Текст книги "Том 4. Властелин мира"
Автор книги: Александр Беляев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Прошел месяц. Эмма Фит сидела на своем обычном месте и писала на «Ремингтоне».
Зауер, побледневший, небрежно причесанный, небритый, долго ходил большими шагами по кабинету, искоса поглядывая на Эмму. Потом он подошел к ней и, покачиваясь из стороны в сторону, в упор стал смотреть ей в лицо.
Резвые пальцы Эммы начали делать перебои на клавишах «Ремингтона». Она покраснела под пристальным взглядом Зауера и, не прерывая работы, спросила:
– Почему вы так смотрите на меня, господин Зауер, как будто никогда не видали? Вы мешаете мне работать…
– Фрейлейн Эмма, а ведь вы прехорошенькая!
Эмма покраснела еще больше, но попыталась сделать вид, что не расслышала его слов.
– Странное дело! – продолжал Зауер. – Более года, как вы здесь служите, я встречаюсь с вами каждый день, но только за последний месяц у меня как будто открылись глаза: приятный овал лица, мягкие волосы, к которым хочется прикоснуться и погладить, изумительные глаза! В них детская наивность и лукавство маленького бесенка. Вы живая «Девушка с разбитым кувшином».
– Я не разбивала никаких кувшинов.
– Это картина Грёза. А вы…
– Перестаньте, Зауер.
Эмме приятно было слушать Зауера, но она скрывала свои чувства, боясь гнева Эльзы. А Эльза уже не раз заставала их за такой беседой. Эльза с достоинством проходила мимо, но Эмма чувствовала, что ее «хозяйка», как шутя теперь она звала ее, все видит и понимает.
– Господин Зауер, я не узнаю вас!
– Я сам не узнаю себя, деточка. Философы уверяют, что познать самого себя – самая трудная задача в мире…
Зауера действительно нельзя было узнать. Корректный, аккуратный, педантичный Зауер перестал, чего никогда не было раньше, заботиться о своей внешности, начал ходить по ресторанам, покучивать в подозрительной компании, халатно относиться к делу.
– Вот что, дорогая фрейлейн Фит, довольно вам трещать на этом неблагодарном музыкальном инструменте. Пора кончать. Идемте наверх, я покажу вам в зимнем саду новых золотых рыбок в аквариуме. Их недавно выписал Штирнер в подарок нашей хозяйке.
Эмма колебалась.
Зауер, улыбаясь, многозначительно посмотрел на дверь кабинета.
– Боитесь хозяйки?
Эмма вспыхнула и поднялась:
– Только на одну минуту! Я спешу домой…
Но эта минута длилась более получаса. Зауер болтал и любезничал без умолку. Эмма краснела от тайного страха быть застигнутой. Посмотрев на часы, Эмма вдруг поднялась.
– Боже, я опоздала!.. – И она, поправляя прическу, вышла из зимнего сада в пустынный зал.
– Послушайте, Эмма, едем сегодня с вами в театр, а вечером поужинаем в «Континентале» и послушаем джаз-банд.
Эмма, привыкшая видеть Зауера серьезным, не могла удержаться от смеха. Зауер подхватил ее под руку и, скользя по паркету, повлек к выходу.
Эту сцену наблюдала Эльза, стоявшая меж станками картин. Она часто бродила по галерее.
Когда Зауер и Эмма удалились, побледневшая Эльза вышла из своего угла, прошла в зимний сад и устало опустилась на скамейку перед аквариумом. Журчал фонтан, золотые рыбки медленно двигались за зеленью стекла, всплывали на поверхность и пускали пузырьки воздуха. Было тихо. Птицы сидели на ветвях, нахохлившись, как под дождем.
Эльза опустила голову и увидела лежащий на полу портфель из желтой кожи, с серебряными инициалами «О. 3.».
В то же время она услышала приближающиеся шаги.
«Отто Зауер забыл портфель и идет за ним», – мелькнула у нее мысль. Она хотела скрыться в грот, чтобы не встречаться с ним, но, подумав, осталась на месте.
Зауер вошел, напевая шансонетку. Увидев Эльзу, он сделал удивленное лицо, немного смутился, но тотчас принял непринужденный вид.
