Текст книги "Зов Полярной звезды"

Автор книги: Александр Руж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Александр Руж
Зов Полярной звезды

© Руж А., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Вступление

Кто видел крепость Осовец в августе 1915 года, тот не мог не испытать смятения, смешанного с восхищением. Твердыня, возведенная в конце минувшего века в полусотне километров от города Белосток для защиты важнейших стратегических направлений, была изранена многомесячными штурмами немецкой армии и представляла собой, по сути, нагромождение дымящихся развалин. Однако руины не были бездыханными – жизнь в них не просто теплилась, она кипела и бурлила. Ее не смогли уничтожить ни массированные обстрелы из 305-миллиметровых осадных мортир «Шкода», ни авиационные бомбежки, ни облака ядовитых газов. Крепость, которая в феврале, после подхода германской тяжелой артиллерии, могла, согласно расчетам, продержаться не долее сорока восьми часов, держалась полгода.

Но даже такой самоотверженной борьбе рано или поздно приходит конец. В одном из немногих уцелевших казематов, изъязвленном трещинами, сидел за столом человек в кителе с погонами генерал-майора и набрасывал карандашом на листке бумаги план эвакуации гарнизона. Стол был сколочен из ящиков из-под орудийных снарядов, свет в безоконном пространстве давала маленькая коптилка, стены сотрясались от взрывов, но человек работал так четко, точно сидел где-нибудь в петроградской штабной комнате, обставленной со всем комфортом и бесконечно далекой от фронтовой полосы.

То был Николай Александрович Бржозовский – бывший начальник крепостной артиллерии, а с января комендант крепости. В этой должности он сменил Карла-Августа Шульмана, который хоть и удостоился Георгия за успехи первых месяцев войны, но все ж был отстранен от комендантства и переброшен на другой участок военного театра.

Лязгнула окованная железом дверь, и в каземат ввалился человек в прожженной шинели – полковник Катаев, командир Землянского пехотного полка и начальник второго отдела обороны крепости. Его легкие, как и у многих здесь, были отравлены хлором, и он мял в руке грязный платок, то и дело сплевывая в него.

– Ваше превосходительство, – прохрипел он, – кто-то распространяет слухи, что Осовец будет нами в скором времени сдан. Двое провокаторов по моему приказу уже арестованы. Полагаю, расстрел должен быть публичным… кха!..

– Отпустите их, Константин Васильевич, – не приказал, а скорее попросил Бржозовский и потер пальцами красные от бессонницы веки.

– Что, простите?..

– Я говорю, дайте приказ, чтоб их отпустили. Не надо никого расстреливать. Они правы: крепость будет сдана в течение ближайшей недели.

Катаев опешил, даже кашлять перестал. Рука с платком опустилась долу.

– Как же так, ваше превосходительство? – пробормотал он. – У нас есть еще потенциал, крепость может выстоять и месяц, и два… и год!

– Может, – согласился Бржозовский. – Только этого уже не требуется. Пришел приказ от высшего командования. После прорыва немцев в Галиции дальнейшая оборона Осовца теряет всякий смысл. Мы окажемся в мешке, из которого не выбраться, и зря положим тысячи солдат. Поэтому с сегодняшнего дня начинаем поэтапную эвакуацию людей и имущества. Надо постараться сделать все планомерно, без спешки и паники.

Катаев закашлялся, прижал платок ко рту. Бржозовскому показалось, что сделал он это не по причине накатившего приступа, а чтобы переварить только что полученную информацию. Она была неожиданной, требовала осмысления.

– Справимся ли за неделю? У нас две с половиной сотни орудий, в том числе почти семьдесят тяжелых. Еще картечницы, «максимы», ручные пулеметы… не считая складов, где хранятся боеприпасы, провизия и обмундирование. Как все это вывезти в сжатые сроки?

Ахнула «Толстушка Берта» – самая большая немецкая мортира. Снаряд с противным воем пронесся над казематом, разорвался где-то невдалеке. С потолка посыпалась каменная пыль.

