Текст книги "Паргоронские байки. Том 5"

Автор книги: Александр Рудазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Бубоч попятился. Он не знал, почему чрепокожие убили гохеррима и не хотел знать. Не интересовался. Зато знал, что если про это узнают другие гохерримы – всем чрепокожим в Банке Душ быть.

Когда солдатня убивает офицера, простить такое не можно. А к чрепокожим гохерримы еще и особо лютые. Тех из нактархимов сделали, а нактархимы когда-то насмерть с гохерримами воевали. Чрепокожие про то знают и втайне считают себя тоже немножко нактархимами.

Дурные они. Они же мещане, куда им тягаться с аристократией. Бубоч, вон, храк, а храков создали из сурдитов. Благороднейших, ученых созданий, что своими руками построили весь Паргорон и научили всех остальных правильным обычаям и ремеслам.

А теперь потомки славных предков ковыряются в земле, как Бубоч.

И сейчас его убьют чрепокожие. Чтоб никому не рассказал.

Все эти мысли бежали у него в голове, пока он и сам бежал. Развернулся и побежал сразу же, как только чрепокожие его увидели. Он бы спрятался, но они ведь его уже увидели. Тут не спрячешься.

И убежать от чрепокожего не выйдет, хоть все астралки потрать. Они побыстрей нодохомов. Они всех на свете побыстрей.

Но Бубочу немножко повезло. Между ним и чрепокожими был овраг. Крутой, глубокий. Не просто овраг, а одна из выходящих наружу трещиной Червоточин. Дна там нет, если спускаться – то придешь на внутреннюю сторону.

Или никуда не придешь. В логово поргула придешь. А оттуда уже никуда.

И перепрыгнуть не сумеет даже чрепокожий. Летать они тоже не умеют.

Так что у Бубоча оказалась фора. Чрепокожим пришлось бежать в обход, вокруг оврага.

– Стой, грязная пятка! – крикнул ему один из них вслед. – Давай договоримся!

Бубоч бы столько не прожил, если бы на такие предложения отзывался. Жизнь в Паргороне не сахар даже для демона. Опасно очень в Паргороне жить. Не будь тут так опасно, не убивай демоны сами друг друга почем зря – давно бы задохнулись от тесноты, бессмертные.

А так ничего, хватает пока что всем. Вот убьют если Бубоча, то старший сын хутор возьмет, тогда ему всего хватать будет. Обрадуется поди, ублюдыш.

Надо будет его поколотить, что ли. Чтоб не радовался отцовской смерти.

Даже с форой – убежать от чрепокожих Бубоч не надеялся. Они этот овраг быстро обогнут, быстро нагонят. Но, к счастью, тут недалеко уже возделанные земли начинаются, хутора. Так что Бубоч некоторое время-то бежал, а потом смекалку проявил. Быстро-быстро свернул, попетлял немного, а из торбы колпак достал с широкими полями, на самый нос надвинул. А рубаху, наоборот, скинул, в торбу убрал. И нечистотами ноги помазал, чтобы запах изменить.

Хотя с нечистотами на самом деле случайно получилось. Все-таки Бубоч неожиданно встретил сначала нодохома, а потом десять чрепокожих. Понимать надо.

А потом чрепокожие его догнали, но когда догнали – то Бубоч просто стоял на краю поля, да тяпал тяпкой. Другой храк бы сразу понял, что он тяпает просто сухую землю и выглядит как дурак, блаженненький… но чрепокожие не поняли.

– Эй, храк, ты тут храка не видал? – спросил один.

– Конечно, видал, почтенный, – кивнул Бубоч, продолжая тяпать. – Я сам храк.

– А других храков видал?

– Конечно, видал. Чать не отшельник.

– А чего от тебя дерьмищем несет?

– Так я ж храк.

Ответ чрепокожих удовлетворил и не удовлетворил. Посмеявшись над убогим недодемоном, они решили продолжить поиски. А Бубоч еще немного потяпал сухую землю и пошел себе восвояси.

Не различают чрепокожие храков. Думают, что они все на одну рожу. Сами-то все одинаковые, дуболомы, вот и других тоже не различают.

Но поиски они продолжат, и если на хозяина этих полей нарвутся, то и узнать могут, что никаких обмаравшихся храков у него в батраках не водится. А то и сами допрут, что к чему, да и вернутся.

