Текст книги "Миссионер"
Автор книги: Александр Петров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
После нескольких исповедей у этого священника он понял, почему к нему выстраиваются самые длинные очереди исповедников. А однажды он дал Андрею свой домашний телефон, и они стали довольно часто перезваниваться, а также встречаться в гостеприимном доме батюшки.
На лифте Андрей с Лидой поднялись на пятый этаж и позвонили перед обитой кожей дверью без глазка. Открыл бородатый мужчина лет пятидесяти в свитере и, радушно улыбаясь, впустил их в дом.
– Добрый вечер, отец Сергий. Познакомьтесь с женой моего брата Лидой.
– Милости просим.
В прихожую заглянули по очереди несколько смешливых детских физиономий. Гости обулись в домашние тапочки, и Андрей, сложив ладони лодочкой, подошел под благословение, приложился губами к руке священника. Они троекратно расцеловались. Отец Сергий благословил крестным знамением его, потом несколько смущенную Лиду и пригласил их в гостиную. Из кухни на минутку заглянула улыбчивая круглолицая матушка в цветастом переднике, поздоровалась и извинилась, что не успела к их приезду с ужином, попросила еще десять минут. Лида протянула ей большую коробку конфет и красивую банку чая.
Батюшка проводил гостей в большую комнату, которую он называл «зал», и усадил на диван. Вся стена напротив увешана иконами, несколько совсем темных, видимо, древних. У торцевой стены перламутром блестит березовыми панелями и голубоватыми стеклами книжный шкаф с сотнями книг. Лида пробежала глазами по корешкам книг: церковно-служебные, святоотеческие, справочники, энциклопедии, художественные и публицистические издания. Отдельно стояли древние книги в металлических окладах, некоторые украшены камнями.
– Этот шкаф отец Сергий строил своими руками.
– Да, с ним связана целая история. Однажды пришлось нам с матушкой скрываться от властей в совершенной глуши. Матушка помогала нашим хозяевам в огороде, а я вспомнил уроки своего отца по столярному делу. Недалеко от деревни находилась заброшенная мебельная фабрика. Там целые горы старых досок. Местные их растаскивали на дрова. Познакомился я со сторожем и стал туда ходить каждый день и выбирать доски одной породы, текстуры и примерно одного размера. Натаскал вот так потихоньку целый сарай. Обошел деревенских, собрал заказы на мебель. Тогда мебель купить было трудно, вот и оказалось, что чуть ни в каждом доме нужен какой-нибудь предмет: стол, шкаф, полочки, сервант. Стал я собирать мебель. Работой увлекся, выдумывал разные замысловатые эскизы, некоторым заказчикам делал даже резьбу, благо от отца у меня остался знатный инструмент и я захватил его с собой.
Много всего тогда настроил... И заработок был, и удовольствие, и польза людям. Вот матушка и попросила нам что-нибудь сделать. Тогда уже у нас много книг собралось, поэтому решил я сотворить шкаф. Больше всего мне нравится береза. Из березовых дощечек я его и стал строить. Собрал без клея, на одних шпонках, показал матушке, полюбовались мы, да и разобрал снова. Поставил в сарай до лучших времен, а потом, когда представилась возможность, вывез из деревни и вот дома собрал. Так получилось, что восемь лет простояли заготовки в сарае, и не только не испортилась древесина, но еще больше засияла. Смотрите – чистый перламутр!
Батюшкина речь успокоила Лиду. Она почувствовала к нему бесконечное доверие, как к родному. Отец Сергий говорил негромко, красивым баритоном. Длинные крепкие пальцы постоянно перебирали шерстяные четки. Светло-серые глаза смотрели мягко, обволакивающе. Во взгляде искрились ум, мужественное спокойствие и всепонимающая доброта мудреца. Вместе с тем в батюшке проскальзывала застенчивость, и это совершенно подкупало его собеседницу. Она представила его в костюме и подумала, что такой мужчина, наверное, ни одну женщину не оставил бы равнодушной. Но потом вдруг спохватилась и стыдливо отогнала эти мысли, до того неуместными и глупыми они ей показались. Загорелые щеки ее залились румянцем смущения.
