Текст книги "Тупик"

Автор книги: Александр Кулешов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

И посмотрели бы вы на нее в тот момент, когда мы освобождали этого типа из тюрьмы или тогда, с профессором Дроном… Страшно смотреть на нее! Вот уж действительно первобытный зверь! Глаза горят, губы в ниточку, палец белый – с такой силой жмет на спуск. И ясно, какое она получает наслаждение. Страшно!

А я все не могу забыть глаза той старой женщины у тела профессора…

Впрочем, что я все Гудрун и Гудрун? А чем Рика лучше? Уж кажется, красавица, умница, блестящая журналистка. Смеется, душа радуется – зубы как жемчуг, ямочки на щеках. Но когда у нее в руках пистолет или граната, тут не до жемчужных улыбок, тут оскал, оскал смерти.

И я не лучше. Где я тот, прежний, – ни забот, ни хлопот. Нет, заботы были: получше экзамен сдать, с той вон курочкой познакомиться, получше на первенстве университета выступить…

И что я тогда делал? Шел к Эстебану. Он умел поднимать мне настроение, с ним было весело, интересно. На него можно было положиться. Где-то он теперь?

Как где? Он-то на прежнем месте и делает свое обычное дело, он-то не изменился.

В те дни, что мы скитались по свету, я частенько вспоминал Эстебана, его советы, его предупреждения. Может, надо было его послушать? Да что уж теперь говорить…

Вечером того дня, когда мы «экспроприировали» банк, раздался телефонный звонок. Звонил Франжье. Откуда, бог его знает – из другого города, из другой страны, возможно.

– Сегодня же переезжай на южный курорт, дорогой Альберт, – говорит. И все, повесил трубку.

Южный курорт – это значит Италия. Альберт – это значит маршрут № 3, машиной через Австрию.

– Подъем! – кричу я.

И хотя мои девочки уже спать собрались, они мгновенно собираются, надевают джинсовые костюмы – боевые доспехи, так сказать, загружают в сумки кое-какую артиллерию, кое-какие консервы, и вот мы уже готовы.

Быстро спускаемся по лестнице, проходим два-три квартала, ищем машину помощней, побыстроходней.

Наконец находим – «Мерседес-600». Как он здесь оказался? Обычно такие машины стоят в солидных гаражах. Может быть, владелец заночевал у подружки?

Открыть любую дверцу, завести любой мотор для меня давно перестало быть проблемой. Садимся, трогаемся в путь. В очередной путь.

Где конец этому бесконечному пути? И какой он будет, этот конец?..

Только выехали из города, Рика говорит:

– Вот что, Ар, не нравится мне эта машина.

– Чем, – смеюсь, – машина что надо, и бар есть, и телевизор, и музыка квадрофоническая. Едем – сто шестьдесят! Только крыльев не хватает.

– Вот именно, давай-ка сменим на что-нибудь поскромней. Поверь мне.

Она, конечно, права, таких «мерседесов» не так уж много. Но жалко расставаться, уж больно хороша. Все же у меня хватает ума, проезжая через какой-то маленький городишко, где-то в полночь бросить в темном дворе нашу роскошную карету и пересесть тоже в «мерседес», но куда скромней и совсем не новый. Отъехав километров двадцать, меняем номера на итальянские и продолжаем путь.

Едем всю ночь. Границу минуем спокойно. Документы у нас железные, а таможенники спят на ходу.

Утром уже в Италии слушаем радио.

Узнаем, что через несколько часов после нашего отъезда полиция нанесла визит в нашу квартиру. В квартире, радостно сообщает диктор, обнаружены фальшивые автомобильные номера, оружие, карандашные планы банка и окрестных улиц, спортивные сумки. Словом, открыто убежище преступников, совершивших ограбление банка! Да здравствует полиция!