К счастью, тут уж недалеко была кэ-станция. А еще ближе – барская усадьба. Бубоч столько петлял, что теперь она стала ближе, чем кэ-станция. Туда он и двинул – защиты у барина попросить.

Правда, порты он все-таки в ручье постирал. Благородный Эртугео грязнуль не любит, да и самому как-то неудобно. Барин еще подумает, что храк перед к нему визитом так перетрусил. Значит, есть чего храку бояться, нечисто на душе.

У кого душа чиста, у того и порты чисты. Бубоч так рассуждал.

Барин Бубоча был простым гхьетшедарием, из нетитулованных. Был у него под рукой большой кусок леса и много возделанных земель – между обителью Мазекресс и латифундией Фурундарока, но к латифундии поближе. Жили тут в основном храки, хуторяне, и барином для них Эртугео был добрым. Знай себе плати подать, да и бед знать не будешь.

Но подать-то – она небольшая. Всего шестьдесят процентов. Барин из них десять себе оставит, а остальные пятьдесят барону отдаст. Барон тоже себе десять процентов оставит, а остальные сорок патрону-демолорду отдаст. А патрон тоже себе десять процентов оставит, а остальные тридцать между остальными демолордами разделит. А их аж двадцать шесть, остальных, так что каждый получит по чуть-чуть.

Так и получается, что больше всех-то как раз Бубоч получает. Все вроде как и честно. Но если спросить Бубоча, так он бы демолордам вообще ничего не платил. И вообще слишком много нахлебников на его шее. Лучше б ему не у простого гхьетшедария жить, а у демолорда. У Величайшего Господина Фурундарока вот, да не оскудеет молоко в сиськах его наложниц, храки припеваючи живут. Не шестьдесят процентов подати платят, а всего пятьдесят. Не жизнь, а сказка.

Бубоч бы туда и перебрался, да только нельзя. Тут у него хутор свой, а там у него что будет? Ничего не будет. Сами же местные храки его и убьют. Или сначала жахнут, а потом убьют.

И сожрут, конечно. Интересно, как сожрут? Бубоч бы себя потушил, наверное. Любил он тушенку-то.

Когда Бубоч пришел на поклон к барину, тот декорировал помещение. Занимался высоким искусством, лепкой плоти. Под потолком болталось чье-то тело, привязанное за руки и ноги. Ребра барин вывернул, жилы вытянул – и так искусно все протянул, что получилась живая люстра с жилами-гирляндами.

И она давала свет. Барин вкрутил туда какой-то шарик, который работал на страданиях. По жилам бежали мерцающие огоньки, а тело содрогалось от спазмов, и в гостиной было удивительно уютно.

– Красивое, – с уважением высказался Бубоч.

– О, даже храк оценил, – снисходительно произнес Эртугео. – Воистину говорят, что искусство лишь тогда несет в себе частичку творца, когда достигает сердца любого мыслящего существа. Зачем пришел, холоп, чего хочешь?

Бубоч снова низко поклонился. Высокородный Эртугео в хорошем настроении, хорошо. Значит, не спустит сразу с крыльца, выслушает.

– Донести хочу, – сказал Бубоч, глядя в пол.

– Донести? – немножко помрачнел барин. – Что же, соседи уклоняются от податей?

– Нет, нет, то легионеры. Чрепокожие.

Эртугео сразу повеселел обратно. Кабы то оказались подвластные ему храки, пришлось бы разбираться самому. И при любом исходе были бы убытки. Либо вороватых храков жрать, а они все-таки его подданные, либо мириться с недополученной прибылью, а с этим ни один барин мириться не станет, если не хочет по миру пойти.

В то же время чрепокожие для него никто. Об них пусть у гохерримов голова болит.

Демоны-воители вообще бесполезны. Прибыль они приносят ничтожную, а уж гонору-то, гонору. Носятся по мирам, притаскивают какие-то гроши, но пыжатся так, будто кормят весь Паргорон. Если бы они не были нужны для защиты и устрашения, давно бы стоило их упразднить.

– Ну рассказывай все, холоп, – велел Эртугео.

Он настолько умилостивился, что даже пригласил Бубоча к себе за стол. Не поесть, конечно, а рядом постоять. Сам уселся на воздух, есть принялся, Бубоча слушая, а тот преданно смотрел, рассказывал…

– Ладно уж, угостись, – разрешил ему барин. – А то слюной весь пол зальешь.