Вдруг двери распахнулись – и в комнату влетели дети. Им, наверное, сказали, чтобы они не беспокоили гостей. Терпели, терпели они, но любопытство взяло свое и, набравшись решимости и пошалив для разминки в детской, гурьбой вкатились они в комнату взрослых.
– А вот и мои сорванцы, – улыбнулся отец, широко расставив длинные руки. – Да, долго же вы молчали, мышки-шалунишки!
Все четверо ребятишек от года до семи лет разом оказались в отцовских объятиях. Они еще громче закричали, засмеялись и вцепились в папу, озорно и с любопытством поглядывая на гостей. Поняв, что гости смирные и наказывать их вот так сразу не будут, они шквалом прокатились несколько раз по залу, потом рассредоточились.
Самый маленький озорник подбежал к Лиде и вдруг прижался к ее коленкам. Она подхватила его на руки – и вот уже прижимает к себе, чувствуя грудью частое биение его сердечка. Карапуз притих и вблизи, глаза в глаза, изучал незнакомку. «Это хорошо, что ты пришла!» – то ли мальчик сказал, то ли ей почудилось...
Но вот они и сели за стол. Батюшка мягким баритоном красиво пропел молитву, благословил еду крестным знамением, и они весело зазвенели немудреной посудой. Матушка приготовила грибные пельмени. Лида еще таких не пробовала. Отец Сергий рассказал, что грибы – их любимая еда. Собирают они их сами. А уж матушка научилась делать из них сотни разных яств.
Дети за столом притихли и вели себя почтенно, по-видимому, уважение к этому действу у них воспитывалось с самого рождения. Лида ела необычные пельмени и получала от блюда не только удовольствие вкусовое, но и нечто пока ей неведомое.
Потом они пили чай из самовара. Электрического, с хохломской росписью. Матушка подала горячие плюшки, клубничное варенье. Дети шумно разбирали принесенные Лидой конфеты в разноцветной фольге. Лиде в стеклянную розетку положили немного чего-то ароматного и зеленоватого. Предложили попробовать и отгадать, что это. Лида продегустировала и призналась, что угадала вкус фейхоа. Сама при этом чувствовала себя пресыщенной обжорой. Матушка весело похвалила ее и рассказала, что недавно к ним приезжали друзья из Ялты и привезли эти протертые с сахаром тропические плоды из Никитского ботанического сада.
После чая матушка повела детей в их комнату, туда же отправился и Андрей. Из-за двери слышно было, как он читал им сказку. Лиду посадили в кресло, и батюшка стал расспрашивать ее о семье и детях. Когда он узнал, что дочка у нее одна, то искренне удивился:
– Как же можно справиться с одним ребенком, ведь это же трудно. Когда детей много, то они сами себя и воспитывают, и развлекают, и доброте учатся.
– Не знаю, отец Сергий, так кажется, что заведешь двоих – и совсем погрузишься в проблемы. Потом время неустойчивое: сегодня ты имеешь деньги, а завтра ты можешь остаться без работы и денег. Сколько моих знакомых остались за бортом этой жизни, не вписались в новые условия.
– Эти все мысли, Лидочка, от лукавого. Если Господь дает детей, то дает и возможности их воспитания. А вот я знаю из своего опыта, что если в семье один ребенок, то с ним больше проблем, чем если бы их было десять. Ведь из таких несчастных одиноких детишек и вырастают эгоисты, деспоты и разбойники, – батюшка встал и подошел к иконам, перекрестился, прошептал молитву и снова обернулся к Лиде.
– Нам враг постоянно внушает, что это мы кормим, мы зарабатываем, мы вправе решать, сколько детей нам иметь. А ведь на самом деле совсем наоборот. Господь дает детей, Он же дает возможность нам их кормить. Я уж не говорю, что лишать ребенка права жизни – это прямое убийство. И нам за убийство отвечать придется по всей строгости. Ко мне на исповедь приходят женщины, и каждая вторая горько плачет об убийствах своих детей в утробе. Убиенные младенцы являются им во сне, плачут, взывают к совести, не дают покоя. Горе им, таким матерям! А все ведь начинается с мысли, что это она вправе решать – жить ребенку или не жить. Не имеем мы такого права... Ни один человек не имеет право брать на себя такой грех. Не дай Бог!
