Текст книги "Анна Каренина, самка"

Автор книги: Александр Никонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Анна же отнеслась к новой вводной совершенно спокойно, поскольку ей было просто интересно, чем закончится схватка самцов, которая ее слегка возбуждала как самочку.

– Возможно, душу и можно изучать, пока она не улетела в горние выси. Но только душу, а не Создателя, – попытался найти призрачный компромисс самец-служитель. Его кожные покровы слегка раскраснелись.

Анна обратила внимание, что и у других самцов кожные покровы тоже порозовели из-за прилива к ним жидкого носителя питательных веществ и кислорода, циркулирующего в организмах по системе тонких трубопроводов. Органы зрения присутствующих слегка увлажнились. Также увлажнились через поверхностную перфорацию и кожные покровы спорящих самцов. Искусственные шкуры мешали испарению влаги, поэтому температура тел не понижалась, что вело к еще большему испарению. В результате тела самцов под искусственными шкурами были покрыты липкой и скользкой пленкой из жидкости и кожного сала. Анна все больше чувствовала характерный мускусный запах самцов, и ей хотелось короткими отростками передней конечности пережать оконечность воздуховода, торчащую на лице, поскольку именно в этом неприглядном набалдашнике располагался слой обонятельного эпителия.

– Но если душу можно изучать, как материальный объект, значит, она существует, то есть обладает некими свойствами. Вы согласны со мной? – Самец-доктор направил на самца-служителя свой оптический прибор для преломления электромагнитных волн.

– И что же? – Вопросом на вопрос ответил служитель, нервно теребя короткими отростками передних конечностей символическое изображение мучительного прерывания жизненного цикла, висящее на пузе.

– Вы согласны со мной, батюшка?

– Допустим.

– Тогда было бы очень интересно исследовать такие свойства души, как делимость, например. Обладает ли душа свойством делимости?

– Можно ли ее разделить на две, три или более частей, как я резал лягушек?!. – возбужденно воскликнул самец Базаров, бривший шерсть на лице.

– Невозможно-с, – хмуро довел до сведения окружающих свое мнение самец в черной шкуре. Его отростки продолжали нервно поигрывать символом мучительного прерывания.

– А если все же? – напористо спросил самец Антон Павлович. – Пока все вещество, что мы знаем, делится до мельчайших своих кирпичиков. Я не далее, как позавчера… нет, виноват, третьего дня разговаривал в Сандунах с Менделеевым, и Дмитрием Иванович сказал, что мельчайшей частицей вещества является его молекула. А при разрушении молекулы получаются химически совсем другие вещества, более простые. А из этих простых веществ, руководствуясь нарисованной Дмитрием Ивановичем табличкою, как из кубиков собираются вещества более сложные. Нельзя ли и душу вот так же разобрать на винтики, а потом из них собрать душу какого-нибудь другого человека?

– «Ересь» – вот что нам сейчас скажет батюшка! – уверенно предположил бритый самец Базаров.

Самец в черной шкуре, уже было открывший ротовую полость для извлечения звуков, немедленно закрыл ее.

– Как же можно из одних людей собрать других? – Звуковая волна, испущенная Анной, заставила всех повернуть к ней свои органы зрения. – Я думаю, это решительно невозможно!

– Для науки ничего невозможного нет, – уверенно промодулировал самец Базаров. – Вот вы не даете мне сказать про мои опыты с лягушками, а когда-нибудь наука достигнет такого развития, что можно будет разбирать людей на части и из этих частей хирургически сшивать других людей. Я слышал, профессор Преображенский уже проводит такие опыты.

– Если мне пришьют вашу ногу, я вовсе не стану нигилистом, – возразил самец-купец.

– Господин Поляков хочет сказать, что его сущность составляет мозг или, точнее говоря, заключается в мозге, – пояснил доктор. – И даже если вы приделаете к господину Полякову целиком иное тело, за исключением головы, где и находится мозг, то все равно получится тот же Поляков, только без таких округлостей, каковые имеет сейчас, уж простите мне мой натурализм…

Анна услышала немодулированные звуки, свидетельствующие о крайнем удовольствии, которое доставила чувствилищу присутствующих последняя фраза самца-доктора. Анна и сама некоторое время поиздавала немодулированные звуки, сопровождавшиеся небольшим сотрясением верхней части ее тела, а потом затихла.

