Текст книги "Ох, уж эти женщины…"

Автор книги: Александр Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Юра! А как ты смотришь, если после работы сегодня в кино сходить?

– Ты знаешь, Маргарита, сегодня я, наверно, не смогу. У меня уже встреча назначена. Завтра с удовольствием. Так, что готовься, – процедил сквозь зубы потенциальный объект обожания.

Маргариту это обидело. Но она решила не отступать. Заодно и проследить за студентиком, с кем это у него сегодня встреча. Поэтому, после работы она незаметно пошла за ним, отставая на полсонтю шагов. Юра направлялся явно не в парк или кинотеатр, а шел в частный сектор, где квартировал. Когда же он вошел в калитку к бабе Вере, то стало понятно, что никакого свидания у него не было, а только бравада, для повышения своего имиджа парня нарасхват.

На следующий день в конце смены Маргарита решила напомнить о себе:

– Ну так что, Юрик, идем сегодня в кино?

– Сударыня, прошу меня извинить, но сегодня я очень, очень занят. Придется отменить поход в кино. Возможно, завтра карты лягут в твою пользу.

– Трепло! – девушка явно разозлилась и, махнув рукой удалилась. После работы она снова проследила за объектом. История повторилась. Он снова скрылся за калиткой бабы Веры.

" Да он просто трус, а не женский угодник, – рассердилась Маргарита. – Со всеми заигрывает, а как до дела, так в кусты."

На следующий день она стала невольной слушательницей разговора двух молодых медсестер из хирургического отделения:

– Маша, у тебя уже было свидание с Юриком из травмы?

– Какое свидание! Он просто пустобрех, и женщин, как атомной войны боится. Стоит ему что-то конкретное предложить, так он сразу в кусты.

– Ой! А таким разудалым ловеласом себя изображает…

– Зайчик, он обыкновенный! Я у Галки спрашивала. С ней он тоже вел себя таким образом.

В голове у Маргариты все встало на свое место. Это не объект обожания, а пустышка. Время на него тратить не стоит. Надо переключаться на другого. А на кого? Подходящих объектов в поле зрения нет.

Случай подвернулся сам собой. Только она заступила на ночную смену с Валентиной Матвеевной, как ту позвали к телефону. Вернулась старшая медсестра быстро и заметно побледневшая:

– Маргарита, я пойду у дежурного врача отпрошусь домой. Там у дочки, что-то случилось. Ты уж тут сегодня одна управляйся. Дежурит сегодня Андрей Степанович. Он молодой, энергичный. Если что, поможет.

Старшая медсестра ушла. Маргарита посидела на посту, выжидая время начала поздних вечерних процедур. Потом в процедурке по назначениям врачей нагрузила тележку шприцами, ампулами, повязками и покатила ее по палатам. Заходя в каждую палату, она громко здоровалась, чтобы задремавшие проснулись и, как опытная медсестра давала команду:

– Готовим, желающие исцелиться, ваши израненные мягкие места!

– Ты уж, доченька, понежней, понежней иголочку-то втыкай, – раздавалось в ответ.

Пока прошлась по всем палатам, время подошло к отбою. После отбоя дежурный врач вместе с медсестрой всегда делал обход палат, проверяя соблюдение режима. Так было и на сей раз. Андрей Степанович подошел к сестринскому посту и тронул за плечо, записывающую что-то в журнал Маргариту.

– Красавица, вы долго еще марать бумагу будете?

– Заканчиваю, Андрей Степанович. А что?

– Обход будем делать.

– Одну минуточку. И я буду готова.

– Готова, это хорошо.

Они вместе прошли по палатам. Убедились, что свет везде выключен и все больные находятся на своих местах, после чего остановились у столика медсестры в коридоре. Андрею Степановичу впервые выпало остаться на ночь с Маргаритой. Да еще вдвоем без лишних глаз. Наблюдая за практикантками, он легко мог вычислять похотливых девочек и без особого труда склонял их к близости. Он полагал, что и Марго относится к этой категории. Уж очень явно просматривалось в ее поведении нескрываемое желание к близости.

– Маргариточка! Закончишь тут со своими делами зайди в ординаторскую.

– Хорошо, Андрей Степанович.

Девушка обратила внимание, что доктор назвал ее Маргариточкой, а буквально перед обходом еще и красавицей. Значит, у него есть к ней какие-то чувства. А что, мужчина он молодой. Лет двадцати пяти – двадцати шести, не больше. Симпатичный очень. И не заносчивый. Вдруг это и есть то, что ей нужно.