Мы смеемся, хотя полицейские напали на след, прямо скажем, удивительно быстро. Но еще более удивительна прозорливость нашего шефа, вовремя нас предупредившего. Прямо чудеса, словно и его кто-то предупредил из полиции… Бывает…

Но мы перестаем смеяться, когда узнаем, что полиция сразу же обнаружила угон «Мерссдеса-600» (оказывается, владелец вышел к своей машине буквально через несколько минут после нашего отъезда).

И что совсем плохо, полиция уже знает, что вместо «Мерседеса-600» мы теперь катим в нашей колымаге, сообщает ее цвет, номера мотора, шасси, предупреждает, что номер может быть другой, что нас трое, две женщины и мужчина, кое-какие наши приметы…

Сейчас по нашим следам идет Интерпол. Так, по крайней мере, сообщает диктор.

В такие минуты мы действуем быстро и решительно. Тут же сворачиваем в ближайшую рощу, бросаем там машину и расстаемся. Рика возвращается на шоссе – с ее красотой она доедет на попутных машинах, ее любой одинокий автомобилист рад будет подсадить. Мы с Гудрун пешим ходом добираемся до ближайшей железнодорожной станции.

Договариваемся встретиться в Венеции, на площади святого Марка, у подножия Кампанилы. Венеция – конечный пункт маршрута № 3 «Альберт».

Поезд мчится быстро, вдали, будто причудливый кремовый торт, маячат Доломиты. Вдоль пути торчат рекламы мыла, вин, зубных паст, отелей, ресторанов, машин. От них рябит в глазах. Гудрун дремлет, как всегда, тихо посапывая.

В полдень отправляемся в вагон-ресторан. Я выпиваю три чашки крепчайшего «экспрессо». Все-таки варить его умеют только в Италии. Когда официант слышит, сколько еды моя нежная подруга заказывает на завтрак, у него глаза лезут на лоб, а когда видит, с какой скоростью она все это поглощает, он чуть не падает в обморок.

Во второй половине дня прибываем в Венецию. На вокзале пахнет дымом, тухлой водой (ею всюду пахнет в этом городе). Солнце отражается в донельзя замусоренных водах каналов. Вообще зимой и весной здесь погода дрянная – дождь, холодный ветер. Я впервые в этом городе, и он мне не понравился. «Жемчужина Адриатики»! Как же – моченое яблоко! И все время приходится ходить пешком – машин нет.

У Кампанилы лужи, нахохлившиеся голуби мотаются по площади, норовя сесть туристам на плечи. Да и туристов что-то не видно. Маячит одинокая фигура Рики в дождевике, который она успела купить. Торопимся забежать в кафе – согреться, я пью кофе, они – виски. Гудрун использует паузу, чтоб съесть яичницу с беконом, салат, сыр и кусок яблочного торта.

Поздно вечером являемся на очередную квартиру, дверь открывает, как ни странно, монахиня. Она молча вручает нам ключи и исчезает. Осматриваемся. Та же картина: походные койки, консервы, пыль. Но здесь еще и сырость. Включаем телевизор – реклама. Включаем радио – неаполитанская музыка. Смотрю в окно – внизу грязный канал, напротив облезлый, избитый сырыми ветрами дом с когда-то розовым фасадом. Тоскливо…

Неожиданно нам наносят визит.

Раздается условный стук в дверь. Следует обмен паролями. Входит немолодой тип в очках в старомодной оправе. К нашему удивлению, выясняется, что он священник. С ним парень и девушка. Жгучие брюнеты, черноглазые, этакие живчики – типичные итальянцы (хотя здесь, в Венеции, итальянки как раз светловолосые).

Они принесли нам оружие – пистолеты «беретта», «кольт», взрывчатку, радиодетали. Оказывается, парень радиотехник, и он собирается мастерить приемник, чтобы подслушивать радиопередатчики полиции.

Мы угощаем гостей вином – красным и белым «кьянти», сами предпочитаем что-нибудь покрепче (кажется, я начинаю привыкать к алкоголю, а ведь когда-то, кроме пива, ничего не пил). Гудрун вынимает сигареты с марихуаной. Я совсем забыл вам сказать, что Гудрун частенько балуется марихуаной. Рика, кстати, тоже.

