Текст книги "Ликбез по экономике: без иллюзий о работе общества и государства"

Автор книги: Александр Никонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Александр Никонов
Ликбез по экономике: без иллюзий о работе общества и государства

Горькая правда о нас

Человек – ленивая скотина. Поэтому он все время тянется в рай. Там можно ничего не делать и все иметь. А тут – экономика! Надо ходить на работу, прислуживать другим людям, что-то для них делать, тогда и они для тебя что-то сделают. Это неприятно. Приятнее, если бы они для меня все делали, а я бы только развлекался и играл на арфе, а лучше в карты!..

Когда стало окончательно ясно, что на этом свете экономики никак не избежать, а на рай надежда плохая в связи с полной ненаблюдаемостью создателя и устроителя рая, придумали эрзац-рай – коммунизм. Стоит только дожить дотуда – и уж там заживем! Можно будет на работу не ходить, а все на халяву брать в магазинах и всю жизнь развлекаться. Вкалывают роботы, счастлив человек!

Увы, все попытки построить такую богадельню закончились плачевно. Это фиаско, братан! Костлявая рука экономики почему-то никак не хочет отпускать нас в счастливый коммунистический стругацкий Полдень. Почему? И что такое экономика по сути своей? Отчего она такая злая, что заставляет нас страдать работою?

В попытках разобраться в этом вопросе чего только люди не нагородили, каких только теорий не придумали! Причем порой теории эти бывают весьма забавны. Вот пример из жизни… Но сначала – маленькое вступление.

Если считать экономику наукой (каковой она мечтает стать когда-нибудь), то мы должны и относиться к ней, как к науке, а не как к Учению, то есть должны воспринимать экономику как бы отстраненно, не привлекая сюда любимых идеологем и воззрений о том, как должен быть устроен мир. Изучаем то, что есть, а не то, что должно быть! Не бывает ведь православной астрономии или марксистской биологии, согласны? Все попытки церкви порулить планетами заканчивались кострами для еретиков и последующим позором для церкви. А все попытки советских марксистов указать генетике и кибернетике на то, что они есть продажные девки империализма и противоречат Единственно Верному Учению, закончились научным отставанием и опять же позором. Урок усвоен? Увы! Автор лично знаком с одним православным экономистом, который всю свою экономическую теорию выстраивает на… Библии.

И это не шутка! Вы и сами этого человека тысячу раз видели и слышали. Сей бородатый экономист с одутловатым лицом постоянно вещает на радио, в интернете и по телевидению о грядущем мировом кризисе, глобальных закулисных элитах, управляющих планетой, и о грядущей «кластеризации» мира – в противовес сегодняшней глобализации. А еще он верует в грядущий коммунизм, считает социализм самым эффективным экономическим строем и, в полном соответствии с Библией, полагает банковский кредит «грехом», за который господь нас карает кризисами. Его идеал – экономика деревни староверов, а в речи этого православного экономиста постоянно встречается слово «проект». Социализм – проект, капитализм – проект, постиндустриализм – проект…

Я вам советую, обращайте внимание на это словечко – «проект» – в речи тех, кто пускается в экономические или социально-политические рассуждения! Это слово, ставшее столь модным нынче, – прекрасный маркёр человека с конспирологическим мышлением, любителя теории заговоров, а иногда и откровенного шизофреника… С точки зрения психологии подобного рода «проектное мышление» весьма характерно для боговерующих, что естественно, у них же весь мир – проект! И если вселенную создала некая разумная воля по произволу и проекту, то уж экономику-то капитализма наверняка придумали и воплотили в жизнь по своему плану какие-то хитровыделанные «мировые элиты», рептилоиды, жидомасоны или загадочные англосаксонские «финансисты» с известными фамилиями – всякие там рокфеллеры, морганы, ротшильды, которые собираются в каком-нибудь тайном Бельдебергском клубе, где принимают решение, куда дальше двигаться планете и как им, окаянным, половчее изничтожить 6 миллиардов человек, оставив только один золотой-презолотой миллиард.

