Текст книги "Ладони, которые саднят"

Автор книги: Александр Плонский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Плонский Александр
Ладони, которые саднят

Александр Филиппович ПЛОНСКИЙ

ЛАДОНИ, КОТОРЫЕ САДНЯТ

Рассказ

– Хотите, прочитаю новый рассказ?

Застигнутые врасплох гости молчали.

– Опять фантастика? – спросил Философ.

– Обожаю фантастику, – захлопала в ладоши Актриса. – Но почему вы не пишете детективные романы, как знаменитый Мегрэ?

– Сименон, – вполголоса поправил Инженер. – Жорж Сименон. Впрочем, это не столь важно.

– А правда, что у него двести романов?

– Правда. Но большинство не детективные.

– Но и не фантастические, – подчеркнула Актриса.

– Интересно, он тоже читал их вслух? – пробормотал Философ.

– Вряд ли. Сименон сочинял романы со сверхзвуковой скоростью. Зато мои рассказы значительно короче, – сказал я в оправдание. – И страдать придется недолго.

– Краткость – сестра таланта, – кивнул Философ, раскуривая трубку.

– Свежая мысль, – отозвался Инженер, сочувственно относившийся к моему литературному творчеству. – У вас, философов, мысли всегда свежие, даже если они чужие.

– Вы тоже умеете мыслить, – не остался в долгу Философ. – На инженерном уровне.

– Пожалуй, начну, – предупредил я, раскрывая рукопись.

– С удовольствием послушаем ваше эссе, – поддержала Актриса.

– Сонет, – уточнил Инженер.

"Саднили натруженные ладони. Карбо привык к этой боли и не обращал на нее внимания. Он знал: еще минута, и боль исчезнет, прежняя реальность сменится новой, с другими, неизведанными радостями и печалями, взлетами и падениями...

Карбо всегда входил поздно вечером – в иное время, иной мир, иную жизнь. И, прожив ее в считанные часы, иногда мелькавшие, словно секунды, а иногда тянувшиеся годами, возвращался на рассвете.

У него была единственная степень свободы – свобода ежевечернего выбора координат в каждом из четырех измерений. С точностью до дня и километра. Любого дня в прошлом и будущем. Любого километра в пределах Земного шара. Но он никогда не знал заранее, чем чреват выбор: предстоит ли ему преследовать или спасаться бегством, жаждать крови или истекать ею.

И в этом была своя прелесть. Потому что он родился искателем приключений, бродягой в пространстве и во времени..."

– Так я и знал, – вмешался Философ. – Снова перепевы Уэллса, вариации пресловутого "парадокса дедушки". Конечно же, ваш Карбо, охотясь на мамонта, застрелит из бластера собственного пращура и...

– Не слишком ли торопитесь? – возразил Инженер. – До сих пор Автор придерживался научных концепций и в литературе, и в жизни. Так ведь?

– Безусловно, – подтвердил я. – В трех измерениях двигаюсь туда и обратно, а в четвертом...

– Только туда? – иронически подхватил Философ. – Это меняет дело!

– Вот видите, сказал Инженер. – Автор не позволит герою своего рассказа пользоваться столь устаревшим средством транспорта, как уэллсовская машина времени!

– Вера Холодная тоже не признавала транспортных средств, присоединилась к разговору Актриса. – На съемки она всегда приезжала в экипаже.

– В карете, запряженной цугом, – не удержался Инженер.

– Цугцвангом, – в тон ему откликнулся Философ.

– Так я и поверила! – погрозила пальчиком Актриса.

– Что это вы ставите крест на машине времени? – не выдержал я. – Она ведь не перпетуум-мобиле. И вообще, знаете ли, что такое машина?

– "Машина есть деревянное приспособление, оказывающее величайшие услуги при подъеме грузов", – процитировал Витрувия Инженер.

– Вот-вот. В понимании машины вы все еще на рубеже первого века до нашей эры. Но скажите, чем ЭВМ не машина времени, к тому же – мыслящая?