Бубоч послушно угостился. Барин все-таки неглуп, знает, на ком у него все богатство держится. На храках. Если снова что донести будет, он и донесет, обязательно донесет. Может, даже сам выдумает.

Раз барин за такое угощает.

– Самому выдумывать не надо, – прочел его мысли Эртугео. – За это я тебя самого сожру.

Дослушав, он поцокал языком, постучал пальцами об стол, покрутил на голове шляпу. Был Эртугео, как принято у гхьетшедариев, гол, но шляпы носил – нравилось ему. У некоторых гхьетшедариев такое в моде, особенно у тех, что под Величайшим Господином ходят.

– Так, ну это хорошо, что ты мне обо всем донес, – сказал Эртугео наконец. – Не наше это все дело, конечно, что какого-то гохеррима убили, но низшие демоны не должны вот так запросто убивать высших. Это непорядок, согласись.

Бубоч охотно согласился, не переставая есть котлету. Он понял, что сейчас ему лучше не думать. Вот не думать, и все. Ни об чем.

И он перестал думать.

– Экий ты тупой, – заметил Эртугео, услышав, что Бубоч ни об чем не думает. – Как пенек. Но это даже хорошо, что ты такой тупой. Таким свидетелям веры больше. Пойдешь со мной к барону, все ему расскажешь.

Бароном Эртугео был Латриум. Бубоч в его гхьете никогда не бывал, но слышал, что тот большущий. Тянется от обители Мазекресс и до латифундии Фурундарока, а поместиться в нем вроде как могут сотни обычных гхьетов. Бубоч точно не знал, слышал только.

Эртугео его к барону быстро перенес. Просто велел – вот уже и перенеслись в огромный баронский дворец. Бубоча сразу поразило убранство – роскоши-то, роскоши!.. И мрамор-то везде искусно отделан, но без нелепиц, без излишеств. Все вручную вытесано, не сотворено. В мраморе барельефы живые проступают, с пастушками и лошадками, да всякими фривольными сценками с пастушками и лошадками, да еще и поют тихонечко на разные голоса. Цветы тоже повсюду растут, оранжерея невиданная, прямо сквозь стены стебли текут. Много и паргоронских растений, а много и чужих – то ли из дальних гхьетов, то ли вообще иномирных.

Вот оно на что подати-то идут, значит. Ну ничего, дельно. Это без Бубоча, выходит, и не было бы этой красоты. Вот он какой важный – хоть и не сам тут все вытесал и вылепил, а без него бы и не было ничего.

Только он бы еще фонтан поставил. Водички попить.

И теперь уже барин бил поклоны и выказывал уважение, а Бубоч просто рядом стоял. Для барона он слишком ничтожная сошка, пыль на дороге. Тот в его сторону и не глянул, только на Эртугео.

И был-то Латриум грустен, даже печален. Собой – мальчонка совсем, едва лет семнадцати, но лет ему на деле не меньше тысячи, он еще при тятьке Бубоча тут баронствовал. А тоже, вот, не всегда весел, иногда и грустит, и печалится.

Хотя чего ему печалиться? У него ж жратвы гора, любой. И баб гора. Бубоч бы на его месте смеялся целый день. И баб жахал, каждый день новых.

Но оказалось, что именно о бабе барон Латриум и печалится. Сбежала у него одна из наложниц – новенькая совсем, из смертных. Украла какой-то жетон, который не дает ее сыскать, не позволяет обнаружить.

– Эртугео, хороший мой, скажи, не находили ли в твоих владениях бесхозных смертных? – почти жалобно вопросил Латриум. – Ты ведь граничишь со мной.

– Если и находили, то мне не докладывали, – с сожалением ответил Эртугео.

– А… у… – невнятно пробубнил Бубоч.

Он не хотел влезать. Не хотел обращать на себя лишнее внимание. Но Латриум уже заметил его волнение, почувствовал, как в разуме загорелась вспышка узнавания.

– Сказать чего хочешь, храк? – внимательно посмотрел он на него.

– А… э… а я видел бесхозную смертную! – заговорил Бубоч.

– Какой ты интересный храк, Бубоч, – внимательно посмотрел теперь и собственный барин. – Все-то видишь, все-то знаешь. Ты вообще работаешь ли? Может, ты просто по лесам бегаешь и айчапов пинаешь?