– Ну, хорошо, – продолжил самец Базаров. – Но ведь мозг делим! Что получится, если мы совместим половинку мозга господина Полякова с моей? Это будет уже не Поляков, и не я, а кто?

– По всей видимости это будет уже иная личность, в коей останутся некоторые черты ваши и ваши, – самец-доктор попеременно кивнул в сторону самца Базарова и самца Полякова. – Наука пока не знает, где именно, в каких точно отделах мозга располагаются наши привычки и способности. Так что, возможно, в этом странном существе останется поляковская привычка обильно и вкусно покушать, но не будет его отменной денежной хваткости и умения вести дела. Зато будут воспоминания Базарова о том, как он резал своих лягушек.

– А будет ли он верить в бога? – неожиданно для присутствующих вдруг спросила самка Анна.

– Хороший вопрос! – отметил самец-доктор. – Думается мне, это зависит от того, в каком отделе мозга базируется вера. Если этот участок достанется новой личности от господина Базарова, она будет неверующей, а если от господина Полякова, то верующей.

– А душа? – Анна почувствовала, что в своих рассуждениях подошла к чему-то важному для нее, и вдоль ее позвоночного столба даже пробежало ощущение небольшого свербения кожных покровов, будто за отворот искусственной шкуры ей сыпанули немного песка или любого другого размолотого до аналогичных размеров минерала. – Душа у него будет чья?

– Душа? – Самец-доктор задумчиво потеребил отростками передней конечности конусообразный клок шерсти внизу лица. – Если душа действительно существует, что еще не доказано наукой, несмотря на опыты французского ученого, о коем я имел честь говорить ранее, то… А вы как полагаете? – Оптический прибор самца-доктора повернулся к самцу-служителю.

– Мне кажется, когда вы в результате своего кощунственного опыта разделите мозг человека надвое, душа его отлетит к создателю, и вы затем соберете искусственного гомункула вовсе без души.

– Разве может существовать человек без души? – вопросила Анна.

– Действительно, – поддержал самку самец-доктор. – Как-то не вяжется. Получается, живет себе человек, занимается деятельностью какой-то, ходит на базар, детей плодит, книги читает, а может быть, даже и пишет. Хочет чего-то, стремится к чему-то, любит, страдает, в церковь заходит… И все – без души?!. Может быть, тогда душа и не нужна вовсе?

– То есть получается, когда этот человек умрет, то он умрет насовсем? – вдруг догадалась Анна.

– Все умирают насовсем, любезная Анна. Никто на моей памяти еще не воскрес, – присоска самца-доктора растянулась выпуклостью вниз.

– Нет. Я о том, что душа его… то есть не душа, души у него нет, как сказал батюшка, но вот стремления его, его личность, сознание – погаснет безвозвратно и все? А ведь он, наверное, будет рассчитывать на жизнь вечную, как и все.

– Все рассчитывают на жизнь вечную, но есть ли она? – встрял самец Базаров.

– Есть, иначе все бессмысленно, – сделал заявление самец-служитель. – Зачем тогда мы тогда все это обсуждаем, живем, радуемся, детей воспитываем патриотами?..

Организм Анны был вполне солидарен с этим заявлением, поскольку прожить жизнь только и исключительно для себя ей казалось неправильным и бессмысленным, хотя именно так она и жила. И этот парадокс легко объясним! Дело в том, что самка Анна принадлежала в стадным млекопитающим, то есть к такому виду, все особи которого приучены подчиняться другим особям, стоящим в стадной иерархии выше. Для таких существ жизнь, проведенная в подчинении и частичном услужении высшим особям стада, это норма. А вне стада жизни вообще нет, ибо вид стадный. Эта врожденная, инстинктивно-животная необходимость в служении своему стаду никуда не делась, и когда вид стал разумным. Напротив, она успешно развилась, трансформировавшись в идеологию, которая пафосно описывала необходимость служения племени-государству, высшему доминанту и Огромному Колдуну, опекающему ареал обитания…

– Получается, возможна жизнь человека без души, и этот человек также любит, страдает и хочет чего-то, как и человек обычный, но отличается от последнего только тем, что не обладает вечной жизнью? – спросил бритый самец Базаров.