Однако если уйти от мифологии – религиозной, марксистской, фашистской, любой – и посмотреть на экономику без идеологических шор, то что мы увидим, разглядывая феномен экономики через призмы разных наук?

Мы увидим себя – такими, какие мы есть. Ленивыми. Дерзновенными. Стремящимися доминировать среди себе подобных. Упрямыми. Нетерпеливыми. Хитрыми… В общем, нормальными млекопитающими с обычной животной психологией и животной моралью. Этология, как наука, изучающая генетически обусловленное поведение животных (включая человека), рисует нам вполне однозначную картину стадных взаимоотношений. И никакой другой экономики, кроме существующей, приматы создать не могли.

Физика даст нам ответ на вопрос, почему экономикой нельзя управлять и отчего ее невозможно планировать… А история покажет, в какой момент и почему возник этот странный миф – будто экономикой можно управлять. Увы! Мы не управляем экономикой, мы ее, поэтично говоря, выдыхаем из себя – каждую минуту своей непредсказуемой жизни. Можно ли просчитать сливающееся в общую атмосферу дыхание каждого?

А если без поэзии, то вряд ли найдется идиот, который всерьез заявил бы, что историю человечества со всеми ее искрометными изгибами можно (было бы) предсказать. Скорее, все разумные граждане согласятся, что история – штука непредсказуемая. Попробуй-ка предскажи если не за тысячу, то хотя бы за 10 лет эпоху Наполеоновских войн! А если один из солдат в одной из битв недовернет орудие на долю миллиметра из-за того, что под пушечное колесо попадет камешек, и в результате к концу полета траектория ядра уйдет на метры или десяток метров в сторону, в результате чего юному лейтенанту Бонапарту оторвет голову или он получит смертельное осколочное? Случись такое, история пошла бы совсем по-другому!.. И это понятно каждому. Так почему же до сих пор находятся люди, которые считают, что можно предсказать (спланировать) экономику, из которой во многом вытекает история?

Часть 1
Экономика и свобода

Простота хуже воровства

Человек состоит из клеток. Их у него триллионы. Они все разные, у них узкая специализация. Это целое государство клеток! У всех «граждан» свои интересы, цели и задачи. Какие-то клетки трудятся над расщеплением и всасыванием пищи, то есть работают кишечником, они поставляют в организм строительный материал и энергию. Какие-то корячатся на очистительно-обогатительной фабрике по имени Печень. Кто-то из «транспортного цеха» – эти клетки по имени эритроциты занимаются доставкой кислорода. Клетки поджелудочной железы производят реагенты для переваривания пищи. Другие неустанно днем и ночью трудятся кардиомиоцитами, то есть клетками сердца, они обеспечивают нужное давление для транспортировки веществ по трубам кровяного русла, а само кровяное русло сделано из других клеток – клеток сосудов. Есть клетки скелетных мышц, они обеспечивают локомоцию, то есть движение самого тела и движение внутри тела (например, перистальтику кишечника). Есть клетки кожи, защищающие нас от внешней среды. Есть клетки «службы безопасности», безжалостно расправляющиеся с врагами – микробами. Существуют «связисты», обеспечивающие прохождение команд на исполнение, – это нервные клетки. Они же обеспечивают мышление… В общем, тьма-тьмущая разных функций и специализаций.

То ли дело одноклеточные! Они безгрешны! И у них полный универсализм. Если ты какая-нибудь инфузория-туфелька, живущая в пруду, или любой другой одноклеточный самостоятельный организм, нет у тебя никакой специализации. Ты живешь сам для себя, сам себе и швец, и жнец, и на дуде игрец. Как дикарь с копьем в саванне или в джунглях. Он сам себе и лук может сделать, и стрелы, и каменный топор, и пищу добыть, и огонь разжечь, и еду приготовить, и юбочку из пальмовых листьев соорудить. На все руки мастер! Универсальный специалист! Все умеет. Дикари живут в режиме натурального хозяйства: сам сделал – сам использовал. Никаких обменных процессов. Никаких специализаций, никакого сосредоточения на одной конкретной деятельности – гончара или программиста.