Быстро разложив по историям болезней назначения врачей, которые она брала в процедурную для подготовки инъекций и раздачи таблеток, она встала из-за столика, томно потянулась, поправила прическу и направилась в ординаторскую.

Доктор сидел, откинувшись на спинку огромного кожаного дивана, который днем служил местом отдыха еле стоящих на ногах после операций врачей, а ночью был спальным местом дежурного травматолога.

– Присаживайся, Маргариточка. Отдохни от трудов праведных.

– Да я, вроде, еще и устать не успела.

– Садись рядышком, поговорим.

Девушка села на диван чуть поодаль.

– Ну что ты, как не родная. Подвигайся поближе, – сказал доктор и, обняв девушку за талию, подтянул к себе.

– Какая ты красивая, Маргарита. А глаза! Глаза, как омут – утонуть в них можно.

Маргарита зарделась. По телу пробежала легкая дрожь. Доктор взял ее руку и положил на свое причинное место. Она не убрала руку, почувствовав твердое внушительных размеров мужское достоинство. Мужчина погладил девушку по волосам, медленно провел рукой по спине от шеи до ягодиц и почувствовал, как играют в судорогах ее мышцы. Он прижал ее к себе и нежно поцеловал в шею, потом взял за талию и поставил коленями на диван.

Маргарита задрожала всем телом и вспыхнула жарким пламенем. Она не сопротивлялась и только, когда партнер резким движением превратил ее в женщину, вскрикнула и попыталась вывернуться. Сильные мужские руки удержали ее и ритмичные движения продолжались, вскоре девушка почувствовала, как приятная истома наполняет ее тело. Выплеснув в только, что порушенное девичье лоно свою живительную влагу, Андрей Степанович отстранился, достал из ящика стола стерильные салфетки. Одной протер себя, а второй провел по промежности девушки. Завернул покрасневшие салфетки в клочок валяющейся на столе газеты и передал сверток Маргарите:

– Выбросишь потом в мусорное ведро в туалете.

Девушка уставилась на мужчину ничего не понимающим взглядом. С ее лица постепенно сходил багрянец. Щеки приобретали естественный цвет.

– Андрей Степанович, а что же дальше?

– А что, дальше? Ничего. Отдохни немного и ступай на свое рабочее место.

На посту Маргарита уронила голову на стол. Как же все так вышло? Разве о таком она мечтала? Видимо не сумела она воспользоваться советами Женьки. Да и как тут можно было ими воспользоваться, когда он взял и поставил ее в удобное для него положение и сделал привычное для себя дело. И все равно, ей было приятно. Она получила, пусть не такое несказанное, как Женька, но все-таки удовольствие.

До конца практики Маргарита еще пару раз поимела близость с доктором. Происходило это уже по-другому. Она проявляла инициативу и получала гораздо большее удовольствие. Она не кляла себя. Ну, случилось то, что должно было случиться. Зато она теперь знала, что это такое, и могла вести себя с молодыми людьми более раскрепощенно. Хотя, с какими молодыми людьми? Их по прежнему не просматривалось даже на горизонте.

Глава 6

– Пашка, ну как у тебя дела со стройняшкой? – спросил Антон в очередной приезд друга домой. – Захомутал?

– Нет. Слишком гордая. Ни в какую не захотела со мной встречаться. Зато у меня теперь с другой настоящая взрослая любовь закружилась.

– А ну, рассказывай!

– Проходил я как-то в ноябре в военкомате комиссию. Пожаловался окулисту, что у меня на ветру глаза сильно слезятся. Меня направили на лечение в больницу. А какое лечение? Закапают раз пять в день из пипетки в глаза – вот и все лечение. Палата была большая. Мужиков восемь или девять лежало. Скукотища несусветная. Лежим как-то вечером все по своим койкам. Все молчат, кто книги, кто газеты читают. Тоска зеленая. Я лежал, лежал, глядя в потолок и начал петь "Катюшу". Сначала пел тихо, а потом все набирал и набирал обороты и, не допев до конца песню замолк.

– Эй, кто там радио выключил? Включите! Песню хорошую дайте дослушать, – заорал от дальней стены мужик.

– Окстись, Кондратич! У нас в палате и радио – то нет. Это вон пацан, Пашка, пел.

– Пашка, это ты пел?

– Ну, да.

– Хорошо поешь. Спой еще что– нибудь.

