Текст книги "Миссионер"
Автор книги: Александр Петров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Профессор встал, прошелся по комнате, снова взглянул на книги и иконы.
– Не будем, профессор... хорошо? – предложил Андрей.
– Будем, – буркнуло светило. – Ты думаешь, я позволю тебе сесть на иглу с опиумом для народа? Будем!..
Повернулся он к Андрею, и глазки его сверкнули холодным блеском.
– Я тут Бунича читал, как пятьсот лет власть России воевала с народом. А что может быть проще, чем воевать с народом, на коленях перед иконами стоящим? Смиренно плетущимся хоть на поле хлебное, хоть на поле брани? Это вот там, под телявивами, придумали, чтоб народом проще управлять было, а ты! Неглупый парень, а туда же! Нет никакой религии, нет идеологии, нет ничего, кроме экономики. Деньги правят миром! Желтый металл, а не идеи. И все остальное – производные... с дифференциалами.
– Деньги правят миром. Ты прав, мэтр, – Андрей улыбнулся и включил электрочайник.
– Ты меня за глупышку-то не держи! Излагай! Парируй!
– Фу, профессор... И куда только невозмутимость ясного ума подевалась? Что за штурм крепости при открытых воротах? Входите – милости просим. Вам с медом или с конфетами?
Курганов покрутил головой, пригладил волосы, улыбнулся на мировую.
– Ладно, боярин, прости... Старею чего-то. Покрепче лей, по-запашистей, понаваристей. Чтоб сосуды встрепенулись. Ох! Дух какой томный! Аглицкий, говоришь... Умеют консерваторы, умеют марку тянуть.
Андрей подошел к книжным рядам и вынул три книги.
– Если хочешь, профессор, вот эти книжки пролистай, потом поговорим. Мне отойти на пару часов надо.
– «Библия и наука» – хорошее соседство! Так, «Библия опередила науку на тысячу лет» – свежо предание, как говорится; «Неоспоримые свидетельства», – со вздохом прочел профессор названия и небрежно отложил. – Занятно. Пробегусь, отчего же. Ключи мне оставь, может, я тоже гулять придумаю.
Андрей вышел из дома и пошел мимо торговых рядов рынка. Глаза, глазищи и глазки смотрели на него. Просяще, настороженно, нагло, заискивающе – это пелена такая на глазах. А под этой пеленой – холодный блеск.
Он вспомнил, как еще в детстве читал что-то фантастическое, автора уж не помнил, да и не важно, чьими руками написано, главное – как и что. Там прибыл на Марс астронавт спасать тамошнюю колонию от заразы какой-то марсианской. Обнаружил он, что болезнь эта неизлечимая распознается по глазам. В них появляется красный блеск, глаза мертвеют, а с ними умирают и люди. Идет он по колонии, видит, что в глазах буквально всех колонистов этот красный блеск, приходит в свой дом и рассказывает о своих наблюдениях возлюбленной. И вдруг видит, что и у нее – эти самые… красные глаза.
Андрей проходил вдоль торговых рядов. Сейчас вся страна превращается в торговые ряды. И в этих торговых глазах – стальной холодный блеск.
Но вот он подошел к церкви, перекрестился, отогнав мирскую суетность. Вошел в дом Христов, снова поискал глаза людей. Почти все они опущены, хозяева их погружены в то Царствие Небесное, которое «внутрь вас есть». Некоторые глаза он все же увидел: люди обходили подсвечники и зажигали жертвенные свечи перед святыми образами, пока не началась служба. Слава Богу, в этих глазах теплился огонь, а не холод. Нет, Россия, не вся ты пошла на продажу. Не весь твой народ охладел глазами и душой.
Встал Андрей перед образом Николая Чудотворца. От свечей ощутимо исходило светлое, слегка трепетное тепло. Строгий взгляд святого прожег наслоения суетных страстей и гаденьких обид, нашлепки похотливой грязи и застывшие базальтовые наплывы первородной гордыни. Вторгся прямо вглубь души, вторгся на правах любимого и горячо званного гостя. Попалил заметавшиеся было сомнения и снова своим огнем восстановил небесный смиренный покой. Мерцание свечей на время замерло, остановилось и само время. Чудо вошло, незримое и личное, чудо вхождения «внутрь вас» небесного лучика, тончайшей струинки того океана огня, суть которого – любовь.
