Текст книги "Кризисы в истории цивилизации. Вчера, сегодня и всегда"

Автор книги: Александр Никонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

В конце концов дело дошло до стрельбы – в июле того же года солдаты стреляли в разбушевавшийся народ. Погиб от пули один человек. Но это было ерундой в сравнении с тем, что сама толпа у железных ворот банка задавила полтора десятка человек. Закончилось все тем, что люди пошли в Пале-Рояль, где жил регент. Один из свидетелей того времени и тех событий писал, что в Париже всерьез опасались революции.

В конце концов в августе 1720 года Королевский банк Франции был объявлен банкротом. Так закончилось для Франции головокружение от успехов. Джон Ло из-за всех этих треволнений изрядно похудел, стал раздражительным и нервным. И в конце 1720 года был вынужден покинуть страну «в добровольно-принудительном порядке». Скорее, это напоминало высылку. И до самой смерти ему так и не удалось увидеть свою семью – жену и дочь, которых он вынужденно оставил в Париже.

Иногда можно встретить утверждение, что Джон Ло был мошенником. Это не так. Джон Ло был великим финансистом и внутренне порядочным человеком. Будучи на пике своей славы, став кумиром Франции и одним из самых богатейших людей страны, Ло не отщипнул себе ничего, не перевел деньги в золото и не вывел даже пару миллиончиков за границу. До конца жизни он существовал за пределами своей второй родины (Франции) на небольшую пенсию, которую платил ему его старый друг и сподвижник Филипп Орлеанский.

Франция пережила страшный удар. Депрессия. Экономический спад. Крушение надежд. Но этот тяжелый опыт не прошел для Ло даром. Он проанализировал свои ошибки и понял, что его система может работать, если не увлекаться эмиссией. Эмиссия денег – как алкоголь: в небольших дозах он повышает качество жизни, а в больших – резко ее снижает.

Результатом этого анализа стали письма Ло к регенту, в которых он указывал на ошибки и предлагал запустить систему бумажных денег еще раз, поставив на нее пару клапанов и регуляторов – чтобы не разнесло, как в первый раз. Если вы думаете, что после всего случившегося регент отверг эти предложения, то сильно ошибаетесь – Филипп согласился, но, к сожалению, пригласить Ло не успел, поскольку умер в 1723 году. Так Ло потерял своего единственного покровителя. И ему ничего не оставалось делать, кроме как писать в изгнании книги. В 1729 году великий экономист умер в Венеции, оставив после себя фундаментальный труд «История финансов во времена регентства». Причем, что интересно, труд это был опубликован только через две сотни лет после кончины Ло.

Я без всякой иронии назвал его великим экономистом, поскольку мыслителем Ло был гораздо в большей степени, чем авантюристом. Его идеи порой намного опережали время. Так, например, он прикладывал немалые усилия, чтобы уничтожить в стране внутренние таможни, затруднявшие ведение бизнеса и торговлю. Это был чертовски прогрессивный шаг, который окончательно осуществился только в наполеоновскую эпоху, почти столетием позже.[7]7
  Никонов А. Наполеон. Попытка № 2. -М.: ЭНАС; СПб.: Питер, 2010.


[Закрыть]

Ло предложил заменить устаревшую налоговую систему более современной – отменить запутанные прежние налоги и ввести единый вмененный налог (королевскую подать). По его прикидкам, на взимание этого понятного и прозрачного налога, который принес бы в бюджет 200 миллионов ливров (что полностью покрывало все расходы казны), государство затратило бы 4 миллиона ливров (на жалованье тысячи чиновников). А старые налоги требовали для сбора той же суммы в бюджет 40 тысяч чиновников и 20 миллионов ливров расходов.

Кроме того, у Ло в голове был проект по уничтожению бедности в стране. Точнее, нищенства, поскольку бедных в условиях прущей вверх как на дрожжах экономики быть не могло – рабочих рук не хватало: обилие денег позволяло занять всех. Но были нищие, то есть те, кто работать не хотел. Они плохо пахли, неприятно смотрелись и при случае воровали. Короче, портили весь внешний вид процветающего государства. Ло предложил забирать бомжей в полицию; способных к труду отправлять на общественные работы, а инвалидов и к труду непригодных – в государственные дома призрения.

