Текст книги "«Русская река»: Речные пути Восточной Европы в античной и средневековой географии"

Автор книги: Александр Подосинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Джаксон Т. Н., Калинина Т. М., Коновалова И. Г., Подосинов А. В
«РУССКАЯ РЕКА»
РЕЧНЫЕ ПУТИ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ В АНТИЧНОЙ И СРЕДНЕВЕКОВОЙ ГЕОГРАФИИ

Предисловие

Речная сеть нашей равнины – одна из выдающихся географических ее особенностей. За четыре с половиной века до нашей эры она бросилась в глаза и наблюдательному Геродоту; описывая Скифию, т. е. южную Россию, он замечает, что в этой стране нет ничего необыкновенного, кроме рек, ее орошающих: они многочисленны и величественны. И никакая другая особенность нашей страны не оказала такого разностороннего, глубокого и вместе столь заметного действия на жизнь нашего народа, как эта речная сеть Европейской России.

В. О. Ключевский

Особая роль речных путей для восточноевропейского региона, которая отмечалось уже античными авторами, совершенно очевидна. Среднерусская возвышенность была узлом четырех основных водных систем: Волжской, Днепровской, Западнодвинской и Волховско—Ильменской. Здесь лежали верховья рек. Отсюда пути вели на Каспий, в Черное море и на Балтику. Еще В. О. Ключевский заметил: «Нигде в Европе не встретим такой сложной системы рек со столь разносторонними разветвлениями и с такой взаимной близостью бассейнов: ветви разных бассейнов, магистрали которых текут иногда в противоположные стороны, так близко подходят друг к другу, что бассейны как бы переплетаются между собою, образуя чрезвычайно узорчатую речную сеть, наброшенную на равнину. Эта особенность при нешироких и пологих водоразделах, волоках, облегчала канализацию страны, как в более древние времена облегчала судоходам переволакивание небольших речных судов из одного бассейна в другой» (Т. 1. С. 76).

В современной отечественной и международной историографии речные пути Восточной Европы рассматриваются либо монографически (Великий Волжский путь, путь «из варяг в греки»), либо в рамках истории отдельных сфер человеческой деятельности – таких как торговля или транспорт, либо в источниковедческом плане применительно к изучению того или иного письменного памятника.

В настоящей работе речные пути Восточной Европы анализируются не столько в традиционном плане (т. е. как транспортные коммуникации и торговые пути), но в более широком смысле – как важнейшие пути некоммерческого обмена между народами, способствовавшие взаимной передаче знаний и опыта в самых разных сферах жизни. Речные пути способствовали установлению разнообразных контактов между различными аборигенными этносами Восточной Европы, а также между ними и пользовавшимися этими транспортными артериями выходцами из Скандинавии, Балтики, Западной и Южной Европы, стран Халифата. Соответственно, и информация об этих магистралях сохранилась в большом числе античных, византийских, восточных, западно– и североевропейских источников – как нарративных, так и картографических.

Рассмотрение речной номенклатуры Восточной Европы в античных, арабо—персидских и скандинавских описательных источниках, а также анализ традиции изображения восточноевропейских рек в античной и средневековой картографии позволили установить, что как в античном, так и в средневековом сознании, в рамках совершенно различных культурных традиций, существовал ряд, казалось бы, абстрактных гидрографических идей, тем не менее отталкивавшихся от реальной действительности, в первую очередь, осознание возможности сквозного плавания по рекам из северных областей Восточной Европы на юг, равно как и в обратном направлении – с юга на север.

При исследовании данных о речных путях Восточной Европы, содержащихся в наших источниках, мы руководствовались тем, что существует принципиальная разница между современными топонимами и географическими названиями средневекового писателя, у которого имя моря, реки, горы или страны может являться умозрительной авторской конструкцией, отражающей прежде всего его собственные представления о физической и этнополитической географии иноземного региона и потому не совпадающей с реальным объектом и не поддающейся непосредственному переносу на карту. Появление подобных топонимов связано, прежде всего, с неизбежной особенностью субъективного пространственного восприятия – с тем, что в сознании отдельных людей крупные природные объекты (моря, реки, горы) не имеют четких границ и не осознаются в качестве целостных гидрографических или орографических систем. Топонимы, не совпадавшие с реальными географическими объектами, служили основой для спекулятивных построений этногеографического и религиозно—мифологического характера, и – по мере географического освоения мира – перемещались в ментальном пространстве античных и средневековых авторов к краям ойкумены.