– А… о… не, господин, работаю целыми днями не покладая рук! – заверил Бубоч. – Сегодня на рынок просто шел, инструментов купить и подкормки для мясной горы! Говорят, если раковинами подкармливать, то витаминов и минералов больше будет. Правда, что ли?

– Правда, – нетерпеливо взмахнул рукой Латриум. – Но ты о наложнице моей говори.

– А, да!.. Ну вот иду я, иду, думаю о том, как хорошо у нас все в гхьете обустроено, спасибо его милости и барону доброму, а тут гляжу – смертная бесхозная!.. Ну как бесхозная смертная?.. это не дело!.. Ох, ох, вот я и хотел вам возвернуть, да не успел – нодохом ее задавил!

Латриум пристально уставился на Бубоча, а тот моргал честными и глупыми глазами. В свои слова он сейчас и сам верил, да и были-то они практически правдой. Так что Латриум ничего крамольного не увидел и на Бубоча не разозлился, а вот на нодохома – очень даже.

– Какого хера у тебя по гхьету нодохомы катаются и моих наложниц жрут? – брюзгливо спросил он, приглашая Эртугео чаю попить.

Бубоча снова с собой не посадили, а в сторонке поставили. И покушать ничего не предложили уж. Бароны от народа уже слишком далеки. Мещанина бы, может, пригласил бы еще, а его, простодемона – спасибо, что не бьет.

После таких новостей-то.

– Да не могу я за каждым нодохомом уследить, – сказал Эртугео почтительно, но твердо. – За ними легионеры следить должны, это к ним нодохомы приписаны. Он, верно, из Четырнадцатого легиона… я, кстати, поэтому и пришел. Известить о вопиющем случае непослушания. Десятеро каких-то чрепокожих убили гохеррима.

– Всего десятеро?.. Гохеррим-то, видать, хилый был.

– Это уж я не знаю, как там у них вышло. Может, он раненый был или спал. Или это из его собственной центурии были чрепокожие, и он не ожидал нападения.

– Ожидал или нет… гохерримы всегда ожидают нападения – это чушь, – рубанул ладонью Латриум. – Охо-хо, Эртугео… Что у нас в легионах творится? Нодохомы катаются где попало, чрепокожие своих центурионов убивают…

– Паргорону конец, – поддакнул Эртугео, прихлебывая чай из блюдца. – Загниваем.

– Все эти гохерримы. Как им нечего делать стало, так сразу все под откос пошло.

– При Гламмгольдриге-то получше было.

– Да, при нем-то все свое место знали.

– А теперь что? Разброд и шатание.

– И бушукский заговор.

– И не говорите. Бушуки – наше проклятье.

– Но что войн нет – это хорошо, конечно. Нас дергать перестали по пустякам. А то раньше, гляди-ка, тысячи лет не проходило, чтоб на какую-то войну не потащили. И ты все бросай, иди. Гхьет бросай, наложниц бросай… а у меня урожай не убран!

– И не говорите. Одних недоимок сколько!

Гхьетшедарии еще с полчасика пили чай и обсуждали упадок нравов. Потом наконец вспомнили о Бубоче и сказали ему, что дальше не его печаль, с чрепокожими они сами разберутся. Что вовремя донес – то молодец, за то ему награда положена. За доносы награду всегда честно платят, а то никто доносить и не будет. Целых пять астралок барон Бубочу вручил, да еще и зелья бушуков рюмку лично поднес.

– А теперь пошел отсюда вон, – велел Латриум. – Верни его, откуда взял, Эртугео.

Барин щелкнул пальцами – и Бубоча понесло сквозь пространство, да и шлепнуло прямо возле барской усадьбы. Ну а оттуда до кэ-станции было уж недалеко – туда Бубоч и потопал. И так много времени дурно потерял.

На кэ-станции и очереди-то не оказалось. На рынок все с утра идут, а возвращаются под вечер уже. Это он, как непутевый, посреди дня собрался.

Мужики там уже пьют вовсю, небось.

У Бубоча урчало в животе. Баре-то все это время сидели и жрали, а Бубоч стоял и смотрел. Так что он побыстрей поднялся по ступеням, коснулся колышущейся арки, что суть то же кэ-око, только большое, и сказал:

– Мпораполис, рынок.

Можно вообще сказать просто «рынок». Он во всем Паргороне один. Зачем второй, если из любого конца Чаши можно в него перенестись? Было бы два, так все бы ходили в тот, что побольше и получше, а второй бы и совсем зачах.