Увы, осуществлению всех этих планов помешал финансовый кризис. Который переметнулся на реальную экономику. Оно и понятно: когда денег напечатано слишком много, это одновременно означает, что их не хватает. То есть бумаги-то полно, но реальных денег нет. Реальные деньги – это те, которые ценятся. Золото, например. То самое золото, которое отступило на первых порах под натиском денег, а теперь снова вошло в моду. Но не потому, что обладало мифической «собственной ценностью», а потому, что оно в сравнении с банкнотами было более редким. И потому стало стоить дороже банкнот. Ничего катастрофического бы не случилось, если бы курс бумага/золото был плавающим, а не фиксированным. Но государство, стараясь удержать курс на прежнем уровне, делая вид, что цена бумажной денежки по-прежнему равна золотой, привело экономику к резкому обвалу, то есть к катастрофе – вместо плавного торможения. Россиянам это хорошо знакомо по недавней истории страны…

Кризисы – вещь, конечно, неприятная. Очень тяжелая и болезненная для населения, которое теряет работу, начинает испытывать нужду. Банкротятся бизнесы. Растет число самоубийств и голодающих… Современники отмечали: «Люди, которые пережили ужасы того времени, теперь смотрят на них, как на страшный сон…» Все так. Уезжая из кризисной Франции, Ло с горечью отметил, что оставляет страну в том положении, в котором нашел ее, когда впервые прибыл сюда. И вот в этом он был неправ! Джона Ло нельзя было назвать неудачником, несмотря на то, что его проект окончился провалом. Почему?

Потому что он показал, что двигатель может работать, если не заливать свечи бензином.

Джон Ло уделял развитию экономики колоссальное внимание. Он привлекал из-за границы редких специалистов, создавал школы профтехобучения. Развивал акционерный капитал. Поручил Академии наук произвести «инвентаризацию Франции». Подобную задачу решала позже научная экспедиция Наполеона в Египте – ученые парижской Академии наук описывали Египет, начиная с природно-геогра-фических условий и заканчивая хозяйственной системой – с тем, чтобы наметить пути развития страны. Джон Ло велел Академии составить общее описание промышленности страны, для чего все фабриканты получили приказ не чинить исследователям препятствий в ознакомлении с производственными процессами и оборудованием.

Понимая, что без инфраструктуры не будет экономики, Ло положил массу усилий на строительство дорог и каналов. Дороги строились, каналы рылись и вводились в эксплуатацию. Была даже идея соорудить в Париже полноценный морской порт, куда по Сене могли бы заходить океанские корабли. Бурно растущая экономика позволяла осуществлять подобные масштабные проекты.

Как я уже говорил, вместо прежней незанятости, возникла нехватка рабочих рук. Число мануфактур в стране выросло в полтора раза, и фабриканты искали способных к труду даже в инвалидных домах, брали на работу стариков и детей. Если раньше в Париже каждый год около 4000 человек просили отсрочки по уплатам налогов, то во времена взлета количество людей, испытывающих затруднения с уплатой налогов, упало в 20 раз.

Наконец, начался необыкновенный строительный бум – везде как грибы росли новые дома, цеха, дворцы. Простые и непростые французы переезжали в новые, более комфортные жилища. Именно тогда государство начало в массовом порядке строить казармы – до этого солдаты расквартировывались по домам местных жителей, причиняя им массу неудобств. Это был своего рода натуральный налог на граждан. Теперь он был отменен, государство отныне само содержало своих солдат. В социальном, эмоциональном и психологическом плане это имело огромное значение – страна все больше разделяла военное и гражданское. Военное уходило в казармы, а гражданское общество освобождалось от привычки к казарменности. Каждому свое: военным – тяготы службы, гражданским – комфорт мирной жизни.

Страна стремительно летела в современность и буржуазность. Жить становилось лучше, жить становилось веселее.

Кстати, армия тоже не дремала: чтобы солдатики не простаивали, даром пожирая государственный хлеб, армию бросили на строительство объектов государственного назначения – они рыли каналы.

Так что, несмотря на печальное завершение опыта Джона Ло с бумажными деньгами, его положительные стороны не укрылись от других стран Европы. Даже до Москвы информация докатилась – теориями Ло очень интересовался Петр I. Он не только вступил с Ло в переписку, но даже встречался с ним в Париже в 1717 году, после чего пригласил Джона поднимать экономику России.