– Так, – кивнул твердым заросшим отростком головы самец-служитель. – Если вашей науке когда-нибудь удастся сшивать из разных частей бездушных людей, если господь такое попустит…

– Попустит, не попустит… И спрашивать не будем! – с повышенной громкостью испустил волну самец Базаров. – Раньше от простого аппендицита помирали люди, и бог попускал. А теперь мы ему не позволяем забирать людей по такому пустяку. И как не любо ему аппендицитом людей убивать, а с нашей наукой совладать он не может!.. А с помощью науки, когда мы хорошенечко мозг изучим и узнаем, какой там участок за что отвечает, можно будет все вредные участки вырезать, в коих злоба и корысть помещается. И тогда искусственные люди не будут грешить вовсе. Наука сделает то, что вам с вашей религией сделать не удалось и не удастся – изменит природу человека! И даже если при этом все люди останутся без души, что с того!..

– Но если будут жить в мире разные люди – грешники с душою и безгрешники без души, как обидно будет умирать безгрешным и не попадать в рай! – промодулировала Анна. – Ведь вечной жизни ведь без души не бывает.

– Однако и слова такого нет – «безгрешники», – задумчиво прошевелил вкусовым отростком самец-доктор. – Весьма, кстати, показательно, батюшка, вы не находите?

– Нет такого слова, – согласно тряхнул шерстью головы самец-служитель. – И знаю, на что намекнуть хотите! На то, что не бывает людей безгрешных, даже слово такое смех вызывает…

– Именно так-с! – подтвердил самец Антон Павлович. – На лету ловите, святой отец.

– Ловлю да отбиваю… Синоним зато есть – «святые». Вот они не грешат. По-вашему «безгрешники».

– Оп-па! – вдруг скумекал мозг самца Базарова. – Получается, что будут жить на свете обычные грешники, как мы с вами, и люди святые, но без души. Причем святые в рай не попадут, ибо не нашлось у создателя души для них!

– Быть того не может, чтобы господь святых в рай не прибрал! Они ж без греха! – не поверил самец-купец.

– Да как же им грешить, гомункулам этим искусственным, – почесал конечностью головную шерсть самец-служитель, – если у них свободы воли нет? А нет свободы воли, потому что души нет!

– Получается, душа дана человеку только для того, чтобы грешить, – вдругорядь скумекал мозг самца Базарова.

– Вот откуда вся порча! – воскликнул самец-доктор. – Душа есть производитель пороков!

– А возможно, и так, – самец-служитель положил переднюю конечность на символ преждевременного прерывания. – Сумеешь, имея душу, от пороков удержаться, будешь вечно блаженствовать в раю, не сумеешь – вечная твоя жизнь станет адскою мукой.

– А если искусственный человек не грешит без всяких усилий?

– Тогда и вечной жизни он не достоин!

– То есть душа – это чистый черт внутри нас? Зачем же господь нас чертями заселил?

Самец-служитель не успел ответить на этот вопрос, как в информационный обмен вновь встрял самец Базаров:

– Есть выход, господа! И опять же от науки, каковая сию несправедливость может разрешить. Ведь несправедливо же, если праведник бездушный не получит вечного блаженства или на худой конец вечной жизни. Поэтому люди в будущем, особливо искусственные, не станут умирать вовсе! Наука придумает, как победить старость, болезни и смерть.

– Но тогда создания тварные не встретятся со своим отцом небесным, – возразил самец-служитель.

– Но тогда миру грозит перенаселение, – в более практичном русле выступил самец-купец. – Это ж сколько товаров потребуется!