За перемещение, конечно, платить нужно. Толику памяти кэ-миало отдать. Но чего бы и не заплатить? Демоны, даже самые низшие, живут вечно. Памяти много. Событий тупых и неинтересных много. Почему бы и не отдать кэ-миало память о том, как утром отложил личинку?

– Я не приму воспоминание о том, как ты совершил акт дефекации, – с легким раздражением сказал обслуживающий станцию кэ-миало. – Вы все пытаетесь этим платить. Я понимаю, что у храков жизнь однообразная, но должны же быть границы.

– Да ладно, возьми, – вежливо попросил Бубоч.

– Все кэ-миало связаны в общую сеть. У нас единый разум. А из-за вас он сильно засорен информацией о том, как испражняются храки. Неприемлемо. Все вы в первую очередь сплавляете всякое дерьмо.

– Сплавляем, – согласился Бубоч. – Возьмешь? Ты возьми. А я тебе потом еще принесу.

– Не возьму, – наотрез отказал кэ-миало. – А если будешь настаивать, наложу на тебя запрет на кэ-услуги.

Бубоча это напугало. Он один раз получал такой запрет, на целый год. Ох и скучный то был год! Кэ-око работать переставало, если он в него смотрел, так домашние его все гнали, чтоб не мешал шоу и сериалы смотреть.

И на рынок он целый год не ходил, сыновей с дочерьми посылал. Оно и неплохо вроде, ноги трудить не нужно, да сыновья ведь вечно какую-то дрянь покупали, деньги пробухивали, да в драки ввязывались, а один вообще зачем-то сдох. А дочери потасканными возвращались, даже самая младшая, которая еще без сисек. Заманили на кулек конфет, она и вернулась потом зареванная – конфет-то так и не дали.

Да и опять же – и по городу не погулять, и с мужиками в кабаке не посидеть.

И так целый год!..

Правда, нет худа без добра. Бубоч в тот год зато к литературе пристрастился, читать полюбил. Вроде как даже немножко поумнел.

– Ты Бубоч, да? – спросил его кэ-миало. – Вижу твою историю потребления. Да, ты немножко поумнел. Вот и заплати мне чем-нибудь из прочитанного, хоть раз принеси пользу обществу.

– Какому обществу?

– Обществу кэ-миало. Поработай сеятелем хорошей информации. Ты отдашь в кэ-сеть хорошую книжку, и потом все смогут ее там прочитать и заплатить нам еще больше.

– Так я же ее забуду.

– А ты заново прочитай. Тебе так даже интересней будет.

Бубоч засопел. Их кэ-станцию и вообще весь гхьет обслуживает Аз’Маак, и с ним лучше не ругаться, потому что он единственный на весь гхьет… да и еще на много других гхьетов. Он наверняка сейчас не только с Бубочем разговаривает, но и еще с кучей других храков, да со всеми одновременно. Они, кэ-миало, в этом мире самые умные, и ничего-то им и не нужно, кроме информации. В ней живут, ею питаются, ею и с другими делятся.

Но книжку отдавать жалко. Он ее, небось, полгода читал, а теперь просто за перемещение отдаст.

– Не, я лучше чем другим заплачу, – сказал Бубоч. – Вот, забери…

А дальше Бубоч не запомнил. Как только перенесся на рынок, то сразу и забыл, чем он таким заплатил. Но вроде ничего важного из головы не пропало. Свое имя помнит, имена жен помнит, имена сыновей и дочерей… их он и раньше-то забывал все время.

Чего ж еще он помнит? А, на рынок же надо!

Но сначала бухать! Это самое главное!

В кабак-то ни с чем ценным лучше не идти – тюкнут тебе по балде, да и ограбят. Будешь потом валяться в канаве ограбленный, избитый и отжаханный. А вот астралки со счета никто не утащит, они там в безопасности. Так что если даже и нападут, будешь валяться в канаве просто избитый и отжаханный.

Не ограбленный.

– У Бубоча какая-то зацикленность на том, что его кто-то жахает, – заметил Дегатти, изумленно качая головой. – Он этого втайне желает, что ли?

– Или уже был негативный опыт, – предположил Бельзедор.

По Мпораполису Бубоч гулять любил. Особенно здесь, по улице Смертной Казни. Тут иногда, когда очень повезет, можно увидеть, как наказывают кого-то из господ. Не просто порют или кожу сдирают с пяток, а всерьез, по-настоящему.