Да, Францию поразил жесточайший кризис. Но она вовсе не скатилась на тот же уровень, на котором была до приезда Ло. Построенные им дороги и каналы остались. Построенные при нем дома, фабрики и дворцы остались. Казармы остались. Новые технологии остались. Выпущенные вещи – гобелены, плуги, кареты, ткани… Все это было произведено во время бума и никуда не делось во время кризиса. Франция взошла на ступеньку вверх и остановилась передохнуть.

Кризис – это не катастрофа. Кризис – ступенька по пути прогресса. Падение экономики не стирает материальных завоеваний, а лишь уменьшает скорость наработки новых. Люди, которые верещат от ужаса в эпохи кризисов – «Все пропало! Гипс снимают!» – не понимают одного: прежний экономический всплеск, приведший к сегодняшнему кризису, нарастил в обществе очередной слой материальных богатств и знаний. Причем объем знаний наращивается даже в переизбытке! Дело в том, что избыточные общественные богатства на экономическом взлете достаются и науке, которая производит много больше интеллектуального продукта, чем в состоянии потребить общество на данном технологическом уровне. Да и зачем его потреблять, если заводы-фабрики уже построены по старым технологиям, и они должны выработать свой срок, чтобы окупиться и принести прибыль. А вот когда очередной кризис расчистит площадку, производства упадут, на ровном месте можно будет начинать следующий технологический цикл на основе современных решений.

И еще один момент. Несмотря на накопление новых технологий интеллектуальной элитой, в благополучные времена средний интеллектуальный уровень людей слегка проседает. Люди глупеют в сытые эпохи. А чего мозгами-то скрипеть, если все и так хорошо? В эту ловушку попадают и отдельные люди, и целые страны, ибо страны состоят из людей. Впрочем, о политкорректности мы еще поговорим… А кризис заставляет массы браться за ум. Именно суровые эпохи расширяют фронт инноваций (см. «Историю отмороженных»). Но сами идеи инноваций возникают заранее, в сытые времена, в головах отдельных исключительных индивидов, которым не нужно тратить свое время на добывание продуктов питания, и они могут просто выдумывать что-то полезное. Однако их выдумки до поры до времени лежат мертвым грузом. Это обычный эволюционный механизм: чтобы в изменившихся условиях какая-то новая форма (например, млекопитающие) вытеснила старую форму (например, динозавров), необходимо, чтобы к моменту изменения условий эта новая форма уже существовала. Кризис не порождает новое, но позволяет ему распространяться.

Сейчас много пессимистов, паникеров и красно-коричневых патриотов, которые толкуют о нынешнем кризисе как о цивилизационной катастрофе. Как о конце света. Как о свидетельстве «умирания капитализма» и самой идеи научно-технического прогресса. Они говорят, что если все хороше-нечко-хорошенечко организовать, то есть весьма разумно спланировать и жить в гармонии с природой, то все станет нормально и развитие экономики пойдет по плану, без кризисов.

Действительно, есть на земле сообщества разумных существ, которые живут без кризисов. И живут уже тысячи лет. Экономические кризисы, бушующие в мире, их совершенно не касаются, огромные волны прокатываются где-то далеко наверху. Эти сообщества и люди в них живущие – беспортошные дикари. Тысячи лет они бегают голыми, живут охотой и собирательством, стреляют из луков и протыкают носы для того, чтобы вставить в дырку клык убитого зверя. Они живут в полной гармонии с природой. Вот только умирают рано. И я бы с удовольствием собрал в кучку всех наших красно-коричневых и зеленых «гармонистов» и отправил в амазонскую сельву. Пусть пьют из лужи и носят экологические чистые юбочки из пальмовых листьев. А мы тут будем переживать убийственные волны кризисов, пригибаться под финансовыми бурями и строить – ступеньку за ступенькой. Вверх, вверх, вверх…

Глава 4
Русский путь: третьего не дано

Как я уже сказал, в России внимательно следили за талантливым Ло. Хотя у нас и своих талантов хватало. Например, практически параллельно с Джоном Ло похожие идеи выдвигал русский мыслитель Иван Тихонович Посошков. Этот человек, родившийся в крестьянской семье, рано занялся бизнесом и неплохо поднялся. С 1697 года он входил в царский круг и подготовил российскому царю несколько проектов по модернизации финансовой системы страны. Как водится в России, умер этот мыслитель в тюрьме – в Петропавловской крепости. Куда был посажен за «Книгу о скудости и богатстве». В этой насквозь крамольной книге Посошков толкал либеральные идеи о том, что развитие экономики напрямую зависит от равенства людей разных сословий. И что торговому люду (купцам) государство должно не мешать, но всячески их поощрять, ибо торговля – основа основ развитой экономики. Кроме того, Посошков полагал, что необходимо всеобщее образование, независимая судебная система и что крепостничество тормозит развитие страны. О роли образования в развитии цивилизации мы еще поговорим, а сейчас вернемся к финансовым воззрениям Посошкова. Что же он предлагал?

