Текст книги "Мальтинская мадонна"
Автор книги: Александр Попов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
– А мы уж вас, Иван Данилыч, потеряли, думали, какая краля мальтинская увела. Здрасьте, что ли, – простодушно улыбались укутанные козьими шалями дамы, друг другу украдкой подмигивая: "Мол, глянь, как он поедает ее глазами!"
– Здравствуйте, – хрипловато отозвался Иван и почувствовал, что ему стало возвышенно легко и возвышенно печально.
* * * * *
С неделю или чуть больше прожил Иван на курорте. Раз-другой съездил в Усолье на грязи и солевые ванны, и когда лежал на кушетке, обмазанный жирной теплой грязью, запеленатый в простыню и укрытый по подбородок байковым одеялом, его потряхивало от смеха. А как только взглядывал на своих соседей по комнате, лежавших поблизости, на широколицего, важного Садовникова и на мелкого, с хитренькими глазками Конопаткина, со всей серьезностью и тщанием относившихся к лечению, так не мог, как ни пыжился, сдержать взрыва хохота. Ему, здоровому, еще молодому, казались совершенно бессмысленными и глупыми все эти процедуры. И хотелось поскорее вернуться в город и заняться делом, настоящим делом; хотелось написать умную, толковую статью, в которую бы не прокралось ни единой черточки лжи, даже чтобы запятые или точки были продиктованы его совестью и благородным стремлением к правде – к правде жизни.
Помог по хозяйству тете Шуре – подправил заплот, нарубил дров. Прочитал-пролистал десятка два книг. А лечение совсем забросил. Ухаживал за Марией, молчаливой, рассеянной, все о чем-то нелегко думающей, присматривался к ней.
"Но чего я хочу и жду от нее? Нужна ли она мне, а я – ей? Ведь у нее есть муж..."
Раньше он не мучался подобными вопросами, а поступал по своему привычному правилу холостяка: если есть возможность что-то заполучить от женщины, то надо сначала заполучить, а потом будет видно.
Он понял и вывел для себя, что Мария была человеком, погруженным в свое грустное состояние как в теплую воду, которую она собою же и нагрела и из которой не хочется выбираться на прохладный воздух, в этот неуют реальной жизни. Иван понимал ее печаль: у нее, женщины уже немолодой, не было ребенка, а, следовательно, не было возможности чувствовать себя полновесно счастливой.
Но как-то раз Иван увидел Марию издали с другим мужчиной – крепким, высоким, седым, но, кажется, еще не старым. Они стояли возле забрызганного грязью джипа, обнявшись, и Мария что-то взволнованно ему говорила и, похоже, сквозь слезы улыбалась.
Самолюбие взыграло в Иване, и несколько дней он не подходил к ней. Потом все же заговорил, но она неожиданно прервала его:
– Вы, пожалуйста, за мной больше не ухаживайте. Не надо.
– Почему? – бесцветно и глухо спросил Иван.
Мария с опущенной головой теребила бледными, с тонкой увядающей кожей пальцами свою старомодную толстую косу и не сразу и как-то неохотно отозвалась.
– Я жду ребенка. Приехала лечиться от бесплодия, а вот нежданно-негаданно выяснилось на днях, что я в положении... Меня любит и ждет муж. Я ему позвонила, и он чуть не той же секундой прилетел из Иркутска... Видите ли, мы так долго ждали, мучались, уже чуть не впали в отчаяние – вы бы только знали, что мы пережили! Впрочем, Иван Данилыч, зачем я вам рассказываю об этом? Простите. До свидания.
И она деликатно-медленно отошла от Ивана, не поднимая глаз.
"Подведем итог: я все еще не встретил своей единственной. Хотел увидеть ее в Марии, но, оказывается, она свое уже нашла".
Пошел в одиночестве бродить по мягким и влажным тропкам запущенного лесопарка.
Его, такого всего положительного да видного мужчину, никогда не бросали женщины, не отворачивались от его ухаживаний, чаще – он первым уходил или же отношения как-то сами собой стихали и обрывались. Но он, избалованный, вечный победитель, не разозлился на Марию и не раздосадовался. Напротив, его сердце наполнилось чувством смирения и покорности, быть может, впервые по-настоящему в его жизни.
– Вот и хорошо, – присвистнул Иван, но мысль не стал развивать, не пытался для себя уяснить – хорошо то, что ему отказали, или хорошо то, что так благоприятно обернулась жизнь этой славной Марии, которая, несомненно, достойна большого и долгого счастья?
* * * * *
Он не спал ночь, слушая трели простуженного носа Конопаткина и солидный, но тихий храп Садовникова. А утром сел в самую первую электричку, ни с кем не простившись, не заглянув к тете Шуре, и поехал домой.
"Что еще мне нужно здесь, здоровому и открывшему охоту за счастьем?"
За Усольем небо перед его глазами неожиданно почернело и густо, захватнически-властно повалил сырой, крупный, как блокнотные листья, снег. Ветер бился в стекло, залеплял его, но снег тут же таял, отрывался и улетал в поля и прилески большими растянутыми каплями.
Сначала было темно и мрачно, а снег чудился серым и черным. Но промелькнули минуты – и мир стал снова открываться и раздвигаться на все стороны, а снег виделся только белым, белым-белым, как обещание или предзнаменование еще больших чудес и преображений жизни.
В сердце деятельного Ивана нетерпеливо ждалось и томилось.
"Ведь не для бездарной и пошлой жизни родила меня мать, в конце концов? Я найду свою любовь. Я буду любимым и буду любить долго-долго, пока не закончатся мои дни на земле. Кто мне не верит?" – озорно осмотрелся он.
Но кто мог ему ответить в вагоне электрички, в которой он не знал ни одного человека? Может быть, – снег, только единственно снег, который все настойчивее и гуще облеплял окно, словно бы просился вовнутрь погреться?
Вскоре стало так бело, что резало в глазах, – это из-под сливово-черной тучи шквально и радостно выбилось солнце.
"К тете Шуре надо заезжать", – подумал Иван, с интересом и восторгом ребенка всматриваясь в белую, взнятую вихрями округу.
