Текст книги "Частично консумированный брак"

Автор книги: Александр Самбрус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Уже тут, в прихожей, мой приглашенный снял бы свое пальто, свернул бы его вдвое, потом еще раз вдвое, аккуратно положил бы его вначале в пластиковый пакет, а потом уже этот пластиковый пакет поместил бы в большой бумажный пакет с логотипом какого-то бутика.

Я бы взялся за ручку входной двери, открыл бы ее пошире, мы бы сделали друг другу легкий поклон, и мой приглашенный вышел бы из квартиры на лестничную площадку. Тут наше вербальное общение продолжилось бы.

– Может, мне стоило бы вас проводить?

– В этом нет необходимости – зачем же вам выходить? Вам сейчас свое нужно будет снимать.

– Да, вы правы. Именно так. Тогда, наверное, будем прощаться.

– Скорее всего, что да.

– До свидания.

– И вам до свидания. Очень нам – с пальто – было приятно побывать у вас. Премного благодарны!

– И нам тоже чрезвычайно приятно было принимать таких уважаемых гостей. Звоните, если что…

– Непременно…

Они бы прошли к лифту, вызвали бы его, зашли бы, еще раз мой приглашенный слегка кивнул бы мне. Его пальто в его пакете немного зашевелилось бы. А мое пальто, что на мне, тоже как-то бы среагировало на это. И лифт бы отправился вниз.

Как бы там ни было, а я полагаю, что неплохая встреча состоялась бы. Думаю, что в итоге они бы – наши два пальто – были бы нам чрезвычайно благодарны за такую предоставленную возможность. Они бы нас любили и уважали еще больше. Мы оба – и я, и мой приглашенный – как-то острее почувствовали бы свою нужность и полезность в этой жизни.

Именно по этой причине мы бы с моим приглашенным чувствовали бы себя просто превосходно. До чрезвычайности великолепно. До самой невероятной невозможности изумительно мы бы себя чувствовали. Если бы можно было такую возможность осуществить.

Птица счастья

Лакирование полов – завершение ремонтного процесса – событие радостное, конец всем мытарствам. Правда, запах потом – мама родная, злющему врагу не пожелаешь. Можно было бы ламинат положить, как все сейчас делают. Но, во-первых, у меня паркет дубовый – жалко его прятать, им наоборот гордиться надо, а во-вторых, финансы – не для ламинатных дел. Так что я малой кровью обошелся – рабочие прошлись по паркету шлифовальной машиной, а теперь вот залакировали.

Ремонт – процесс длительный и малоприятный, каждый может подтвердить. Так что эта финализация-лакирование – своего рода катарсис для меня. Я, правда, путаюсь в определении этого слова, но точно знаю, что это что-то возвышенное. Получается, что ремонт изредка даже и нужен, хотя бы для достижения этого самого катарсиса. Потому что послеремонтное ощущение – оно такое, особенное, ну, словно новая жизнь начинается. Через муки ремонтного ада к очищению, к катарсису и чуть ли не в рай. Я хоть и неверующий, но батюшка, встретив меня, сказал, что именно так у меня сейчас и происходит.

Когда в доме несколько лет живет тяжелобольной человек, все страшно запускается. Ведь все внимание ему, а на прочее уже не хватает ни времени, ни сил. А потом – бац! – ты один остаешься, и тебе даже генеральную уборку лом затевать. Одним словом, один я остался, только брат есть. Но далеко, на другом конце города. К тому же, у него своя семья и свои заботы. Можно сказать, что его практически и нет.

Потом немножко отошел я, чувствую – нужно что-то такое сделать, чтоб можно было отвлечься. Ремонт в самый раз, думаю, подойдет. Давно уже его нужно было делать. Не ахни какой решил затевать, главное, с той целью, чтоб от дум тягостных увел.