Он тоже предложил систему эмиссии на основе частичного покрытия золотым запасом. А именно: золото использовать как стабфонд государства и для международных расчетов, серебро – как средство накопления для граждан, а медь – для повседневных расчетов. При этом номинал медной монеты, в отличие от золотой и серебряной, должен превышать стоимость меди, из которой ее сделали: «не вес в них числим, но исчисляем начертание на ней». Посошков опередил свое время. Предлагаемая им система сложилась в государствах Европы только через двести лет – в начале XIX века и продержалась до начала века XX-го. Принципиально это не сильно отличалось от системы Джона Ло, просто у Ло носителем номинала была бумага, а у Посошкова – медь.

Знал ли Посошков о так называемом «Медном бунте», который вспыхнул в Москве в 1662 году?.. История этого бунта проста. В 1656 году царь Алексей Михайлович издал указ о выпуске медных денег. Дело в том, что золото и серебро в Россию завозились. Русские деньги на монетном дворе чеканились из денег чужеземных. Драгметалла отчаянно не хватало для того, чтобы обеспечить товарные потоки в стране. И царский советник Ордин-Нащокин предложил печатать медные деньги с номиналом серебряных.

Сказано – сделано. Но сделано, как всегда в России, через задницу, изначально несправедливо. То есть жалованье бюджетникам (стрельцам, например) казна платила медью, а налоги, согласно царскому указу от 20.06.1656, должны были уплачиваться на треть медью, а на треть серебром. Это было первой миной. А вторая мина была граблями. Теми самыми граблями, на которые наступали правительства всех стран во все времена: получив халявный источник богатства, они не могли удержаться в рамках здравого смысла и приличий и начинали просто печатать (или штамповать) деньги, обесценивая их.

Поначалу все шло хорошо, подтверждая теорию о том, что драгметаллы не есть самоценность, а есть условность и что, насыщая подзаглохшую экономику деньгами, мы способствуем ее развитию. До 1658 года все шло просто прекрасно: медная копейка котировалась наравне с серебряной, хотя по цене металла была гораздо дешевле. Но потом количество начеканенных денег перешло в неприятное качество. За несколько лет правительство нашлепало более 20 миллионов рублей в меди, по тем временам – умопомрачительная сумма!

Росли цены. Царь – наивный социалистический дурачок! – пытался сдержать цены указом, но цены отчего-то указа не слушались, а продолжали расти. За один серебряный рубль давали 17 медных, а царские налоговики по-прежнему требовали платить налоги в невероятно вздорожавшем серебре.

Результатом был бунт. По Москве были расклеены листовки неприятного для властей содержания с требованием отмены медных денег, а посадский люд подошел к царскому дворцу в Коломенском, отчего изрядно струхнувшему царю пришлось выйти к народу, каковой народ говорил с божьим помазанником весьма резко и нелицеприятно. Так однажды римский плебс, требующий хлеба и зрелищ, поговорил с императором, отчего у последнего нервных клеток тоже не прибавилось. Страшное это дело – противостоять толпе.

Очевидец событий Патрик Гордон – иностранец на русской службе – позже вспоминал:

«Мятежники толпою вышли из Серпуховских ворот. Их было около 4 или 5 тысяч, без оружия, лишь у некоторых имелись дубины и палки. Они притязали на возмещение (убытков) за медные деньги… С сею целью в разных местах города были расклеены листы, а один стряпчий перед Земским двором читал лист, содержащий их жалобы, имена некоторых особ, коих они мнили виновными в злоупотреблениях, и призыв ко всем идти к царю и добиваться возмещения, а также голов дурных советников.