Чем не жизнь? И в чем принципиальное отличие между жизнью специализированной и универсалистской?

В сложности! И, несмотря на то, что одна-единственная клетка устроена сложнее, чем любые механизмы, когда-либо созданные человеком, одноклеточные именуются в биологии простейшими – чисто по сравнению с многоклеточными созданиями, сложность коих на много порядков превышает «простоту» одноклеточных. Сложность же системы определяется количеством существующих в системе взаимосвязей. А одним из признаков сложности является специализация единиц, из которых организм построен.

В обществе то же самое. У туземцев из дикого племени практически нет никакой специализации, они универсальны – дикарь все умеет, чтобы обеспечить свой примитивный уровень жизни. А чего не умеет, ему и не надо. Автомобиль он построить не может, но ему машина и не нужна – дорог все равно нет… Но чем сложнее социальный организм, тем больше в нем специализация единиц, из которых он состоит. Кто-то автомобильный конструктор. А кто-то бухгалтер на заводе, где делают автомобильные стекла. А кто-то производит резину или металл для автомобиля. А кто-то работает журналистом в автомобильном издании и оценивает новые модели. А кто-то стрижет журналиста. А кто-то производит одну из деталей акваланга, в котором будет нырять во время отпуска профессор, который учит в институте сына этого парикмахера. Сотни, тысячи специальностей у людей в современном обществе, словно у клеток в организме! Если не больше. И все взаимосвязаны.

Взаимное совместное согласованное функционирование клеток в теле называется жизнью. Жизнь – это способ существования белковых тел.

А как называется совместное взаимосогласованное функционирование людей в обществе? Иначе говоря, как называется способ существования социального организма?

Он называется экономикой. Экономика – это способ жизни общества.

Считается, что дикари простодушны, наивны и безгрешны, аки Адам с Евой, которые голыми блукали по Раю и являлись как раз теми самыми дикарями. У них не было одежды и экономики. А вот когда людей стало много, взаимосвязи между ними усложнились до цивилизации, простодушная безгрешность исчезла, сменившись грехами, хитростями, обманом, изобретениями, открытиями, величайшими взлетами духа и величайшими преступлениями… в общем, возникла экономика, как способ жизни цивилизации, как способ взаимодействия многих людей. И слава богу! Все лучше, чем голяком бегать. Ибо именно цивилизация дала нам трусы, антибиотики и стиральные машины, с помощью которых мы начали стирать трусы. Разве не прекрасно?

Инстинктивная база экономики

Неоднократно ученые вида homo sapiens ставили разные хитрые эксперименты с «параллельными» видами, то есть, попросту говоря, изучали обезьян. Обезьяны, как вы понимаете, это даже не безгрешные дикари, совершенно не испорченные цивилизацией, это вообще «добезгрешные» создания. И опыты ученые над ними любят ставить как раз потому, что приматы – наши ближайшие генетические родственники, соответственно врожденные программы у них и у нас одинаково обезьяньи.

Так вот, проводились разные эксперименты по внедрению в жизнь обезьян денег, как главной приметы экономики. Причем на достаточно примитивных хвостатых созданиях изучались весьма сложные вещи – например, действие теории цен, а также механизмы избегания убытков. Это все исследовалось и на умных человекообразных, и на довольно глупых обезьянах вида Cebus apella. Цебус апелла – капуцины с небольшими головками, от которых трудно ожидать эйнштейновских прорывов ума. Тем не менее, эксперименты показали, что поведение этих приматов похоже на поведение людей в аналогичных ситуациях. Иными словами, наше с вами экономическое поведение основано на животных программах. Многие справедливо полагают, что экономика, по большому счету, есть всего лишь раздел психологии. Так вот, правильнее ее было бы назвать разделом зоопсихологии.