– Надо успеть, Константин Васильевич, – сказал генерал-майор. – Оружие вывозим в первую очередь. Ни одна винтовка не должна достаться врагу! Что касается складов, то, боюсь, их придется ликвидировать. Поручаю это вам. Переговорите сейчас же с полковником Масальским, отдайте необходимые распоряжения. Немцы должны получить крепость абсолютно пустую и разрушенную до основания.

– Слушаюсь, ваше превосходительство, – шевельнул словно бы заржавленными челюстями Катаев и вышел из каземата.

Десятью минутами позже он уже вышагивал меж редутов и люнетов в сопровождении командира саперной роты Масальского и заведующего хозяйственной частью подполковника Дитмара.

– Взорвать склады – дело нехитрое, – размышлял вслух Масальский. – Динамита у нас с лихвой. Дам приказ, мои ребята заложат мины, рванем – и шито-крыто.

– Надо ли взрывать все склады? – уточнил Дитмар. – В Новом форте они у нас размещаются глубоко под землей. Там вместительные подвалы, сводчатые перекрытия… Их и взрывать – морока, да и резона нет.

– Что вы предлагаете? – спросил Катаев.

Подполковник огляделся по сторонам – не подслушивает ли кто – и понизил голос, что в наполнявшей воздух канонаде было, пожалуй, излишней предосторожностью.

– Часть складов можно законсервировать. Закупорить до лучших времен.

– Закупорить? – Катаев выхаркнул в платок сгусток слизи. – Кха!.. Как вы себе это представляете?

Дитмар обратился к шедшему с ним бок о бок Масальскому:

– Можно ли устроить подрыв таким образом, чтобы завалило только вход, а основные помещения склада остались нетронутыми?

– Что ж тут сложного? – Масальский вынул из кармана плитку жевательного табака, повертел в руках, но откусывать не стал, положил обратно. – Это, как говорится, проще пареной репы. Рассчитаем заряд, наметим точку…

– Вот и прекрасно! – Дитмар повернулся к Катаеву. – Господин полковник, я как заведующий хозяйством против бездумной порчи вверенного мне имущества. Столько казенных денег затрачено! Лучше его сберечь. Создадим задел на будущее, вернемся потом на все готовое…

– Сбережется ли? – усомнился Катаев. – Кто знает, когда вернемся… кха!.. Возможно, не год и не два пройдет.

– Да хоть бы и десять. Точное местонахождение складов посторонним неведомо. Немцы до них не доберутся. Карты уничтожим, а память у меня фотографическая, после войны укажу, где что было, раскопаем, извлечем…

– В подвалах сыро, – возразил Катаев. – Я сам видел: у вас там вода по стенкам сочится.

– На складах превосходная вентиляционная система, она обеспечивает циркуляцию воздуха. К тому же коробки с патронами запаяны герметично, а из продуктов в основном мясные и молочные консервы в жестяных банках. Что с ними станется?

– А и верно, – поддержал Дитмара Масальский. – Чего зазря хорошие вещи переводить? Законопатим склады так, что ни одна банка не повредится. Как думаете, Константин Васильевич?

Катаев, сотрясаясь от кашля, кивнул, а еще через полчаса трое минеров уже волокли к подземным складам динамит и мотки электрических прово– дов.

– С этого, что ль, начнем? – Пожилой унтер, заметно хромавший из-за ранения в левую ногу, кивнул на черный зев ближайшего подвала.

– Велено по этой стороне все пять заткнуть, – откликнулся его напарник с цигаркой во рту. – Разгружайся!

Они сбросили свою ношу на землю. Издалека, со стороны центрального убежища, донеслись звуки труб – это оркестр крепостной артиллерии по обыкновению заиграл марш лейб-гвардии Преображенского полка, как делалось по приказу коменданта каждый день в половине восьмого вечера. Бравурная мелодия, как рассуждал генерал-майор Бржозовский, поднимала дух защитников и лишний раз доказывала противнику, что попытки взять фортецию обречены на неудачу. Но сегодня в этих звуках впервые с начала осады Осовца не слышалось уверенности.

– Эх, просчитались господа командиры! – крякнул с досадой унтер. – Не надобно крепость сдавать… Мы б еще немцу наподдали!