Меня лично наркотики не увлекают. Как-то попробовал, Гудрун уговорила – брр, мерзость! Как можно этим увлекаться? Да еще говорят, бросить трудно.

Болтаем с вновь пришедшими (священник ушел). И тут выясняется интересная вещь. Оказывается, они из КР, «красных бригад»! Ну, скажу я вам, не ожидал. Это же наши идейные противники. Вы небось читали, слышали о «двух зкстремизмах»? На одном полюсе они, на другом – мы. Два часа болтаем, во всем согласны, а, оказывается, идейные противники. Чудеса.

Девка только на вид романтическая красотка, как я понял, она – мозг, а парень – руки.

Она говорит, например:

– Что нас беспокоит, так это необходимость учитывать существование уголовного мира (говорит-то как!). Они видят в нас соперников – боятся, что отнимем у них доходы. И в какой-то степени правы, потому что всякое ограбление с целью политического характера (тоже мне формулировка!) приводит к усилению активности полиции. Поэтому нам приходится остерегаться уголовников: они считают святым делом доносить на нас.

Такие у нее заботы.

Но ее слова наводят меня на невеселые мысли. Им приходится остерегаться уголовников!

А мы-то кто? Не уголовники? Да нет, мы, конечно, идейные борцы. И каждый раз, когда мы осуществляем свои акции, не забываем подвести под это, так сказать, идейную базу, провозгласить красивые лозунги. Мы герои, мы борцы, мы провозвестники новой жизни, глашатаи великих идеалов. Тьфу! Даже думать об этом противно. Но ведь идеалы провозглашаем не только мы. Благородными свои цели объявляем не только мы.

Например, Эстебан и его товарищи.

Их, конечно, можно называть смутьянами, бунтарями, международными террористами, ниспровергателями – словом, какую только грязь на них не льют, в чем только не обвиняют.

Но я-то, между нами говоря, знаю, да и вы уж не притворяйтесь, сделайте милость, тоже прекрасно знаете, что все это чепуха. Что этикетки те на них навешивают. И я в том числе.

В том-то и печальная истина, что в отличие от нас и нам подобных Эстебан и его товарищи не уголовники. Ну не уголовники! Что тут поделать!

Иногда я задумываюсь над этим. Это что, такой вот хитрый ход у них – не залезать в грязь, не компрометировать себя разными темными делами, никого не убивать и не взрывать? Это у них такой ловкий прием, чтоб привлечь народ на свою сторону? Да нет, просто вот так они считают, такое у них кредо, как теперь модно выражаться.

Они, повторяю, делают то, что говорят, а говорят то, что думают. И потому у них слова не расходятся с делом и нет им нужды придумывать для своих дел красивые обертки.

Ведь им нелегко. Хоть банки они не грабят и людей не похищают, полиция за ними гоняется больше, чем за нами.

А Эстебан идет себе своей дорогой, и сколько помню его, ни разу слову своему не изменил. Дорога у него одна, и его не собьешь.

И в нем уголовники конкурента не видят.

А в нас – да. Поэтому опасения наших новых дружков меня беспокоят. Ведь коль скоро мы тоже встали на путь «экспроприации», значит, и нам грозит та же опасность.

А, собственно, почему разговор перешел на эту тему? Ага! Выясняется, что у наших новых знакомых есть предложение, даже два: ограбить банк и похитить в муниципалитете разные бланки, печати и т. д.

Самим не справиться, их сейчас только двое, ждать некогда, а мы, как им известно (откуда?), мастера таких дел.

Что касается моральных соображений, то их разрешила Рика.

– Наша тактика допускает на определенных этапах совместные действия с попутчиками, а в некоторых случаях даже с противниками.

И вот, покинув негостеприимную Венецию, мы катим по дорогам Италии на север, все дальше и дальше. Путь лежит в Милан. Дело в том, что наши «компаньоны» заявили: банк следует брать в каком-либо большом промышленном городе, символизирующем капитализм, буржуазию как таковую. Потому выбран Милан. Рика поддерживает эту идею.