Теперь о самих экспериментах…

Опыты с капуцинами проводились в США. Капуцинов приучили к деньгам, роль которых исполняли пластмассовые кружочки. На них можно было купить яблоки, виноград или желе – список предлагаемых товаров приводится в порядке повышения сладости, то есть привлекательности.

Понятно, что, если все три товара стоят одинаково, покупатели будут покупать на свои деньги только самое лучшее, капуцины так и поступали – брали желе. Дураков-то нет!.. Но когда ученые резко повысили цены на желе, наиболее бережливые капуцины задумались своими маленькими головками и решили, что хватит с них и более дешевых яблок. Это было вполне рациональным надчеловеческим поведением. Нет сомнений, что таким образом повели бы себя все более-менее разумные существа любого вида на любой планете, способные к обмену, у которых хватает ума, чтобы проследить связь между монетой и товаром.

Но наиболее интересные результаты были получены в опытах с экономическими рисками – обезьян ставили в ситуацию, когда они могли либо выиграть, либо проиграть еду. И здесь они уже показали иррациональную сущность мелких приматов, которая в равной степени присуща и крупным приматам – людям, действующим в экономической реальности жизни. Что и придает экономике ее непредсказуемую животность.

Итак, обезьянке показывают виноградину, а потом подбрасывают монету. Орел – обезьяна получает виноградину. Решка… Нет, не угадали! В этом случае обезьяна получает целых две виноградины! Таков был первый вариант игры. Второй вариант заключался в следующем – капуцинчику сначала показывали две виноградины. А затем в зависимости от того, как упала монета, либо давали обезьяне две виноградины, либо одну. Нетрудно заметить, имея могучий интеллект хомо сапиенса, что оба варианта игры абсолютно идентичны по результату – обезьянка получает либо одну ягоду, либо две.

Но!

Обезьянки почему-то предпочитали первую игру, несмотря на одинаковость. Почему? Потому что в первой игре, видя одну ягодку, она могла получить две, как бы выиграв еще одну ягодку. А во втором случае, видя две ягоды, она могла получить одну, как бы проиграв вторую ягоду. То есть то, что увидел глаз, мозг подсознательно уже присвоил. А разочарований мозг не любит! Он любит приятные неожиданности! И сладкое.

Психологам (человечьим) этот обезьяний эффект хорошо известен: люди больше стремятся не потерять, нежели приобрести. И даже в ситуации, когда результат один, наш мозг часто избирает «охранительную» стратегию поведения. В дальнейшем мы с этим феноменом еще столкнемся…

Экспериментов с введением денег в обезьянью стаю в разных странах было сделано множество, и все они показали глубокие животные корни как иррациональных решений в экономике, так и рациональных. Вообще, отвлекаясь от темы, заметим, что рацио – вовсе не принадлежность разума и мозга, безмозглая природа путем эволюционного перебора умеет находить рациональные решения самых разных проблем…

Таким образом, экономика не порождала, но ярко высвечивала в обезьяньей стае те черты, которые носителям экономики были имманентно присущи. Кто-то из обезьяньей стаи оказывался трудягой и накопителем, кто-то транжирой, кто-то лентяем, кто-то вором, грабителем и разбойником, норовящим отнять у других заработанные нелегким трудом денежки. Как именно заработанные?.. Ну, например, деньги можно было заработать, качая рычаг с определенным усилием. И поскольку приматы, как и все нормальные существа, ленивы (это всего лишь следствие общефизических законов сохранения на уровне биологии), работать их мог заставить только сильный стимул, личный корыстный интерес: за работу давали деньги, которые представляли собой ценность – за них можно было купить у людей разные вкусности и интересности.

Интересно, что обезьяны, почувствовавшие вкус денег, открыли для себя проституцию, то есть секс за деньги. А также пустили деньги в обменный оборот внутри стаи.