Вот я и решил мужикам концерт устроить. Облокотился на грядушку кровати. Спел одну, вторую песню, вошел в раж и не заметил, что в дверях молодая медсестра стоит, слушает. Когда я закончил петь, сестричка подошла ко мне и положила на плечо руку:

– Молодец, Паша! Хорошо поешь. Бальзам вылил на душу, – сказала она и вышла из палаты.

– Ну, и где тут любовь?

– Дальше слушай. В субботу после обеда она позвала меня в процедурку.

– Паша, завтра воскресенье. Процедур никаких не будет, да и врачей тоже. Пойдем ко мне домой, переночуешь, а завтра к вечеру в больницу вернешься, я в ночь дежурю.

– Как это, я пойду? – говорю ей. -В пижаме и тапочках, что ли?

– Я одежду твою сейчас принесу. Переоденешься и пойдем. Я тут рядом живу.

– Страшно чего-то. А вдруг ты меня куда-нибудь заведешь?

– Ну, что ты. глупенький. Пойдем! Хоть борща настоящего похлебаешь.

– Ну ладно, неси одежду.

Зина, так звали медсестру, жила, примерно, в полукилометре от больницы. Несмотря на довольно сильный морозец, Пашка даже не успел продрогнуть в своем тонком суконном бушлате.

У небольшого аккуратненького домика Зина остановилась у калитки, просунула руку между досками. Лязгнула щеколда, и они оказались в маленьком дворике, в котором у забора с соседями в ряд возвышались три дерева, а вдоль тропинки к крыльцу из-под снежных шапок выглядывали какие-то раскидистые кусты. Зина достала из сумки с большими металлическими застежками ключ и открыла входную дверь:

– Заходи, Павлик, не стесняйся.

Пашка оторопел. Его даже в далеком детстве никто не называл Павликом. Разве что "Пашок пойдем сядем на горшок". А тут Павлик. На душе стало тревожно. К чему бы такие нежности?

Зина пропустила паренька вперед, вошла сама и закрыла дверь. Щелкнул выключатель и небольшой коридорчик озарился ярким светом. Девушка открыла ключом еще одну более тяжелую дверь из толстых досок. Пашка в сумеречном свете увидел довольно просторную для маленького домика комнату.

– Проходи, Павлик, раздевайся. Бушлатик вот на этот крючок вешай, – показала хозяйка на стену слева от двери. На следующий крючок она повесила свое видавшее виды коричневое пальто на вате, сбросила с головы серую шерстяную шаль, тряхнула головой. Русые довольно длинные волосы волной расплескались по плечам.

– Прохладненько тут у меня. Ничего, сейчас печку затоплю, быстро нагреется. А ты, миленький, скидай ботинки и проходи садись на диван.

Пашка стащил с ног ФЗУшные из толстой кожи ботинки и долго выбирал место, куда бы их пристроить.

– Чего замешкался? Вон на полочку ставь свои ботинки и садись. Сейчас я печку растоплю и сяду рядышком. Печка растопится – еду согрею. У меня борщ и котлетки есть.

Пашка сел на мягкий диван и наблюдал, как хозяйка хлопочет у голландки. В больнице он как-то не обращал внимания на персонал. Ну, снуют туда-сюда мужчины и женщины в белых халатах. То стойки для капельниц таскают, то какие-то коробки, то тележки с лекарствами катают. А теперь, глядя на хлопочущую у печки Зинаиду, он обнаружил, что у нее была привлекательная фигура. Не очень большие, но и не маленькие груди просматривались под домашним халатиком. Пашка даже не заметил, когда она успела переодеться в домашнее.

Растопка в печке разгорелась и высветила красивое лицо Зины. Небольшой прямой носик гармонировал со слегка пухленькими губами, мягко закругленный подбородок переходил в тонкую длинную шею. Отблески огня озаряли ее лицо и превращали его в сказочное. Такими рисовали царевен в книжках.

Зинаида подложила в печку несколько поленьев и мягко, как кошка, примостилась на диван рядом с Пашкой. Она приобняла его одной рукой и опустила свою голову ему на плечо, свободной рукой взяла его руку и положила к себе на бедро:

– Паша, а спой мне песню какую– нибудь про любовь.

– Что я, артист, что ли?

– Ну спой! Мне нравится, как ты поешь. Хочешь, я тебя поцелую, а ты мне споешь? – спросила она и, не дожидаясь ответа, взяла руками его голову, повернула к своему лицу и страстными губами захватила его губы. Поцелуй был долгим. На одно мгновение она отстранилась от Пашки, видимо, чтобы набрать в легкие воздух, и снова впилась сладким поцелуем в его губы.