Однако на этот раз все проходит далеко не так гладко, как хотелось бы.

Наши «компаньоны» выбирают филиал «Миланского банка», расположенного на окраине в районе новостроек. Здесь ровными рядами выстроились пятиэтажные розовые коробки дешевых домов. Между ними в небольших скверах возятся ребятишки, гуляют собаки, дремлют на скамейках старики. На балконах, словно белые флаги сдающихся гарнизонов, развеваются вывешенные для просушки простыни. Ни в одной стране я не видел такого количества белья, вывешенного во дворах, на балконах, на крышах, даже на протянутых между домами веревках! Такое впечатление, что все постоянно капитулируют.

Гудрун заходит в банк и тут же возвращается хмурая. Во-первых, у дверей охранник с огромным револьвером и к тому же не старый. Во-вторых, большинство персонала – мужчины и тоже весьма крепкие; в-третьих, кассир сидит в клетке из пуленепробиваемого стекла. Да и подъезды не очень удобные.

Сообщаем все это «компаньонам», но они настаивают. У них есть план. Они предлагают совершить налет не на операционный зал, а на машину, которая приезжает каждый вечер в шесть часов за деньгами из центрального банка.

Они давно следят: машина останавливается у входа, и два инкассатора переносят в нее сумки с деньгами. Они вооружены, но руки у них заняты. Шофер сидит в машине, так что, по существу, кроме еще одного сопровождающего машину охранника и банковского, который выходит из дверей в момент переноса денег, другой охраны нет. Во время наблюдения за ними в течение многих дней ни разу никто из охранников даже не расстегивал кобуру.

Ну что ж, нашим «компаньонам» видней.

Они привозят нас в какую-то развалюху в предместье города, и там мы проводим ночь и следующий день. Вот это самое тяжелое в нашем деле – целыми днями сидеть без толку, слушать какую-то дурацкую музыку, смотреть телевизор, пить пиво, курить марихуану (только не я).

В четыре часа они заезжают за нами на фургончике «фольксваген». По борту надпись: «Доставка цветов. Магазин "Флорала"». Залезаем. Я и парень – в кабину, женщины – в кузов. Едем.

Подъезжаем точно (хронометраж эти ребята сумели как следует провести). Машина инкассаторов стоит у подъезда. Шофер читает за рулем газету. Охранник прогуливается у входа. Мы останавливаем наш фургончик неподалеку. Охранник подозрительно поглядывает на нас, но, увидев, что наши женщины выгружают из кузова корзины и букеты цветов, успокаивается.

Гудрун, Рика и итальянка шепчутся возле корзин, делая вид, что проверяют адреса, вставляют в цветы визитные карточки, перевязывают букеты. Если инкассаторы сели в банке пить кофе, весь наш план может провалиться.

Слава богу, вот они появляются в дверях. Два крепких усатых парня тащат сумки с деньгами. За ними возникает охранник банка. Мы оглядываемся – народу на улице мало.

Инкассаторы подходят к своей машине, небольшому бронированному грузовичку.

В то же мгновение Гудрун и Рика выхватывают из корзин с цветами автоматы, итальянка кидает несколько дымовых шашек для острастки. Мы с моим «компаньоном» бросаемся с пистолетами в руках к инкассаторам, и я кричу:

– Всем лежать, руки за голову!

Все реагируют по-разному. Шофер бронированного грузовичка нажимает кнопку, и на окна его кабины с сухим щелканьем опускаются стальные жалюзи. Теперь он в безопасности и наверняка вызывает по радио полицию.

Охранник банка, этот смельчак, во весь рост хлопается на землю и даже зажмуривает от страха глаза. Второй охранник, тот, что прибыл с инкассаторами, начинает возиться с кобурой. Я стреляю в него, попадаю, наверное, в руку, потому что, уронив пистолет, он с воем катается по земле, зажав локоть.