Начал делать – азарт появился. А еще оказалось, что ремонт – это превосходная терапия, начисто отвлекает от горестных дум. Одним словом, впрягся и сделал. Не евроремонт, который у всех на слуху, – сейчас не разгонишься, но все же какой-никакой, а на ремонтишко сподвигнулся. Только финальный аккорд и осталось сделать, чтоб все добить окончательно.

Ремонтники сдвинули всю мебель на центр комнат и прошлись «по периметру». Один раз и второй. Для удешевления процесса лак выбрали самый дешевый, еще тот, «советский» ПФ-321. Удивительно, что его еще выпускают. Значит, как в том стихотворении, это ж кому-то нужно. На прошлой неделе мебель расставили по местам и, освободив центр комнат, пролакировали и эти участки. Я на кухне в основном отсиживался – такая жутчайшая вонь установилась, что без противогаза передвигаться невозможно. Рабочие сказали, чтоб я открыл все окна, обеспечив тотальный сквознячок со всех сторон, а сам куда-то двинул дня на три-четыре. Ну, я и двинул к брату, раз он у меня есть…

Приезжаю в субботу утром, а у меня в квартире птица сидит. Черная такая, крупная. И смотрит, как человек. И вообще очень на человека похожа. Просто поразительно. Что за птица – не пойму, не то ворон, не то что-то степное, но сразу стало понятно, что существо не местное, приезжее. Нет, ну, на самом деле удивительная, какая-то невиданная мне доселе птица. Сидит на моей тахте, совершенно меня не стесняется и чувствует себя уверенно, словно тут она все время жила.

– Кто ты? Откуда? – спрашиваю.

– Как – кто? Я – птица, – отвечает мне, нисколько не испугавшись. – Но птица особая, с такими ты еще, Толя, не сталкивался.

«Свят-свят-свят! Имя мое знает! Прямо чудеса какие-то!»

– Так что давай, Толя, знакомиться. – Крыло мне протягивает. Офонареть можно! – Жанна меня зовут.

– Очень приятно, Жанна. Но все же расскажи о себе поподробней.

– Вообще-то я – птица счастья, – сообщает мне эта Жанна. – Ты, Толя, даже не представляешь, как тебе повезло. Не буду тебя сейчас в курс дела вводить и сообщать подробности. Извини, тяжело мне это сейчас делать – у меня кризисный период. Долго объяснять, если кратко, то у меня в жизни трагедия вышла. Я, как только приду в себя окончательно, все тебе расскажу, ничего не утаю, не бойся. И, главное, не волнуйся.

Призадумался я. «Черте что и с боку бантик!» – как говаривала покойная супруга. Крайне необычно все как-то.

– Я у тебя поживу пока, – продолжает Жанна, – Временно поживу, если не возражаешь. Гнездо мое разорено плохими птицами. Не пожалеешь, по дому помогать буду. Все делать, что по хозяйству надо… А уж кулинарка я какая – знатная! Ну, что ты себе, Толя, кашки варить будешь да колбасу из костной муки в рот запихивать?

Ну, я, в общем, не стал возражать. В принципе, Жанна дело говорит. Самому-то мне без нормальной пищи ох как несладко уже сейчас… Поживи, думаю. Что ж тут поделаешь, если в жизни такие временные неприятности? Ведь мы христиане, а не нехристи какие-то. На помощь должны, если кому трудно, по первому зову приходить, разве не так? И какая разница – люди или птицы? Все мы от одной рыбы произошли, а до этого из головастиков, а еще раньше – так вообще амебными зародышами когда-то были… Это потом уже разветвление пошло – на птиц, животных, человекообезьян. Я что же, научно-популярную литературу в свое время не штудировал? Правда, такие вещи батюшке упаси бог озвучивать. Но я ж все же понимаю, кому что говорить можно…