Сердце парнишки забилось, пытаясь вырваться из груди, голова закружилась и весь он загорелся алым заревом. До этого момента его никто не целовал даже в щеку. А тут такие поцелуи! Он сходил с ума. Страстное желание пронизало все тело. Пашка просунул руку между пуговицами халатика и начал гладить и пожимать упругие груди девушки. Он почувствовал, как сосочки ее налились и стали твердыми. Почему-то ему в голову пришло совершенно нелепое сравнение "как бобы". Зина не прекращая поцелуи, притянула гостя к себе, и он, интуитивно понял, надо что-то делать. Вернее делать то, что еще полчаса назад ему не могло прийти в голову.

Девушка поднялась с дивана и потянула его за собой. Прижалась своим дрожащим телом к нему, парень обнял ее, и мелкими шажочками они стали продвигаться к двери в перегородке. Каким-то незаметным для Пашки движением ноги, Зина открыла дверь, и они оказались в крохотной спаленке, все пространство которой занимала широкая металлическая кровать, застеленная ковриком с белоснежными лебедями в пруду.

Девушка помогла ничего не соображающему гостю снять одежду, выскользнула из халатика, под которым оказалось голое тело, сдернула на пол коврик с лебедями и они утонули в мягкой пуховой перине…

Тепло от печки уже разошлось по всему помещению, когда молодые люди оторвались друг от друга и долго еще лежали в сладостной истоме. Потом Зина поцеловала несколько раз Пашку в губы, щеки и опять в губы, встала с кровати и накинула на себя халат:

– Павлик, ты полежи, пока я еду разогрею.

Пашка хотел было что-то ответить, но не смог. У него не было сил даже пошевелить языком. Только в мозгу крутилась одна и та же фраза: "Как хорошо! Как хорошо!"

– Ну все, хватит нежиться. Вставай! – позвала Зина. – Пора ужинать, сил набираться.

***

Антон слушал Пашку с выпученными глазами. Впитывал все рассказанное другом, как губка, иногда пытаясь переложить события на себя:

– Ух ты! Вот это да. И это все на самом деле так было?

– Конечно, на самом деле. Вот только зря я, наверное, тебе все это рассказал. О таком , обычно, не болтают.

– Пашка, Ты чё? Я же твой друг. А другу все рассказывать можно. Вот когда у меня такое случиться, я все тебе расскажу. А дальше то что?

– Что, что! Да ничто. Поужинали мы, посидели немножко. Рассказали о себе и легли спать. Пообнимались, и снова занялись делами. Потом, как убитые, спали до полудня, а вечером вернулись в больницу.

Пашка тихонько прошмыгнул в палату, стараясь быть незамеченным. Но где там. Мужики заерзали на своих кроватях.

– Ну как, женишок, живой вернулся?

– А что, я на жмурика похож?

– Нет. Наоборот сияешь, как медный самовар. Сладко, наверное, время провел?

– Кондратич, что ты к пацану пристал? Я бы с такой красавицей тоже с удовольствием время провел. Да, видимо, мордой не вышел. А Пашка не из робких. Молодец!

Пашка больше в разговор не вступал. Мужики еще немного позубоскалили потом, покряхтывая, начали вставать с кроватей и гуськом потянулись в процедурку за уколами.

– Жених, а ты чего лежишь, думаешь твои глазные капли в постель доставят? – сказал последний вернувшийся в палату мужик. – Иди, Зинаида тебя ждет.

Пашка нехотя встал и поплелся в процедурку. Он еще никак не мог осознать того, что произошло между ним и Зиной. Какое-то чувство внутренней неловкости сковывало его.

Медсестра, как ни в чем не бывало, усадила его на кушетку, закапала в глаза какую-то жгучую жидкость.

– Павлик, тебя в среду выпишут. Вот тебе мой график работы. Когда я буду днем дома, забегай ко мне.

– Ладно.

– Не ладно. А заходи обязательно. Не стесняйся. Мил ты мне, мой мальчик.

Пашка не был опытным любовником. Это произошло с ним впервые, потому ему не с чем было сравнивать. Для него все произошедшее стало чем-то не земным, божественно прекрасным, и далеко не таким прозаичным, как об этом рассказывали подвыпившие деревенские мужики после посещения какой-либо гулящей бабенки.

В его душе перемешалось все: и чувство неловкости с элементами стыда, и чувство неугасимого огня сжигающего его изнутри и заставляющего пылать девушку, которая не стонала, не кричала, но сделала все, чтобы принять его всего целиком, растворить в глубинах своего прекрасного тела.