– А! Изволите прогуливаться по садам? Как вам нравятся золотые рыбки? Я думаю, под хорошим соусом они очаровательны.
Но Эльзу не рассмешила шутка.
– Послушайте, Зауер, что все это значит?
– О чем вы говорите, повелительница?
– О том, что было здесь сейчас, и вообще о всем вашем поведении за последний месяц.
Зауер покраснел:
– Фрейлейн Глюк, я могу задать вам тот же вопрос. Что значит ваше поведение? Вы исполнили ваше обещание? Разве вы уже моя жена, а Штирнер уволен? На каком основании вы предъявляете права на свободу моих поступков?
– Никаких прав я не предъявляю. Я не отказываюсь от своих обещаний, хотя и не выполнила их.
– Почему?
Эльза смутилась в свою очередь. Почему? Она сама не знала. Здесь опять был провал в ее сознании. И она испытала знакомое уже ей неприятное ощущение утраты памяти. Ее мысль билась о невидимую преграду, как муха о прозрачное стекло. Эльза опустила голову и молчала.
А Зауер пытливо рассматривал черты ее лица и ее фигуру и думал, удивляясь:
«И как только я мог любить ее? Ничего особенного! Таких красивых живых манекенов сколько угодно в любом магазине модного платья. Ее шея красива, но несколько длинна. Странно, что я не замечал этого раньше. А эти узкие плечи… А родинка у левого глаза – она совсем не на месте. Эта родинка решительно портит ее!..»
– Вы не отвечаете!.. Вам нечего сказать?
Наконец Эльза ответила:
– Но ведь и вы не оставили службу. Почему?
Она попала в больное место Зауера. Он действительно не ушел по непонятной для него самого причине. Месяц тому назад, как-то неожиданно для самого себя, Зауер охладел к Эльзе и воспламенился любовью к Эмме. Временами он чувствовал тяжесть этого, как и других своих поступков: такой разлад с самим собой выбивал его из колеи. Он испытывал как бы раздвоение личности, и это мучило его. Чтобы забыться, он начал кутить и вести рассеянный образ жизни.
Но ему не хотелось признаться в том, что он сам себе не может ответить на вопрос, почему он не уходит из этого дома. Это раздражало его, и он повернул вопрос в другую сторону:
– А, так вам хочется поскорее избавиться от меня? Теперь все понятно!..
Эльза с укором посмотрела на него:
– Отто, вы опять будете оскорблять меня?
– Будьте совершенно покойны! Мы в достаточной степени измучили друг друга, и нам пора прекратить эту игру. Если хотите знать, я не ухожу отсюда потому, что люблю Эмму Фит. Да, люблю и сегодня же сделаю ей предложение!
Это объяснение казалось ему наиболее правдоподобным, хотя где-то в подсознании он и чувствовал, что обманывает себя: разве не мог он уйти вместе с Эммой?
Эльза откинулась на спинку и только тихо сказала:
– Отто!..
Наступило молчание. В душе Зауера шевельнулось что-то похожее на жалость. Но тотчас промелькнула мысль: лжет, притворяется, как всегда. И он стал говорить с раздражением:
– А чего же вы от меня ожидали? Недоставало, чтобы я согласился играть роль чичисбея, как это водилось когда-то в Венеции!.. Официальный друг дома! От этой почетной должности отказываюсь. При вашем богатстве найдутся другие охотники. А меня увольте. Эмма Фит с неба звезд не хватает, миллиардами не ворочает, вся ее душа состоит из одной простенькой пружинки, но эта девушка сумеет быть честной женой.
Эльза не возражала, склоняя голову все ниже, как под ударами бича.
Зауер поднял портфель.
– Зауер беден, но Зауера нельзя купить за пятьдесят процентов прибавки к жалованью! Простите, меня ждут.
И, преувеличенно любезно раскланявшись, он вышел. Шаги его четко отдавались в огромном зале.
Эльза сидела как пришибленная. Бой часов привел ее в себя.
Она вздрогнула:
– Пять часов. Как поздно!
Сгущались зимние сумерки.