– Извини, Толя, что повторяюсь. Но запомни хорошенько: я – птица счастья. И приношу не просто удачу, я счастье приношу. У тебя его – нет. А я обеспечиваю гарантированно. Я редко выхожу на люди. Не все люди приязненно относятся к таким птицам, как я, – черным и на ворон похожим. Предубеждение имеют, даже опасаются. Вот пролетала мимо твоего подъезда, видела, как ты стройматериалы завозил, и сразу поняла, что не все хорошо у этого человека. Какой-то надрыв произошел. Слом, срыв в пропасть, жизненная трагедия. Остановила я тогда свой полет, на ветке присела. Помочь, думаю, надо хорошему человеку, вытянуть его из беды, лицом повернуть к полноценной жизни. А кто же, как не я, Толя? Вокруг людей – да и птиц тоже – сердобольных море, и все ахают, охают и якобы сочувствуют. А на деле, Толя, это все мишура, уж поверь мне, я-то знаю. Как-никак триста лет на свете маюсь… Одним словом, тебе ужасно повезло, что именно я, а не кто-то другой мимо пролетала да и заметила тебя с твоим горем.

Задумался я, ничего пока не отвечаю. А про себя думаю: «Трезво ведь рассуждает, не каждый человек до такой глубины суждений доходит. Как знать, может, мне и на самом деле повезло?»

Жанна мне как раз из кухни – пока я в размышлениях пребывал – чашку чая принесла. И пирог клубничный. Я чай отхлебнул – точно не мой. У меня простой, самый дешевый, ну, можно сказать, практически сено, а это знатный чаек, элитарный – пьешь и еще хочется. И клубничного варенья у меня отродясь не было. Значит, у Жанны свои запасы, может, еще чего-то там у нее есть дополнительно?

Она как мысли мои читает.

– Ты пока этим подкрепись, Толя. Вообще-то я жаркое из телятины поставила. Но ты ж понимаешь, надо подождать. Ты уж потерпи часок…

«Д-д-а-а, – думаю, – по всему видно, что не пропаду. Если это такое начало…»

А Жанна повторяет:

– Я – не просто птица счастья. Я – твоя птица счастья. Именно твоего счастья. И это здорово, что мы повстречались, – без меня ты бы, Толя, точно пропал. А так имеешь все шансы жить долго, в достатке и в счастии пребывать! Я за свою долгую жизнь многим людям помогла, и все мне были благодарны. Те, которые поняли мою ситуацию, и пошли навстречу. Мне помогли, и я им потом помогла. Сейчас, Толя, твой черед пришел. Это для тебя радость должна быть, что выбор пал на тебя. И потом, Толя, что ж тебе волноваться, я не на все время к тебе залетела. Всего лишь на ограниченное. Мое пребывание у тебя временным будет, и если какие-то опасения тебя одолевают, так это все вздор. Нечего тебе беспокоиться.

Ну что ж, думаю, если ей, этой Жанне, негде жить, так пусть тут у меня и остановится на некоторое ограниченное пребывание, как она меня уверяет. Тем более, если она такая хорошая – опять же, по ее словам – и заслуженная птица.

Живем мы, стало быть, не тужим пока. Мне она вообще не мешает, да я ее не особо-то и вижу, Жанна на лоджии себе место облюбовала. Все-таки природа свое берет – ей воздух нужен, обозрение простора. Чувствую, ей вообще в комнатах не нравится время проводить, она только на вечерние новости залетает, чтоб просто быть в курсе, что там у нас и в мире в общественно-политической сфере происходит. Если она где-то внутри и находится – так на кухне. И это ощущается – питание мое стало размеренным и разнообразным. В общем, все, как говорится, путем…

Только вот однажды в шкафчиках что-то искал, смотрю – паспорта нет. Все прочие шкафчики обыскал – ну нет и все! День хожу, два – найти не могу. И понять ничего не могу.

Сильно я разволновался, начал с ней говорить. Так вначале она мне сказала, что ничего не брала и даже не думала. Короче, ничего не знает. Потом оказалось, что все-таки брала, да не один только паспорт – приватизационные документы тоже куда-то носила. Постепенно выяснилось, когда эти приватизационные документы опять на место воцарились, что переоформила Жанна жилье на себя, вот только как это ей удалось сделать, ума не приложу. А сама не рассказывает.