«Господи Иисусе Христе, напиши мя раба Твоего в книзе животней и даруй ми конец благий,» – всплыло на поверхность сознания из молитвы Иоанна Златоуста. «Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв. ...Побеждающий облечется в белые одежды; и не изглажу имени его из книги жизни...» – снова прозвучало в голове, уже из Апокалипсиса.
«Живые и мертвые – неужто здесь имеется какая-то роковая заданность? Да нет! Всех одинаково любит Господь, ведь сказано же: «напиши меня в книге жизни» – значит, и пишется, и вычеркивается... Нет и не может быть у Бога несправедливости. «Много званых.., се стою и стучу...» Стоит Отец и ждет Своего блудного сына. И дело за сыном: со свиньями кушать и валяться – или к Отцу вернуться. Избраннику Своему Он дает талант, но и спрос не по нашей слабости. Вот Серафим Саровский явным избранником был, но ведь однажды потерял он благодать и тысячу дней и ночей в молитве простоял на камне, аж коленями на камне ложбинки протер. А разбойнику, распятому со Спасителем, достаточно было только признать Его Господом и просить помянуть в Царствии Своем – и вот: «ныне же будешь со Мной в раю».
От напряжения Андрей почувствовал усталость. Оглянулся и присел на лавку. Рядом сидели мать с сыном. Мальчик лет десяти производил впечатление больного: руки скрючены, взгляд блуждает, бессмысленная улыбка растягивает полные мокрые губы, обнажая редкие неровные зубы. Одним неосторожным движением он задел Андрея. Мать, зорко наблюдавшая за поведением сына, одернула его:
– Пашенька, осторожней ручками-то...
– Ничего страшного, – успокоил ее Андрей и обратился к мальчику: – Паша, тебе здесь нравится?
– Нра-вится... Здесь хо-ро-шо, – растягивая слова и запинаясь, произнес он.
– Пашенька у нас не просто больной, он блаженненький, – пояснила мать. – Он Божий человечек.
– Бо-жий... – подтвердил мальчик.
– Пашенька ангелов видит, – ласково погладив мальчика по плечу, сказала она.
– А какие они, Паша? – заинтересовался Андрей.
– Красивые. Светлые.
– А сейчас они здесь?
– Вон там, – показал мальчик пальцем в сторону иконостаса. Затем проехал взглядом по лицу Андрея и спросил удивленно: – А ты что, не видишь?
– Нет, Паша, мне не дано.
– Жа-а-аль. Они красивые. Как солныш-ко. Они... ласковые.
– Скажи, а Иисуса Христа ты видел?
– Да. Видел. Когда людей много было. И батюшек много. В золотой короне Он. А рядом свя-тые и ан-гелы летели с не-ба. Отту-у-уда, – он показал пальцем поверх иконостаса.
Андрей почувствовал, как по спине покатилась струя пота. Он провел ладонью по влажному лбу. Ему хотелось задать самый важный вопрос:
– Скажи, Пашенька, ты с ними разговариваешь?
– За-чем? – удивленно пожал он плечами. – И так все... ясно.
– А что ясно? – Андрей весь напрягся.
– Люби-ить надо, – еще шире улыбнулся мальчик. – Любить... Боженьку... и всех...
Домой Андрей вернулся поздним вечером. Профессор читал книги, ворчал и пыхтел. Какая-то внутренняя борьба целиком захватила его. «Ты чего так долго?» – проворчал он, но слушать ответа не стал.
Андрей лег на кровать, взял тоненькую книжицу «Афон» Б. К. Зайцева и тоже погрузился в интересное чтение:
«– Пустынническая жизнь трудна, – говорил отец В., – ох, трудна! Жутко одному в лесу, и передать нельзя, как жутко.
– Страхования, – сказал отец Петр.
– Вот именно, что страхования. И уныние. Он, враг-то, тут и напускается.
О. В. сложил на груди крестом руки под седеющей бородой, и в его нервных, тонких глазах затрепетало крыло испуга – точно «враг» стоял уж тут же вот – у нас за плечами.
– Недаром говорится: уныние, встретив одинокого инока, радуется... То есть тому радуется, что может им завладеть.