Обращение к широкому кругу разноязычных (греко—латинских, древнескандинавских, арабо—персидских, древнерусских) источников позволило исследовать как представления античных и средневековых авторов о гидрографии Восточной Европы, так и выяснить роль речных путей региона в системе международных связей Древней Руси в различные периоды ее истории.

Наша работа ни в коей мере не является только историко—географической. Для нас с самого начала было очевидно, что географические источники, подвергнутые традиционному историко—филологическому анализу, несут много важной для понимания исторических процессов информации – это касается вопросов локализации племен и народов, их миграций, историко—культурного районирования территорий, трансъевразийских торговых коммуникаций, внешнеполитических связей Древнерусского государства и проч. В связи с этим система речных путей Восточной Европы, выявленная в этом исследовании, служит как бы каркасом, на котором крепится совокупность полученных из античных, восточных и древнескандинавских источников сведений по истории этого региона.

Работа представляет собой серию очерков, объединенных в три главы. Первая глава, написанная А. В. Подосиновым, посвящена рекам Северного Причерноморья в античной и западноевропейской средневековой геокартографии. Вторая глава, подготовленная совместно Т. М. Калининой (часть I) и И. Г. Коноваловой (часть II), включает в себя исследование рек Восточной Европы по данным арабо—персидской географической литературы. В третьей главе, написанной Т. Н. Джаксон, рассматривается гидрография Восточной Европы в свете древнескандинавских источников.

Глава I
Гидрография Восточной Европы в античной и средневековой геокартографии
(А. В. Подосинов)

ОЧЕРК I
Греки и римляне в Восточной Европе: освоение пространства

Эта страна [Скифия] не имеет ничего замечательного, за исключением рек величайших и многочисленных… Природа земли им [скифам] благоприятствует, и реки оказываются их союзниками. Ведь земля, представляющая собой равнину, богата травой и изобилует водой; рек же течет по ней не меньше по числу, чем каналов в Египте. Те из них, которые чем—нибудь примечательны и, начиная от моря, доступны для кораблей, я назову: Истр с пятью устьями, затем Тирас и Гипанис, и Борисфен, и Пантикап, и Гипакирис, и Герр, и Танаис.

Геродот, IV, 47; 82. (пер. Г. А. Стратановского)

Удивительно, как в изначально небольшой Греции с узким географическим кругозором вследствие некоей пытливой любознательности, проявлявшейся в перенимании знаний окружающих народов (египтян, ближневосточных, даже скифских), и в ходе колонизации отдаленных окраин, а также торговых, военных и политических контактов с народами периферии, со временем развилось грандиозное систематическое знание о географии и этнографии ойкумены. Это знание отразилось в трудах Геродота, Страбона, Плиния Старшего и Птолемея (если брать только сохранившиеся географические произведения греков и – вслед за ними – римлян).

Античная наука установила сферичность Земли, вычислила ее размеры, вычленила широтно—климатические зоны относительно видимого солнечного пути, нашла способ создать систему координат с помощью измеряемых градусами долгот и широт, чтобы разместить на карте всю известную сушу. Открытия, сделанные античными путешественниками и мореплавателями, позволили значительно расширить знания об обитаемой земле (ойкумене) от Балтийского моря до глубин Африки, от Ирландии до Индии и даже до Китая. Географическое исследование далеких территорий предшествовало их военно—политическому освоению, которое, в свою очередь, давало большой фактический материал для создания подробных географических описаний и даже карт (этот процесс хорошо прослеживается на примере завоеваний Александра Македонского). Клавдий Птолемей, чьи труды являются вершиной научной географии и картографии античности, в середине II в. н. э. располагал на своей карте мира более 8000 наименований, снабженных координатами, не считая нескольких сотен топонимов и этнонимов, не имеющих координат.

Особенностью античной географии был большой интерес к страноведческому аспекту. Этнография и география в большинстве античных географических произведений практически сплетались в один литературный жанр. Геродота, который после написания своей «Истории» именуется «отцом истории», вполне можно считать еще и «отцом географии», а также «отцом этнографии», поскольку и эти два аспекта составляли неотъемлемую часть его труда. Именно этнографический (а также страноведческий, историко—политический) элемент античных географических описаний делает античную географию важным источником для исторических штудий, в частности, и для темы нашей книги.