Когда чернь собралась, иные пошли грабить дом гостя или старосты по имени Василий Шорин, но большинство отправились в Коломенское, где, пока Его Величество пребывал в церкви, они домогались у бояр и придворных обращения к царю. Наконец, когда царь вышел из церкви и сел на коня, они весьма грубо и с громкими воплями настаивали, чтобы он загладил их обиды. Царь и кое-кто из бояр порицали их за то, что пришли в таком беспорядке и количестве, и объявили, что обиды будут заглажены, а посему немедленно будет созван совет – им должно лишь немного потерпеть. Тем временем при первом их появлении был послан приказ двум стрелецким полковникам идти со своими полками как можно скорее в Коломенское, а прочим было велено подавить оставшихся в Москве».

В общем, закончилось все печально. Пообещав разобраться и строго-настрого наказать виновных в народных бедах, бледный царь вызвал войска и народ изрядно пострелял… Однако чеканку медной монеты пришлось прекратить.

Это был не последний случай выпуска необеспеченных денег в нашем отечестве. Эксперимент с бумажными деньгами, подобный французскому, был проведен и в России. Кем? Екатериной Второй! Той самой Екатериной, которая блистательно предсказала появление во Франции Наполеона (см. «Наполеон. Попытка № 2»)! Той самой Екатериной, которая неплохо разбиралась в финансах и в людях.

XVIII век был веком наук и авантюристов. Многочисленные чародеи, алхимики, прорицатели, целители и прочие международные шарлатаны колесили по Европе, охмуряя аристократию и обещая чудеса чудные. Знаменитый граф Калиостро – порождение как раз этой эпохи. Почему появилось подобное предложение на рынке услуг? Потому что возник спрос. XVIII век – это век атеизма. Знаменитые французские философы-материалисты, заложившие идеологический фундамент для Великой Французской революции, неслучайно появились именно в XVIII веке. Именно в этом веке человечество – в лице лучших своих представителей – наконец достигло того уровня жизни, который имели древние римляне времен расцвета. А древнеримская аристократия была в массе своей довольно скептично настроена по отношению к религии. Видимо, существует некий уровень развития, при котором в социальной системе начинается неизбежное отторжение религии. Точнее говоря, уровень мышления и автономизации личности достигает такого порога, за которым усилившаяся критичность взламывает прежние схемы и устои – подпорки для старого мира. И мир начинает трещать и рушиться.

Люди стали активно искать новые модели взамен старых мировоззренческих сказок, которые уже не выдерживали никакой критики. И, естественно, тут же возникло предложение. Рынок идеологии похож на рынок товарный. Идеи продаются и конкурируют между собой до тех пор, пока одна из них не занимает монопольного положения на рынке, подавляя другие – в том числе и административно. И если раньше люди охотно покупали новые идеи, как аристократы XVIII века, платя их носителям живыми деньгами и вниманием, то идеологема, ставшая государственной, уже не продается, а вменяется гражданам.

Времена потрясений богаты на продавцов идейного «мыла». Переломные эпохи начинают активно продуцировать и реплицировать предложения по выходу из кризиса. Начинается глобальная рефлексия. И с этой точки зрения XVIII век был, конечно, переломным, революционным. Как и наша эпоха.

Путешествуя по Европе, носители новых мирокартинок активно заинтересовывали ими тех, кто мог за картинки платить. Картинки были не только общемировоззренческими (в виде новых экзотических религий, смоделированных на базе восточных), не только сугубо приземленными (типа разного рода эликсиров молодости), но и социально-прагматическими – типа системы Джона Ло.

Носители подобных сверхценных идей с упорством маньяков пробиваются во властные верха. Помню, дочь президента Ельцина Татьяна рассказывала, как ей привели одного такого «астрального теоретика», который познал все во Вселенной, имел способ вывода страны из кризиса и хотел сообщить его президенту Ельцину. Татьяна, которая тогда была советником Ельцина, еле сдерживалась от смеха, слушая бредни этого сумасшедшего. Как видите, подобные люди имеют свойство пробиваться с помощью окружения первых лиц до самих первых лиц. Пронырливы, как сперматозоиды! Потому что в эпохи перемен верха тоже нуждаются в вариантах. Именно так – через ближайшее окружение – Джон Ло был в свое время впервые представлен Филиппу Орлеанскому. Ло был гением, хоть и неудачником, но на 99,9 % все эти самостийные теоретики – шарлатаны, часто добросовестно заблуждающиеся, а иногда недобросовестно вводящие в заблуждение других.