Еще интереснее, что обезьян научили «играть на бирже», то есть делать высокорискованные и низкорискованные ставки. Обезьяне на экране компьютера показывали на пару секунд шесть картинок. Их нужно было запомнить. А потом следовало собственно задание – примату показывали восемь новых картинок, среди которых была одна из тех, что мелькнули ранее. Если обезьяна угадывала, какая картинка повторилась, ее вознаграждали. Причем при ответе обезьяна могла сделать ставку – перед выбором ответа нажать одну из двух кнопок, обозначающих высокий риск и низкий риск.

Если обезьяна выбирала ставку с высоким риском и угадывала, то получала три монеты, а в случае неудачи – ничего. В варианте же низкой ставки при любом ответе – и правильном, и неправильном – она зарабатывала только одну монету просто за старания.

Так вот, если обезьяна была уверена в ответе, то есть в том, что точно запомнила картинку, она делала высокорискованную ставку. Если же в ответе сомневалась – низкорискованную. Вполне разумное экономическое поведение, как видите.

В общем, все повадки, закладывающие рыночные отношения (экономическое поведение), в нас заложены конструктивно. Соответственно, любые попытки сломать конструкцию (например, стремясь к утопической идее «воспитания нового человека», чем грешили леваки разных стран) являют собой задачу, по сложности на порядки превышающую возможности того примитивного инструментария, которым ее пытались решить (пропаганда, концентрационные лагеря и расстрелы) – тут только генная инженерия могла бы помочь, да и то вряд ли, ведь ресурсы ограничены, а люди хотят жить, причем жить хорошо. А что значит жить хорошо? Как узнать, хорошо ты живешь или плохо? Все познается в сравнении! Если лучше большинства окружающих, значит, хорошо; если хуже – значит, плохо. Отсюда неравенство. Отсюда соревнование за ограниченные ресурсы – которое проявится через несколько поколений даже у генетически модифицированных созданий, подправив в борьбе за выживание альтруистическую генную коррекцию рубанком естественного отбора.

Цивилизация побеждает культуру

Жил да был мужичок во Франции. Звали его Фернан Бродель.

Мужичок Фернан работал историком, писал книги, сидел в немецком концлагере, где ужасно страдал – это же концлагерь! – поскольку немцы не заставляли французских офицеров работать, Фернан писал в лагере диссертацию, пользуясь книгами из библиотеки местного университета, а также читал лекции другим мающимся от безделья пленным: немецкое командование разрешило Броделю открыть для просвещения узников «тюремный университет». Причем простые охранники уважительно называли Броделя «господин ректор». Спешить было некуда, оттого диссертация Броделя насчитывала более полутора тысяч страниц. Это была своего рода «болдинская осень» для историка!

Книги Броделя нынче весьма популярны у рафинированной публики, потому что Бродель избрал очень неожиданный, но правильный взгляд на историю – с высоты птичьего полета. До Броделя история была как бы игрушечной, похожей на детский комикс – историки увлеченно рассматривали единичные события и двигали исторические фигурки, пытаясь реконструировать ход событий и мотивы персонажей. Разные короли, политики и завоеватели творили свои великие деяния, и именно это в первую очередь изучалось. Народ же был немым статистом, безымянной и неразличимой серой массой, навозом истории.

Бродель воспарил над исторической равниной, и с этой высоты царьки и корольки с их эскападами и войнушками стали мелкими, и их всплески и флуктуации растворились, их затопило нечто такое, чего раньше никто не замечал – экономика. Броуновская толкотня ежесекундных торговых операций, совершаемых из века в век, как оказалось, образовывала неразрывную материальную ткань истории, на которой великие люди были лишь блестками, а войнушки – рисунками на одеяле.