Мы шли молча, ошмурыгивая мхи и горные травы, в чаще дикого, никем не тревожимого леса. Справа тусклым зеркалом вдруг засеребрилось море.
– Один мой друг, – сказал отец В. тихим, несколько трепетным голосом, – сам раз в юности испытал это, в этой же самой местности, на Новой Фиваиде. Был у него знакомый пустынник, и ему пришлось отлучиться из каливы на несколько дней по делам. А тот, молоденький-то, и говорит ему: «Дозволь, отец, пока тебя не будет, в твоей каливочке поспасаться, перед Господом в тишине и смирении потрудиться». Ну что ж, мол, пожалуйста. Этот молодой монашек к нему в каливу и забрался, горячая голова, дескать, и я в пустынники собираюсь... Но только наступил вечер, стало ему жутко. Он и Псалтирь, и Иисусову молитву творит, а, представьте себе, тоска и ужас у него растут.
О. Петр ловко перепрыгнул через поваленное дерево:
– Враг-то ведь знает, с какого боку к нашему брату подойтить...
– Он, враг, все знает... – отец В. убежденно, не без ужаса, махнул рукой, точно отбиваясь. – Ну, вот-с, что дальше, то больше, и вы представьте себе, ночью и воет, и в окна стучит, и вокруг каливки вражий полк копытами настукивает – то этот монашек в таком льду оказался, батюшки мои, едва только светать стало, да с молитвой, да подобрав рясу, рысью из этих из одиноких мест назад в скит ахнул. Нет, куда же! Тут большая сила и подготовка нужна...»
– Ты там еще не заснул? – раздался скрипучий голос профессора. – Поделиться требуется.
– А может, лучше, когда устоится?
– Нет, тут по горячему следу надо. Прочел все три. Интересное впечатление получается! Пока читаешь, невольно соглашаешься с каждым словом. Оно, конечно, труды серьезные, привлечено множество научного материала, профессионально систематизировано, выводы делаются не с кондачка, но по делу. Но вот прочитал одну – бац! – а в голове отрезвляющая мысль: «Ерунда все это, не может быть, наверняка ловкая подтасовка фактов или вранье!» Читаешь следующую – ну, просто блеск! Это когда читаешь. Закрыл последнюю страницу – то же самое, отрезвление. Ох, опиум! Ох, отрава! Ваши комментарии, оппонент!
– Совесть твоя говорит: «Верь!», гордыня твоя не пускает правду внутрь души. Видишь ли, Тертуллиан сказал, что душа каждого человека – христианка по своей сути и происхождению. Христианин живет в каждом человеке. Но вот пробиться к этой истинной сути мешает заслон гордыни. Я ведь тоже плутал по разным путям. И философией увлекался, и историей, и у Рерихов отметился, и в буддизме правду искал. Пока не стал исследовать смирение. И вот эту твою идею емельяновскую разделял насчет того, что смирение – оружие врагов для порабощения народов.
– Ну да. А что, скажешь, не так?
– Конечно, нет. Мне это открывалось постепенно. То в «Сталкере» Тарковского услышал: «Сила немощна, а слабость могущественна». Я тогда увлекался разными парадоксами... Потом в учебнике по айкидо прочел, что наивысшая ступень овладения этим искусством – это предотвращение агрессии со стороны противника на стадии ее зарождения, то есть гармонизация отношений. И снова шло сравнение твердого трупа с мягким, немощным, но потому и живучим ростком молодого тростника.
Заметь, все это происходило одно за другим в короткий отрезок времени, будто меня чья-то заботливая рука вела путем познания истины. Вела, потому что я сам этой истины жаждал. Потом у Лазарева – вот уж не знаешь, откуда помощь придет! – прочел, что смирение – наивысшая степень защиты от колдовских и прочих агрессивных воздействий. Следом прочел в Библии: «Довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи» (2 Кор. 12, 9).
И вот тут, словно прозрение наступило. Понял, что меня отвращало в эзотерике и буддизме, – гордыня там везде, а смирения нет. Они хоть и признают Иисуса Христа за великого учителя, но самого главного не принимают: Его Божественного Сыновнего смирения.