Эльза вышла в зал и огляделась по сторонам. Случайно ее взгляд скользнул по роялю; вдруг ей захотелось играть. Она подняла крышку инструмента, уселась и заиграла.
Ей казалось, что еще никогда она не играла с такой охотой…
Вдруг она вздрогнула.
Прямо перед собой она увидела лицо Штирнера. Когда он вошел?.. Он стоял, прислонившись к роялю, и глядел на нее. Его лицо было бледнее обыкновенного, серьезно и печально. Тонкие губы нервно вздрагивали.
Эльза вскрикнула и прекратила игру.
– Играйте, прошу вас! – сказал он искренне и просто. Эльза, оправившись от испуга, продолжала. Он некоторое время внимательно слушал игру, а потом медленно и тихо стал говорить: – Как прекрасно вы играете! Это «Лебедь»? «Лебедь» Сен-Санса… Говорят, лебедь поет перед смертью… Но лебеди живут долго, очень долго, и преждевременно умирают только смертельно раненные. Неужели и вы ранены? Кем? Разве стоит он того, чтобы из-за него умирать?
– О ком вы говорите? – спросила Эльза, переставая играть и опуская руки на колени.
– О нем, о Зауере! Разве это секрет?
В Эльзе заговорила гордость женщины.
– Господин Штирнер, – сухо сказала она, поднимаясь из-за рояля, – я вас прошу не вмешиваться в мои личные дела!
– Да ведь это и мои личные дела, фрейлейн Эльза, ведь вы знаете, что я люблю вас!
– Но вы знаете, что я не люблю вас.
– В этом, увы, все несчастье… мое и ваше, да, да, и ваше, хотя вы и не понимаете этого. Как бы все было великолепно, если бы вы любили меня! Если бы вы сами полюбили меня, – многозначительно сказал Штирнер.
– А как же иначе можно полюбить?
Штирнер не ответил.
– Послушайте, Эльза, давайте поговорим серьезно. В этом рационализированном зале негде даже присесть… Пройдемте в зимний сад, прошу вас!
Они уселись на той же скамье, на которой только что сидела Эльза.
– Вы прошли тяжелую школу и знаете жизнь, – начал Штирнер. – Вы знаете, как трудно красивой бедной девушке честно заработать кусок хлеба. Теперь вы богаты. Но и богатство имеет свои неприятности. Для мужчины вы становитесь приманкой вдвойне. На красоту очень часто зарятся донжуаны и ловеласы, на богатство – подлецы и проходимцы. Вы не гарантированы теперь, что ваш избранник будет любить вас, а не ваше богатство. Что ожидает вас тогда? С Зауером кончено. Вы одиноки. Посмотрите на вещи трезво. Почему бы мне и не стать вашим мужем? Вы не любите меня. Но, говорят, наиболее счастливые браки те, где сватом бывает не любовь, а разум. Вы можете полюбить меня позже, такие случаи нередки… И потом… У меня огромное дело, грандиозные планы, а ваше отношение ко мне связывает меня, не дает возможности развернуться во всю ширь, отдаться всецело работе… В последний раз говорю вам: решайте!
Эльза отрицательно покачала головой.
– Нет, нет! – поспешно сказал Штирнер. – Не говорите мне сейчас ничего. Обдумайте все спокойно, взвесьте мое предложение и дайте мне ответ… сегодня у нас четверг… в воскресенье вечером, в шесть часов. Это последний срок!
Поклонившись, Штирнер вышел.
Часы гулко пробили шесть.
XI. Несостоявшееся свадебное путешествиеНаутро Эльза проснулась с давно уже покинувшей ее ясностью мысли. Ей надо было решить – принять ли предложение Штирнера или отказать ему. Почему ей непременно надо было решить это, она не интересовалась. После утреннего завтрака Эльза уселась в своем любимом уголке зимнего сада, перед аквариумом, чтобы принять окончательное решение.
Однако ей помешали. Вошел слуга и доложил, что ее ожидает в приемной Оскар Готлиб, который очень просит принять его.
«Оскар Готлиб? Откуда он взялся?» – подумала Эльза. Целый рой мимолетных воспоминаний о судебном процессе промелькнул в ее памяти.