Экономика растворила историю. Она формировала историю и, по сути, была ею – вне зависимости от нарисованных поверх мелких событийных узоров. Неожиданно для самого себя, описывая большие куски истории («длинное время» или «время большой продолжительности»), Бродель был вынужден перейти на язык экономики, чтобы хоть что-то понимать, – словно физик, начавший описывать непривычный пласт бытия, вынужден переходить на иной математический аппарат, соответствующий этому уровню рассмотрения.

Правда, сам Бродель, будучи чистым историком, похоже, не до конца осознавал свое открытие-наблюдение, потому что писал, принижая сам себя: «Экономическая история мира – это история всего мира, но увиденная только из одного наблюдательного пункта, а именно с точки зрения экономики. Избрать эту точку зрения – значит с самого начала воспользоваться односторонней и опасной формой объяснения». Отчасти он был прав. Конечно же, история – это не только экономика, потому что в истории действуют и личности, являясь в переломные ее моменты своего рода флуктуациями в точках бифуркации и наворачивая вокруг себя грандиозные события, типа тех же Наполеоновских войн, так и названных в честь своего «автора». Но на больших кусках ход исторических событий, плывущих по экономической реке прогресса, сглаживает последствия этих флуктуаций.

В основе истории цивилизации лежит технический прогресс, который, меняя нравы и миропонимание людей, изменял и фарватер, направление больших событий. Изменял историю. Тем не менее, большие куски времени оказались весьма устойчивыми историческими «льдинами». Точнее, не льдинами, а живыми псевдостационарными образованиями – потоками или вихрями, которые самоподдерживались и делали это как раз за счет экономики.

Задолго до Броделя швейцарский экономист Жан Шарль Сисмонди, переживший эпоху Наполеоновских войн, метко заметил: «Человеческий род или часть его, которая занята торговлей, не является ничем иным, как рынком». Какой молодец!

По сути, и Сисмонди, и Бродель дудели в одну дуду. Бродель отметил, что цивилизация/экономика/рынок, раз появившись на планете, далее стремится к глобализации, охватывая собой все большее географическое пространство за счет расширения паутины торговых связей. Этот процесс оказался универсальным и существовал во все времена истории, а не только сегодня, когда все кричат о глобализации и возникли даже разные течения антиглобалистов, как когда-то возникло течение луддитов – ломателей машин, лишавших работяг работы. Ровно точно так же, медленно расползаясь по планете, ведет себя и жизнь – раз возникнув, она постепенно овладела некогда стерильной планетой. Экспансия вообще характерна для разных форм жизни, а экономика – форма жизни…

Одно из своих открытий Бродель сформулировал так: «…обычное правило заключается в том, что цивилизации выигрывают игру. Они одерживают верх над культурами, над первобытными народами… Культура – это цивилизация, которая не достигла своей зрелости».

Как видите, он разделил культуру и цивилизацию, поставив цивилизацию превыше культуры. И снова оказался прав! Потому что культура во многом предрассудочна, а цивилизация универсальна. Давайте с этим разберемся…

Цивилизация, по Броделю, – это железная поступь прогресса. А культура, которая этой поступью разрушается, является ничем иным, как местечковыми деревенскими обычаями населения, носящими, скажем так, этнографический характер. Причем в эту «этнографию» можно включить не только платье и национальную одежду, но и мелкие языки, которые исчезают, смываемые волной большого языка – имперского или языка международного общения.

Нивелирующее наступление цивилизации на деревенскую культуру и называется процессом глобализации. Многим отчего-то растворяемую местечковую культурку становится жалко, в результате возникают упомянутые нами выше антиглобалистские течения, которые, по сути, являются антицивилизационными и «противоэкономическими» сектами.

Что же такое культура по сути своей? Привычка!..

Люди привыкли поступать так-то и так-то – как деды их и прадеды поступали. Например, взять да под покровом ночи намазать ворота дегтем в чужом доме. Когда-то в русских деревнях считалось, что, если кому-то ворота дегтем намазали, значит, сильно опозорили живущую за воротами девицу, указав на аморальное поведение оной. Сейчас, в современном городе двери дегтем не мажут – во-первых, попробуй еще найди деготь, во-вторых, изменилась сама мораль. Потому что прогресс цивилизации размывает диковатые деревенские нравы, как часть диковато-агрессивной деревенской культуры.

