески дыша,

Когда бы верил я, что некогда душа,

От тленья убежав, уносит мысли вечны,

И память, и любовь в пучины бесконечны, —

Клянусь! давно бы я оставил этот мир:

Я сокрушил бы жизнь, уродливый кумир,

И улетел в страну свободы, наслаждений,

В страну, где смерти нет, где нет

предрассуждений,

Где мысль одна плывет в небесной чистоте…

Но тщетно предаюсь обманчивой мечте;

Мой ум упорствует, надежду презирает…

Ничтожество меня за гробом ожидает…

Как, ничего! Ни мысль, ни первая любовь!

Мне страшно… И на жизнь гляжу печален

вновь,

И долго жить хочу, чтоб долго образ милый

Таился и пылал в душе моей унылой.

1823

К 1822 году относится временное сближение его (Пушкина) с одним греческим семейством…

Это была известная в Кишиневе Калипсо, приехавшая из Константинополя вместе с матерью своей Полихронией и с другими греками. Калипсо была красавица, но ее несколько безобразил длинный нос. Она прекрасно пела с гитарой турецкие песни. Пушкин тогда восхищался Байроном, а про Калипсо ходили слухи, будто она когда-то встретилась с знаменитым лордом и впервые познала любовь в его объятиях. П. И. Бартенев

Гречанке^[4]

Ты рождена воспламенять

Воображение поэтов,

Его тревожить и пленять

Любезной живостью приветов,

Восточной странностью речей,

Блистаньем зеркальных очей

И этой ножкою нескромной…

Ты рождена для неги томной,

Для упоения страстей.

Скажи – когда певец Леилы

В мечтах небесных рисовал

Свой неизменный идеал,

Уж не тебя ль изображал

Поэт мучительный и милый?

Быть может, в дальней стороне,

Под небом Греции священной,

Тебя страдалец вдохновенный

Узнал иль видел, как во сне,

И скрылся образ незабвенный

В его сердечной глубине?

Быть может, лирою счастливой

Тебя волшебник искушал;

Невольный трепет возникал

В твоей груди самолюбивой,

И ты, склонясь к его плечу…

Нет, нет, мой друг, мечты ревнивой

Питать я пламя не хочу;

Мне долго счастье чуждо было,

Мне ново наслаждаться им,

И, тайной грустию томим,

Боюсь: неверно все, что мило.

1822

…Полуденное небо согревало в нем все впечатления, море увлекало его воображение. Любовь овладела сильнее его душою. Она предстала ему со всею заманчивостью интриг, соперничества и кокетства. Она давала ему минуты и восторга и отчаяния… Л. С. Пушкин

Двадцатилетняя итальянка была «высокая стройная красавица, с пламенными глазами, с белой изумительно красивой шеей и густою черною косою до колен. Ее окружал рой поклонников… Пушкин страстно увлекся госпожою Ризнич. Это была горячая, дурманящая, чувственная страсть, на некоторое время совершенно закрутившая Пушкина… Но у Пушкина был соперник, доставлявший ему много волнений и терзаний… Муки ревности Пушкину приходилось переживать самые жестокие; однажды в бешенстве ревности он пробежал 5 верст с обнаженной головой под палящим солнцем при 35 жары». В. В. Вересаев. «Спутники Пушкина»

«Простишь ли мне ревнивые мечты…»

Простишь ли мне ревнивые мечты,

Моей любви безумное волненье?

Ты мне верна: зачем же любишь ты

Всегда пугать мое воображенье?

Окружена поклонников толпой,

Зачем для всех казаться хочешь милой,

И всех дарит надеждою пустой

Твой чудный взор, то нежный,

то унылый?

Мной овладев, мне разум омрачив,

Уверена в любви моей несчастной,

Не видишь ты, когда, в толпе их

страстной,

Беседы чужд, один и молчалив,

Терзаюсь я досадой одинокой;

Ни слова мне, ни взгляда…

друг жестокой!

Хочу ль бежать с боязнью и мольбой,

Твои глаза следят за мной.

Заводит ли красавица другая

Двусмысленный со мною разговор —

Спокойна ты; веселый твой укор

Меня мертвит, любви не выражая.

Скажи еще: соперник вечный мой,

Наедине застав меня с тобой,

Зачем тебя приветствует лукаво?..