Вместе с тем историко—географическая информация о периферии античного мира, извлекаемая исследователями из произведений античных авторов, имеет специфические черты, которые во многом затрудняют позитивистское, прямое использование источника, заставляют развивать различные методические приемы, позволяющие раскрыть истинное положение дел, или же, наоборот, отказаться от возможности увидеть в этой информации реальные факты.

Прежде всего сложность проистекает из естественного закона информационного поля, согласно которому объекты, расположенные дальше от центра сбора информации, известны слабее, чем расположенные ближе к нему. Периферию античного мира составляли иностранные по отношению к грекам и римлянам – и часто враждебные им – государства, народы и племена, имевшие свою культуру и свои языки; понятно, что получение информации о географическом и политическом положении этих регионов было часто затруднено. Путешественники и ученые, торговцы и колонисты, наемники и члены посольств – все те, кто мог побывать «за границей», становились источниками информации, собиравшейся в «центре». Двуязычие людей такого сорта делало возможным знакомство не только с устной информацией, идущей от «аборигенов», но и с местной историко—географической литературой, которая становилась известной грекам. Со временем и эллинизированные «варвары», в свою очередь, смогли писать труды на греческом языке, внося и свой вклад в общий фонд географических знаний.

Такой канал получения информации часто предполагал значительную ее деформацию, вызванную языковым барьером, разницей менталитета и проч. (вспомним полумифические данные о территории Скифии и скифской истории и религии в знаменитом «Скифском логосе» Геродота, полученные им в Ольвии как от местных греков, так и от самих скифов, в частности, от Тимна, приближенного скифского царя Ариапифа).

Удаленность и малоизвестность периферийных областей ойкумены порождала в качестве своего рода компенсации за отсутствие реальных сведений многочисленные спекулятивные построения космологического, географического, этнографического, религиозно—мифологического и бытового характера.[1]1
  См.: Romm J. S. The Edges of the Earth in Ancient Thought: Geography, Exploration, and Fiction. Princeton (NJ), 1992. P. 9: «Where empirical data give out they [ancient geographers. – A. P.] employ any other means available – theory, myth, and fantasy – to define and depict the space in which they dwell».


[Закрыть] Отсюда проистекают известные нам по античной географической литературе дискуссии о том, как выглядят очертания материков (теории о круглой, прямоугольной или трапециевидной суше), окружена ли суша океаном со всех сторон или в каких—то направлениях уходит в неизвестную бесконечность (аргонавты – в древнейших версиях – могли из Черного моря перебраться по рекам Фасис или Танаис к океанским истокам Нила, чтобы по нему попасть снова в Средиземноморье); является ли Каспийское море заливом Океана или внутренним морем; откуда начинаются реки (из мирового Океана, с гор или из озер) и т. д. К следствиям малоизвестности периферии относится также природно—геометрический и этнографический параллелизм, который греки охотно усматривали во многих явлениях периферии ойкумены, например, в направлении течения рек – Нила и Дуная, или Нила и Танаиса, в особенностях нравов и образа жизни гипербореев и эфиопов, живущих на противоположных краях ойкумены,[2]2
  Ср.: Romm J. S. The Edges of the Earth. P. 60: «In many ways the Hyperboreans can be seen as mirror—image counterparts to the Ethiopians, inhabiting the northern edge of the world rather than the southern».


[Закрыть] и т. д.

Представление о контрасте между своим, обжитым, цивилизованным миром и далекой, враждебной, потусторонней периферией побуждало человека античности относиться к отдаленным частям ойкумены как к лимитрофным зонам между земным и загробным мирами, мифологизировать отдаленные регионы, помещать там вход в царство мертвых или само это царство.

Если взять район Черного моря, через который античная цивилизация познакомилась с Восточной Европой, то уже вход в него воспринимался до освоения Черного моря колонистами как вход в потусторонний мир.[3]3
  Ср.: Vassileva M. Greek Ideas of the North and East: Mastering the Black Sea Area // The Greek Colonisation of the Black Sea Area. Historical Interpretation of Archaeology / Ed. G. R. Tsetskhladze. Stuttgart, 1998. P. 69–77 (Historia Einzelschriften 121).