Вот тогда, как озарение, пришло: что же я ищу истину где-то там... непонятно где? Ведь все, что мне нужно – абсолютно все! – есть в нашем родном Православии. И пришло все это после уяснения вот этих антиподов: сатанинская гордыня – и Божественное смирение. Ну, а потом заглянул я свежим глазом в свою душеньку, а там!.. Одни грехи, одна сплошная гордыня...
Сейчас и у тебя, профессор, дилемма: принять или отречься. Душа-христианка вопит: «Верь!», гордыня бесовская внушает: «Ложь это, подтасовка!» Как вор на базаре громче всех вопит: «Держи вора!», так и отец лжи всем внушает, что истина – это ложь.
– Андрюх! Ну, прекрати. Я человек скептический, что ты мне всякую мистику втюхиваешь, – заговорил профессор, будто наставительно урезонивая расшалившегося студента. – Знаешь, на мой стол много разных идей кладут. Некоторые все еще вечный двигатель изобретают. Если бы я все принимал на веру, не сопоставлял с научными данными... Знаешь, сколько таких параноиков через меня проходит!
Профессорские глаза холодно полоснули по лицу собеседника.
«Мертвые оживут – не поверят, – пронеслось в голове Андрея. – Бесполезно. Как сказал Оптинский старец Амвросий о Льве Толстом: «Гордыня! Никогда не придет он ко Христу!»»
– Док! Ты должен знать, док! Ты просто это положи на полку своего мозгового архива: что бы ты ни говорил, что бы ни сопоставлял, я тебя люблю. Как старшего брата люблю. Вот так.
– Эт-та освежает! – тоном победителя эффектно завершил поединок профессор.
Женщины
Субботний вечер. Андрей прочел покаянный канон и готовится к воскресной исповеди. Читает проповеди старца Иоанна Крестьянкина. Звонит телефон.
Ухо знакомо согрел приятный голос. Этот голос часто всплывал на зыбкую поверхность активного дневного сознания из бездонных глубин памяти. Андрей любил этот грудной мягкий тембр, волнующие женственные интонации и неожиданные вкрапления совершенно девичьих ноток. Андрей любил и источник этого голоса, свою бывшую жену. Впрочем, почему бывшую? Разве серенький оттиск на одной из страниц паспорта меняет что-либо перед Объединителем судеб людских? Обиды на Лену и воспоминания о ее ревности постепенно стерлись. На той самой активной поверхности памяти осталось только светлое и радостное, что было в их совместной жизни. Она сейчас заговорит по-новому...
– Ну что, муженек мой бывший, говорят, ты там совсем даже не монашествуешь. Ни одной юбки мимо не пропускаешь.
«Нет, не будет ничего нового. И если ты стер из памяти плохое, то сейчас тебе все восстановят».
– Это обязательно – мне отвечать на эти вопросы? Ведь если я, как ты говоришь, бывший, то не все ли тебе равно?
– Противно просто, Ильин, что ты постоянно лгал... Что своими молитвами юродивыми да церквями прикрывал обычный разврат! Врун и бабник!
– И ты не болей, и тебе всяческих благ и успехов.
Андрей положил трубку. Разговаривать в этом ключе бессмысленно, только во вред.
«Прости ей, Господи! Не вмени ей во грех обиду на меня, в ее грехах повинного. Прости меня, Господи, не умеющего порядок навести в собственном доме».
Теперь снова нужно читать канон, снова все восстанавливать.
Опять звонок! Он со вздохом гасит в себе раздражение и поднимает трубку. Веселый голосок Алены выводит его из покаянного состояния.
– При-и-и-ивет. Мне очень приятно, что ты решил все-таки поднять трубку. Я тебя не отвлекаю?
– В свою очередь, позволь мне выразить искреннюю радость по поводу твоего хорошего настроения, – скоморошничал Андрей, чувствуя растущую тревогу.
– Могу я пригласить тебя к себе в гости? Я совсем одна... – жалобно протянула она.
– У меня другое предложение. Гораздо лучше. Ты сегодня ляжешь спать пораньше, а завтра мы с тобой встретим праздник воскресения в храме. Как туда добраться, я объясню. И я обещаю тебе настоящий праздник, когда душа твоя будет сверкать и петь.
– Ты серьезно? – растерянно шепнула она.