Что ж он тебе? Скажи, какое право

Имеет он бледнеть и ревновать?..

В нескромный час меж вечера и света,

Без матери, одна, полуодета,

Зачем его должна ты принимать?..

Но я любим… Наедине со мною

Ты так нежна! Лобзания твои

Так пламенны! Слова твоей любви

Так искренно полны твоей душою!

Тебе смешны мучения мои;

Но я любим, тебя я понимаю.

Мой милый друг, не мучь меня, молю:

Не знаешь ты, как сильно я люблю,

Не знаешь ты, как тяжко я страдаю.

1823

Ночь

Мой голос для тебя и ласковый и томный

Тревожит позднее молчанье ночи темной.

Близ ложа моего печальная свеча

Горит; мои стихи, сливаясь и журча,

Текут, ручьи любви, текут, полны тобою.

Во тьме твои глаза блистают предо мною,

Мне улыбаются, и звуки слышу я:

Мой друг, мой нежный друг… люблю…

твоя… твоя!..

1823

«Под небом голубым страны своей родной…»

Под небом голубым страны своей родной

Она томилась, увядала…

Увяла наконец, и верно надо мной

Младая тень уже летала;

Но недоступная черта меж нами есть.

Напрасно чувство возбуждал я:

Из равнодушных уст я слышал смерти

весть,

И равнодушно ей внимал я.

Так вот кого любил я пламенной душой

С таким тяжелым напряженьем,

С такою нежною, томительной тоской,

С таким безумством и мученьем!

Где муки, где любовь? Увы! в душе моей

Для бедной, легковерной тени,

Для сладкой памяти невозвратимых дней

Не нахожу ни слез, ни пени.

1826

«Для берегов отчизны дальной…»

Для берегов отчизны дальной

Ты покидала край чужой;

В час незабвенный, в час печальный

Я долго плакал пред тобой.

Мои хладеющие руки

Тебя старались удержать;

Томленье страшное разлуки

Мой стон молил не прерывать.

Но ты от горького лобзанья

Свои уста оторвала;

Из края мрачного изгнанья

Ты в край иной меня звала.

Ты говорила: «В день свиданья

Под небом вечно голубым,

В тени олив, любви лобзанья

Мы вновь, мой друг, соединим».

Но там, увы, где неба своды

Сияют в блеске голубом,

Где тень олив легла на воды,

Заснула ты последним сном.

Твоя краса, твои страданья

Исчезли в урне гробовой —

А с ними поцелуй свиданья…

Но жду его; он за тобой…

1830

Заклинание

О, если правда, что в ночи,

Когда покоятся живые,

И с неба лунные лучи

Скользят на камни гробовые,

О, если правда, что тогда

Пустеют тихие могилы, —

Я тень зову, я жду Леилы:

Ко мне, мой друг, сюда, сюда!

Явись, возлюбленная тень,

Как ты была перед разлукой,

Бледна, хладна, как зимний день,

Искажена последней мукой.

Приди, как дальняя звезда,

Как легкий звук иль дуновенье,

Иль как ужасное виденье,

Мне все равно: сюда, сюда!..

Зову тебя не для того,

Чтоб укорять людей, чья злоба

Убила друга моего,

Иль чтоб изведать тайны гроба,

Не для того, что иногда

Сомненьем мучусь… но, тоскуя,

Хочу сказать, что все люблю я,

Что все я твой: сюда, сюда!

1830

…Ей (графине Воронцовой) было уже за тридцать лет, а она имела все права казаться молоденькою. В ней не было того, что называют красотою: но быстрый нежный взгляд ее миленьких небольших глаз пронзал насквозь… Ф. Ф. Вигель

Не нахожу слов, которыми я мог бы описать прелести графини Воронцовой, ум, очаровательную приятность в обхождении. Н. В. Всеволжский

Елизавета Ксаверьевна была одной из привлекательнейших женщин своего времени. Все ее существо было проникнуто такою мягкою, очаровательною, женственною грацией, такою приветливостью, таким неукоснительным щегольством, что легко себе объяснить, как та кие люди, как Пушкин, Раевский и многие, многие другие, без памяти влюблялись в Воронцову… В. А. Сологуб

«Ненастный день потух; ненастной ночи мгла…»

Ненастный день потух; ненастной ночи мгла

По небу стелется одеждою свинцовой;

Как привидение, за рощею сосновой

Луна туманная взошла…

Все мрачную тоску на душу мне наводит.