– Но тогда просто наскучит жить! – вступила и самка Анна, вспомнив о старике Каренине и сообразив, что ей пришлось бы в таком разе куковать с ним целую вечность, а это немногим лучше ада.

– Из всего перечисленного самым страшным мне представляется ваше замечание, – самец-доктор обратился к менее рослому в сравнении с ним самцу Полякову – Остальное – пустое. Если наскучит жить так, смените деятельность и живите эдак, то есть иначе. Вы, Анна Аркадьевна, и нынче подобным же способом живете. Надоело книжку читать – пошли в карты поиграли… Что касается встречи с отцом небесным, то я и сейчас к нему не сильно рвусь. Надеюсь, что и вы, батюшка, не торопитесь?

– Сколь отпущено, столь и проживу. А вы, дети мои, зря отказываетесь от встречи с отцом небесным ради жизни вечной на Земле.

– Почему же?

– Встреча с любящим отцом – всегда радость.

– Не всегда, батюшка, не лукавьте, – помахал отростком передней конечности самец Базаров. – Для иных, согласно писанию, такая встреча может обернуться отнюдь не радостью, а вечными муками. Так что встреча эта – натуральная лотерея. И которые играть и рисковать не любят, с удовольствием променяют вашу опасную лотерею на вечную земную жизнь без рая, но и без гарантированного ада.

– А вы не грешите и не попадете в геенну огненную, – заступился за корпоративные ценности самец в черном.

– Да как же-с не грешить, если душа в нас специально для производства грехов вставлена!

– Старайтесь не грешить, поелику возможно, зато в обмен обретете вечное блаженство на небесах. Здесь-то потерпеть недолго. Неужто не стоит ради вечности?

– Да кабы знать точно! А так не грешишь, не грешишь, а потом раз – а там и нет ничего! – тоскливо прошевелил вкусовым отростком самец-купец. – Получится, жизнь одну-единственную зазря и профукал. Обидно.

– Есть тот свет! – Самец-служитель вновь положил конечности на символ. – Доказать, разумеется, существование бога, рая, ада и чертей нельзя, сие есть прибежище чистой веры.

– Веры, говорите?.. Вот вы, батюшка, говорите, что бог есть, а он, – самец Поляков кивнул в сторону Базарова, – говорит, что нет. Кому ж из вас верить?

– А кем вы станете, когда наука изобретет бессмертие? – Не дав служителю ответить, послал ему новый запрос бритый самец Базаров.

– Не доживу, надеюсь.

– А все-таки? Хирургия достигла в наше время высот немалых. Пирогов и другие врачи просто чудеса творят. Штопают израненные тела, как портной костюмы. Глядишь, лет через двадцать-тридцать…

– Если доживу и останусь в силах, служить буду так же в своем приходе, как и служил.

– Кому?

– Господу.

– Нет, я не о том… Для кого служить-то будете? Много ли прихожан у вас останется, если люди бессмертие через науку обретут, а не через вас? Зачем вы им станете нужны?

– Продавать-то что будете, грубо говоря? – профессионально поинтересовался самец-купец, сразу просекший фишку.

Да и служитель понимал, что без того свету торговать ему будет нечем. Разве что…

– За справедливостью люди придут! За утешением. Бессмертие дадите, а справедливости все равно на всех не хватит.

– А ведь не придут они за справедливостью! – воскликнул самец-доктор, которого вдруг озарило. – Сейчас-то люди надеются, что на том свете им достанется справедливости, которой на этом недостало. Вот и терпят. А в церковь ходят пополнять запас терпения и для утешения. А если ждать будет нечего и надеяться не на что… Уж коли родился нищим крестьянином, таким и будешь целую вечность без всяких перспектив. И церковь тут ничем не поможет.

– Одна дорога тогда – в революцию! – Базаров произнес эту фразу с такими амплитудно-частотными характеристиками, что Анна почувствовала: мысль о ниспровержении устоев социальной иерархии приятно возбуждает самца.

– Думаю, крестьян нужно оставить смертными, – решил купец. – Думаю, операция для бессмертия должна быть платной.