Самыми ловкими, как ни странно, оказываются инкассаторы. Один с такой быстротой выхватывает пистолет, словно всю жизнь снимался в ковбойских фильмах, и разряжает в нас всю обойму. Одна пуля задевает мне ухо, другая впивается моему «компаньону» прямо в лоб, третья поражает итальянку в горло.

Гудрун открывает огонь почти одновременно и поражает обоих инкассаторов. Я хватаю сумки, забрасываю их в кузов и вскакиваю в кабину, Гудрун за мной. Последнее, что я вижу, раньше чем машина срывается с места, это Рика. Из своего автомата точным одиночным выстрелом она прикончила итальянку.

На полной скорости, под крики прохожих, мы вылетаем на дорогу и мчимся прочь от города. Добираемся до развалюхи, перекладываем деньги в продовольственные пакеты, и идем на железнодорожную станцию.

В город въезжаем в сумерки. Из окна поезда видим, что на дорогах идет проверка. Но проверяют лишь тех, кто выезжает из города.

Положение у нас невеселое. Явок нет, мы ведь здесь случайно. Придется рисковать. Расходимся по отелям, в конце концов, документы у нас в порядке.

Перед тем как распрощаться до завтра, я спрашиваю Рику:

– Зачем девчонку-то пристрелила?

Она пожимает плечами.

– Я видела – рана смертельная. Но перед смертью они могли из нее что-нибудь вытянуть насчет нас. Да и зачем ей мучиться. И потом в борьбе против системы возможно все, даже предательство своих…

И пошла, и пошла! Да, говорить она умеет не хуже, чем стрелять из автомата.

Вечером смотрю телевизор. Диктор сообщает о налете с массой ненужных подробностей. Все-таки итальянцы любят все приукрашивать. Выясняется, что мы забрали без малого шесть миллионов лир, что один инкассатор, отец двоих детей, убит, второй, холостяк, тяжело ранен, но выкарабкается (нет чтоб наоборот, жестокая все-таки дама – судьба, несправедливая). Убиты и двое налетчиков – мужчина и женщина, – как уже установлено, студенты из Болоньи. И тут, не веря ушам, я узнаю, что убиты они охранниками, мужественно вступившими в схватку с налетчиками. Ох уж эти итальянцы! Но нас это устраивает, а то, если «красные бригадисты» узнают правду, нам может не поздоровиться.

Утром встречаемся в каком-то кафе неподалеку от собора. Думаем, как быть дальше. В конце концов, решаем рискнуть. Я захожу на вокзал и оттуда звоню Франжье. Он подходит сразу же, словно только и делал, что ждал моего звонка.

Я долго молчу. Тогда он спрашивает:

– Это ты, Шарль?

Я бормочу в ответ:

– Ошибка, – и вешаю трубку.

Телефон шефа, конечно, прослушивают. Впрочем, кого только в моей благословенной стране не прослушивают?.. Да разве только у нас? А в Италии, Франции, Америке, Англии…

Всюду есть теперь гигантские электронные мозги, миллионные картотеки, где все записано, зарегистрировано, где о некоем Арндте, бывшем тихом студенте, а ныне опасном террористе, известно больше, чем я сам знаю о себе. И о Гудрун, моей нежной подруге, и о Рике, и о Франжье, знаменитом адвокате… И об Эстебане тоже. А о нем почему? Он ведь никого не убивал, не взрывал и, насколько я знаю, не собирается совершать насильственный переворот. Но он «красный». И поэтому отвечает за все беспорядки, которые происходили, происходят или могут происходить в стране, в Европе, в мире. И за все преступления «красных бригад» он тоже, конечно, в ответе. Они – «красные», он – «красный», а в деталях некогда разбираться. Раз «красный» – значит, виноват.

Я тогда задаюсь вопросом: почему? Почему наши уважаемые судьи, наши милые моему сердцу прокуроры и полицейские начальники, наши правители, официальные и неофициальные, куда больше боятся мирных демонстраций, в которых участвуют бабы, детишки и дряхлые старики, чем, скажем, нас, боевиков-террористов? Почему впадают в панику, слушая речи на профсоюзном собрании забастовщиков, и не умирают от страха, обнаружив один из наших тайных складов оружия?