– Начальству виднее, – не согласился с ним третий минер, самый старый из всех, с седой окладистой бородой. – Неизвестно еще, кто кому наподдаст! Выйдет, как с японцами в пятом годе…

Из подвала, возле которого остановились минеры, вынырнул невысокий мужичок в потрепанной шинелишке с ржавыми пятнами крови на рукавах. Увидев минеров, он принял суровый вид.

– Взрывать?

– Так точно, вашбродь! – по-уставному ответил унтер, бывший в группе за старшего. И осмелился прибавить, разглядывая незнакомца: – А вы кто? Чего-то я вас в крепости не видал…

– Поручик интендантской роты Коротаев, – буркнул тот с неохотой. – Прислан на прошлой неделе… – Он оборвал себя, решив, что не обязан отчитываться перед нижними чинами, и строго прикрикнул: – Чего застыли? Закладывайте мину. Склад я опечатал, часового отослал, можно взрывать.

И поспешно удалился в сторону казарм.

Минеры переглянулись.

– Чудик какой-то, – промолвил седой, пожевав клок бороды, торчавший под нижней губой. – Грит, на прошлой неделе, а к нам ить уже почитай с середины лета никого не присылали. У меня брат Митрошка в штабе служит, я доподлинно знаю.

Минер помоложе выпустил изо рта вконец измочаленную цигарку.

– Не доложить ли командиру? Мало ли, какого шпиёна нелегкая в крепость занесла?

Едва он произнес эти слова, как за валом ухнуло, и все трое увидели вывороченное с корнем дерево, взлетевшее над берегом реки. Обеспокоенный унтер заторопил товарищей:

– Недосуг с докладами бегать. Все одно крепость немцам отойдет, какая теперь разница, шпиён или не шпиён… Копаем!

Они взялись за лопаты и вырыли у входа в подземный бункер неглубокую яму, в которую заложили фугас. Протянули от него длинный провод, подсоединили к подрывной машинке. Залегли в разбитой бомбами конюшне. Унтер крутанул ручку машинки, и землю потряс взрыв, запечатавший вход в складские отсеки. На этот взрыв мало кто в крепости обратил внимание – и без него вокруг все гремело и качалось от непрекращающихся обстрелов.

Минеры выбрались из укрытия, удостоверились, что работа проделана на совесть, и направились к следующему складу.

Черная, как обугленная головешка, крепость Осовец тлела и должна была вот-вот догореть.

Глава I,
где герой в буквальном смысле является из тьмы на свет

Шел пятый год существования Польской Республики, или Второй Речи Посполитой, как именовали ее отдельные особо проникшиеся национальной идеей патриоты. Наскоро собранная из осколков Германской империи, Украины и Литвы, она занимала в Европе довольно обширную территорию, однако не могла похвастаться ни политической стабильностью, ни экономической мощью. Первый польский президент Нарутович был застрелен террористом через неделю после своего избрания. Его преемник Станислав Войцеховский, три года проработавший в должности министра внутренних дел, огнем и мечом подавлял частые выступления недовольных, вспыхивавшие в различных уголках страны. И ломал голову над тем, как побыстрее поднять народное благосостояние, чтобы недовольных не было в принципе.

Польша, едва выбравшаяся из войн, которые шли в ее пределах непрерывно на протяжении семи лет, пребывала в упадке. Большинство промышленных предприятий лежало в руинах, повсюду ощущался острый дефицит съестных припасов, одежды и наипервейших предметов быта. Безработица и гиперинфляция дополняли безрадостную картину.

О том, как выкарабкаться из пропасти, усиленно размышлял не только президент Войцеховский, но и его ближайшие сподвижники, в частности министр казны Владислав Грабский. Он с горькой иронией говорил, что является министром непонятно чего, поскольку государственная казна была пуста, как бутылка, из которой выпили всю зубровку. Ежедневно в кабинет к Грабскому приходили разнообразные посетители. Сыпались звонки и депеши от всевозможных ведомств, содержавшие одну-единственную просьбу: дайте денег. Причем просили не на баловство, приводили аргументы, свидетельствовавшие о том, что если денег не дать, то произойдет катастрофа. Грабский все понимал, всем сочувствовал, но, к великому сожалению, не владел искусством магии и не умел делать злотые по мановению волшебной палочки.