Далеко, там, луна в сиянии восходит;

Там воздух напоен вечерней теплотой;

Там море движется роскошной пеленой

Под голубыми небесами…

Вот время: по горе теперь идет она

К брегам, потопленным шумящими волнами;

Там, под заветными скалами,

Теперь она сидит печальна и одна…

Одна… никто пред ней не плачет, не тоскует;

Никто ее колен в забвенье не целует;

Одна… ничьим устам она не предает

Ни плеч, ни влажных уст, ни персей

белоснежных.

…

…

Никто ее любви небесной не достоин.

Не правда ль: ты одна… ты плачешь…

я спокоен;

…

Но если.

1824

«Пускай увенчанный любовью красоты…»

Пускай увенчанный любовью красоты

В заветном золоте хранит ее черты

И письма тайные, награды долгой муки,

Но в тихие часы томительной разлуки

Ничто, ничто моих не радует очей,

И ни единый дар возлюбленной моей,

Святой залог любви, утеха грусти нежной —

Не лечит ран любви безумной, безнадежной.

1824

«Все кончено: меж нами связи нет…»

Все кончено: меж нами связи нет.

В последний раз обняв твои колени,

Произносил я горестные пени.

Все кончено – я слышу твой ответ.

Обманывать себя не стану вновь,

Тебя тоской преследовать не буду.

Прошедшее, быть может, позабуду —

Не для меня сотворена любовь.

Ты молода: душа твоя прекрасна,

И многими любима будешь ты.

1824

«У меня, – рассказывал Тургенев, – есть подлинная драгоценность – это перстень Пушкина, подаренный ему гр. Воронцовой и вызвавший с его стороны ответ в виде великолепных строф известного всем „Талисмана“. Я очень горжусь обладанием пушкинским перстнем и придаю ему так же, как и Пушкин, большое значение. После моей смерти я бы желал, чтобы этот перстень был передан графу Льву Толстому как высшему представителю русской современной литературы, с тем, чтобы, когда настанет и его час, гр. Толстой передал бы мой перстень, по своему выбору, достойнейшему последователю пушкинских традиций между новейшими писателями»^[5].

«Храни меня, мой талисман…»

Храни меня, мой талисман,

Храни меня во дни гоненья,

Во дни раскаянья, волненья:

Ты в день печали был мне дан.

Когда подымет океан

Вокруг меня валы ревучи,

Когда грозою грянут тучи, —

Храни меня, мой талисман.

В уединенье чуждых стран,

На лоне скучного покоя,

В тревоге пламенного боя

Храни меня, мой талисман.

Священный сладостный обман,

Души волшебное светило…

Оно сокрылось, изменило…

Храни меня, мой талисман.

Пускай же ввек сердечных ран

Не растравит воспоминанье.

Прощай, надежда; спи, желанье;

Храни меня, мой талисман.

1825

Талисман

Там, где море вечно плещет

На пустынные скалы,

Где луна теплее блещет

В сладкий час вечерней мглы,

Где, в гаремах наслаждаясь,

Дни проводит мусульман,

Там волшебница, ласкаясь,

Мне вручила талисман.

И, ласкаясь, говорила:

«Сохрани мой талисман:

В нем таинственная сила!

Он тебе любовью дан.

От недуга, от могилы,

В бурю, в грозный ураган,

Головы твоей, мой милый,

Не спасет мой талисман.

И богатствами Востока

Он тебя не одарит,

И поклонников пророка

Он тебе не покорит;

И тебя на лоно друга,

От печальных чуждых стран,

В край родной на север с юга

Не умчит мой талисман…

Но когда коварны очи

Очаруют вдруг тебя,

Иль уста во мраке ночи

Поцелуют не любя —

Милый друг! от преступленья,

От сердечных новых ран,

От измены, от забвенья

Сохранит мой талисман!»

1827

Сожженное письмо

Прощай, письмо любви! прощай: она велела.

Как долго медлил я! как долго не хотела

Рука предать огню все радости мои!..

Но полно, час настал. Гори, письмо любви.