– То есть вам, толстопузым – бессмертие, а другим людям – шиш с маслом? – На сей раз амплитудно-частотные характеристики звуковой волны безошибочно подсказали Анне, что Базаров возмущен возможным отсутствием халявы.

– А вы полагаете, врачи, делающие операции по бессмертию, должны работать бесплатно? – И в голосе самца-доктора Анна тоже уловила легкий намек на возмущение.

– Нет, – смешался самец Базаров. – Но можно, начав с платного и даже дорогого бессмертия и обучив на заплаченные нуворишами деньги множество врачей, потом обеспечить всех бессмертием за общественный счет в земских больницах.

– А зачем, если после этого они бунтовать зачнут? – не уловил прагматичный самец-купец. – Как оградить государство от бунта?

– Расстреливать можно, – вдруг сказал служитель, поглаживая передней конечностью символ веры у себя на животе.

Все на некоторое время замолчали, осознавая новый парадокс – смертность бессмертных.

– Так их можно убить? – удивленно промодулировала Анна.

– Убить всех можно, – удовлетворенно покивал отростком головы самец-служитель, предчувствуя, что без работы он и его коллеги все же не останутся.

Положение спас бритый самец:

– Если уж медицина сможет дать людям бессмертие, значит, починить испорченное тело сможет тем более! Если только человека в пыль не истереть.

– Можно и в пыль, – с готовностью проговорил самец-служитель, не переставая поглаживать любимый символ.

– Ну, уж непременно и в пыль, – покачал твердым отростком головы заросший самец Поляков. – Вовсе не обязательно! Расстрелять да закопать. И запретить докторам выкапывать и чинить бунтовщиков под страхом тюрьмы. А уж коли люди вечные, можно и сроки тюремные им давать побольше – лет по триста.

Присоска бритого самца Базарова гневно скривилась:

– Собираетесь расстреливать тех, кто не желает быть вечным рабом, святой отец? Тогда уж гуманнее дать им самим умереть!.. Вы все-таки спасли свою смерть-кормилицу!

Густо заросший шерстью самец растянул малиновую присоску, непроизвольно выказав полнейшее удовлетворение так, словно его только что похвалили за находчивость.

– Нет, не спас! – вдруг сказал самец-доктор. – Лет через сто всю грязную работу станут делать машины. И бунтовать не будет причин. А значит, всех можно сделать бессмертными.

– А чем же будут заниматься люди, если не работать?

– Творить. Писать стихи, картины, путешествовать, растить детей… Виноват! С детьми не выйдет по причине угрозы перенаселения планеты. Рождаемость придется ограничить.

– И чем будут заниматься семьи? – послала запрос самка Анна.

– А тем же самым минус дети. Или вообще не будет никакой семьи. А к чему она? Нет, кто захочет, сможет, конечно, жить с кем угодно и как угодно долго, но нынешней непременности семьи не будет…

– Мне бы хотелось стать бессмертной, – не очень громко произнесла Анна. Но увлеченный своей идеей самец-доктор ее не услышал:

– Я даже так думаю, что во время операции по оббессмертиванию заодно придется лишить людей детородной функции. Чтоб и соблазна не было размножиться. Хочешь бессмертие получить, соглашайся, не хочешь – рожай детей вместо себя, а сам помирай.

– Это справедливо, – согласился Базаров. – Что скажете, батюшка?

Самец в черном молчал, пытаясь найти в этом гипотетическом мире место для себя. И вдруг понял, что если все будут маяться дурью, а работать станут машины, то и ему отпадет нужда в службе. Однако признавать, что для него служение Огромному Колдуну – всего лишь способ заработка, не хотел:

– Все равно справедливости на всех не хватит. Несчастные в любви придут ко мне за утешением, например.

– Это медицина урегулирует, – махнул передней конечностью бритый самец. – Отрежут страдающему человеку чего-нибудь.

– Что ж ты ему отрежешь, если он даму сердца свою любит, а она его нет?