К этому-то министру Грабскому в один из летних дней, когда жара накалила Варшаву так сильно, что не спасали даже распахнутые настежь окна, явился очередной посетитель.

Вернее, не так. Сначала явился секретарь и доложил, что министра очень хочет видеть некий господин, прибывший из Праги.

– Из Праги? – переспросил Грабский. – Он чех?

– Нет, – отвечал секретарь. – Он говорит по-русски, а фамилия у него немецкая. По документам – бывший офицер Российской императорской армии.

Грабский поморщился. С тех пор как в 1918 году Польша обрела независимость, он не любил встреч с бывшими соотечественниками из России. Да и что ему понадобилось, этому русскому с немецкой фамилией?

– Он говорит, что у него имеются сведения, которые покажутся пану министру весьма полезными, – пояснил секретарь.

– Пусть передаст их кому-нибудь из моих помощников. Я занят.

Это было чистой правдой – Грабский с утра просматривал отчеты о поступлениях в госбюджет, и они с каждой страницей повергали его в состояние, близкое к отчаянию.

– Он не желает разговаривать с помощниками. Сказал, что изложит свою информацию лично пану министру, – упорствовал секретарь.

Грабский засомневался.

– А он не псих? Не пристрелит меня, как Нарутовича?

– Он производит впечатление человека неглупого и уравновешенного. При входе его обыскали на предмет оружия, так что пану министру нечего опасаться. – Тут секретарь сделал паузу и присовокупил доверительно: – По моему скромному мнению, его следует принять.

Ох уж эта демократия! Всякая инфузория нынче высказывает свое мнение, а ты обязан прислушиваться, дабы не прослыть реакционером…

– Ладно, пусть войдет, – сдался Грабский. – Только предупредите, что у него пять минут, не более. Мне сегодня еще к заседанию правительства готовиться…

Секретарь вымелся из кабинета и впустил мужчину лет пятидесяти, в котором, несмотря на некоторую сутулость, легко угадывалась военная выправка. На нем был изрядно поношенный мундир со следами споротых погон и дырочками от некогда украшавших грудь орденов и медалей. Можно было безошибочно определить, что визитер не из богатых – сапоги просили каши, вытертые рукава лоснились, а ввалившиеся щеки и болезненный блеск в глазах давали понять, что скверное питание отрицательным образом сказалось на его здоровье.

«Вот и этот пришел денег просить, – с тоской определил министр. – Но почему ко мне? Встал бы возле вокзала с протянутой рукой… А секретарь – каков дурак, а? Тащит сюда всякую шваль, пся крев! Гнать в три шеи…»

Прерывая трепыхание спутанных мыслей в голове министра, зазвучал голос вошедшего:

– Имею честь отрекомендоваться: Александр Федорович Дитмар, подполковник. Служил по хозяйственной части в крепости Осовец, которая, как вы изволите знать, по Рижскому мирному договору отошла вашей стране.

Подполковник изъяснялся на чистом, без какого-либо иностранного акцента, русском. Этот язык Грабский, обучавшийся до революции в русской школе, знал великолепно, каковой факт после вхождения в правительство предпочитал не афишировать.

– Осовец? – процедил министр неприязненным тоном, старательно коверкая слова, чтобы показать, как чуждо ему наречие павшей империи. – Припоминаю… Заезжал туда в прошлом году. Груда камней.

Он не встал из-за стола и не предложил посетителю сесть. Пусть сразу сообразит, что незачем отвлекать высокого чиновника пустопорожней болтовней. Чем скорее уберется, тем лучше.

Дитмар, однако, убираться не торопился.

– Ведомо ли вам, господин министр, что под этими грудами камней хранятся истинные сокровища?

– Какие же? – хмыкнул Грабский. – Алмазы Али-Бабы?

– Никак нет. Десятки тонн провианта, армейская амуниция, боевые припасы, стеариновые свечи, американский табак, русский спирт… Для нынешней Польши, где и кусок хлеба на вес золота, это будет почище пещеры Али-Бабы, разве не так?

Отпустив сию колкость, Дитмар сардонически сощурился и глядел в упор на министра.