Готов я; ничему душа моя не внемлет.

Уж пламя жадное листы твои приемлет…

Минуту!.. вспыхнули! пылают – легкий дым,

Виясь, теряется с молением моим.

Уж перстня верного утратя впечатленье,

Растопленный сургуч кипит… О провиденье!

Свершилось! Темные свернулися листы;

На легком пепле их заветные черты

Белеют… Грудь моя стеснилась.

Пепел милый,

Отрада бедная в судьбе моей унылой,

Останься век со мной на горестной груди…

1825

Желание славы

Когда, любовию и негой упоенный,

Безмолвно пред тобой коленопреклоненный,

Я на тебя глядел и думал: ты моя, —

Ты знаешь, милая, желал ли славы я;

Ты знаешь: удален от ветреного света,

Скучая суетным призванием поэта,

Устав от долгих бурь, я вовсе не внимал

Жужжанью дальному упреков и похвал.

Могли ль меня молвы тревожить приговоры,

Когда, склонив ко мне томительные взоры

И руку на главу мне тихо наложив,

Шептала ты: скажи, ты любишь, ты счастлив?

Другую, как меня, скажи, любить не будешь?

Ты никогда, мой друг, меня не позабудешь?

А я стесненное молчание хранил,

Я наслаждением весь полон был, я мнил,

Что нет грядущего, что грозный день разлуки

Не придет никогда… И что же? Слезы, муки,

Измены, клевета, всё на главу мою

Обрушилося вдруг… Что я, где я? Стою,

Как путник, молнией постигнутый

в пустыне,

И всё передо мной затмилося! И ныне

Я новым для меня желанием томим:

Желаю славы я, чтоб именем моим

Твой слух был поражен всечасно,

чтоб ты мною

Окружена была, чтоб громкою молвою

Всё, всё вокруг тебя звучало обо мне,

Чтоб, гласу верному внимая в тишине,

Ты помнила мои последние моленья

В саду, во тьме ночной, в минуту разлученья.

1825

«Всё в жертву памяти твоей…»

Всё в жертву памяти твоей:

И голос лиры вдохновенной,

И слезы девы воспаленной,

И трепет ревности моей,

И славы блеск, и мрак изгнанья,

И светлых мыслей красота,

И мщенье, бурная мечта

Ожесточенного страданья.

1825

Прощание

В последний раз твой образ милый

Дерзаю мысленно ласкать,

Будить мечту сердечной силой

И с негой робкой и унылой

Твою любовь воспоминать.

Бегут, меняясь, наши лета,

Меняя всё, меняя нас,

Уж ты для своего поэта

Могильным сумраком одета,

И для тебя твой друг угас.

Прими же, дальная подруга,

Прощанье сердца моего,

Как овдовевшая супруга,

Как друг, обнявший молча друга

Пред заточением его.

1830

Сейчас ночь, и ваш образ встает предо мной, полный грусти и сладострастной неги, – я будто вижу ваш взгляд, ваши полуоткрытые уста… Мне чудится, что я у ног ваших, сжимаю их, ощущаю ваши колени, – я отдал бы всю свою жизнь за миг действительности… Прощайте и верьте моему бреду; он смешон, но искренен. А. С. Пушкин – А. П. Керн, 24(?) августа 1825 г.

«Видение пронеслось мимо нас, мы видели его и никогда опять не увидим»…^[6] Приписка А. С. Пушкина на полях письма А. Н. Вульф к А. П. Керн

На другой день я должна была уехать в Ригу вместе с сестрой Анной Николаевной Вульф. Он пришел утром и на прощанье принес мне экземпляр второй главы «Онегина», в неразрезанных листках, между которых я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами:

Я помню чудное мгновенье

и проч. и проч.

Когда я собиралась спрятать в шкатулку поэтический подарок, он долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил и не хотел возвращать; насилу выпросила я их опять; что у него промелькнуло тогда в голове, не знаю… Анна Керн. «Воспоминания о Пушкине»

К ***

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной,

В тревогах шумной суеты,

Звучал мне долго голос нежный

И снились милые черты.

Шли годы. Бурь порыв мятежный

Рассеял прежние мечты,

И я забыл твой голос нежный,

Твои небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья

Тянулись тихо дни мои

Без божества, без вдохновенья,

Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:

И вот опять явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь.