[Закрыть] С таким представлением согласуется и помещение при входе в Черное море губительных мифических движущихся скал Планкты (или Симплегады, или Кианеи), знаменующих выход в Океан, и странык живущих на берегу Океана киммерийцев, где Одиссей нашел вход в Аид, и устрова Левки (= острова блаженных[4]4
  Острова блаженных, с которыми отождествлялся остров Левка, лежали, по традиционному мнению античных авторов, «за океаном», по ту его сторону – πέρην κλυτοΰ Ώκεανοΐο (ср. Hesiod. Theog. 215, 274, 294).


[Закрыть]), где Ахилл – владыка мертвых – жил после своей смерти под Троей, и Таврики (Крыма), где было место обитания принесенной в жертву Агамемноном Ифигении, получившей, как и Ахилл, бессмертие и превратившейся в Гекату – богиню смерти, тесно связанную с миром мертвых, и пещеры (и реки) Ахерон (в районе Гераклеи Понтийской), соединяющей этот мир с Аидом, из которого Геракл извлек стража подземного мира – трехголового пса Кербера. В причерноморском регионе древние греки помещали и такие «реалии», как Кавказскую скалу, к которой Зевс приковал Прометея, дракона, сторожившего золотое руно в сказочном заокеанском царстве Ээта, и многие другие чудеса.

Связь Черного моря с потусторонним миром объясняется в немалой степени тем, что плавание в Черное море в древности воспринималось греками как выход в Океан – традиционное местонахождение загробного мира, т. е. Черное море виделось как Океан.[5]5
  См. об этом подробнее: Иванчик А. И. Накануне колонизации. Северное Причерноморье и степные кочевники VIII–VII вв. до н. э. в античной литературной традиции: фольклор, литература и история. М.; Берлин, 2005. С. 67—109.


[Закрыть] Греческий географ рубежа эр Страбон свидетельствует:

В гомеровскую эпоху Понтийское (т. е. Черное. – А. П.) море вообще представляли как бы вторым Океаном и думали, что плавающие в нем настолько же далеко вышли за пределы обитаемой земли, как и те, кто путешествует далеко за Геракловыми Столпами. Ведь Понтийское море считалось самым большим из всех морей в нашей части обитаемого мира, поэтому преимущественно ему давалось особое имя ‘Понт’, подобно тому, как Гомера называли просто ‘поэтом’. Может быть, по этой причине Гомер перенес на Океан события, разыгравшиеся на Понте,[6]6
  Имелись в виду плавание Одиссея в страну киммерийцев и локализация страны Ээта (позднее Колхида).


[Закрыть] предполагая, что такая перемена окажется по отношению к Понту легко приемлемой в силу господствующих представлений. (I, 2, 10; пер. Г. А. Стратановского).

Отсюда, вероятно, берет начало и прослеживаемое на протяжении всей античности представление о том, что Черное море соединяется с Северным Океаном (через реки Дон и/или Волгу), или же – по принципу удаления фантастического на более отдаленную периферию – что Меотида (Азовское море) является заливом Океана (подробнее об этом см. в Очерке 2).

«Мифологическое» восприятие этногеографических реалий Северного Причерноморья закончилось в период Великой греческой колонизации (VIII–VI вв. до н. э.), когда греки появились на северном берегу Понта Эвксинского (Черного моря) и основали здесь многочисленные города и поселения. Греческая колонизация черноморских побережий (а в ней активно участвовали ионийцы – жители греческой Малой Азии) принесла много реалистических сведений о новых территориях, которые и были зафиксированы ионийскими учеными VI–V вв. до н. э. Анаксимандром, Гекатеем Милетским, Геллаником Митиленским, Эвдоксом, Дамастом и, наконец, Геродотом, чей труд стал вершиной ионийской историко—географической мысли.

Тесные контакты черноморской периферии греческого мира с его центрами, активное участие ее в «большой политике» (напомню только о многолетнем снабжении Афин боспорским хлебом, о борьбе римлян с Митридатом Евпатором, закончившейся самоубийством Митридата в Керчи, о размещении римских войск в Крыму) постоянно обогащали античную литературу и, в частности, географию новыми и все расширяющимися данными, что создает для нас солидную источниковую базу. Тем не менее однажды зафиксированные в литературе фантастические детали и описания продолжали долго жить в литературе античности, благополучно перекочевав в Средневековье.