Грабский на минуту смешался, забарабанил пальцами по столешнице.

Если этот русский не врет, то есть шанс добыть хорошее подспорье. Облагодетельствовать всю Польшу складами одной крепости, конечно, не получится, но пару дыр заткнуть можно. Вон в Кракове железнодорожники бастовать надумали, орут, что их семьи пухнут от голода. Отправить им пяток вагонов с осовецкой тушенкой – авось на какое-то время прекратят свой хай…

– Присядьте, господин подполковник. Вы, если не ошибаюсь, прибыли из Праги?

– Так точно. – Дитмар присел на плетеный стул напротив министерского письменного стола. – После революции искал прибежища в Европе, да поиздержался. Сами видите… – Он провел пальцами по своему заношенному мундиру. – Эти склады – мой последний козырь. Поскольку они находятся в границах Польши, я и пришел к вам.

Министр усмехнулся.

– Но теперь вы выдали вашу тайну. Я имею право воспользоваться ею по своему усмотрению, а вас выдворить из страны без гроша.

– Э нет! – Дитмар покачал лысеющей головой. – В Осовце существовал масштабный укрепрайон. Четыре основных форта, масса вспомогательных объектов… Вы провозитесь не один год, прежде чем найдете склады. А я доподлинно знаю нужное место, укажу его вам и таким образом избавлю вас от хлопот и лишних расходов.

Слово «расходы» действовало на Грабского раздражающе – как на любого финансиста.

– Хорошо, – проворчал он. – Какие комиссионные вы просите для себя?

– Сущие пустяки! – Дитмар хлебосольно развел руками. – Пусть ваши эксперты оценят стоимость всего, что мы найдем, и я бы попросил себе… скажем… десять процентов от общей суммы.

Грабский совсем не по-министерски присвистнул.

– Всего десять процентов? Неужели там действительно целое богатство?

– Убедитесь сами. Если я получу эти десять процентов, то смогу безбедно существовать до конца дней. Да и вы внакладе не останетесь.

– Надеюсь… – Грабский перестал стучать пальцами, сцепил их в замок, выжидательно уставился на подполковника. – Ну? И где они, ваши сокро– вища?

Дитмар помялся, изобразил на лице смущенную улыбку.

– Я все покажу. Слово офицера. Но прежде… если позволите… хорошо бы договорчик составить. С указанием условий. Так, для порядка…

Над рекой со смешным названием Бобры висело знойное марево. Еще недавно здесь снаряды вздымали водяные фонтаны и вспахивали землю по берегам, ветер не в силах был разогнать пороховой туман, а вместо травы и камышовых стрелок взору представали черные прогалины. Сегодня же останки грозной крепости походили на заброшенное, никем не навещаемое кладбище. Мародеры, сунувшиеся сюда после изгнания немцев, не нашли ничего, кроме разломанных стен, сплющенных гильз и никуда не годного, брошенного за ненадобностью хлама. Они быстро потеряли к крепости интерес, и больше в нее никто не заглядывал. У военного министерства Польской Республики имелись на счет Осовца определенные проекты, например по размещению приграничных воинских частей, но воплощение этих проектов требовало немалых средств и потому откладывалось на неопределенное время.

Взвод солдат в потных гимнастерках с черно-красными петлицами пробирался через заросли высоченной травы, заполонившей мертвую крепость. Впереди шел Дитмар, он рукой в кожаной перчатке отводил в сторону стебли и зорко всматривался в одному ему приметные ориентиры. За ним по пятам следовал капрал инженерной роты Коварский. Совсем юный, с нежным пушком вместо усов, он знал о событиях начала Первой мировой лишь понаслышке и с интересом озирал то, что осталось от героической цитадели.

– Пришли! – объявил Дитмар, поравнявшись с едва видным над травой сооружением, в котором угадывался остов конюшни. – Вот здесь вход в склад номер один. – Он вытянул палец в сторону пологого бугра.

– Kopać! [1]1
  Копать (польск.).


[Закрыть] – повелел Коварский, и солдаты взялись за инструмент.

Понадобилось очистить бугор от обильного растительного покрова. Показался слежавшийся щебень, в который после взрыва фугаса превратилась арка над входом в подвал. Память не подвела Дитмара, склад находился в той самой точке, на которую он указал.