1825

«Если жизнь тебя обманет…»

Если жизнь тебя обманет^[7],

Не печалься, не сердись!

В день уныния смирись:

День веселья, верь, настанет.

Сердце будущим живет;

Настоящее уныло:

Все мгновенно, все пройдет;

Что пройдет, то будет мило.

1825

«Цветы последние милей…»

Цветы последние милей^[8]

Роскошных первенцев полей.

Они унылые мечтанья

Живее пробуждают в нас.

Так иногда разлуки час

Живее сладкого свиданья.

1825

Виноград

Не стану я жалеть о розах,

Увядших с легкою весной;

Мне мил и виноград на лозах,

В кистях созревший под горой,

Краса моей долины злачной,

Отрада осени златой,

Продолговатый и прозрачный,

Как персты девы молодой.

1824

«В крови горит огонь желанья…»

В крови горит огонь желанья,

Душа тобой уязвлена,

Лобзай меня: твои лобзанья

Мне слаще мирра и вина.

Склонись ко мне главою нежной,

И да почию безмятежный,

Пока дохнет веселый день

И двигнется ночная тень.

1825

Буря

Ты видел деву на скале

В одежде белой над волнами,

Когда, бушуя в бурной мгле,

Играло море с берегами,

Когда луч молний озарял

Ее всечасно блеском алым

И ветер бился и летал

С ее летучим покрывалом?

Прекрасно море в бурной мгле

И небо в блесках без лазури;

Но верь мне: дева на скале

Прекрасней волн, небес и бури.

1825

«Каков я прежде был, таков и ныне я…»

Tel j’etais autrefois et tel je suis encorе^[9]. Каков я прежде был, таков и ныне я:

Беспечный, влюбчивый. Вы знаете, друзья,

Могу ль на красоту взирать без умиленья,

Без робкой нежности и тайного волненья.

Уж мало ли любовь играла в жизни мной?

Уж мало ль бился я, как ястреб молодой,

В обманчивых сетях,

раскинутых Кипридой,

А не исправленный стократною обидой,

Я новым идолам несу мои мольбы…

1826

«Как счастлив я, когда могу покинуть…»

Как счастлив я, когда могу покинуть

Докучный шум столицы и двора

И убежать в пустынные дубровы,

На берега сих молчаливых вод.

О, скоро ли она со дна речного

Подымется, как рыбка золотая?

Как сладостно явление ее

Из тихих волн, при свете ночи лунной!

Опутана зелеными власами,

Она сидит на берегу крутом.

У стройных ног, как пена белых, волны

Ласкаются, сливаясь и журча.

Ее глаза то меркнут, то блистают,

Как на небе мерцающие звезды;

Дыханья нет из уст ее, но сколь

Пронзительно сих влажных синих уст

Прохладное лобзанье без дыханья,

Томительно и сладко – в летний зной

Холодный мед не столько сладок жажде.

Когда она игривыми перстами

Кудрей моих касается, тогда

Мгновенный хлад, как ужас, пробегает

Мне голову, и сердце громко бьется,

Томительно любовью замирая.

И в этот миг я рад оставить жизнь,

Хочу стонать и пить ее лобзанье —

А речь ее… Какие звуки могут

Сравниться с ней —

младенца первый лепет,

Журчанье вод, иль майский шум небес,

Иль звонкие Бояна Славья гусли.

1826

Признание^[10]

Я вас люблю, – хоть я бешусь,

Хоть это труд и стыд напрасный,

И в этой глупости несчастной

У ваших ног я признаюсь!

Мне не к лицу и не по летам…

Пора, пора мне быть умней!

Но узнаю по всем приметам

Болезнь любви в душе моей:

Без вас мне скучно, – я зеваю;

При вас мне грустно, – я терплю;

И, мочи нет, сказать желаю,

Мой ангел, как я вас люблю!

Когда я слышу из гостиной

Ваш легкий шаг, иль платья шум,

Иль голос девственный, невинный,

Я вдруг теряю весь свой ум.

Вы улыбнетесь – мне отрада;

Вы отвернетесь – мне тоска;

За день мучения – награда

Мне ваша бледная рука.