– Но, батюшка, сколько детей сейчас голодает, сколько читать приходится, что матери вместе с детьми бросаются с балконов, потому что не знают, чем их кормить! Зачем же плодить нищету? А сколько детей рождается калеками и больными, потому что родители живут в зонах экологического бедствия, питаются отравой, дышат дымом, облучаются радиацией.
– Да-да, все по грехам нашим, все так. Только я говорю сейчас не о расплате за грехи. Здесь мы уже вторгаемся в область нам неподвластную и таинственную. Я же предлагаю просто не грешить. Тогда и расплаты не будет. Я предлагаю вступать в брак по любви. Венчаться – то есть получить благословение Господа на брак. Затем родить детей столько, сколько сможете. Учить их любви к Богу – это первое и самое главное; второе – любить ближних. Если по какой-то причине не хотите больше детей или не можете – благословитесь жить, как брат с сестрой, не разделяя ложе. Чтобы сохранить себя от похоти. Вот если так жить, то Господь поможет супругам и Сам устроит все.
Батюшка встал и предложил зайти к детям попрощаться. Лида увидела в детской две двухъярусные деревянные кровати и сразу узнала столярное искусство умелых рук отца Сергия. Игрушки аккуратно лежали в большой картонной коробке. Обои представляли собой обычные листы ватмана, разрисованные детскими рисунками и каракулями. Все вместе это выглядело очень мило. Дети, до этого смирно слушавшие сказку, вскочили и заулыбались тете Лиде.
– Вы к нам еще придете?
– Мы же вам еще ничего не успели показать!
– А у меня кот Леопольд!
Самый маленький протянул к ней пухлые исцарапанные ручки и обнял ее шею. Волна горячей материнской нежности разлилась в груди Лиды.
– Ну конечно, я к вам приду. Теперь мы познакомились и станем друзьями. Я к вам и свою дочку приведу. А то ей одной скучно. Ну, спокойной ночи вам всем, – помахала она на прощание рукой.
Провожая гостей, батюшка обещал за них молиться. Лиде сказал, чтобы ничего теперь не боялась, Господь и Заступница ее спасут и охранят от всех напастей. Матушка просила заходить к ним в гости без приглашения, как к своим. «Мы всегда рады гостям. Конечно, шумновато у нас, но весело», – и засмеялась искренне и звонко.
Из гостей Андрей и Лида ехали вместе. Андрей рассказал о батюшке то, о чем он не мог сам сказать:
– Матушка не работает. Отец Сергий получает четыреста рублей.
– Да как же они вшестером на такие деньги живут? Я на неделю закупаю продуктов – трачу две тысячи.
– Живут, как видишь... и очень даже дружно. Дети здоровенькие, веселые, добрые, заботливые. Правда, их причащают с рождения каждое воскресенье. Это очень важно для детей верующих. Да еще им помогают прихожане, друзья, сами вот по грибы ездят постоянно. Я никогда от них не слышал жалоб на нехватку денег, еды или одежды. Все, что нужно, у них есть. Они довольны тем, что имеют. Они уверены, что имеют то, что им необходимо, а лишнего им не нужно.
– Да, если бы сама не увидела – не поверила, – задумчиво произнесла Лида и замолчала, глядя на дорогу. На ее лице затеплилась таинственная улыбка. Губы что-то неслышно шептали.
Андрей понял, что теперь у Иришки будет братик. А может быть, и не один.
Маша
Вечером Андрей снова засел за телефон. Владимир Иванович самодовольно сообщил ему, что он «уговорил» Мамеда отпустить Машу.
– Подключил тут кое-кого повыше тех, кого он кормит, с ним провели беседу, показали пухлую папку с его делом... Словом, в итоге Мамед отступился. Не хотел нормальных денег – не получил ничего. Так что есть экономия, давай девчонке квартирку купим.
– Да не надо, ей пока есть где жить.