– Конечно. Там хорошо, там очень хорошо! Правда! Во время воскресной литургии Сам Господь со Своими святыми и ангелами спускается в храм. У тебя тонкая душа, поэтому ты сможешь это почувствовать. А сейчас возьми два листочка бумаги и напиши имена в родительном падеже о здравии и о упокоении. Эти имена будут читаться в алтаре, и каждое имя дойдет до Господа. И ты будешь присутствовать при этом Таинстве. А после службы мы отметим праздник, пообедаем где-нибудь, поговорим, погуляем в парке. Как тебе все это?
– Ладно, я постараюсь. Хотя в воскресенье утром рано вставать – это непривычно.
– Ну, ради праздника?..
– Хорошо. Я приду. Давай адрес.
Утром прождал он Алену полчаса, но она так и не пришла. Позвонил ей домой, но к телефону никто не подходил. Тогда он вошел в храм и встал в очередь исповедников.
Отец Сергий сегодня излучал мягкую доброту. Женщины, особенно они, подолгу говорили с ним, советуясь. Исповедь растянулась на полтора часа. Андрея батюшка расцеловал, выслушал его хартию и спросил, не гнетет ли его что-нибудь. Андрей рассказал об Алене. Пожаловался, что со времени их знакомства он постоянно чувствует блудное возмущение в душе. Отец Сергий посоветовал заказать молебен Марии Египетской, читать по главе Евангелия и поститься неделю. А в следующее воскресенье причаститься.
– И еще одно, батюшка, меня беспокоит... Люди ко мне обращаются с вопросами. Те, кто у входа в храм стоит и не решается войти. Мне постоянно приходится поучать, а у меня у самого опыта духовного на грош.
– Ничего-ничего. Это очень хорошо, что обращаются. Сейчас каждый православный – и священник, и миссионер. Помнишь, преподобный Серафим Саровский в разговоре с Мотовиловым сказал, чтобы он творил милость Божью, явно ему оказанную, чтобы не уподоблялся лукавому и ленивому рабу, который закопал свой талант в землю. «Жатвы бо много, – говорит Господь, – делателей же мало». Вот и пожинай, если тебе такой талант от Бога дарован, безо всяких сомнений работай на ниве этой.
– Да вот, боюсь, батюшка, как бы гордыни не нахвататься.
– Ну, этого в любом деле опасаться надобно. Только чего же нам бояться, когда с нами Бог?
Сегодня отец Сергий был особенно добр и мягок, улыбка, немного усталая, не сходила с губ. Глаза изливали кротость и любовь.
Он как-то по-родственному благословил Андрея, поцеловал его в плечо и вдруг тихо произнес: «Прости и ты меня, грешного».
А потом, опустив в смущении глаза, вынул из кармана подрясника черные шерстяные четки с крестом и протянул Андрею: «Тебе, в подарок...»
Служба закончилась, молодой батюшка уже отслужил молебен у иконы Марии Египетской, в крестильной готовились к крещению младенца. Андрей присел на скамью и отдыхал, наслаждаясь тишиной и покоем. Вот прошла знакомая ему мама с «блаженненьким» мальчиком и встала в толпе родственников у распахнутой двери крестильной.
Раньше эта дверь никогда не открывалась во время Таинства, но сейчас многочисленные гости напросились присутствовать, некоторые впервые, и священник им не запрещал. После пропетого глубоким баритоном отцом Борисом «Верую!..» вдруг послышался звонкий голосок блаженненького Паши: «Видите! Вот он по лучику спускается». Толпа возмущенно обернулась на больного, некоторые зашикали. А Паша снова: «Ангел сошел с небес, вот он, видите?» И показывал пальцем скрюченной руки повыше крестильной чаши. Гости снова зашикали на него, но не все. Одна дамочка аристократической наружности в голубом газовом платке наклонилась к нему и заговорила шепотом, потом вдруг поцеловала скрюченную руку, вытерла платочком глаза и сунула его матери несколько крупных купюр. Та с поклоном приняла деньги и записала на бумажку несколько имен, названных дамой.
Выйдя из храма, Андрей снова позвонил Алене. И снова длинные тягучие гудки были ему ответом.