Когда за пяльцами прилежно

Сидите вы, склонясь небрежно,

Глаза и кудри опустя, —

Я в умиленье, молча, нежно

Любуюсь вами, как дитя!..

Сказать ли вам мое несчастье,

Мою ревнивую печаль,

Когда гулять, порой, в ненастье,

Вы собираетеся вдаль?

И ваши слезы в одиночку,

И речи в уголку вдвоем,

И путешествия в Опочку,

И фортепьяно вечерком?..

Алина! сжальтесь надо мною.

Не смею требовать любви.

Быть может, за грехи мои,

Мой ангел, я любви не стою!

Но притворитесь! Этот взгляд

Всё может выразить так чудно!

Ах, обмануть меня не трудно!..

Я сам обманываться рад!

1826

Княгине З. А. Волконской

Среди рассеянной Москвы,

При толках виста и бостона,

При бальном лепете молвы

Ты любишь игры Аполлона.

Царица муз и красоты,

Рукою нежной держишь ты

Волшебный скипетр вдохновений,

И над задумчивым челом,

Двойным увенчанным венком,

И вьется и пылает гений.

Певца, плененного тобой,

Не отвергай смиренной дани,

Внемли с улыбкой голос мой,

Как мимоездом Каталани

Цыганке внемлет кочевой.

1827

Соловей и роза

В безмолвии садов, весной, во мгле ночей,

Поет над розою восточный соловей.

Но роза милая не чувствует, не внемлет,

И под влюбленный гимн колеблется

и дремлет.

Не так ли ты поешь для хладной красоты?

Опомнись, о поэт, к чему стремишься ты?

Она не слушает, не чувствует поэта;

Глядишь – она цветет; взываешь —

нет ответа.

1827

Е. Н. Ушаковой

Вы избалованы природой;

Она пристрастна к вам была,

И наша вечная хвала

Вам кажется докучной одой.

Вы сами знаете давно,

Что вас любить немудрено,

Что нежным взором вы Армида,

Что легким станом вы Сильфида,

Что ваши алые уста,

Как гармоническая роза…

И наши рифмы, наша проза

Пред вами шум и суета.

Но красоты воспоминанье

Нам сердце трогает тайком —

И строк небрежных начертанье

Вношу смиренно в ваш альбом.

Авось на память поневоле

Придет вам тот, кто вас певал,

В те дни, как Пресненское поле

Еще забор не заграждал.

1829

«Город пышный, город бедный…»

Город пышный, город бедный,

Дух неволи, стройный вид,

Свод небес зелено-бледный,

Скука, холод и гранит —

Все же мне вас жаль немножко,

Потому что здесь порой

Ходит маленькая ножка,

Вьется локон золотой.

1828

…Подобно тому, как в черновых тетрадях южных Пушкин беспрестанно рисовал женские ножки в стременах и без стремян, так в той тетради, которою он пользовался в 1828 году, он беспрестанно чертил анаграмму имени и фамилии Олениной… На одной странице нам попалась даже тщательно зачеркнутая, но все же поддающаяся разбору запись Annete Pouschkine. П. Е. Щеголев

TO DAWE, Esqr^[11]

Зачем твой дивный карандаш

Рисует мой арапский профиль?

Хоть ты векам его предашь,

Его освищет Мефистофель.

Рисуй Олениной черты.

В жару сердечных вдохновений,

Лишь юности и красоты

Поклонником быть должен гений.

1828

Ее глаза

Она мила – скажу меж нами —

Придворных витязей гроза,

И можно с южными звездами

Сравнить, особенно стихами,

Ее черкесские глаза,

Она владеет ими смело,

Они горят огня живей;

Но, сам признайся, то ли дело

Глаза Олениной моей!

Какой задумчивый в них гений,

И сколько детской простоты,

И сколько томных выражений,

И сколько неги и мечты!..

Потупит их с улыбкой Леля —

В них скромных граций торжество;

Поднимет – ангел Рафаэля

Так созерцает божество.

1828

Ты и вы

Пустое вы сердечным ты

Она, обмолвясь, заменила

И все счастливые мечты

В душе влюбленной возбудила.

Пред ней задумчиво стою,

Свести очей с нее нет силы:

И говорю ей: как вы милы!

И мыслю: как тебя люблю!