Ну, или, например, сплясать вприсядку, подпоясавшись кушаком, – это тоже деревенская культура. И она тоже размывается. Сейчас никто вприсядку не пляшет и кушаком не подпоясывается, кроме специально обученных людей, которые делают это на сцене, чтобы потешить публику…

А вот еще прекрасный пример традиционной культуры – забить человека камнями до смерти за «неправильное» поведение. Такое в самых отсталых районах мира до сих пор еще практикуется. Например, прошла девушка за ручку с каким-то парнем по улице, а местная традиция это строго-настрого запрещает. Как результат – страшное наказание.

На место всей этой вековой дикости приходит глобализация, то есть мировая универсальная культура, городская по сути своей – не такая жесткая, не такая жестокая, очень толерантная (то есть терпимая и спокойная), гуманная, мягкая, прощающая человеческие слабости – и начинает горячим потоком цивилизации мощно размывать угловатые и суровые куски национального деревенского рафинада. И, что любопытно, так было во все эпохи глобалистического наступления Города на Деревню или, что то же самое – развитого Центра на отсталую Периферию. Цивилизации на Культуру.

Людям с узким мышлением кажется, что это плохо. Что они теряют какие-то милые особенности. И действительно, в городах уже никто не ходит в цветастых национальных одеждах, а носят международные костюмы или футболки, джинсы, кроссовки. Никто не пляшет вприсядку. Обычаи и формы национального поведения не соблюдаются, а нивелируются до примерно единого международного стандарта, никому больше не мажут двери дегтем, не засылают сватов к невесте, не забивают камнями, и вообще, кажется, всем на всех наплевать, что деревенскому сознанию представляется обидным, непривычным и неуютным. Оно в большом городе чувствует себя по-сиротски. Хорошо бы кого-нибудь убить за оскорбление чувств верующих в культуру!

Однако наступление городской экономической культуры на полудикую деревенскую культуру натурального хозяйства в рамках всей планеты – это объективный исторический процесс, который начался тысячи лет тому назад и продолжается по сию пору, о чем мы ниже и поговорим.

А пока уточним: большой город, мегаполис – это сама цивилизация и есть, ее наилучшее воплощение. Можно еще сказать, что город производит цивилизацию. А деревня производит еду. Когда-то давным-давно вся планета была одной сплошной деревней, точнее, пестрым мозаичным множеством разнокультурных деревень, племен, этносов и народностей. Люди в разных местах планеты жили традиционным укладом в соответствии с племенными обычаями и географическими условиями. А сейчас планета все больше становится одним глобальным городом, где люди живут нетрадиционной, более-менее стандартной жизнью: ходят в кафе и в офисы на работу, едят пиццу – уже не национальную итальянскую еду, а пищу, давно ставшую интернациональной, – смотрят одинаковое американское кино, на компьютерах у всех стоит один и тот же Windows, ездят они не в национальных конных повозках, а на автомобилях международных концернов. Большой город интернационален, то есть вненационален! Он спокойно вмещает и растворяет множество разных культур, перемешивая их до усредненного состояния и превращая в «пиццу», в сувенир.

Сильно помогает размывать, уравнивать и усреднять национальные культурки интернет, то есть глобальный трансграничный информационный обмен. Глобализация – это и есть мировой охват! Информация, финансовые потоки и товары современного мира свободно пересекают границы стран. Нам сейчас кажется, что это все – примета современности. Но так было и тысячи лет назад (кроме интернета, естественно). Экономика бурно росла и всегда стремилась соединить и «обезграничить» мир настолько, насколько позволяли тогдашние системы связи и тогдашний транспорт. Ведь глобализация – естественное следствие развития экономики.

Об этом и поговорим…