Ну, что ты ей скажешь? Хотел я было поймать ее и отодрать так, чтоб неповадно было в следующий раз подобные фокусы вытворять, но за ней же не угонишься. А спать в то «разборочное» время она на люстре приспособилась, без стремянки не достать ее там, да и стремянка, как назло, куда-то пропала.

Ну и дела, думаю. Так можно и без квартиры остаться. Такое, конечно, спускать нельзя. Я хотел вначале к юристу пойти. И в милицию можно было бы, но что-то меня стопорнуло. А потом Жанна решила объясниться.

– Видишь ли, Толя, это есть жизнь. По-французски – се ля ви. Что тут теперь поделаешь? Но ты же сам видишь – я личность приличная и ничего такого не замышляю: ты как спал на своей тахте 1975 года выпуска, так и дальше спишь. Тебя что, кто-то сгоняет с нее? А с питанием ты какие-то перемены отмечаешь? Если и отмечаешь, так только в сторону улучшения, будь справедлив, Толя! И ничего экстраординарного в твоей жизни не произошло. Никакая я не обманщица и не кидальщица, это же очевидно! Сам посуди – никакого нет тебе резона беспокоиться. Так что ты не волнуйся, Толя, по сути, тебе даже лучше – я коммунальные частично возьму на себя. Ну, что тебе еще надо? И накормленный ты у меня, и обстиранный, в доме чистота и порядок, намного лучше, чем раньше было, ну, что у нас поменялось, ты мне скажи?! И самое главное – никуда я тебя не спроваживаю, а все по честному у нас, как у приличных людей.

Так-то оно так, но я все равно продолжаю волноваться, и с каждым днем еще даже сильнее и всерьез подумываю: а не пойти ли мне все-таки кой-куда и все прояснить?

Как-то утром мы завтракаем, а она на стол какое-то дивное блюдо выставляет.

– Суфле такое, Толя. У нас, птиц, считается жутким деликатесом. По большим птичьим праздникам на стол подают. Ужасно трудоемкое блюдо и ингредиентов уйма. А я решила не ждать и сейчас. Потому как чувствую свою виноватость перед тобой.

– Какую?

– Ну, как же? Все-таки надо было тебе сказать, а не просто из шкафчика брать, да и позволения спросить, как в приличных семьях положено. Стыдно мне, душа болит, сердце мое ноет от такой несправедливости. Сколько, Толя, живу, а все равно оплошности разные допускаю. Понимаешь, верна пословица: век живи – век учись! Учись, что человек тебе друг, что он добрый, что он тебя поймет в любой ситуации. Виновата я, Толя, признаюсь. Прости меня, бога ради, места себе не нахожу.

Я, конечно, после таких слов отошел маленько, потеплел душевно, чего уж там. Потом Жанна мне и говорит:

– Давай, Толя, здраво рассуждать. Ты уже на пенсии… Много ли тебе этой жилплощади надо? Сам подумай… Тарелку передай, добавки всыплю…

Стал я думать более здраво, как Жанна и просила. Что правда, то правда, ничего особенного и не происходит – никто меня никуда не выселяет, даже и разговоров таких нет. А все равно я продолжаю и дальше волноваться, но уже не так сильно. Потом еще более здраво принялся рассуждать: отмечаю, что я и вправду сплю себе, как и раньше, на том же месте и на той же тахте. Даже дырявый матрас и тот на месте. Между тем время продолжает идти своим шагом, птица мне всякие вкусности как готовила, так и продолжает готовить, еще даже и с более диковинными блюдами изощрения производит, я таких сроду не едал – ну, просто рай да и только. Так что как-то оно притерлось у нас и, можно даже сказать, позабылось.

Потом Жанна почему-то о лоджии заговорила:

– Толя, ну что тебе без дела сидеть? Пошел бы куда-то подработать, что ж та пенсия несчастная? Особенно по нынешним временам. Я ж не к тому, чтобы ты шел и горбатился где-то на тяжелых работах. Пойди куда-нибудь подежурить, нормально поспишь там, а денежки капать будут. Опять же, среди людей побудешь какое-то время. Немножко подзаработал бы – вон лоджию не мешало бы застеклить.