1828

«Не пой, красавица, при мне…»

Не пой, красавица, при мне

Ты песен Грузии печальной:

Напоминают мне оне

Другую жизнь и берег дальный.

Увы! напоминают мне

Твои жестокие напевы

И степь, и ночь – и при луне

Черты далекой, бедной девы.

Я призрак милый, роковой,

Тебя увидев, забываю;

Но ты поешь – и предо мной

Его я вновь воображаю.

Не пой, красавица, при мне

Ты песен Грузии печальной:

Напоминают мне оне

Другую жизнь и берег дальный.

1828

«Я вас любил: любовь еще, быть может…»

Я вас любил: любовь еще, быть может,

В душе моей угасла не совсем;

Но пусть она вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

То робостью, то ревностью томим;

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам Бог любимой быть другим.

1829

«Весна, весна, пора любви…»

Весна, весна, пора любви,

Как тяжко мне твое явленье,

Какое томное волненье

В моей душе, в моей крови…

Как чуждо сердцу наслажденье…

Все, что ликует и блестит,

Наводит скуку и томленье.

__________________________ Отдайте мне метель и вьюгу

И зимний долгий мрак ночей.

1827

…Закревская была очень хороша собой, что доказывает ее портрет, написанный Доу. Тетка моя изображена на нем в голубом бархатном платье александровского времени с короткой талией и в необыкновенных жемчугах. И глядя на нее теперь, всякий скажет, что Закревская была смолоду красавица. Кроме того, она была бесспорно умная, острая женщина (немного легкая на слово), но это не мешало тому, чтоб Пушкин любил болтать с ней, читал ей свои произведения и считал ее другом. М. Ф. Каменская

Портрет

С своей пылающей душой,

С своими бурными страстями,

О жены Севера, меж вами

Она является порой

И мимо всех условий света

Стремится до утраты сил,

Как беззаконная комета

В кругу расчисленном светил.

1828

«Когда твои младые лета…»

Когда твои младые лета

Позорит шумная молва,

И ты по приговору света

На честь утратила права;

Один среди толпы холодной

Твои страданья я делю

И за тебя мольбой бесплодной

Кумир бесчувственный молю.

Но свет… Жестоких осуждений

Не изменяет он своих:

Он не карает заблуждений,

Но тайны требует от них.

Достойны равного презренья

Его тщеславная любовь

И лицемерные гоненья:

К забвенью сердце приготовь;

Не пей мутительной отравы;

Оставь блестящий, душный круг;

Оставь безумные забавы:

Тебе один остался друг.

1829

«Счастлив, кто избран своенравно…»

Счастлив, кто избран своенравно

Твоей тоскливою мечтой,

При ком любовью млеешь явно,

Чьи взоры властвуют тобой;

Но жалок тот, кто молчаливо,

Сгорая пламенем любви,

Потупя голову, ревниво

Признанья слушает твои.

1828

Цветок

Цветок засохший, безуханный,

Забытый в книге вижу я;

И вот уже мечтою странной

Душа наполнилась моя.

Где цвел? когда? какой весною?

И долго ль цвел? и сорван кем,

Чужой, знакомой ли рукою?

И положен сюда зачем?

На память нежного ль свиданья,

Или разлуки роковой,

Иль одинокого гулянья

В тиши полей, в тени лесной?

И жив ли тот, и та жива ли?

И нынче где их уголок?

Или уже они увяли,

Как сей неведомый цветок?

1828

Калмычке

Прощай, любезная калмычка!

Чуть-чуть, назло моих затей,

Меня похвальная привычка

Не увлекла среди степей

Вслед за кибиткою твоей.

Твои глаза, конечно, узки,

И плосок нос, и лоб широк,

Ты не лепечешь по-французски,

Ты шелком не сжимаешь ног,

По-английски пред самоваром

Узором хлеба не крошишь,

Не восхищаешься Сен-Маром,

Слегка Шекспира не ценишь,

Не погружаешься в мечтанье,

Когда нет мысли в голове,

Не распеваешь: Ma dov’é^[12],

Галоп не прыгаешь в собранье…

Что нужды? – Ровно полчаса,

Пока коней мне запрягали,

Мне ум и сердце занимали

Твой взор и дикая краса.

Друзья! не все ль одно и то же:

Забыться праздною душой

В блестящей зале, в модной ложе

Или в кибитке кочевой?