Так вот, как-то придворный скульптор Фальконе хотел представить Екатерине II одного социального кудесника из Франции – заграничные кудесники всегда почему-то ценятся больше, чем доморощенные. Фальконе писал Екатерине, что сей экземпляр желает предложить императрице «простое средство заиметь в течение четырех месяцев 30 миллионов». На что мудрая Екатерина отписала скульптору: «Я имею обыкновение отвечать составителям золота и денежных проектов: господа, воспользуйтесь своими выдумками сами, чтобы не просить милостыни».

И тем не менее мудрая Екатерина угодила в ту же ловушку, что и французский регент… Манифест от 29 декабря 1768 года высочайше повелел выпустить в обращение бумажные ассигнации. Причиной тому явилась нехватка металлических денег. Золота и серебра было мало, основные расчеты осуществлялись медными, то есть, по сути, разменными деньгами. А золото в основном использовалось для внешней торговли – все, как завещал петропавловский узник Посошков. Для того чтобы заплатить 100 рублей медными пятаками, нужна была целая телега, потому что вся сумма весила больше шести пудов. А в пуде, если кто вдруг запамятовал, 16 килограммов. Весомы были екатерининские пятаки – по полусотне граммов каждый!

Почему речь идет именно о медном пятаке? Потому что медные деньги при Екатерине составили половину всей денежной массы, а самой расхожей медной монетой стал как раз пятак. Приезжать с телегой пятаков не очень удобно, согласитесь…

В общем, мы имеем те же проблемы, что были до эпохи Ло во Франции. И принцип выпуска бумажных денег оказался в России тем же: екатерининские ассигнации были всего лишь банковскими расписками на получение металлической монеты. По задумке, любой обладатель ассигнации в любой момент мог обменять ее в банке на металл. Соответственно, был открыт ассигнационный банк для операций обмена. Все по-честному – деньги беспрекословно менялись на ассигнации и наоборот, ассигнациями можно было уплачивать налоги…

Натолкнул Екатерину на эту идею действительный статский советник и губернатор Новгорода Яков Сивере, один из учредителей Вольного экономического общества. Головастый был мужик, много из его предложений было Екатериной принято, и вообще его бросали на затыкание экономических дыр. Именно так он и стал губернатором Новгород-чины, которая находилась до него в ужасающем состоянии. Потом Сивере был министром транспорта (директором водяных коммуникаций). Роль железных дорог тогда выполняли каналы, вот Сивер их строительством и занимался. Коренная реконструкция Знаменитой Вышневолоцкой водной системы, связавшей Рыбинск с Балтикой, – его рук дело.

Именно Сивере предложил ввести в России ассигнационную систему, а практической доводкой проекта занимался обер-прокурор Александр Вяземский. И дела он не затянул – через месяц после подписания царского указа были выпушены ассигнации достоинством 25, 50,75 и 100 рублей. Правда, через некоторое время выпуск 75-рублевок был прекращен, поскольку их начали подделывать, перерисовывая на 25-рублевке двоечку на семерочку.

Надо сказать, внешне екатерининские ассигнации мало походили на современные деньги. Это были здоровенные листы бумаги 17,5 на 22,5 см. А в остальном все как положено – номер ассигнации, номинал, текст с обязательством обменять по первому требованию и подписи директора правления банка, директора местного банка и сенаторов. Полиграфические возможности того времени были не такие, как ныне, но водяные знаки на бумаге уже присутствовали.

Поначалу все шло хорошо. Екатерининская эпоха вообще считается эпохой расцвета. (Кстати, народные названия червонца – «красненькая», а пятирублевки – «синенькая» родились именно в екатерининские времена, советские деньги просто переняли эту цифро-цветовую палитру.) Курс бумажного рубля равнялся курсу рубля металлического, деньги исправно менялись, правительство старалось поддерживать обеспеченность металлом – именно по этой причине Сенат в 1775 году отклонил предложение о продаже партии меди за границу. В банках страны лежало меди на 20 миллионов рублей, и ровно на такую же сумму было напечатано ассигнаций. Неудивительно, что курс был стабилен.

Но потом у власти началось головокружение от успехов. Увы! Так бывает всегда. Это чистая психология: когда дела идут хорошо, кажется, что так будет всегда. К общему головокружению добавилась война с Турцией. Войны – дело затратное, прямо провоцирующее на выпуск необеспеченных денег и, соответственно, разрушение экономики.