– Андрей, с кем ты имеешь дело! Ну, ты меня прямо обижаешь. Я что, не знаю, где живет Маша с сыном, и на каких правах? Да это уже и Мамед знает. Тоже мне секрет. – Потом, не дождавшись бурной реакции от своего абонента, небрежно добавил: – И уж если честно, то я уже купил ей квартирку, в том же доме, где она сейчас... хм... скрывается. Документы ей завтра в почтовый ящик бросят. Ты, кстати, в курсе, что к ее хозяйке Елене сын приехал с севера? Так у них с твоей Машей вроде как роман. Ты не ревнуешь?
– Спасет тебя Господь, Владимир Иванович. Хороший ты мужик. Правда.
– Ну вот, наконец-то дождался. Я, может, только ради этих слов все это и сотворил. А то мне все казалось, что ты меня уж и за человека не держишь. Ха-ха! Комплексы уже по всему телу пошли.
– Прости меня.
– Ладно... гм... обращайся, ежели что. Не откажу.
Андрей набрал номер Елены. Она подняла трубку сразу, будто ожидала звонка, и сразу выпалила:
– Ну, уж спасибо тебе, Андрюша, не знаю, как и благодарить тебя!
– Что такое? Говори толком.
– Да я в твоих ребятах уж и души не чаю. Такие они хорошие. Маша тут всю квартиру вычистила, аж блестит. Ты же знаешь, я тут по болезни все запустила. Такая работящая девочка, такая услужливая, добрая.
– Елена, что же ты про сына не говоришь?
– А ты откуда знаешь?
– Вот именно, приходится узнавать от других людей.
– Да, вернулся мой сыночек... Я уж не знаю, верить мне всему этому или сон какой! Мы с ним рассорились однажды, так он обиделся и уехал аж в Мурманск. Такая глупая была... Так вот вернулся он. Простил меня, грешную. Теперь все вместе дружно заживем. Утром сегодня проснулась и не верю, что сон кончился. Уж боюсь спугнуть свою радость. Слава Богу за все, слава Богу! – всхлипнула она.
– Ну, ладно тебе, успокойся. Ты мне не позволишь с Машей поговорить?
– Ох, прости меня, старую, расплакалась я от радости. Сейчас позову, они там в другой комнате.
– Андрюша, здравствуй, – услышал он испуганный голосок Маши.
– Все хорошо, Маш, не пугайся. Все устроилось. Больше Мамед вас не тронет. Ты свободна. Можешь выходить из дому, гулять, работать на лотке.
– Как, вот так, все... – растерялась она.
– Если бы все! Твой освободитель тебе еще квартиру какую-то купил. В том же доме. Да еще сказал, что ты себе суженого нашла. Как к нему Серега относится?
– А ты и это уже знаешь? – Маша говорила совсем тихо.
– Ладно, Машенька, ты пока перевари все это, успокойся, я перезвоню позже.
Андрей положил трубку. Его губы шептали благодарственную молитву: «Слава Тебе, Господи Иисусе Христе...» Потом она вырвалась наружу, и он все громче и громче проговаривал слова, как бриллианты сверкавшие в его возгоревшемся сердце: «Даруй мне отныне, Владыка, силу твердо творить волю Твою, во спасение души моей окаянной и во славу Твою, со Безначальным Твоим Отцем и Единосущным Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков! Аминь».
Это завершающее «аминь» прозвучало так, будто это сказал не он, а старец. Так он отвечал, когда в монастыре перед его дверью Андрей читал молитву на вхождение в маленькую келью. Старец смотрел сквозь разделяющее их пространство добрыми глазами и благословлял его на крестный путь в миру: «Иди и всюду твори волю Господню, сынок. И да будет с тобой благодать Божия и Его святой покров. Иди и ничего не бойся. Я же, грешный монах, буду мостить твой путь своей молитвой».
Телефонный звонок вернул его в действительность. Из трубки донесся до него возбужденный голос бригадира:
– Ты еще не знаешь? Икона у Егора просветилась, благоухает, и из ран Царственных мучеников кровь пульсирует. Началось это на крестном ходе, а сейчас продолжается. Можем съездить, прямо сейчас.
– А не поздно?
– Днем хозяин работает, затем делегации паломников принимает, а сейчас сам позвонил и пригласил.
Андрей позвонил брату и позвал его с собой. Тот поворчал, но любопытство одержало верх, и он согласился.