Это состояние глубоко засело в его душе, и предложение Зинаиды заходить к ней подхватило его и понесло невесомо, как на крыльях.

Глава 7

Пашка с чрезмерной робостью, спустя неделю после выписки, навестил Зинаиду. Встреча была желанной. Они сидели на диване и любовались друг другом. Женщина периодически притягивала паренька к своей груди и гладила его волосы. Вскоре Пашкина робость прошла и он, в ответ гладил спину и бедра возлюбленной. Он не сомневался, что горячо всем своим сердцем полюбил эту молодую красивую девушку. Она была постоянно в его мыслях. Он готов был все время проводить рядом с ней. Но ей надо было идти на работу, а ему на учебу и, выйдя из теплого уютного гнездышка, они расходились в разные стороны.

Время было скоротечно. Нагрянула весна. Звонкими ручьями снег скатился по оврагам и ложбинам в освободившуюся ото льда реку. Все вокруг задышало, заиграло новыми красками. Вместе с природой обновлялись и чувства влюбленных. Пашке хотелось быть рядом с Зинаидой каждый день, но увы. Судьба, а вернее учебная программа, задала другое направление. В конце апреля Пашку, как и всех учащихся отправили по совхозам и колхозам на последнюю перед выпуском практику. Даже, находясь в родных пенатах, Пашка не радовался встрече с друзьями, родителями, братьями. Вся его сущность была прикована к одной единственной, которая осталась за сотню километров.

С великим трудом, дождавшись окончания практики, он помчался, как на крыльях, навстречу своему счастью. Но счастье было недолгим.

К середине июня, сдав все экзамены и получив удостоверение трактористов-машинистов широкого профиля, все птенцы училища должны были разлететься по своим родным деревням и селам. Основная масса выпускников отправлялась на свою малую родину с великой радостью. И только Пашка Соколов был чернее тучи.

" А что, если нам пожениться с Зиной? Ведь мне через месяц восемнадцать исполнится." -подумал молодой человек и удивился тому, что эта мысль пришла к нему только сейчас. Мысль эта не приходила к нему в голову только потому, что они были рядом и могли, чуть ли не через день, отдавать себя целиком друг другу. Предстоящее расставание было катастрофой, возможно, потерей друг друга навсегда. Пашка не хотел этого. Он уже настолько свыкся с тем, что его любимая и желанная была рядом. А теперь уехать – значит потерять ее. Нет, он этого не допустит. Сегодня же предложит ей руку и сердце…

– Павлик, родненький! Ни о какой женитьбе и речи быть не может.

– Это почему?

– А потому что!

– Почему "Потому что"?

Зинаида прижала его к себе, поцеловала несколько раз в губы, щеки, лоб, встала с дивана, села за стол, подперла голову руками и долго разглядывала посеревшее, казалось, даже слегка осунувшееся лицо своего возлюбленного. Она оторвала голову от ладоней и тихо чуть ли не шепотом начала говорить:

– Потому, Павлик, что я тебя старше на семь лет. Это во-первых.

– Ну и что?

– Помолчи! Не перебивай меня! – уже более громко продолжила женщина. – Во-вторых: я уже была замужем. Мы со своим Сереженькой поженились сразу же после школьной скамьи. Я поступила в медучилище, а он пошел работать в леспромхоз. Счастливы были и беззаботны, пока Сереженьку не забрали в армию. А через год он погиб на Дамасском. Одному богу известно, как я после этого выжила. И руки на себя наложить хотелось. Проклинала себя, что из-за этой учебы, предостерегалась, чтобы не забеременеть. Забеременела бы, родила от него кровиночку. И была бы память на всю мою оставшуюся жизнь о моем любимом. А что теперь? Десяток фотографий в альбоме…

Зинаида замолчала. Пашке хотелось встать, подойти к ней и обнять. Но он этого не сделал. Он каким-то девятым или десятым чувством понял, что нельзя в этот момент врываться в ее мир, нарушать воспоминания о другом, но очень любимом ею человеке.

– Ох, Павлик! Два года ходила я чернее тучи, с невероятным трудом закончила училище. Потом работа, новые заботы и добрые люди рядом со мной. Отходить стала понемногу. Нет не потому, что стала Сереженьку забывать. Я его никогда не забуду. Просто осознание того, что надо дальше жить, заставило выйти из оцепенения.