Острые саперные лопатки громыхнули о щебенку, бестолково заскользили по ней. Коварский недовольно сдвинул брови, отдал лаконичное распоряжение, и в руках у солдат появились кирки. Дело пошло быстрее, в стороны брызнула кирпичная крошка. Коварский с Дитмаром отошли и присели на поросшую мхом плиту. Коварский свернул из газетного обрывка козью ножку, закурил. Дитмар с неослабным напряжением наблюдал за солдатами, разбиравшими завал.

Кирки в сильных и умелых руках медленно, но верно прогрызали каменную осыпь. Углубление в боковине бугра росло. Еще удар – и волосатые лапищи белобрысого здоровяка, которого сослуживцы уважительно называли Велетнем, по локти ушли в пробитую дыру.

– Jest! – воскликнул здоровяк. – Gotowe! [2]2
  Есть! Готово! (польск.)


[Закрыть]

Дитмара как ветром сдуло с места, он, презрев свою подполковничью осанистость, на полусогнутых подбежал к проделанному отверстию, заглянул внутрь. Там было темно, но бывалый интендант нюхом уловил характерный складской запах, к которому примешивалось еще что-то, не совсем понятное, но в данную минуту не имевшее особенного значения.

– Все верно! – заявил подполковник подошедшему с недокуренной самокруткой Коварскому. – Это склад. Прикажите своим людям, чтобы расширили вход.

Капрал перекинулся репликами с Велетнем, и тот в одиночку разметал щебень по крапивным зарослям, сделав лаз достаточно просторным, чтобы в него мог пролезть человек. Коварский спросил Дитмара на ломаном русском:

– Кто есть перший: вы чи я?

– Предлагаю вам. Вы представитель государства, в чье ведение я добровольно передаю все, что находится в этом хранилище, – Дитмар взмахнул перчаткой в направлении лаза, – и вы имеете полное право первым прошествовать туда.

«Прошествовать» – это было сказано слишком помпезно. Коварский не без усилий протиснулся в узкую червоточину и очутился в густой мгле подземелья. Навстречу тянуло затхлостью, характерной для замкнутого пространства, но гнили не ощущалось. Это вселяло уверенность в том, что содержимое склада пребывает в целости и сохранности.

– Mecze! [3]3
  Спички! (польск.)


[Закрыть] – потребовал капрал, протянув руку назад.

В ладонь ему вложили коробок спичек. Он вынул одну, чиркнул ею и поднял разгоревшийся огонек над головой. Шагнул вперед, рассматривая шероховатые стены.

– Стой! Кто идет? – прозвучал вдруг из тьмы властный окрик.

Коварский застыл, горящая спичка завибрировала в пальцах. Он подумал, что ослышался, но в глубине коридора что-то шевельнулось.

– Кто там? – испуганно проблеял капрал. Этот вопрос имел одинаковую фонетическую форму как на русском, так и на польском языках и перевода не требовал.

Из темноты отчетливо клацнул винтовочный затвор. Догоревшая спичка обожгла Коварского, он выпустил ее, и она погасла. Капрал безотчетно развернулся и в два прыжка достиг спасительного отверстия, через которое проворным ужом выбрался наружу.

– Ну как? – спросил Дитмар. – Что-то вы быстро вернулись. Неужели проход дальше завален?

Солнечный свет и присутствие знакомых людей немного успокоили Коварского, но бледность с его лица сошла не сразу, и подполковник, заметив это, сменил тон:

– Что с вами? Вы как будто привидение увидели…

– Так и есть, – выдохнул капрал, сжав трясущиеся пальцы в кулаки, чтобы не позориться перед подчиненными. – Там… под зьемля… ктось до мене молвил!

Подполковник насупился, он не любил дурацких розыгрышей.

– Что вы говорите, капрал? Этот склад восемь лет отрезан от мира. В нем не может быть живых людей!

– А неживые? – Капрал суеверно перекрестился. – Он там есть, честне слово!

– Дозвольте мне, – выдвинулся из оробевшей группы Велетень, всем своим видом показывая, что не боится привидений.