Встретились они с бригадиром под высокой аркой старого дома, позвонили в домофон и на лифте поднялись на пятый этаж. На лестничной площадке приятно пахло, будто только что здесь разлили духи. Когда Егор открыл дверь, и они вошли в прихожую, приятный запах усилился. Скинув обувь, они прошли в комнату. Здесь сидели двое гостей: седобородый священник в рясе, отец Алексий, и мужчина по имени Захар. Они тоже пришли недавно. На серванте, освещенная лампадой, стояла икона Царственных мучеников в простенькой деревянной рамке. Егор подошел к ней, бережно взял в руки, приложился к рамке и позвал гостей:
– Приложитесь пока. Чувствуете, какое благоухание!
Они по очереди: бригадир, Андрей и Юрий – перекрестились и губами, затем лбами приложились к нижнему углу иконы. Каждый после прикладывания кланялся и отходил в сторону. Икона снова вернулась на свое место.
Егор объяснил, что ему сделали копию Валаамской иконы на стареньком цветном ксероксе. Цвета еле различались, изображение было почти однотонным. На крестном ходе после прочтения акафиста Царственным мученикам цвета стали зримо ярче, появилось благоухание, и из тех мест ранений, куда попали пули и штыки убийц, сначала проступили красные пятна, а потом появились струйки крови, стекающие вниз. После крестного хода он принес икону домой, пригласил искусствоведа, и она ежедневно наблюдает за изменениями изображения и подробно описывает их.
Батюшка предложил отслужить акафисты Богородице и Царственным мученикам. Взял листы с акафистами и негромко запел. Огонек лампады вырос и затрепетал, ярче осветились и ожили лики мучеников.
Закончив молитвы, все подошли к иконе и почувствовали усиление благоухания. Едва заметные красноватые пятна заалели и пульсировали. И до того контрастные и яркие краски изображения засияли, особенно искрились золотистые нимбы вокруг голов, а камни на коронах засверкали своими гранями.
Отец Алексий, все время шептавший молитву, взволнованно произнес:
– Сам Господь их прославляет! Сейчас много икон по России стало мироточить. Под Пензой вон в одном храме сразу двадцать семь заплакали. Господь нас, грешных, в вере укрепляет. Это бывает перед большими испытаниями.
Андрей заметил, что чем ближе к иконе, тем сильнее сердцебиение, и сказал об этом. Все подтвердили, что у них то же самое ощущение. А Егор признался, что спать в этой комнате он не может, и долго находиться прямо перед иконой опасается.
Егор защелкал фотоаппаратом. Потом раздал на память фотографии иконы, сделанные профессионалом при специальном рассеянном свете. Рассказал, что у одной женщины такая фотографическая икона во время чтения акафиста Царственным мученикам заблагоухала…
Отец Алексий поведал о своем монастыре, как он один приехал в это глухое место, нашел в селе старушку-богомолку, и они вдвоем ночью служили молебен на освящение храма. Вокруг них что-то выло и скрежетало, падали кирпичи и скрипело ржавое железо, над головами носились черные тени.
– Ох, и страшно было нам от всей этой бесовщины! – признался он и показал на свою бороду: – Поседел – это я тогда. В ту ночь. А наутро видим – из-под слоя штукатурки и пыли проявилась фреска с ликом преподобного Серафима Саровского. И уж больше такого бесовского смятения не наблюдалось.
– Сколько же сейчас у вас братии? – спросил бригадир.
– Шестнадцать монахов и послушников. А сельских по сотне человек каждый день приходит. Помогают восстанавливать обитель. Сейчас-то у нас уже есть и где служить, и где жить. Трапезную восстановили. Есть свое хозяйство, поля, огороды. Местные власти тоже помогают, хотя им очень трудно сейчас: все предприятия стоят. Да вы приезжайте к нам, я вам адрес дам, встретим вас, поселим. Отдохнете, помолитесь. У нас купальня со святой водой есть, многие от болезней излечились.