Сегодня вот Бубоч увидел одного, и очень долго смотрел, радовался. Гхьетшедарий, да еще в истинном облике. Растянули беднягу между небом и землей, разъяли на миллионы нервов – и каждый испытывает мучительную боль. А сущность его бессмертная понемногу истаивает, принося неимоверные страдания.

Это долгая, лютая пытка, которая применяется только к предателям интересов Паргорона.

Бубоч спросил прохожего и узнал, что конкретно этот барин убил ларитру. И не просто убил, а превратил в ларитрин. Они после этого уже не возрождаются, их личности исчезают насовсем. И ларитры этого не прощают. Уличенных наказывают с абсолютной беспощадностью, даже демолорду могут по шапке дать.

Бубоч смотрел жадно, потом несколько камней кинул. Тут такое можно. Сильно мучить нельзя, потому что так можно ускорить пытку, а вот немножко можно. Барину еще и обидней будет, что его простой храк обижает.

Вход в кабак тут тоже был. Портальный, в «Соелу». В Мпораполисе они на каждом шагу – просто нарисована дверь на стене, а над ней надпись, что «Соелу». Постучи – откроется, и будет за ней безразмерный зал, где круглосуточно кипит веселье.

Бубоч и постучал, но сначала счет проверил. Закрыл глаза, поглядел глубоко внутрь себя, и заплясал сразу перед глазами маленький бушук. В его когтистых лапках появились россыпи серебряных и медных искр – астралки и эфирки.

Золотых нет. Условок нет у Бубоча.

А вот астралки и эфирки есть. Девяносто четыре астралки и пятьдесят пять эфирок. В общем-то, почти целая условка. Тяжким трудом скопил, руками своими работящими. Бубоч – храк зажиточный.

А вот если б поймал ту бабцу… эх, упустил он свое счастье…

Сейчас бы уже, небось, нажахался вволю и вел ее продавать…

– Слушай, Янгфанхофен, а можно немного поменьше вот этого всего? – спросил Дегатти.

– Я не могу рассказывать эту историю в отрыве от личности Бубоча, – сказал Янгфанхофен. – А у Бубоча личность вот такая.

В «Соелу» Бубоч сразу затопал к другим хракам. Те занимали целый сектор – подальше от господского и мещанского, зато самый огромный. Целые тысячи здоровенных синекожих мужиков и баб опорожняли все новые бочонки пива, эля, меда, сидра.

Бубоч сразу заметил и знакомых. В «Соелу» это очень даже запросто – если есть уже внутри кто знакомый, так тебе ресторан их сразу и покажет, сами собой к ним ноги направятся. А если тебе кто-то душевно неприятен – то уведет. Удобно.

Поздоровкался Бубоч за руку и с Табуром, и с Медчином, и с Дукточем, и с Гурметреном.

– Привет, брат-храк, – говорил он каждому.

– Привет, брат-храк, – отвечали ему.

– Давай обсудим репу, – предлагал Бубоч.

– Нет, давай лучше брюкву, – отвечали ему.

– Янгфанхофен, ты серьезно сейчас? – спросил Дегатти. – По-твоему, храки разговаривают вот так?

– А что, не так? – спросил Янгфанхофен, обратив к Дегатти всех тряпичных кукол на пальцах. – А как разговаривают крестьяне в твоем мире?

– Ну… я… я не знаю, но уж точно не так!

– Ну хорошо, – сказал Бубоч, усаживаясь в центре стола и подвигая к себе бочонок. – Давайте обсудим политику.

– Не, не хочу политику, – отказался Табур. – Я в прошлый раз в канаве очнулся, избитый и отжаханный.

Другие храки отвели взгляды, в том числе и Бубоч. Он помнил этот прошлый раз.

– А, вон оно что! – догадался Дегатти.

Хорошо сидеть с друзьями в «Соелу». Бубочу это очень нравилось. Особенно нравилось то, что Табур, Медчин, Дукточ и Гурметрен все из других гхьетов. Живут от него очень далеко, так что делить им нечего. Он их кроме как в «Соелу» ни разу и не встречал, только здесь пересекаются.

В Паргороне есть такое понятие, как «соелушный друг». Это означает, что здесь, в кутеже большого зала, вы периодически встречаетесь, бухаете, болтаете, жрете, в игры играете, кэ-око смотрите, иногда трахаете баб, иногда не баб, но все, что здесь происходит, здесь и остается. Снаружи вы никогда не встретитесь, так что споров между вами не будет.