Эльза спустилась в приемную второго этажа.
Навстречу ей с низким поклоном шел старик, в котором она не сразу узнала брата покойного банкира. Оскар Готлиб похудел. Он отпустил окладистую седую бороду вместо небольших бачков. Лицо стало длиннее, щеки впали, а мешки под глазами увеличились. Но перемена коснулась не только внешности. Во всей его позе и жестах чувствовалась какая-то пришибленность и приниженность, глаза беспокойно бегали.
– Приношу мои извинения за беспокойство, – сказал он, целуя Эльзе руку, – только крайняя необходимость принуждает меня к этому…
– Прошу вас, – указала Эльза на кресло.
Они уселись. Оскар Готлиб вздыхал, вертел в руках шляпу и молчал. Несколько овладев собой, он заговорил нетвердым голосом:
– Я, право, не знаю, как начать… Прежде всего позвольте уверить вас, что я совершенно примирился с совершившимся фактом… Совершенно… Но самый факт неожиданного лишения наследства поставил меня в необычайно затруднительное положение. Дело в том, что уже после смерти брата и… после вашего отказа от наследства я совершил… я заложил свое имение… Что делать? Молодежь так жадна на развлечения… Большой город… Наряды… Столько соблазнов… Да и хозяйство надо было поправить. Обязательство было краткосрочное. Не думал же я, что вы перемените свое решение и все так обернется! Это я говорю не в упрек, а так, в пояснение. И вот теперь, через неделю, имение пойдет с молотка за неуплату долга. И я разорен… Разорен окончательно, на старости лет, с кучей детей на руках… Их у меня пятеро да жена-старуха…
– Какова же сумма вашего долга?
Оскар Готлиб замялся.
– Большая, солидная сумма, по моим средствам, конечно. Двести тысяч…
Эльза подумала:
– Будьте добры подождать, я сейчас дам вам ответ.
Готлиб не ожидал, что все устроится так просто, и стал заранее горячо и униженно благодарить.
Эльза прошла через комнату личного секретариата, в которой никого еще не было, хотя в этот час занятия уже начинались.
«Странно, – подумала Эльза, – что бы это значило?» И она вошла в кабинет Карла Готлиба, где теперь постоянно работал Штирнер. Здесь она застала его.
– Штирнер, сюда явился Оскар Готлиб…
Штирнер поднял брови:
– Нашелся? Или воскрес из мертвых? Ну что ж, лучше поздно, чем не вовремя. Что ему надо?
– Он просит денег… Его имение продают с молотка.
– Сколько?
– Он говорит, что имение заложено за двести тысяч.
Штирнер поморщился.
– Врет! Имение со всем инвентарем не стоит ста тысяч. Песок да кочки. Дадим ему сто тысяч, и пусть проваливает!
– Послушайте, Штирнер, я все-таки чувствую себя невольной виновницей его несчастий, и потом… он так жалок… Ему нелегко было явиться сюда. Дайте ему двести тысяч… Пожалуйста!
Штирнер рассмеялся:
– Пожалуйста! Это великолепно! Глава банкирского дома почтительнейше просит своего приказчика! Фрейлейн Глюк, все принадлежит вам, и ваше слово – закон. Мое дело маленькое: вертеть колесо и исполнять приказания начальства.
Он быстро подписал чек на двести тысяч, положил чековую книжку в стол и запер на ключ.
– Вот чек.
– Благодарю вас.
– Опять! Когда вы научитесь быть хозяйкой?
Эльза вышла из кабинета и протянула Готлибу бумагу:
– Вот чек на двести тысяч…
Оскар Готлиб взял чек трясущейся от волнения рукой и стал вновь благодарить и извиняться.
– Пожалуйста, не благодарите меня, – смущенно ответила Эльза, – лучше расскажите мне, что с вами случилось. Куда вы пропали после судебного заседания?
Они опять уселись.