– Распространенное заблуждение, – назидательно проговорил Философ. Машина не мыслит, а моделирует мышление. Сама категория "мышление" не существует вне человека. Лишь человек способен мыслить.

– А если машина научится делать то же самое, даже быстрее и лучше?

– Все равно она не будет мыслить.

– Хотя бы на инженерном уровне? – простодушно спросил Инженер. Кстати, вас не было дома на прошлой неделе!

– Я летал в Ленинград.

– Чепуха!

– Вы мне не верите? – оскорбился Философ.

– Не верю. Полет – категория, присущая птицам, стрекозам, бабочкам...

– Божьим коровкам, комарам, – продолжила Актриса. – Не переношу комаров!

– ...А вы, как мне кажется, даже не летучая мышь. Человек, будь он трижды философом, летать принципиально не способен. Мы в состоянии лишь моделировать полет, как машины – мышление!

– Софистика! Демагогия! – взорвался Философ, потрясая потухшей трубкой. – Таким приемом любую истину можно довести до абсурда!

– Вам виднее, – согласился Инженер. – Ведь это по вашей части. Но будем последовательны: если уж моделировать, так моделировать! А знаете, "действующая модель мысли" – совсем не дурно!

– Прекратите спорить, мальчики! – блеснула Актриса оперным сопрано. Вот вы что-то говорили насчет времени, будто его нельзя остановить или повернуть обратно. А Станиславский и Немирович-Данченко рассказывали...

– Вам? – поразились Инженер и Философ.

– Моей бабушке. Довольны?

– Парадокс бабушки, – съязвил я.

– Зажмурьтесь! – приказала Актриса. – А теперь раскройте глаза. Шире! Видите роскошный зал, позолоту, бархат? Мужчин во фраках, женщин в бриллиантах, павлиньих перьях и этих...

– Кринолинах!

– Неважно, в чем! Восемь часов вечера, сейчас поднимется занавес. Пять минут, десять – публика аплодирует. Ой, мальчики, так приятно, когда тебя вызывают... Полчаса – начинается шум. Час...

– Представляю картину, – улыбнулся Инженер. – Гвалт, топот... Мужчины, засучив рукава фраков, ломятся в запертые двери. Женщины визжат, царапают позолоту, трясут павлиньими перьями...

– Да замолчите вы! – взмолилась Актриса. – Или не интересно? Так вот, через два часа занавес поднимается. На сцену выходит гастролер. Публика свистит и шикает.

– И бросает в гастролера бриллианты!

– Не думаю, чтобы кто-нибудь бросал бриллианты, – трезво рассудила Актриса. – В моей сценической практике...

– А что же гастролер?

– Вынул часы, ровно восемь!

– Часы небось стали?

– Да нет, часы шли. Восемь было на всех...

– Гипноз, – прокомментировал Философ. – Ничего сверхъестественного, обыкновенный гипноз. В литературе описаны еще и не такие случаи!

– Продолжим чтение? – спросил я, дождавшись паузы.

"Карбо родился 10 мая 31926 года..."

– Как именно? – потребовал разъяснить Философ. – Обычным образом или из колбы?

– Из колбы? – недоуменно переспросила Актриса. – А разве так бывает?

– Бывает, – авторитетно подтвердил Инженер. – Но покамест лишь в лабораторных условиях. Массовое производство колб еще не налажено. А в будущем... Посудите сами, какая женщина через триста веков захочет рожать?

– Как интересно, – пропела мне на ухо Актриса. – Вам обязательно надо писать детективные романы. И не спорьте, у вас чудесно получится. Хотите, подскажу сюжет: перед самым рождением Карбо колбу похищают...

– Зачем?

– Ну... затем, чтобы получить выкуп... Это же так очевидно!

– В моем рассказе нет ни слова о колбе, – рассвирепел я. – Где вы раскопали эту проклятую колбу?

– Он же родился, – резонно заметил Фолософ. – Хотя... отчего бы не сделать его роботом?

– Но Карбо не робот! Не робот, слышите?!

– А в этом что-то есть, – неожиданно поддержал Философа Инженер. Робот смотрится современнее.