Но снова вернулись они к той иконе, которая жила и чудотворила в этом скромном, но гостеприимном доме. Егор рассказал, что собрал уже более тридцати письменных свидетельств чудес, которые происходят с иконой и людьми, ей поклонявшимися. Есть излечения от рака, от порока сердца, гипертонии, курения, алкоголизма. Даже фотографии этой иконы после чтения акафиста Царским мученикам издают благоухание, и кровь на ранах пульсирует, как живая.
– Какие теперь могут быть сомнения по поводу святости Царской семьи? Вот оно – прославление.
Егор размашисто перекрестился.
– Это не просто прославление, я думаю, а нам всем указание, кто должен нами править, – негромко произнес отец Алексий. – Вот вы тут в столице не так это видите. И я не видел, пока жил здесь. А вот в глубинке народ уже давно живет в такой бедности и голоде... Забывают уж, как деньги выглядят. Натуральное хозяйство да подножный корм. Да разве Божий помазанник допустил бы такое открытое ограбление! Сам Господь указывает нам на Царя, ну что еще-то нам надо!
– А надо нам, отец игумен, царя на престол посадить, – подал свой трубный глас заросший буйными вьющимися волосами по самые глаза Захар.
– Вот вы и займитесь этим. – Отец Алексий встал и попрощался. – Так милости просим к нам в гости.
После ухода батюшки хозяин вызвался проводить гостей. Захар пригласил всех в небольшое кафе, вынул из своего потрепанного портфеля бутылку водки и блеснул на всех черными глазами:
– Ну что, православные, вздрогнем?
Братья с Бугром отказались, сославшись на позднее время и завтрашние дела, заказали себе по чашке чая. Тогда Захар наполнил себе стакан, Егору – рюмочку, они чокнулись, выпили.
– Я вот вам сейчас расскажу, как я за монархию борюсь.
– Погоди, Захар, – положил свою ладонь на его волосатую лапищу Егор, – я сначала тебя представлю. Захар – потомственный дворянин из фамилии Шестуновых. Семь лет отсидел за издание монархического журнала. Сейчас – журналист в православной газете.
Захар достал из портфеля стопку газет и раздал всем присутствующим, размашисто подписав их.
– Так вот, пока Егорка по своим канадам на «Бьюиках» разъезжал, отсидел я срок. Освободился в восемьдесят восьмом. Приезжаю, устраиваюсь в одну издательскую фирму, начинаем церковную литературу издавать. Тут меня стали зазывать на разные мероприятия. То на Международный библейский конгресс, то на Собор, то на «Мемориал». Я там везде в президиуме, конечно... Сейчас! – Он налил себе еще стакан водки, выпил и прикурил «беломорину». – Так, значит, зовут на заседание Дворянского собрания. Разговор зашел, сами понимаете, о политике. Смотрю, слушаю – одни демократы кругом! А я там в буфете до этого, конечно, размялся... И у меня с собой плоская фляжка с чистоганом тоже не скучала... Смотрю я на этот дэмос с кратосом, слушаю их писклявые масонские речуги, как в феврале семнадцатого. Ну, в общем, опростал фляжку, встал я – и на трибуну.
Захар долил остатки из бутылки в стакан, одним глотком осушил его, снова задымил «беломориной», окутывая застолье клубами кислого едкого дыма. Шумно почесал заросли на голове, подбородке, груди; посопел, обдал окружение взглядом черных глазищ. Выдержал полную драматизма профессиональную паузу, дождался максимального томления публики и зычно продолжил:
– А в президиуме Илюха так и вжался в кресло. Микрофон я, сами понимаете, сыгнорировал: а на что он мне? Какие, говорю, вы дворяне! Двор – это окружение царское! Лица, приближенные к монарху! Вот вы тут обсуждаете, дворняжки, как лучше вам нынешним дэмократам услужить, чтобы, значит, особнячки свои возвернуть... А ведь ни один тутошний дворник о царе-батюшке и не заикнулся! Пока в этой вашей промасоненной дворницкой первым пунктом не будет прописано восстановление монархии, я как потомственный дворянин сюда ни ногой! Если здесь среди этого холуйского сборища есть хоть один дворянин – предлагаю покинуть зал! Я – в буфет. И что думаете? Со мной вышли только два человека. Но уж коренные! Ух, мы их буфетец по-экс-про-при-и-ровали!..