По мере освоения все новых территорий происходила постепенная демифологизация окраин, при этом нередко мифологические персонажи и реалии переносились все дальше к границам ойкумены. Так, амазонки из Малой Азии (где их локализовал Гомер) уже при Геродоте должны были «перебазироваться» в Северное Причерноморье, чтобы в римское время (например, у Помпония Мелы) оказаться почти у Северного океана, а в Средние века – на острове Амазанус в Балтийском море (как у арабского географа ал—Хорезми) или даже на севере Скандинавии (Kwenland исландских саг – «Страна женщин»). И наоборот, местности, раньше размещавшиеся где—то далеко на севере, на краю света, за Океаном, обретали вполне реалистическую географическую локализацию; так, цель аргонавтов – царство Ээта, располагавшееся в описаниях древнейших Аргонавтик на океанском берегу то ли на западе, то ли на севере, то ли на востоке ойкумены, было позже отождествлено с Колхидой в Восточном Причерноморье; подобную же судьбу испытали киммерийцы, изначально локализованные Гомером на далеком океанском берегу, а затем помещенные Геродотом на северном побережье Черного моря.

Говоря о географии Восточной Европы и, в частности, о ее гидрографии в представлениях античных авторов, следует иметь в виду, что она полна деталей, которые, мягко говоря, не отвечают действительности, что и понятно, так как знания о ней были довольно приблизительными и нечеткими.

Прежде всего следует сказать об общей конфигурации Восточной Европы, как она запечатлелась в античной географии.

По античным представлениям, с севера всю Евразию омывал Северный (Скифский, Кронийский, Ледовый) океан. Это обстоятельство делало возможным – конечно, лишь умозрительно – морское сообщение по Северному морскому пути, открытому в практике мореплавания лишь две тысячи лет спустя. В качестве доказательства возможности такого пути римский автор середины I в. н. э. Помпоний Мела рассказывает следующую историю:

Долгое время точно не знали, что находится по ту сторону Каспийского залива – то ли океан, то ли скованная холодом земля без конца и края. По этому вопросу мы можем сослаться не только на физиков и Гомера, утверждавших, что вся суша окружена морем, но и на Корнелия Непота, писателя более позднего и потому заслуживающего большего доверия. Он приводит свидетельство Квинта Метелла Целера, который сообщает, что в бытность свою проконсулом в Галлии он получил в подарок от царя боотов каких—то жителей Индии. Спросив, как попали они в эти места, Метелл узнал, что буря отогнала их от берегов Индии, что они долго блуждали по морю и, наконец, высадились на германском берегу. Следовательно, за Каспийским морем находится не суша, а океан. (III, 44–45, пер. С. А. Апта).

Ту же историю с небольшими расхождениями позже пересказывает Плиний Старший (NH, II, 170).[7]7
  См. толкования этого эпизода: Thomson J. O. History of Ancient Geography. Cambridge, 1948. P. 199; Хенниг Р. «Индийцы» в Германии и Галлии (62 г. до н. э.) // Хенниг Р. Неведомые земли. М., 1961. Т. I. С. 297–300; Bengtson H. Q. Caecilius Metellus Celer (cos 60) und die Inder // Historia III. 1954/1955. S. 229–236; André J. Des Indiens en Germanie? // Journal des Savants. 1982. P. 45–55; Pomponius Mela. Chorographie / Texte établi, traduit et annoté par A. Silberman. Paris, 1988. P. 278; Tausend K. Inder in Germanien // Orbis terrarum. 5. Stuttgart, 1999. S. 115–125; Подосинов А. В. Индийцы на Севере Европы? (Несколько замечаний к Mela, III, 45) // ВЕДС. 2005. Ч. I. С. 29–33; Молчанов А. А. Индийцы на севере Европы в 62 г. до н. э.: реконструкция маршрута путешествия при его сокращенном описании в источниках // ВЕДС. 2006. С. 135–138.


[Закрыть] Итак, для античного географа с севера Европа и Азия ограничиваются морем—океаном.