По дороге домой Андрей ощутил странную противоречивость в душе: к праздничному умиротворению подмешивалась чужеродная грусть. Как часто они идут парой. Он вспомнил, что среди прихожан видел Любу и с трудом узнал ее.
...Больше года назад его знакомый попросил помочь одной женщине купить в надежной фирме стройматериалы с доставкой. Андрей помог ей, и так завязалось их знакомство. Эта хрупкая женщина взвалила на себя непомерную ношу: она организовала сестричество, издавала книги, продавала их по епархиям, сама писала стихи духовного содержания. На заработанные деньги она приобретала стройматериалы для реставрации двух храмов. Кроме того, она без мужа, воспитывала двух сыновей, которые вступили в опасный подростковый возраст.
Мальчики свободное время проводили за компьютером, играя в красочные озвученные игры. «Пусть осваивают современную технику, – говорила Люба, – только чтобы на глазах были и по улицам не болтались!» По условиям этих компьютерных игр нужно было убить, взорвать, раздавить как можно больше врагов, что сыновья и делали с увлечением. Когда их отрывали от игры, они продолжали убивать, взрывать всех окружающих. Пока только мысленно. В церковь они тоже иногда ходили, но и там находили себе собеседников, с которыми живо обсуждали новые игры, возможности компьютеров.
Их речь насыщалась компьютерным сленгом, в глазах появлялось презрение к тем, кто не входил в их виртуальный круг. Как-то Люба показывала гостям старые фотографии, где они с сыновьями вместе работают на даче, купаются в реке, собирают грибы. Вот они идут в первый класс, вот впервые исповедуются, вот побеждают на олимпиаде... На всех фотографиях сыновья дурачились, улыбались, радовались жизни – словом, нормальные живые дети. После того как фотографии в альбомах вернулись на полку, гости еще раз посмотрели на мальчишек, убивающих врагов на виртуальных просторах, окликнули их, чтобы пошутить, но наткнулись на взгляды, полные ненависти.
Жили они втроем в маленькой двухкомнатной квартирке. Однажды после праздничной службы Люба предложила Андрею зайти к ней на трапезу. Сказала, что у нее соберутся сотрудницы, и будет интересно: это же настоящая тусовка! Когда они вошли в дом, там уже накрывали на стол две женщины. Гости собрались, сели за стол, и одна пожилая женщина по имени Валентина рассказала, как она паломничала на Украину по святым местам.
Перед отъездом она заказала молебен своему небесному покровителю Иоасафу Белгородскому, которому молятся для излечения от болезней сердца. Поехала она с друзьями на стареньком «Москвиче». Везде, в самых различных местах и ситуациях, она получала от своего святого неожиданную помощь. В любом месте, где бы ни останавливались: в монастырях, в домах священников или мирян, – они обнаруживали иконы с его изображением. Валентина поехала с целью отыскать могилу бабушки, везла с собой большой деревянный крест.
В городке, где бабушка похоронена, никаких документов за давностью лет и после трех войн не сохранилось. Тогда Валентина снова помолилась в городском храме перед иконой святителя Иоасафа – и первая старушка, которая вошла в храм, рассказала, где ее бабушка похоронена: они когда-то давно были знакомы. Также чудом уже после закрытия Киево-Печерской лавры для посетителей Валентина не только смогла туда войти, но была проведена в пещеры для поклонения мощам святых: один монах сжалился над плачущей старушкой. Там, в лавре, у старца она получила благословение на восстановление разрушенного храма, в котором служил дедушка Валентины. И вот больная пенсионерка с мизерной пенсией строит храм. Нашлись и люди добрые, и средства, и силы.
Правда, этот праздник подпортила Люба. Она подвела Андрея к Валентине и похвастала: «Вот какого я вам неофитика привела». – Потом повернулась к Андрею: «Поцелуй Валентину в щечку, она у нас хорошая!» Он чувствовал себя собачкой на выставке.
Люба после выпитого вина разошлась: читала стихи, сначала духовные, а потом и совсем другие, где кто-то к кому-то прижимался и «палил огнем горячей плоти». Когда сестры-сотрудницы пытались ее утихомирить, она стала развивать теорию, что главное в духовной жизни – это не впасть в уныние, а быть всегда веселым; не отвергать жизнь мирскую, а преображать ее; не умертвлять в себе плотское, а жить в гармонии с естеством. Гармоническое преображение ей виделось только в сфере любви, в современном смысле этого емкого слова.