– Сильно она нужна нам, эта лоджия.

– Нужна. Ой как нужна, Толя. Если не сейчас, то потом ой как еще нужна будет!

Понимаю, что замыслила что-то, но вот что – пока разобрать не могу. Но опять же, дело вроде как нужное – почему ж ее не застеклить?

Спустя какое-то время Жанна мне и сообщает:

– Я же не могу всю жизнь одна и одна. Сам подумай: ну сколько мне жить одной? Мне же мужчина нужен, птица-он или «птиц», как хочешь, так и называй. Разве ты станешь возражать? Я же знаю, как ты меня любишь и желаешь мне только самого хорошего!

Так у нас в квартире однажды появился Арнольд. Важный такой, серьезный, прямо профессор. Нет, ну это понятно, Жанка либо на кого глаз не положит. Но дружелюбный Арнольд оказался, ничего не скажешь. У нас с ним с первого вечера заладилось. Иногда грусть как накатит и на него и на меня – ну, бывает же такое, мы что же, не люди и не птицы, что ли? – так по рюмочке коньяку он нам разольет, и мы по-быстрому, чтоб Жанка не засекла, опрокинем. Арнольд точно либо в вузе преподает – как минимум, доцент в их птичьем университете – либо консультантом в серьезной фирме работает, потому как каждое утро с кожаным портфелем куда-то уходит. И дешевых напитков не признает. У него даже из средней ценовой категории ничего нет. Одно только самое качественное. Ну, вот так мы быстро по рюмочке-две опрокинем, потом так же быстро он все спрячет, брызнет себе в клюв спреем, чтоб запаха не было слышно, и мне в рот тоже струю запустит. Конфетку «барбарис» мне в руку сунет и себе в клюв кинет. Когда Жанна в комнату заходит, мы чинно сидим, конфеты свои сосем, репортаж по телевизору смотрим, еще и возмущаемся, что они так бездарно пасы передают. Бездельники чертовы, на мыло бы их!

А лоджия-то, кстати, уже застекленная, я ведь дежурю и денежки на нее отстегнул. И не просто на тяп-ляп сделано, а как Жанна и хотела – утепленная, зимой в майке ходить можно – в жисть не захвораешь.

Ну что, перенес я туда свою тахту как-то под вечер. Самостоятельно на это пошел, даже меня и не просили. Жизнь у них молодая, что я им мешать-то буду? А тут мне даже и лучше – света полно и вся округа видна как на ладони.

Это уже потом, через девять месяцев, когда птенцы народились, стала мне, наконец-то, ясна вся эта затея с лоджией. Ну и действительно – а народилось их пять или шесть, не сосчитаешь – и куда ж им деваться? Симпатичные такие – заглядение. Тахту, правда, пришлось отдать, обратно в комнату занесли, а то ведь на что такую ораву спать уложить можно? Но и меня не забыли, поразмышляли, как со мной теперь быть:

– Кровать мы туда, Толя, не затащим, придется тебе раскладушку купить. Но ты не переживай – промышленность настолько ушла вперед и такие сейчас раскладушки выпускает, что от кроватей не отличишь – прочные, не продавливаются ни капельки, главное найти ее.

На секонд-хенде мы ее и нашли. Вполне приличную, кстати. Мне лично Арнольд выбирал, а он-то разбирается в вещах.

– Мы тебе, Толя, и второй матрас на нее бросим, – Жанна говорит. – Будешь на этой раскладушке лежать, как король!

Мой брат время от времени интересуется, что там у меня и как.

– Ну, ты же счастлив, Толя, не так ли? Выглядишь просто молодцом, на все сто! Помолодел и телом и духом, завидую!