В античности не знали о полуостровном положении Скандинавии, в лучшем случае она была известна как остров Сканза или Скатинавия (уже у Помпония Мелы и Плиния, позже у Птолемея), лишь в Средние века распознанный как полуостров.[8]8
  Известно, что впервые название «Балтийское море» (mare Balteum) как наименование залива Северного океана встречается весьма поздно у Адама Бременского в 1070–х гг. (см.: Назаренко А. В. Западноевропейские источники // ДР. С. 275–276). Адам называет Скандинавию именем Sconia и считает ее полуостровом (Sconia et pars ultima Daniae, fere insula; undique enim cincta est mari, preter unum terrae brachium, quo ab oriente continens Sueoniam disterminat a Dania – IV, 7). О развитии представлений о Скандинавии начиная с античности см. подробнее: Svennung J. Scadinavia und Scandia: Lateinischnordische Namenstudien. Uppsala, 1963; Lund A. A. Die Erfindung Germaniens und die Entdeckung Skandinaviens in Antike und Mittelalter // Ultima Thule. Bilder des Nordens von der Antike bis zur Gegenwart / Ed. A. Engel—Braunschmidt u. a. Frankfurt am Main u. a., 2001. S. 29–45; Чекин Л. С. Первые карты Скандинавского полуострова // ДГ, 1999 г. М., 2001. С. 44–85.


[Закрыть] Считалось, что этот остров расположен против побережья Германии восточнее устья Эльбы (см., например: Mela, III, 54; Plin. NH, IV, 96). Таким образом, Балтийское море практически выступало для большей части Европы Северным океаном.

Еще одна «мнимая реальность» Восточной Европы – Каспийское море, представленное в наиболее распространенной античной традиции заливом Северного океана, с которым оно соединялось посредством узкого и длинного пролива (внутренним морем его считали только Геродот и Птолемей).

Все это приводило к тому, что общие контуры Евразии, какими они виделись античным географам и картографам, сильно отличались от реальных: размеры Северной Евразии в значительной степени скрадывались. Евразия оказывалась без Скандинавии, при этом Балтийское побережье как самое северное и продолжающееся на восток практически по той же широте отрезало всю Северо—Восточную Европу.[9]9
  Только в этой перспективе могли эстии (Aestii) Балтийского побережья быть локализованы рядом с акацирами (хазарами), как это произошло у Иордана (см. Get. 36: ripam oceani item Aesti tenent…, quibus in austrum adsidet gens Acatzirorum fortissima…, ultra quos distenduntur supra mare Ponticum Bulgarum sedes…).


[Закрыть] Восприятие Каспийского моря как залива океана приближало океан к каспийскому устью Волги, при этом отсекалась практически вся территория Сибири, Дальнего Востока, Китая и Юго—Восточной Азии, хотя и предполагалось, что Северный океан тянется до соединения с Восточным.

Таким образом, северный предел Евразии в представлении античных географов проходил – если наложить его на современную карту – с запада на восток по Балтийскому побережью, далее загибался к Северному Прикаспию, затем, пройдя через хорошо знакомые после походов Александра Великого среднеазиатские земли Бактрии и Хорезма, резко сворачивал к югу, ограничивая с востока Индию (см. илл. 1).[10]10
  Cp. Plin. NH, II, 167–168: «Во время правления божественного Августа обошли большую часть Северного океана… Также македонский флот совершил плавание из Индийского моря на восток, под той же самой звездой, по той части океана, которая расположена против Каспийского моря… 168. И вокруг Каспийского моря большая часть побережья была исследована, почти весь север обогнули с одной и с другой стороны» (пер. Н. М. Подземской).