– Послушайте, князь, – мягко начал Бугор, – а вы, ваш сиятельство, не пробовали с сивухой завязать?
– Это еще зачем? – выпучил Захар глазища. – У нас «веселие Руси – в питии еси!»
– Ну, хотя бы для того, чтобы не позорить ни Православия, ни монархии... Своей причастностью...
– Он кто? – прогудел Захар, обращаясь к Егору.
– Я тот, кто потерял всех друзей в Афгане от пуль и осколков, а в России от – сивухи и денег.
– Он классный бригадир, профессионал, настоящий честный работяга, – пояснил Андрей.
– Ладно, Бугор, не бузи... – обмяк Захар.
– Ничего, ваш сиятьство, дослушаешь... – Бугор сжал свои грубо сколоченные мозолистые кулаки, лежащие на столе; захаровские розово-холеные пухлые ладошки нырнули под стол. – Нашим врагам только и надо, чтобы мы совесть свою и мозги загубили. По кабакам растеряли. Если ты болен алкоголизмом, то лечись, а с пьяной мордой в народе появляться и при этом представляться православным, монархистом, да еще и журналистом... приплетать сюда Святую Русь – это ты прекрати! В двух шагах отсюда икона Царственных мучеников кровоточит, а он тут опохмеляльню устроил с театром одного актера!
Бугор вытер лицо ладонью, глубоко вздохнул:
– Прости, Захар. Простите, братья. Погорячился я...
– Ты тоже меня прости, – отозвался Захар. – Дай телефон, поговорим спокойно.
Живые и мертвые
Утром Андрей решил произвести уборку. В голове крутились фраза из нарядов, которые он ежемесячно писал будучи прорабом на стройке: «Уборка бытового помещения с мытьем полов, кипячением чая и подноской воды – по тарифной ставке первого разряда».
Он поставил на магнитофон кассету с записью Девятой симфонии Бетховена и включил погромче. Эта мощная деятельная музыка бодрила и помогала ему работать энергично и весело.
Раньше эта обязательная нудная работа злила его, он с трудом сдерживал свое мужское раздражение. Но как-то прочел о том, что молодых монахов заставляют носить камни, складывать из них стены, чтобы завтра эти стены разбирать. Бессмысленная работа смиряла страсти, гасила похоть и уныние, расщепляла гордыню. Вот с некоторых пор и он научился находить в неприятной работе даже удовольствие. Особенно хорошо любоваться наведенным порядком и чистотой.
Уборку он завершил взопревшим и веселым. Окатил себя под душем холодной струей и сел завтракать.
Сегодня он встречает гостя. Из Новосибирска приезжает профессор Курганов. Этот ни при каких обстоятельствах не унывающий господин отличался от окружающих философским спокойствием и рассудительностью. Он не появлялся в Москве лет пять. Интересно, каким он стал?
Из традиционно пыльного вагона, из облака едкого торфяного дымка на платформу вышли индусы в чалмах, челночники с объемными сумками. А вот и сутуловатая спина профессора. Сам он рассыпался в благодарностях юной проводнице. Увы, ни прежнего лоска и белоснежной сорочки, ни прежней пружинистой походки. Мешковатый костюм с пузырями на коленях, пестренькая ковбойка с мятым воротником. Под глазами висели темные мешки, лысина уже добралась до макушки – но все та же снисходительная улыбка и безмятежный взор смешливых пронзительных глаз.
– Ну, здорово, боярин, – заокал приезжий, троекратно лобызая Андрея. – Что, лимузин далече ли?
– Да нет, совсем рядом. Под землей.
– Устрицы и шампанское мерзнут во льдах?
– Ага, а куриные коленки мокнут в гранатовом соку.
– Тогда подхвати чемоданчик – не гоже именитым, славой осиянным багажом отягощаться.
– Всегда готов услужить, мэтр.
– Это освежает... Ну что, блудница первоприкольная, не ожидала?.. – обратился он в истыканное шпилями высоток пространство.
Дома профессор с ходу отправился в отдраенную ванную, а Андрей жарил куриные окорочка и резал салат. Когда на столе в комнате выстроилась обеденная композиция, вошел профессор в махровом халате со стаканом кваса в руке.