Насчет баб Бубоч уже начал промышлять. Храчек за столами тоже было полно, и многие пришли сюда за тем же, за чем и он, но храчку ему не хотелось, храчка у него и дома есть. Хотелось кого поинтереснее. Вон хоть гхьетшедарийка за тем столом… эх и красивая же барыня… эх и засадил бы ей Бубоч, так бы и засадил!..

Да только убьет ведь она его, если с таким предложением подойти.

Конечно, аристократки тоже не чужды простой пищи. Бывает и с ними, что затащат к себе храка какого-нибудь, да и в наложники берут, а то просто развлекаются. Только это не про него, он рожей не вышел. Его если какая и приглядит, то разве любительница странного. А такая потом и сожрать может или еще чего неприятного сделать.

А Бубоч только приятного хотел.

Так что сегодня он просто сидел с друзьями, пил пиво и смотрел в кэ-око. Как раз шоу Хальтрекарока началось, а его в «Соелу» всегда на самый большой формат транслировали.

Бубоч любил шоу Хальтрекарока. Оно такое, разнообразное. Каждую неделю что-то новое. И Темный Балаганщик смешно шутит. Умный он, наверное.

Хороший барин, и конкурсы интересные.

Бубоч смотрел шоу с друзьями, смеялся, обливался пивом, хрустел панцирями хатаканов, высасывал содержимое. Потом шоу кончилось, все разговоры были переговорены, Бубоч еще немного побухал для приличия, отдал за съеденное и выпитое восемь эфирок и пошел на рынок.

Потратил много, конечно, за один-то вечер, но веселый вечер того стоит. Он, может, еще недели три теперь с хутора не выйдет.

Хотелось еще кое на что потратить, конечно. У дверей, как обычно, дежурили самоталер. Эти всегда тут, поджидают подгулявших господ… они только господам давать и предпочитают. Да не за эфирки, этих эфирками не купишь. За астралки. И цацки разные.

Хотя если ты симпатичный… но Бубоч-то не симпатичный.

Или если ты сильный… но Бубоч-то не сильный.

Правда, у него есть дубина. Зачарованная, хорошая. Наверное, если самоталер по башке тюкнуть, то она вырубится. Уволочь в подворотню, так и жахнуть можно успеть, пока не очухается.

Убить-то ее Бубоч не сумеет, наверное, но убежать сумеет, наверное. Ну что она – из-за такого пустяка за ним погонится? Чать не убудет со шлюхи-то. Это самоталер, им положено.

Но тут самоталер обернулась, ожгла презрительным взглядом и сказала:

– Не лезь, а то высосу.

– Простите, госпожа! – сказал Бубоч, убирая руки с дубины. – Я и не думал ничего такого!

– Не ври, от тебя похотью так и шибает.

Бубоч заробел. Все-таки он только простодемон, из первого сословия. А самоталер – мещане, из второго. У них уже есть демоническая сила, хотя и узкого применения. У мещан у всех узкого применения.

– А вот сколько, если, скажем, храку-то? – спросил он все-таки для порядка.

– Астралка за минималку, – бросила самоталер. – Если что сверху – то больше.

Бубоч зачесал в затылке. Астралка – это сто эфирок. Много. Шибко много. Столько он только за что-то очень важное и нужное отдать согласен. Вот когда от нодохома убегал, то аж три заплатил, но там-то понятно, там если б не заплатил, то и помер бы, и не нужны были бы ему никакие астралки.

А тут что – разок присунуть. За это дело Бубоч платить вообще не любил, потому что за что тут платить, если удовольствие обоюдное? Он бесплатно каждый день может, у него две жены дома. А еще соседки есть. И вон, в кабаке куча пьяных баб, они все хотят. В крайнем случае маста поймать можно.

– Что?.. – не поверил ушам Дегатти.

– А тебе повторить, что ли? – с удовольствием спросил Янгфанхофен. – Знаешь, у храков даже поговорка есть одна…

– О, я знаю эту поговорку! – поднял бокал Бельзедор. – Когда баба ломается – в хлеву скот отдувается!

– О боги… – закрыл лицо ладонями Дегатти.