– Не надо! – упредил его Дитмар. – Я сам посмотрю.

Он подозревал, что поляки издеваются над ним – жалким ободранным представителем распавшегося царства. Дитмар отдавал себе отчет в том, что он и в самом деле жалок, нищ, убог, но насмехаться над собой не позволил бы никому.

Он вооружился киркой, брошенной кем-то из солдат, и влез в дыру. Дневной свет, сочившийся сквозь узкую прореху, не давал разглядеть почти ничего. Дитмар остановился, чтобы глаза привыкли к тьме.

– Стой! Кто идет? – донеслось из коридора.

Подполковник похолодел. Вне всякого сомнения, это был не розыгрыш. Перед ним кто-то стоял, преграждая путь в недра склада. Дитмар собрал всю свою волю и проговорил:

– Я – бывший офицер Осовецкого гарнизона подполковник Дитмар. Кто со мной разговаривает?

Ответ ошеломил:

– Р-рядовой строевого отделения Арсеньев. Я имею р-распоряжение не допускать в склад посторонних. Если вы – бывший, то на каком основании находитесь в крепости?

Подполковник приходил во все большее замешательство. Говоривший с ним мысли излагал ясно, голос звучал чуть с хрипотцой, как бывает при простуде или после долгого молчания. Дитмар отметил про себя абсолютную правильность речи, разве что начальные «р» были чуть раскатистее – так их произносят уроженцы южноевропейских стран, к примеру итальянцы или испанцы.

Подполковник сдвинулся назад, к отверстию, стараясь подманить собеседника поближе к источнику света. Общаться с расплывчатым пятном было не очень комфортно.

– Я именую себя бывшим по той причине, что гарнизона крепости Осовец давным-давно не существует, – пояснил он как можно мягче. – Или вы не осведомлены об этом?

– Не осведомлен. – Пятно качнулось. – А как же война… закончилась?

– Какой, по-вашему, сейчас год?

– Тысяча девятьсот двадцать третий, – без запинки ответил тот, кто назвался рядовым Арсеньевым.

– А когда, позвольте спросить, вы заступили на пост?

– Восемнадцатого августа тысяча девятьсот пятнадцатого.

– Вы хотите сказать, что пробыли в подземелье восемь лет?! Как в такое поверить, милейший?..

И все-таки приходилось верить. После подрыва складов подполковник лично проверил качество работы минеров и убедился, что входы замурованы наглухо. Не осталось ни единой лазейки, за исключением вентиляционных трубок, столь миниатюрных, что в них застряла бы и мышь. У часового, если его и впрямь забыли на складе, не имелось никаких возможностей покинуть свое узилище. Но как он сумел прожить здесь эти восемь лет?

– Вот что, – решил подполковник после непродолжительного молчания, – выйдемте-ка наружу. Вам нет смысла стоять здесь, война закончилась.

Пятно в конце коридора вновь зашевелилось, приблизилось. Дитмар смог различить очертания высокого, под два метра, человека в пехотной шинели, с винтовкой наперевес. И еще подполковнику почудилось, что на голову этого человека накинут черный балахон. По телу поползли мурашки, рассказы о призраках уже не казались такими нелепыми.

– Я не могу покинуть пост, – промолвила химера. – Меня может снять с него только мой непосредственный командир.

– А кто ваш командир?

– Капитан Свечников.

– Я имею сведения, что Михаил Степанович ныне проживает в Москве, служит при штабе РККА. Трудновато вам будет получить от него разрешение.

– Р…К… КА? – по слогам выговорило озадаченное видение и опустило винтовку. – Что это такое?

Набравшись терпения, подполковник прочел выходцу из прошлого краткую лекцию, в которой разъяснил, что уж и прежней России в помине нет, и земли под Осовцом отошли независимой Польше, и командиров-начальников погибшей крепости разнесло по свету. Рядовой Арсеньев стоял как громом пораженный.

– Кому же я теперь служу? – спросил он потерянно.

– Да выходит, что никому. Как и я… Меня-то вы хоть помните? Наверняка встречали при штабе.

Часовой сокрушенно помотал закутанной в балахон головой.