[Закрыть] В рамках этих «мнимых» географических реальностей и должны были разыгрываться исторические события, локализоваться реки, горы, озера, размещаться народы и города, что приводило к многочисленным парадоксам и путанице в письменных источниках. В рамках этих представлений[11]11
  В античности скифы, которые мыслились живущими от Восточной Европы до Средней Азии, представлялись античным авторам соседями индийцев, которых от скифов будто бы отделяет лишь горный хребет, разделяющий Азию на северную (скифскую) и южную (индийскую). Ср. Diod., II, 43: «Теперь перейдем к скифам, населяющим соседнюю [с индийцами] страну». См. также замечание Иоанна Цеца: «Колхи – это индийские скифы» (Comm. ad Cassandram Lycophronis, 174). Ср. также Plutarch. Marius, XI: «Некоторые говорят, что Кельтика вследствие ширины и величины страны от внешнего моря и северных широт поворачивает к востоку у Меотиды и соприкасается с Понтийской Скифией…». Если Кельтика, под которой понималась вся Западная Европа, соседила со Скифией, а та, в свою очередь, соседила с Индией, то добраться из Индии до Кельтики представлялось вполне реальным делом. Тот же Плутарх сообщает о планах Цезаря следующее (Caesar, LVIII): «…Цезарь готовился и намеревался идти походом на парфян, а покорив их и через Гирканию вдоль Каспийского моря и по Кавказу обойдя Понт, вторгнуться в Скифию, [затем], пройдя соседние с германцами страны и самую Германию, через землю кельтов возвратиться в Италию и, [таким образом, ] связать этот круг господства, ограниченного отовсюду [окружающим землю] Океаном». Таким образом, Цезарь хотел прибыть в Западную Европу из земли парфян, двигаясь практически вдоль Северного океана.


[Закрыть] и стала, в частности, возможной вера в то, что индийцы могли «прибыть» в Западную Европу Северным морским путем.[12]12
  ¹² По свидетельству Страбона, Патрокл, исследовавший в конце III в. до н. э. южное побережье Каспийского моря, считал возможным плавание из Индии через Северный океан в Каспийское море, хотя сам Страбон и считает это плавание маловероятным (см.: Strabo, XI, 11, 6).


[Закрыть]

О том, каким географическим материалом следовало заполнять земную поверхность в случае недостатка сведений, не без иронии информирует нас греческий писатель Плутарх:

…историки в описаниях земли помещают то, что им неизвестно, в самых отдаленных частях карт, делая при этом надписи такого рода: ‘а далее песчаные безводные пустыни, изобилующие дикими зверями’, или ‘непроходимое болото’, или ‘скифский холод’, или ‘ледовое море’ (Thes. 1, 1).

Слова Плутарха хорошо показывают характер работы античного историка, географа или картографа, когда тот сообщал об отдаленных и малоизвестных регионах ойкумены.[13]13
  Ср. Strabo, VII, 3, 1: «Незнакомство с этими странами [на северо—востоке Европы. – А. П.] заставляет придавать значение тем, кто сочинил мифические «Рипейские горы» и «гиперборейцев»» (пер. Г. А. Стратановского).


[Закрыть]

Что же касается речной системы Восточной Европы, то греки и римляне, через античные города Северного Причерноморья достаточно хорошо знакомые с местными природными условиями, неплохо ориентировались в системе рек, впадающих в Черное и Азовское моря (заметим, что она не всегда совпадает с современной гидрографией).[14]14
  См. специальное исследование: Шрамм Г. Реки Северного Причерноморья. Историко—филологическое исследование их названий в ранних веках. М., 1997.


[Закрыть] Наряду с хорошо известными в античности Дунаем (Истр), Днестром (Тирас), Южным Бугом (Гипанис), Днепром (Борисфен), Доном (Танаис) и Кубанью (Гипанис, позже Куфис) античные авторы, в частности Геродот, называют еще несколько рек, которые не поддаются отождествлению с современными; таковы, например, реки Пантикап, Гипакирис, Герр, локализуемые Геродотом (IV, 54–56) между Борисфеном и Танаисом, а также реки Лик, Оар и Сиргис, текущие, по Геродоту (IV, 123), через земли меотов в Азовское море.

Волги в античности до Птолемея не знали, не в малой степени вследствие восприятия Каспийского моря как залива океана. Возможно, смутные сведения о ней сохранили название реки Оар (= Ра Птолемея) у Геродота и описание пролива, соединяющего океан с Каспием, как длинного, узкого и похожего на реку (см. об этом ниже в Очерке 3).