– Болел… болел, да, и очень странной болезнью. Когда я вышел из суда, меня вдруг охватила боязнь людей и стыд… Мне стыдно было показаться им на глаза… Вы знаете, что портреты всех участников судебного процесса печатались во многих газетах. И мне казалось, что каждый встречный, каждый проезжающий извозчик, даже мальчишки указывают на меня пальцами и говорят: «Вот человек, лишенный братом наследства за неблаговидный поступок!» И так как никто не знал, в чем состоит этот неблаговидный поступок, то каждый мог думать, что ему угодно: может быть, я совершал подлоги – делал на векселях подписи брата, а может быть, и покушался отравить его. И я бежал… – Старик вздохнул. – Да, я много пережил горьких минут, фрейлейн… Бежал я совсем недалеко. Меня искали по всему свету, а я жил в этом же самом городе. Я укрылся в надежном месте, у своего старого, одинокого друга. «Если ты выдашь тайну моего пребывания хоть одному человеку, я покончу с собой», – сказал я ему. Но об этом не надо было и говорить, он не выдал бы и так.
– Но, простите, – Эльза засмеялась, – вам не было стыдно этого друга?
– Нет! И что удивительно, я не знал его адреса, но нашел его квартиру по какому-то непонятному наитию… Так, шел и пришел… Еще не менее удивительно: друг встретил меня так, как будто ожидал этой встречи, хотя мы несколько лет не видались и даже не переписывались с ним; долгое время я не удосуживался разыскать и навестить его. «Вот ты и пришел», – сказал он мне просто. У него я и прожил. И все время я испытывал чувство страха и стыда. Иногда, вечерами, я как будто приходил в себя. И даже подумывал о том, чтобы выйти на другой день подышать свежим воздухом. Но ночью вдруг я чувствовал, что страх и жгучий стыд вновь наполняют меня так, что на голове шевелятся корни волос… прямо наваждение какое-то! Я плотнее, с головой, укрывался одеялом и лежал притаившись, боясь пошевельнуться. А наутро не выходил в столовую, отговариваясь головной болью. Окна в моей комнате были завешены наглухо.
– Как это странно… – задумчиво сказала Эльза.
– Я читал газеты и, холодея от страха, следил за поисками. Но, к счастью для меня, они шли по ложному пути. За все время я только один раз смеялся: когда прочитал в газетах, что «меня» нашли где-то в Аргентине, забыл сейчас, в каком городе. Конечно, это оказалось ошибкой. Мой двойник был фермером, приехавшим в город по своим делам. Судя по портрету в газете, он действительно похож на меня.
– И долго у вас продолжалось это состояние?
– Ровно до того самого дня, когда последняя судебная инстанция окончательно и бесповоротно решила дело в вашу пользу. Тогда мне все сразу стало безразлично, и я вернулся домой, где и жил, пока не получил извещения о предстоящих торгах. И я решил, что единственный человек, который может спасти меня…
Он не закончил своего рассказа, так как в комнату вошли Зауер и Эмма Фит. Готлиб поднялся и поспешил уйти.
Вид Зауера и Эммы поразил Эльзу. Зауер был во фраке, Эмма в белом платье с букетом белых цветов на груди. Лица их сияли.
Зауер вел Эмму под руку.
– Позвольте вам представить, фрейлейн Глюк, мою жену Эмму Зауер. Поздравьте нас, мы обвенчаны!
Эльза побледнела и поднялась.
Эмма бросилась целовать ее, но, видя смущение Эльзы, остановилась в нерешительности. Эльза поборола волнение, холодно поцеловала Эмму и протянула руку Зауеру. Эмма была слишком счастлива, чтобы заметить эту холодность. Она стала лепетать, сложив по-детски руки на груди:
– Этот Отто, – и она бросила лучистый взгляд на мужа, – такой забавный. Вчера мы были с ним в театре, и вдруг он говорит: «Сейчас мы должны с вами обвенчаться. Едем!»
– И ты так сразу решилась? – спросила Эльза. Эмма сделала уморительную гримаску, которая говорила: «Кто же отказывается от счастья?»
– Все вышло как-то само собой. И мы, не ожидая окончания спектакля, хотя было очень интересно… шла пьеса… господи, я уже забыла!., но это все равно какая… поехали искать пастора. Отто чуть не с кровати поднял его! Такой смешной, заспанный старикашка! Он что-то прочитал, раз-раз – и готово! Ты не сердишься на меня, Эльза? – с неожиданной робостью вдруг спросила она.