– Не помню, ваше высокоблагородие. Когда взорвали вход, я получил контузию… многое выпало из памяти.

– Ясно. Лучше бы про «высокоблагородие» забыли. Времена переменились, теперь за титулование и побить могут…

Дитмару все же удалось уговорить эту престранную личность покинуть подземелье. Рядовой Арсеньев вслед за подполковником вылез из своей темницы и в лучах заходящего солнца предстал пред очами изумленных поляков. На свету сделалось очевидным, что никакого балахона у него на голове нет – это отросшие за восемь лет черные как смоль волосы падали ниже пояса, закрывая половину фигуры, и не позволяли понять, стар часовой или молод.

Поляки от удивления зацокали языками, придвинулись ближе, но не вплотную. Явившийся из-под земли пугал их, понятное без перевода слово «дьявельство» прошелестело по рядам. Капрал Коварский тихо вытянул из кобуры револьвер. Косматый воин насторожился, как пес, почуявший дичь.

– Здесь не меньше дюжины человек, – сказал он громко. – Без винтовок, но с лопатами. – Он повернулся к капралу. – Оружие только у вас. Уберите его, я не люблю, когда в меня целят.

– Вы видите сквозь эту завесу? – поразился Дитмар и указал на копну волос.

– Нет. Она слишком густая, да и глаза у меня зажмурены. На складе был запас свечей, но он кончился четыре года назад, так что я отвык от освещения, боюсь ослепнуть.

– Как же вы определили, кто и что перед вами?

– На слух. Когда годами живешь в полной темноте, волей-неволей научишься слышать лучше, чем это делают обычные люди. Мне кажется, я теперь могу обходиться совсем без зрения. Угадываю очертания предметов и движения по звуку – как летучие мыши, знаете?

Дитмар отважился прикоснуться к лохмам собеседника. Они оказались пышными, ничуть не засаленными и пахли мылом. Сапоги рядового Арсеньева выглядели тщательно вычищенными, а шинель была свежа, словно он только сегодня утром заступил в караул. В таком же образцовом состоянии оказалась и трехлинейка, которую он сжимал в руке: ее ствол поблескивал, умащенный смазкой, а на замке и прочих металлических частях – ни пятнышка ржавчины.

– В консервах много масла, – тотчас отреагировал Арсеньев. – Я питался ими каждый день, а маслом смазывал винтовку. Не пропадать же добру. Грязь я терпеть не могу. По стенам коридора течет вода, она и для питья годится, а за неделю мне удавалось набрать лишних ведра три. Как р-раз на помывку. Что до обмундирования, то его хватило бы на целую р-роту.

– Чи зосталось там шось? – встрял в диалог Коварский. Оторопь, вызванная явлением забытого часового, прошла, и капрала волновала судьба хранившегося на складе имущества.

– Зосталось, – удостоверил из-под гривы Арсеньев. – Не такой уж я прожорливый.

– Это только один из складов, – успокоил поляков Дитмар. – Надеюсь, в остальных все цело.

Арсеньев отвел рукой волосы, и под черными прядями обнаружилось лицо, окаймленное бородой, которой позавидовал бы сказочный леший.

– Сколько вам лет? – полюбопытствовал Дитмар. – Сорок? Пятьдесят? Голос у вас молодой…

– Мне двадцать семь. Что, не верите?

– Я уже теперь и не знаю, во что верить, – честно признался подполковник.

Сутки спустя найденного доставили в Варшаву. К моменту, когда состоялся его допрос в кабинете полицейского следователя Кухарчика, он был уже гладко выбрит и аккуратно подстрижен. Жгучий брюнет, немного застенчивый, немного ошалевший от шумного мира, куда он вернулся после многолетней изоляции. Глаза его скрывали темные очки, которые он надел, чтобы постепенно привыкнуть к свету. Впрочем, ушлые газетчики, пронюхавшие о сенсационном найденыше, успели запечатлеть его в том самом виде, в каком он вышел из подземелья, и эти шокирующие портреты вкупе с заголовками «Гость из преисподней», «Погребенный заживо», «Осовецкий дикарь» гуляли по всем ведущим изданиям Европы. Но сам «дикарь» еще и знать ничего не знал о своей славе.