– Да в мозгу какой-нибудь участок особо зловредный вырежем. Да и вообще все участки, которые за страдания отвечают, удалим. Не те, что за физические страдания отвечают, конечно, иначе человек вообще боли не будет чувствовать, а без такого важного дела, он и сгореть может, по пьяному делу в костер севши… А только те участки вырезывать надобно, которые за душевные муки отвечают.

– Души не будет, – подсказала Анна, которой течение беседы приятно расчесывало чувствилище.

– Ну, я не так выразился. Психологически страдать не будет человек – вот что я хотел сказать… И чем же вы, святой отец, будете в таком мире заниматься?

– Буду окармлять божьим словом тех, кто надеется предстать перед богом после вечности!

– Как это после вечности?

– А вы что думали, ваша вечность – совсем уж вечная? Как подойдет Конец света, так все и окажетесь пред господом, голубчики.

– И что ваш господь сделает? Ничего он сделать не сможет: души-то у людей не будет. Вот и умрут все насовсем. Если действительно случится такое, поскольку есть подозрение, что Вселенная наша ни начала, ни конца не имеет, и продолжаться будет вечно.

– Господь всемогущ, – не сдавался заросший. – Если захочет наказать, так накажет. В его силах после Конца света оставить ваших гомункулюсов живыми и ввергнуть в ад на вечные мучения. За гордыню накажет.

– Кого? Гомункулюсов искусственных? Так их не за что: они перед создателем никаких обязательств не имеют. Нас, людей смертных с душами бессмертными господь создал и потому право на нас имеет, как отец. А тех-то за какие грехи, гомункулюсов? Они ж безгрешны! Грешит ведь душа. А бездушные гомукулы святыми будут, мы ранее это упоминали.

Заросший самец в черном весьма интенсивно и несколько раз помахал перед собой передней конечностью:

– Прости́, Господи, за разговоры эти… Как оно там сложится у ваших гомункулюсов хирургических, я не знаю, а сейчас не переброситься ли нам, людишкам невечным, в картишки? Ибо страдательные места из мозга нашего еще не вырезаны, а без картишек я долго выдерживать не могу: страдать начинаю. Кто со мной партеечку в бридж?

– А пожалуй, что и поддержу сию идею, – высокий самец передней конечностью снял с выступа воздуховода преломляющий прибор и начал протирать его особым куском тканого материала, который он извлек из недр своей искусственной шкуры.

– Да и я не прочь переброситься, – поддержал идею смены раздражителя самец, работавший купцом. – Как насчет по пяти рублёв с носа за партию, батюшка?

– Отчего ж и не по пяти? Хотя лучше было бы по рублю. Времена нынче трудные, можно даже и по трехалтынному…

Все самцы, предварительно вежливо наклонив торсы в сторону единственной самки, ушли, унеся с собой запах своих выделений, и рядом с Анной остался только бритый Базаров. Органы зрения самца Базарова сфокусировались на Анне:

– А вы, Анна Аркадьевна, когда-нибудь резали лягушек?

– Господь с вами! Для чего бы я стала такое делать?

– Для познания натуры. Или вы считаете, что природа – без разницы, господь ее сотворил, или она самое себя сотворила – не достойна изучения?

– Нет, я не считаю так. Натура весьма натуральна и достойна, конечно, всяческих похвал, но резать лягушек… К чему-с?

– Чертовски увлекательное занятие! Берешь ланцет и по пузу ей аккуратненько – чик! А она так, знаете ли, дергается, дергается немного, – говоря это, самец Базаров всем телом и передними конечностями показал, как дергается лягушка, не переставая одновременно коситься на молочные железы самки, причем делал это с таким удовольствием, словно бы на груди Анны были разложены препарированные лягушки.

– Гадость какая! – Мордочка самки исказилась гримасой неудовольствия, но поскольку на мордочку самец не смотрел, сигналом для завершения подачи информации это ему не послужило. Напротив.

– Ах, да зачем же сразу «гадость»! – вскричал он. – Положительно не улавливаете вы красоты природы! А уж если взять жабу…

– Да прекратите вы, наконец! – повысила самка амплитуду звукоизлучения. И в этот момент увидела Вронского…