Невольная улыбка проскользнула по лицу Эльзы при виде этой детской наивности. И уже с искренним чувством она обняла свою подругу и поцеловала ее.
– Можно ли сердиться на куколку? Ведь ты счастлива?
– Ужасно! – ответила Эмма и даже нахмурила брови.
Но улыбка сошла с лица Эльзы, когда ее взгляд остановился на Зауере. Он смотрел на Эмму влюбленными глазами.
«Нет, этот брак не месть со стороны Зауера, – подумала она, – Зауер действительно любит Эмму… Какое-то наваждение. Наваждение! Кто сказал это слово? Да, Оскар Готлиб… и он говорил о наваждении. Что же все это значит? Я чувствую, что у меня опять начинают путаться мысли…»
– А-а, новобрачные! – Голос Штирнера, стоявшего в дверях кабинета, прервал вереницу ее мыслей.
«Он уже знает?» – с удивлением подумала Эльза.
Ей трудно было еще раз переживать сцену поздравления, в особенности при Штирнере, и она незаметно вышла.
– Поздравляю, поздравляю, – весело сказал Штирнер.
Зауер самым радушным образом крепко пожал руку Штирнера. Казалось, от прежнего недоброжелательства не осталось следа.
– Мы думаем сегодня же вечером выехать в свадебное путешествие, – говорила Эмма, – вы и Эльза не будете против?
На лице Штирнера промелькнуло недовольное выражение, но он тотчас любезно улыбнулся Эмме:
– Конечно, разумеется, прекрасная куколка! Куда вы думаете ехать?
– В Ниццу или в Норвегию, мы еще не решили. Отто хочет в Норвегию, а я в Ниццу…
– Значит, вы будете совершать свадебное путешествие каждый поодиночке? – смеясь, сказал Штирнер. – В Норвегии сейчас вы отморозите ваш маленький носик! – продолжал он. – Надо беречь ее, Зауер. Конечно, вы поедете в Ниццу!
– Ну, прощайте, нам надо собираться в дорогу! – И, схватив мужа за руку, она потащила его к выходу. – Скорей, скорей, Отто, ты такой мешок! Я уверена, что мы везде будем опаздывать с тобой на поезд!
Зауер жил во флигеле, в небольшой уютной квартире.
Молодые вбежали с веселой оживленностью и поспешно стали укладываться, говоря без умолку.
– Итак, в Ниццу?
– Ну что ж, в Ниццу так в Ниццу.
– Господи, все это так скоро, как на пожаре!.. Какой тяжелый чемодан!..
– Можем не ехать… Из него надо выбросить книги… Подай мне несессер…
– Не ехать? Да ты с ума сошел! Конечно, мы едем! Но дорожное платье?..
– Мы купим его в дороге. А для начала твое серое прекрасно подойдет.
Они уселись на полу перед большим чемоданом и стали выбрасывать книги.
Вдруг на минуту они застыли, будто прислушиваясь к какой-то мысли, потом удивленно посмотрели друг на друга.
– Что мы сидим, как китайские болванчики, на полу? – наконец спросила Эмма. – Зачем ты вытащил этот чемодан? Тебе нужно ехать по делу?
– Я никуда не собираюсь ехать, – ответил Зауер. – Я не знаю, зачем мы вытащили этот чемодан. Может быть, тебе хотелось посмотреть эти книги?
– Книги? Эти скучные книги? Какие мы глупые! Мы помешались от счастья!
Звонко рассмеявшись, она поднялась, перепрыгнула через чемодан и поцеловала Зауера.
Зауер хмурился. Случай с зачем-то выдвинутым чемоданом заставил его призадуматься.
– Что ты надулся? Недоволен мною? – И она так плутовски склонила головку, что Зауер вновь стал весел.
– Конечно, недоволен, – сказал он, смеясь. – Ты не успела поселиться у меня, а уже вносишь беспорядок!
– Честное слово, это не я! Это он сам! – указала она ногой на чемодан. – Куш на место! Куш! Да помоги же, несносный!
Эмма и Зауер задвинули чемодан под кровать. О поездке никто из них больше не вспоминал…