Поздно вечером Люба провожала Андрея на автобус. Стояла тихая звездная ночь. Только Люба нарушала тишину громкими возгласами: «Ах, какая красота! Ах, какое небо! Посмотри, посмотри на эту огромную луну!» На остановке в обнимку сидели юные парочки, пили вино из бутылки и целовались, вероятно, и в них луна возбуждала страсти. Андрей вспомнил, как его знакомый психиатр как-то рассказал ему, что в полнолуние у шизофреников наблюдаются обострения. Люба, полузакрыв глаза, прижалась к Андрею и положила голову к нему на грудь. Он вежливо отстранился и спросил, не перепутала ли она его с кем-нибудь другим. На что она, так же томно улыбаясь, ответила: «Ну, что я могу с собой поделать, если я такая ласковая?» Андрей хотел ее спросить, почему же он не наблюдал ее ласковости по отношению к детям, на которых она только визгливо покрикивала, но смолчал. Автобус все не появлялся. Люба рассказывала о знакомом актере, который «смеха ради» ездит на машине в рясе священника, «мудро» совмещая духовное с мирским. Когда все это Андрею порядком надоело, он остановил такси и уехал.
Каждый вечер Люба ему звонила и долго рассуждала о любви, цитировала Ричарда Баха – «американского Экзюпери». Пыталась наставлять Андрея, цитируя святых отцов, и по-своему, весьма вольно, их толковала. По ее теории получалось, что свободная любовь, ежедневное употребление коньяка и даже травки, если чуть-чуть и для вдохновения, – это вполне допустимо; что кушать можно, что хочешь, пост не обязателен. Чаще всего она приводила слова царя Соломона: «Утешайся женою юности своей... любовью ея услаждайся постоянно».
Доводы Андрея, цитаты из Писания и из святых отцов до нее не доходили – слушать она умела только себя. Тогда Андрей попросил ее больше не звонить, на что она стала цитировать уже настоящего Экзюпери, вернее его Лиса, который сказал, что они в ответе за тех, кого они – лисы, наверное, – приручили.
Андрей не первый раз слышал от женщин (всегда только от женщин) эти слова, поэтому открыл «Маленького принца» и разыскал место, где появляется Лис. Заинтересовало Андрея то, как объясняет Лис, что такое приручить: это значит создать узы. Почему же женщины так любят связывать узами (цепями, веревками, законами, обязательствами) мужчин? Почему один из расхожих приемов обуздания – это совращение мужчины с последующим цитированием Лиса, а если не удастся эта уловка, то и милицию подключат, и родственников, и про совесть говорить станут. Не так ли и Ева – первая создала узы греха?
Андрей решил выяснить этот вопрос у отца Сергия. Ответ был таким: «Горше смерти женщина, сынок, потому что она – сеть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы; добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею. Так сказал Соломон. Все мы грешные, потому уловляемся женщинами. Будь с ними осторожен. А лучше держись подальше.
Помни, если женщина не видит в мужчине господина, если пытается его поучать, командовать им, значит, через нее действует враг-искуситель. А из всех уз принимай только Крест Господень. Это всегда первое и главное. Только через любовь к Богу можно любить человеков. А без этого – страшно. Не становись рабом человеков, слишком большой ценой за тебя плачено».
Спустя несколько дней Люба приехала к нему и стала упрекать его в черствости, ненависти, эгоизме. Говорила, что он ничего в христианских отношениях не понимает и его еще надо учить и учить. Разумеется, учить его должна она, по-видимому, уже достигшая вершин совершенства. Андрей вспомнил слова батюшки, сидел и молча читал молитву о ее помиловании и вразумлении. Наконец, она остановилась, умолкла, оделась и молча вышла.
С тех пор Андрей молился за Любу и за ее сыновей, как за болящих. И вот встретил ее в храме – она даже не узнала его, только мазнула по его лицу холодными пустыми глазами. Казалось, что это уже не человек, а пустая оболочка. Как опасны пути гордыни! Какие утонченные формы она может принимать! Но самое главное в этой истории – это слова батюшки: «Нет в ней покаяния».