Соседи тоже не отстают:

– Повезло тебе, Толя, видишь, как все удачно у тебя сложилось. А то ведь и кинуть могли! Если бы люди, так точно! Уже слонялся бы по мусоркам, если бы люди!

Я тоже думаю, что повезло – ведь и вправду не кинули, а по-человечески обошлись. Птицы потому что. Опять же – немаловажно – не одинешенек остался, а все-таки среди людей. Или птиц? По сути, какая разница? Не очень-то она и велика, это я уже со знанием дела могу сказать.

Один раз только мы крупно повздорили. Сильно, помню, разругались. А тут еще холода – такие крещенские морозы, что и лоджия утепленная не спасает. Мне даже Арнольд тихонько, так чтоб Жанна не слышала, шепнул:

– Ты все же давай перетягивай раскладушку пока в комнату – не то задубеешь. И я тебе крылом за один конец помогу. Мы ее перед фактом поставим, она пофыркает-пофыркает, да и успокоится. Отойдет – куда ей деваться – сердце ж не камень. Холода отступят, так опять в лоджию тебя перебазируем.

Посмотрела на это Жанна, нутром чувствую – ее аж передергивает. Но сдержалась, молодчинка, нашла в себе силы – не пошла на конфликт.

– Жалко мне тебя, Толя. Куда я тебя, на мороз-то? Да и потом, с детьми тоже ведь нужно кому-то быть. И привыкла я к тебе очень, ты у на как член семьи. Опять же, пенсию получаешь. Не ахни какую, но все же на хлеб, на крупы хватает, привычек вредных за тобой не отмечено – так что все в семью идет. Живи с нами и дальше.

Два раза в день я колясочку вывожу во двор и меня сразу же облепляет детвора.

– Дядя Толя, ну-ка, покажи нам своих птицедетей!

– Они же спят, ничего не видно. Никаких их личиков за одеялами вы не увидите. Или как лучше сказать – не знаю даже? – мордашек, что ли? Что есть у птиц там, где у нас, человеков, лицо?

– Дядя Толя, мы даже у учительницы спрашивали, так она сказала, что, согласно нормам литературного языка, не личики это и не мордашки, а просто головки.

– Ну, пусть будет так. Вот проснутся, заворочаются, раскроются, я вас и позову – посмотрите.

Вот так у меня все неординарно сложилось, судьба так распорядилась. И если бы меня спросили: а как мне лучше было бы? – чтобы я, как раньше, жил в своих двух комнатах, но непонятно с какой перспективой, или как сейчас, но все же с перспективой более понятной, то так сразу и не ответил бы. Жизнь такая штука, что так сходу и не поймешь, как бы тебе лучше было – то ли одному и в комнатах, то ли на лоджии, но все же среди живого племени?

И вообще, стал замечать, что польза от их пребывания у меня – или моего пребывания у них, теперь уже? – весьма существенная. Взять хотя бы того же Арнольда – чуть у меня какая ситуация неординарная, так я к нему обращаюсь, а не к кому-то другому. Подумает он хорошенько, прикинет своими профессорскими мозгами, и так и эдак взвесит все хорошенько и, в итоге, всегда что-то дельное присоветует…

А сейчас вот повез я своих птицедеток – или кто они мне, может, птицевнуки? – в парк, очень им там любо, чувствуют свою стихию. Потом вернулся поближе к дому, ребятне, как и обещал, показал их головки, когда смотрю – Жанна с лоджии машет мне энергично, одним крылом влево, а вторым вправо показывает. Я все понял моментально: левое крыло означает, что стол накрыт и к обеду пора нам возвращаться. А правое – что через час мне на дежурство уже выдвигаться следует. Так что надо мне поторапливаться, я колясочку развернул к подъезду, везу – не нарадуюсь. Все у нас хорошо – семья дружная, сплоченная, все у нас путем, все у нас просто чудесно. И, что немаловажно, не один я бобылем болтаюсь, чего многие – и брат, и соседи – опасались, а в коллективе нахожусь… Нет, правда, здорово все на старости лет в жизни как-то повернулось!