Пытаясь покрыть дефицит бюджета, граф Шувалов предложил выпустить 100 миллионов рублей ассигнациями. Но и эта умопомрачительная сумма была перекрыта более чем вдвое – нашлепали 212 миллионов. В результате к концу екатерининского царствования за 1 бумажный рубль давали 68 копеек металлом, а к 1815 году курс бумажного рубля упал до 20 копеек. Пришлось печатать другие деньги. Это было сделано в 1818 году.

Новые ассигнации – в связи с техническим прогрессом в области полиграфии – и выглядели покрасивше, и защищены от подделок были получше. Однако защита от фальшивомонетничества не есть зашита от инфляции. Государство вскоре опять начало шлепать на своих казенных фабриках «настоящие фальшивки». Поэтому в 1840 году опять пришлось проводить денежную реформу. На сей раз главным платежным средством в стране был объявлен серебряный рубль. А ему в подкрепление были приданы бумажные ассигнации нового образца. Они обладали плавающим курсом, и курс этот, как вы уже поняли, применив метод дедукции, плыл исключительно вверх.

История стабильно повторялась: каждый раз, выпуская в обращение новые деньги взамен обесценившихся, царское правительство уверяло сограждан в их стабильности и обеспеченности металлом. И, похоже, само верило своим клятвам. Однако вскоре какая-нибудь очередная война вынуждала начать печатать необеспеченные бумажки, приводя экономику к очередному разору. Несоблюдение монетаристских требований всегда выходит боком.

В истории России XIX века было всего два периода, когда монетарная политика осуществлялась правильно, денежно-бумажное обращение являлось устойчивым и способствовало экономическому росту. Первый период специалисты называют «серебряным монометаллизмом», он длился с 1843 по 1853 год. Второй – «золотым монометаллизмом», он продолжался с 1897 года до Первой мировой войны. Вплоть до 1913 года в России, вопреки досужим сказкам большевиков, уровень жизни рос очень быстро, а экономика развивалась столь бурно, что в 1913 году доходы бюджета на 433 миллиона рублей превысили расходы. Профицит.

Именно это, кстати, вкупе с войной и привело к революции 1917 года. То была не революция голодных масс. То была революция зажравшихся! Уровень развития экономики вошел в противоречие со старыми, закоснелыми политическими структурами, сдерживавшими экономику. Разбогатевшие люди почувствовали собственное достоинство и просто переросли замшелые политические догмы, которые мешали зарабатывать и активно раздражали. Плюс к тому свое веское слово сказало образование, которое к тому времени уже шагнуло и в деревню. Люди не могли жить настолько хорошо, насколько им хотелось или представлялось возможным в соответствии с их образованием и знаниями – вот причина крушения империи. (Та же причина убила и СССР: страна стала слишком образованной, а образованные люди исполнены достоинства и не терпят политических унижений и бедности. Когда масса новой интеллигенции превысила некий уровень, в стране возобладал резко критический настрой по поводу империи. И СССР рухнул. Никто не кинулся его защищать, но все с удовольствием разваливали, ибо империя в представлении людей «не давала жить».)

А спусковым крючком для развала царской России послужила Первая мировая война, которая развела растущие ожидания с фактическим положением дел. Так что когда хорошо – это не всегда хорошо! Вот почему у зрелых экономистов чересчур бурный рост экономики в стране вызывает некий страх. «Перегрев экономики – это опасно», – говорят они.

Но кто же провел такую чудесную реформу в России? Министр финансов Витте. Именно по его инициативе в 1897 году была осуществлена новая монетарная политика. Сделали денежную реформу, начеканили новых, «николаевских» червонцев, а им в подкрепление бросили легкую кавалерию бумажных денег. Причем бумажных денег было столько же, сколько золотых. Паритет. Поэтому ассигнации свободно менялись на золото, а серебряные и медные монетки служили мелочью.

После всего прочитанного у читателя может возникнуть иллюзия, что настоящие деньги – только золото. Оно – опора финансов! Оно – непреходящая, хоть и условная, ценность! На него надо опираться в построении финансовой системы!.. Поэтому сейчас я остановлю повествование на золотом пороге Первой мировой войны и перенесу читателя в Малаховку наших дней. Дабы иллюзию эту укрепить. А потом развеять.