Ох, никогда нельзя нам останавливаться на этом пути. Наш земной путь – совершенствование в покаянии и смирении. Остановка на этом пути, хотя бы малое самодовольство – смерти подобны.
По пути домой Андрей заглянул на оптовый рынок. Блуждая между контейнерами среди рыскающей платежеспособной еще толпы, он увидел церковный лоток. За прилавком стояла Маша и что-то терпеливо и доброжелательно разъясняла пожилой покупательнице. В лице ее, обрамленном светлым платочком, появилось что-то незнакомое. Просветленность, что ли?
Андрей залюбовался ею. Вот та самая смиренная любовь, то самое единственно возможное земное счастье – она, несомненно, стала счастливой любящей женщиной... Маша, наверное, почувствовала на себе посторонний взгляд и подняла глаза на Андрея, но, едва коснувшись его лица взглядом громадных карих глаз, застенчиво спрятала их под сенью густых длинных ресниц.
– Здравствуй, красавица! А я вот увидел тебя и просто залюбовался.
– Здравствуйте, Андрей...
– Вот так... мы что, уже на «вы»? Французами стали?
– Простите... – совсем смешалась Маша.
Из сумеречной глубины контейнера появилась бледная Елена, подслеповато щурясь на яркий свет, приветливо поздоровалась с Андреем. Она скороговоркой объяснила, что теперь с покупателями общается Маша: у нее больше покупают. Она уже способна ответить почти на все вопросы: какая икона для кого и для чего, знает жития великих святых, умеет посоветовать, какую лучше купить утварь или в какой книге найти ответ, и вообще она у нее умница и работать с ней одно удовольствие.
– А ты, Лена, не отпустишь Машу на обед со мной на полчасика?
– Конечно, конечно. Сходи, Машенька, не волнуйся, я подменю.
Пока они продирались через густую толпу к выходу, Андрей у рыбного лотка купил мороженого судака и сунул его в сумку.
– Дома на обед зажарю, – пояснил он все еще смущенной Маше. – Вон там есть кафе, давай присядем.
Они выбрали пустой столик в тени и сели в пластмассовые кресла.
– Что-то подобное у нас уже вроде было, да?
– Угу.
Подошла официантка и приняла у них заказ.
– Машенька, ты очень хорошо выглядишь, сразу видно, что у тебя все хорошо.
– Простите меня, пожалуйста...
– Да что же это такое? Ты вроде как себя обязанной чувствуешь?
– А разве не так? – она виновато подняла глаза, полные слез. – Вот у меня теперь все есть: и дом, и муж, и свекровь добрая. Сережка мой из хулигана серьезным мальчиком становится. А вы рыбу сами жарить будете в своей пустой комнате в коммуналке... Может, я пожарю?
– Поверь, Маша, у меня есть все, что мне нужно. Даже больше. А от тебя мне ничего не нужно. Только знать, что ты счастлива.
– За что вы ко мне так?
– Да что это с нами происходит! Ну, скажи, пожалуйста, что такого героического я для тебя совершил?
– Все!
– Да не я это – Господь Бог все тебе устроил. Я просто выполнял волю Его! Что же это с нами, Господи? Почему мы уже простое человеческое участие воспринимаем как что-то сверхнормальное? Пойми, Машенька, это самая большая радость – делать что-то доброе другому человеку... бескорыстно. Делаешь, потому что совесть велит. Для того, чтобы этому человеку хорошо стало. Понимаешь? Это радостно – видеть, как воля Божия совершается через тебя. Это очень здорово, когда Господь открывается человеку – ни за что... понимаешь, ни за что! Потому что Он любит тебя, являет тебе, грешному, Свою любовь! За что, спрашиваешь? А вот за то, чтобы ты стояла воскресным солнечным днем за прилавком церковного лотка и своей улыбкой заявляла всем: я счастлива! У меня есть Бог, и Он меня любит! А дома меня ожидают любимый муж и любимый сын, и мы живем в любви! Да, мы купаемся в любви Божией. Потому что Он, Господь наш, – это и есть любовь. Любовь истинная, животворящая, всемилостивая, всепрощающая, вечная! Иисус Христос – это бесконечный океан любви! Идите к Нему – и у Него вы ее обретете!