– Что-то у тебя все так изменилось... А где твоя женушка?
– У себя дома.
– Та-ак! Свободен, значит? Помнишь у Шукшина в «Третьих петухах»: Змей Горыныч жалуется Ивану, что ему пришлось всех родственников подчистую сожрать. Иван пожалел его. Что, спрашивает, сирота, значит? А Змей ему: ага, кру-у-углыя! Так у вас кто кого съел?
– Разошлись мы духовными разногласиями.
– Эт-то чего, вот из-за этого? – Курганов эффектно сжестикулировал в сторону икон. – Что же она, глупая, не поняла, что это временный заскок? Ну, пошалит мальчик и вернется в лоно, так сказать.
– Вот поняла, что не заскок и не временный.
– Та-ак. Это мы сейчас мигом развеем. Нам не впервой.
– Не стоит об этом, мэтр...
– Это что же – не мечи бисера поросятам? Или думаешь, что я их могу чем обидеть? – снова эффектный жест по дуге в сторону икон.
– Им ты ничего плохого не сделаешь, даже если захочешь, потому что Бог поругаем не бывает, а вот себе навредить можешь.
– Да ладно тебе!.. Сколь ужо в эти доски и стреляли, и жгли их, а обидчики живут себе и детишек по парижам учиться рассылают. Знаешь, дети всех генсеков по загранкам рассыпались. Нынешние тоже эту эстафету приняли на грудь и несут...
– Ты своих еще не отправил?
– Может, и отправил бы, да на что? Может, и сам бы отправился, да секретка такая, что в Москву вашу месяцами отпрашиваешься. И не платят, но и не отпускают, держиморды.
– Слышал, старший от первой жены – в Лос-Анжелесе?
– Да, звонит нынче каждую неделю, по полчаса хорохорится. И что характерно! Я профессор с мировым именем... ну, ладно, не с мировым, но уж евразийно-азиопным уж точно! Я с таким вот самым именем и заслугами перед отчизной позвонить ему не могу – дорого! А этот студентишка, коих у меня, как вошек, болтает себе, пока не охрипнет. Первый отдел каждый день мне мешок писем вскрытых приносит от коллег со всех континентов, а хоть в Чехию на воды, печенку помыть, – нельзя!
Курганов с куском курицы на вилке и стаканом кваса в воздетых к потолку ручках возмущенно мотал громадной головищей. Остатки реденьких волос встали дыбом, по подбородку стекал соус, но обрамленные валиками вострые глазки его говорили, что хозяин их всего-то шутит, развлекается он, потому как настроение у него сейчас мажорное.
– Снял я с себя часов поболе и стал халтурить... квасок у тебя знатной, с хренком и гранатом – это ты от души... И стал я очистные сооружения совершенствовать. Смотрю, метан там никак не используют. Просчитал, начертил. Экономия – жуть сказать на сколько. А ежели по Расее! Во... отпросился в первопристойную пробить эту идейку через беленький домик. Завтра там презентацию устрою, чтоб они все здоровы были! Получится ежели – себе иномарку прикуплю, бабе своей шелка цельный отрез возьму... С американщиной закажу разговорчик минут на семь-восемь! Конвертов заграничных куплю, чтоб светилам всем ответить, наконец. Да вот костюмчик новый справлю, в этом ужо четыре года безвылазно.
– А половина твоя как? Все метрдотелем в ресторане?
– Нет... какой ресторан! На дому пельмени лепит и развозит по точкам. Если бы не дальняя дорога, она бы точно мне полчемодана своей лепнины насовала. Вкусные они у нее получаются! Молодец она у меня, баба-то... Старшую принял под свое крыло, пусть под надзором пока побудет. Младший тянет на пятерки, тоже к себе возьму. Ты тут своей бандеролькой с письмищем бестолковым совсем бабу мою совратил, охальник! Как она прочла книженцию про русский Иерусалим, так и загорелась: вези ее на Гроб Господень Благодатный огонь смотреть. Уж и дензнаков поднакопила. А я как подумаю, что эта поездка стоит, как подержанный «москвичок» у нас, так и возмущаться. Ты в следующий раз послания свои на мое имя шли для перлюстрации.