Пашка шмыгнул носом. Зина вскинула голову : уж не плачет ли? Нет, он не плакал. Просто сидел грустный – грустный, отрешенный от всего. Могло показаться, что он не слышал того, что говорила его возлюбленная. Но он слышал все. И каждое ее слово тяжелой гирей ложилось ему на сердце.

– А потом, я услышала, как ты поешь. Сереженька тоже очень любил петь. Сначала мне показалось, что это он поет, и я пришла на звук песни, стояла в дверном проеме и слушала. Не знаю. что случилось со мной, но мне вдруг захотелось обнять тебя, приголубить. И я решила позвать тебя к себе.

Зина опять замолчала. Встала из-за стола, походила по комнате, потом, присев на другом краю дивана, продолжила:

– Нет! Нет! Я не жалею, что стала с тобой близкой. За эти полгода я приросла к тебе. И, возможно, если бы ты был постарше, я бы согласилась выйти за тебя замуж.

– Так все дело в моем возрасте? Значит, не дорос я до тебя?

– Не в этом дело, Павлуша. Через полгода или год, тебя заберут в армию. И не дай бог, если что-то случится. Второго такого удара судьбы я не переживу. А так, мы расстанемся с тобой и будем жить счастливыми воспоминаниями. Ведь тебе было хорошо со мной?

– Еще и как!

– Вот и мне с тобой было хорошо, я была счастлива! Твоя нежность и страсть разбудили во мне чувства. Я поняла, что могу быть желанной. Так-то вот оно, Павлик. Не расстраивайся и не сердись на меня. Хорошо?

– Даже не знаю, как я буду жить без тебя.

– А ты просто живи воспоминаниями о счастливых часах, проведенных со мной. И, знаешь, будешь в наших краях, заглядывай ко мне, если я, конечно, не выйду замуж.

– Значит, замуж все-таки собираешься. Но только не за меня.

– Глупенький! Я же тебе объяснила почему не могу выйти за тебя.

После этих слов, Зинаида резким движением подвинулась к Павлу, обняла его за шею и страстно поцеловала его, поцелуи постепенно стали взаимными, и они не заметили, как снова оказались в крохотной спаленке на широкой кровати, стараясь подарить друг другу, как можно больше счастья, и наслаждаясь каждым мгновением, отвоеванным у наступающей разлуки.

Глава 8

– Да как же это так, Маргариточка? За какие провинности они тебя в такую даль и глушь отправляют? Неужели не нашлось местечка в нашем городе? Может мне к директору училища сходить, поговорить с ним?

– Мама! Не надо никуда ходить! Ты же прекрасно знаешь, что не директор распределяет, а приходит разнарядка из министерства. Вспомни, как ты попала в этот городок из областного центра? Направили после окончания строительного техникума. Твои родители, наверное, тоже охали и ахали.

– Так меня не в тьму тараканью, а в районный город все-таки направили.

– Да потому, что в тьме тараканьей строительных организаций нет!

– Вот-вот. А ты выбрала это училище – теперь и будешь горе мыкать в этом медпункте среди волков да медведей.

– Мама! Память у тебя короткая. Не ты ли говорила, что костьми ляжешь, но не отпустишь меня от родимого крыльца.

– Ну, говорила. А ты, что не могла характер проявить. Ослушаться!

– Не могла. Ведь только за год до моего окончания школы отец от нас ушел к другой. Не могла я тогда тебе перечить.

– Тогда не могла. А теперь, значит. уедешь черт знает куда. Оставишь меня одну тут куковать.

– Так уж и одну. Сойдешься со своим Дмитрием Васильевичем. Или, Димочкой. как ты его зовешь. И заживете. И я под ногами не буду путаться.

– Ну, это уж слишком! Не надо в мои личные дела вмешиваться.

– Не буду, мамочка! Не буду. Только и ты успокойся и не рыдай о нашей с тобой разлуке. Да у меня еще целый месяц до отъезда. Отдохнуть надо. С подружками нашушукаться.

– Много ли у тебя этих подружек!

– Много не много, а есть с кем посекретничать.

Мать обиженно поджала губы и удалилась в другую комнату.

Дня через два в городок заявилась Женька-мужнина жена. Да не одна, а вместе со своим ненаглядным Толиком. Парень он, и правда, был видный. Не даром подружка сделала все, чтобы женить его на себе. вместе с ними приехал дружок Толика. Симпатичный малый. И, как сказала Женька, не женатый еще пока. В планах у Толика с другом было порыбачить по прудам и озерам. Если повезет, то рыбки насушить и навялить, чтобы было с чем пиво потягивать.