Я истерически рассмеялся.

– Вспомнил анекдот. Едут в поезде Брижит Бардо и японец.

– Совсем одни? – спросила Актриса. – И Бе-Бе, конечно...

– ...Брижит спрашивает: "Месье, вы, случайно, не швед?" – "Увы, мадам, с вашего позволения, японец". Через полчаса – снова: "А может-таки, швед?" – "До сих пор был японцем". Спустя еще час: "Ну, признайтесь, вы все же швед?" – "Да, швед!" – "Странно... А по виду вылитый японец!"

– Это вы тоже сами сочинили? – ахнула Актриса.

– Сам, – не моргнув глазом, подтвердил я. – И Карбо, действительно, робот!

– Неувязка! – торжествуя, воскликнул Философ. – Он у вас слишком похож на человека. И ладони у него, видите ли, саднят. Разве у робота могут саднить ладони?

– Ваша взяла, – сдался я. – Сейчас все объясню. Карбо не робот. И родился не в колбе, а в роддоме. Его даже ни с кем не перепутали, хотя народонаселение Земли увеличилось в миллион раз, а рождаемость...

– Жаль, – вздохнула Актриса.

– Жаль, что не перепутали?

Она покачала головой.

– Жаль, что Карбо не робот и не родился из колбы. Это было бы так романтично. А нельзя переделать?

– Нельзя, – ответил я жестко, – потому что это противоречило бы авторскому замыслу.

– Но почему у него саднили ладони? – не унимался Философ.

– Он натер их на галерах. Если бы вы были невольником и день за днем ворочали тяжелыми веслами, да еще прикованный к ножным упорам, то у вас вообще не осталось бы ладоней!

– На каких галерах?! Каким невольником?! – стиснул виски Философ.

– Карбо зациклился во времени и каждое утро возвращается в метастабильное состояние, на свою галеру, неужели не ясно? Однажды ночью его застукали в спальне Карла IX, куда он попал из-за разброса пространственной координаты. Как нарочно, именно в этом, 1564 году. Карл издал ордонанс, запрещавший приговаривать к галерам на срок меньше десяти лет, поскольку "не менее трех лет требуется на обучение галерника искусству грести".

– А меня обучали пять лет, – сказал Инженер.

– Четыре года и десять месяцев, – фыркнул Философ и вдруг завопил: Братья и сестры! Нас предали! Я прав! Сплошные перепевы, а мы уши развесили! Из реальности в реальность – было! Экскурсы в прошлое – было! Зацикливание во времени – тоже было! Все было!

– Он больше не станет сочинять фантастические рассказы, – вступилась Актриса. – Раз фантастика себя исчерпала, мы с ним начнем писать детективные романы. Вместе, как братья Гонконг!

– Гонкур, – привычно поправил Инженер.

– Сюжет я только что придумала. Представляете, колбу с роботом Карбо похищают, а инспектор, ну, этот...

– Мегрэ!

– И он уже был! – простонал Философ.

– Ну вот что, – заявил я решительно, – вы не поняли главного. Карбо переходит из одной реальности в другую, из настоящего в прошлое или будущее, ни на мгновение не покидая своего собственного времени, не выходя из дома!

– Где же он живет на самом деле? – окончательно запутался Философ.

– Да не живет он вовсе! Не живет, черт побери, в этом вся соль. Карбо уверен, что живет, а сам лишь моделирует жизнь, улавливаете разницу? И не просто жизнь, а такую, какая нам не снилась, – яркую, полнокровную, насыщенную событиями, как кислородом. За весь свой век никто из нас не испытает и четверти того, что он за год!

– Машина времени, вживленная в мозг? – осенило Инженера.

– Он сумасшедший, ваш Карбо? – с ненавистью спросил Философ.

– Как я ему завидую, – прошептала Актриса. И неожиданно разрыдалась. – Но есть же у него что-нибудь настоящее? Ну хотя бы ладони, которые саднят?

– Ладони настоящие, – сказал я, подумав.