1829

…На днях посетил я калмыцкую кибитку… Молодая калмычка, собою очень недурная, шила, куря табак. Я сел подле нее: «Как тебя зовут?» – «***» – «Сколько тебе лет?» – Десять и восемь. – «Что шьешь?» – Портка. – «Кому?» – Себя. – Она подала мне свою трубку и стала завтракать. А. С. Пушкин. «Путешествие в Арзрум», 1829 г.

…Однажды говорю я Пушкину:

«Мне очень нравятся ваши стихи „Подъезжая под Ижоры“»^[13].

«Отчего они вам нравятся?»

«Да так, – они как будто подбоченились, будто плясать хотят».

Пушкин очень смеялся.

«Ведь вот, подите, отчего бы это не сказать в книге печатно: „подбоченились“, а вот как это верно. Говорите же после этого, что книги лучше разговора»… А. О. Смирнова-Россет

«Подъезжая под Ижоры…»

Подъезжая под Ижоры,

Я взглянул на небеса

И воспомнил ваши взоры,

Ваши синие глаза.

Хоть я грустно очарован

Вашей девственной красой,

Хоть вампиром именован

Я в губернии Тверской,

Но колен моих пред вами

Преклонить я не посмел

И влюбленными мольбами

Вас тревожить не хотел.

Упиваясь неприятно

Хмелем светской суеты,

Позабуду, вероятно,

Ваши милые черты,

Легкий стан, движений стройность,

Осторожный разговор,

Эту скромную спокойность,

Хитрый смех и хитрый взор.

Если ж нет… по прежню следу

В ваши мирные края

Через год опять заеду

И влюблюсь до ноября.

1829

А. О. Смирнова (в замужестве Россет) была небольшого роста, брюнетка с непотухающей искрой остроумия в ее черных и добрых глазах. Высокое ее положение в свете и изящество манер не помешали многим находить, что наружностью она походила на красивую молодую цыганку… Кн. А. В. Мещерский. Воспоминания

В альбом А. О. Смирновой

В тревоге пестрой и бесплодной

Большого света и двора

Я сохранила взгляд холодный,

Простое сердце, ум свободный

И правды пламень благородный

И как дитя была добра;

Смеялась над толпою вздорной,

Судила здраво и светло,

И шутки злости самой черной

Писала прямо набело.

1832

Приметы

Я ехал к вам: живые сны

За мной вились толпой игривой,

И месяц с правой стороны

Сопровождал мой бег ретивый.

Я ехал прочь: иные сны…

Душе влюбленной грустно было,

И месяц с левой стороны

Сопровождал меня уныло.

Мечтанью вечному в тиши

Так предаемся мы, поэты;

Так суеверные приметы

Согласны с чувствами души.

1829

К ***

Нет, нет, не должен я, не смею, не могу

Волнениям любви безумно предаваться;

Спокойствие мое я строго берегу

И сердцу не даю пылать и забываться;

Нет, полно мне любить; но почему ж порой

Не погружуся я в минутное мечтанье,

Когда нечаянно пройдет передо мной

Младое, чистое, небесное созданье,

Пройдет и скроется?.. Ужель не можно мне,

Любуясь девою в печальном сладострастье,

Глазами следовать за ней и в тишине

Благословлять ее на радость и на счастье,

И сердцем ей желать все блага жизни сей,

Веселый мир души, беспечные досуги,

Всё – даже счастие того, кто избран ей,

Кто милой деве даст название супруги.

1832

Красавица^[14]

Все в ней гармония, все диво,

Все выше мира и страстей:

Она покоится стыдливо

В красе торжественной своей;

Она кругом себя взирает:

Ей нет соперниц, нет подруг;

Красавиц наших бледный круг

В ее сиянье исчезает.

Куда бы ты ни поспешал,

Хоть на любовное свиданье,

Какое б в сердце ни питал

Ты сокровенное мечтанье, —

Но встретясь с ней, смущенный, ты

Вдруг остановишься невольно,

Благоговея богомольно

Перед святыней красоты.

1832

«Когда б не смутное влеченье…»

Когда б не смутное влеченье

Чего-то жаждущей души,

Я здесь остался б – наслажденье

Вкушать в неведомой тиши:

Забыл бы всех желаний трепет,