Так что пошел Бубоч на рынок, тратить деньги с большей пользой. Он, правда, не помнил, что именно хотел купить, но не просто же так он сюда пришел. Так что пошел гулять по рядам, да смотреть, где что приглянется. Великий рынок Мпораполиса работает круглосуточно и без выходных, а раскинулся на такие просторы, что целый гхьет поместится.

Ну Бубоч и ходил. Пялился. Штуки всякие интересные смотрел. Местные и иномирные. Миксер взял, жен порадовать. Еще сахарную сыпалку. Пива бочонок – всегда пригодится. К нему рыбы соленой, потому что какое пиво без рыбы. Раковин взял – вспомнилась книжка, которую утром читал. Они, правда, вместе с долгопрудниками были, но их Бубоч сам же и высосал.

Ходил между рядами степенно, чтоб все видали – это храк зажиточный, может деньги потратить. Но и серьезный, не даст себя облапошить. Со свистом высасывал долгопрудников и снисходительно глядел на товары, да еще языком так цокал – мол, и получше видали.

– Почем фрукты, тетка? – спросил он у храчки с маленькими хитрыми глазами.

– А дешево, – с готовностью ответила та. – За такие-то.

– Вкусные?

– Вкусные! Все вкусные! Вот, возьми личинок Хлаа! Новый сорт! Четыре эфирки всего!

– Да ты что, карга, охерела?! – разозлился от неожиданности Бубоч и пнул корзину. – Ты их душами кормишь, что ли?!

Сегодня его все что-то целый день обижали. Нодохом обижал, чрепокожие обижали, даже шлюха-самоталер обидела, не дала. Но вот уж на этой храчке-то он теперь отыграется! Она-то уж точно ему ничего не сделает!

Слабее храков в Паргороне только храчки!

И шуки еще. М-м-м, супец из шуков…

Из корзины выкатились ананасы, иномирные фрукты. Торговка заорала, заверещала, принялась колотить Бубоча всем, что было в руках – а в руках у нее почему-то были две дубины. Поворот оказался неприятный, но у Бубоча тоже была дубина.

Они немного подрались, немного поорали друг на друга, а потом договорились по полторы эфирки за штуку. Оба остались очень довольны.

Бубоч еще и ананасов взял. Со скидкой, потому что битые.

И баноцитрусов. Просто захотелось.

Торба понемногу тяжелела. Бубоч купил еще несколько книжек на развале, в том числе очень интересную – «Разведение плодовых культур во внешних гхьетах Туманного Днища» за авторством Загитрарока, сына Хальтрекарока. Сразу видно, что умный барин, образованный. Вот и Бубоч его книжку почитает.

С книжкой в руке Бубоч сразу стал выглядеть еще умней и уважаемей. Вот и один из торговцев сам его окликнул – да не какой-нибудь храк или еще кто пустяковый, а аж бушук. Они хоть и аристократы, но ко всем по-свойски, лишь бы деньги водились. И на рынке их полным-полно, только у них товары особенные, и сидят не просто за прилавками, а в собственных лавках, магазинчиках.

– Эй! – окликнул бушук Бубоча из окошка. – Пс-с-ст!.. Храк!.. Подойди!

Ну Бубоч и подошел, потому что если аристократ говорит подойти, то лучше всего или подойти, или очень быстро убежать. Но на рынке быстро не убежишь, да и на рынке они, так что бушук, скорее всего, просто хочет Бубоча надуть.

А торговал он нужным – ножами. Отличными кухонными ножами – вечными. Один раз так купишь – а потом за тысячу лет не сточится.

– Почем? – спросил Бубоч, да так спросил, чтоб видно было – он хоть и храк, да тоже толк понимает, знает, что почем.

– За такой нож – сущую ерунду, – показал ему лезвие бушук. – Всего двенадцать астралок.

– Дорого что-то очень…

– О, сразу заметил! – заахал бушук. – Я вот тебя увидел, и сразу понял – это парень не простой, его так просто не проведешь!

В темноте лавки кто-то захихикал на два голоса – мужской и женский.

– Вот что я тебе скажу, – доверительно сказал бушук. – Ты мне очень понравился. Я тебя обманывать не хочу, но и в убыток себе продать не могу. Этот нож тебе понравился? Вижу, что понравился. Возьми его всего за одиннадцать астралок – и заключишь выгодную сделку. Я совсем, конечно, без прибыли не останусь, но ты же меня понимаешь? В убыток никак нельзя.