Если устья северочерноморских крупнейших рек были хорошо известны и довольно точно локализованы (а греки предпочитали основывать свои колонии именно в устьях больших рек), то в познаниях об истоках этих рек в античности не было ясности, поскольку из—за сложной этнополитической ситуации плавания по рекам далеко вглубь материка были затруднены. В античности были распространены две точки зрения на происхождение этих рек – «горная» (по Аристотелю, все реки Северного Причерноморья текут с северных Рипейских гор – Meteor., I, 13, 20) и «озерная» (по Геродоту, Тирас, Гипанис, Пантикап, Гипакирис, Танаис вытекают из озер – IV, 51–57). Практически ни та, ни другая не отвечают географической реальности, будучи вызваны к жизни априорными теориями о происхождении рек вообще. Так, например, Страбон, полемизируя со своими предшественниками, пишет (II, 4, 6):

Некоторые не заслуживающие внимания писатели говорили, что Танаис берет начало из мест, близких к Истру, и течет с запада, не сообразив при этом, что в промежутке текут в Понт большие реки Тира, Борисфен и Гипанис, из коих первая параллельна Истру, а прочие – Танаису; и если не открыты истоки ни Тиры, ни Борисфена, ни Гипаниса, то страны, лежащие севернее их, должны быть еще гораздо менее известны (пер. В. В. Латышева).

Особая роль выпала в античности Дону (Танаису), который очень рано стал восприниматься как граница между Европой и Азией, выступая в той же роли, что и Нил, разграничивавший Азию и Африку. Это представление о Танаисе перешло в средневековую географическую литературу как в Европе, так и – через Птолемея – в странах арабо—мусульманской цивилизации,[15]15
  См., что пишет, например, о границах Европы арабский автор ал—Баттани (ок. 858–929 гг.): «Описывают границы этой области (т. е. Европы. – А. П.): с запада и севера – Западное море, оно же Укийанус (т. е. греч. Океан. – А. П.); со стороны юга – море Мисра (т. е. Средиземное. – А. П.) и ар—Рума (т. е. греч. Ромейское = Византийское. – А. П.); со стороны востока – Танаис и озеро Майутис (т. е. греч. Меотис = Азовское море. – А. П.). Эта земля представляется похожей на остров, и название ее – Урфи (т. е. греч. Европа. – А. П.)» (цит. по: Калинина Т. М. Сведения ранних ученых Арабского халифата. Тексты, перевод, комментарий. М., 1988. С. 144–145).


[Закрыть] просуществовав до XVIII века, когда за границу между этими частями света был принят Уральский хребет.

Что касается рек Восточной Европы, впадающих в северные моря, то только в I в. до н. э. в римских источниках впервые упоминается Висла, и только Птолемей во II в. н. э. называет еще несколько рек, впадающих в Балтийское море. Тем не менее на протяжении всей античности существовало представление о возможности достичь из Черного моря Северного океана (= Балтийского моря) (см. Очерк 2).

В настоящей работе, которая носит очерковый характер, не ставится задача рассмотреть все аспекты гидрографии Восточной Европы в античности. Для этого потребуется отдельная монография. Чтобы продемонстрировать высокую степень знакомства античных авторов с реками Северного Причерноморья и в то же время сложность в определении их истоков и верхнего течения, приведу в заключение знаменитое описание Днепра (Борисфена), оставленное Геродотом (IV, 53):

(1) Четвертая река – Борисфен – величайшая из рек после Истра и самая полноводная, по нашему мнению, не только среди скифских рек, но и среди всех других, кроме египетского Нила; ведь с ним невозможно сравнивать никакую другую реку. (2) Из остальных Борисфен самый полноводный; он представляет прекраснейшие изобильнейшие пастбища для домашнего скота. [В нем водится] множество превосходнейших рыб. Вода на вкус очень приятная; рядом с мутными потоками он течет чистый. Урожай на его берегах бывает превосходнейший, а там, где землю не засеивают, растет чрезвычайно густая трава. (3) У устья его сами собой отлагаются огромные запасы соли. [Здесь водятся] огромные бескостные рыбы, которых называют антакаями; их доставляют для засаливания. Есть и многое другое, также достойное удивления. (4) Протекая с севера, он известен до местности Герр, до которой сорок дней плавания, но никто не может сказать, по землям каких людей он течет выше. Ясно, что он течет через пустыню в страну скифов—земледельцев: ведь эти скифы обитают по его берегам на расстоянии десяти дней плавания. (5) Только у этой реки и у Нила я не могу указать источники и, полагаю, не может никто из эллинов. Там, где Борисфен течет недалеко от моря, с ним сливается Гипанис, впадая в одну и ту же заводь. (6) Находящаяся между этими реками клинообразная полоса земли называется мысом Гипполая; на нем воздвигнут храм Деметры. Напротив храма у Гипаниса обитают борисфениты (пер. Г. А. Стратановского).