Уж не потому ли, что один Эстебан с его речами, статьями и мыслями для них бóльшая опасность, чем вся наша организация?

В конце концов, с нами дело иметь неприятно, от нас пощады не жди. Но с другой стороны, ну отправим мы на тот свет пять судей и прокуроров, десять, двадцать. Одного миллионера, двух, трех. Но не всех же!

А Эстебан и его друзья-коммунисты уничтожат всех поголовно! Не в том, конечно, смысле, как мы, не взорвут и не перестреляют, но лишат власти и денег, а для наших правителей, официальных и еще больше неофициальных, это хуже смерти.

К тому же нас тоже, если серьезно взяться (я-то понимаю), не так уж трудно перестрелять. Сколько нас? Тысяча, пять, десять? Да откуда! А попробуй-ка перестрелять всех, кто за Эстебаном стоит. Шиш! Не все они, конечно, коммунисты, разный там народ. Но что они все не миллионеры – это уж точно. И что им не нравится ходить без работы, а, имея работу, все время опасаться ее потерять. Им не нравится, что кто-то, кто ни черта не делает, имеет все, а кто работает как вол, не имеет ничего.

И тогда Эстебан и другие такие, как он, пусть не коммунисты, объясняют, что к чему, и предлагают разные пути, чтоб все поставить на место. И хотя среди этих путей нет ни убийств, ни взрывов, они в сто раз опасней для тех, кто там, наверху, чем мы со всеми нашими бомбами и базуками.

Вот потому на таких, как Эстебан, и навешивают любое преступление, а уж кто его в действительности совершит – какое имеет значение.

Как-то давно Гудрун, моя мудрая подруга, сказала: «Слово сильнее пулемета». Потом она это говорить перестала. Однажды я ей напомнил:

– Что-то, я смотрю, у тебя взгляды изменились. Ты теперь меньше болтаешь, больше стреляешь…

– Слепец, – обрывает и смотрит на меня с презрением, – такой же слепец, как это стадо баранов! Они не понимают, что есть люди такие, как мы, готовые жизнь отдать ради их блага. Ничего, придет время – поймут. А пока, если не слышат слов, пусть слышат выстрелы. Может, хоть это их разбудит!

Может быть. Да только вряд ли поблагодарят за такой будильник…

Однако я отвлекся. Что я, в конце концов, не могу порассуждать на отвлеченную тему? Я и так ничего не утаиваю в своих «мемуарах». Вы же наверняка горите нетерпением узнать, что дальше.

Ну так вот. Звонком к Франжье я доволен. Вряд ли кто мог о чем-либо догадаться – ну ошибся человек номером, ну показалось Франжье, что звонит его друг Шарль. Что здесь подозрительного? Голос мой по одному слову не узнать, да и длился весь разговор десять секунд. Но главное сделано: «Шарль» – это маршрут № 5 в Швейцарию. Теперь все в порядке, теперь ясно, что нам делать.

Довольно улыбаясь, выхожу из кабинки и направляюсь к ближайшему кафе, где в глубине зала меня ждут Рика и Гудрун. И тут я перестаю улыбаться. Перестаю, потому что не успеваю к ним присоединиться, как мы видим через окно: к вокзалу на полной скорости подлетают три черных длинных «феррари» с антеннами на крышах. Из машин выскакивает десяток крепких ребят в плащах. Они устремляются к телефонным кабинкам.

Ого-го! Вот это оперативность! Чтоб за несколько секунд засечь звонок из другой страны, сообщить сюда, поднять группу… Нас это наводит на серьезные мысли. Как ни странно, именно этот эпизод заставляет по-настоящему задуматься о нашем нынешнем положении. У нас, конечно, есть повсюду друзья и доброжелатели, есть деньги, несколько комплектов надежных документов, есть оружие, целая сеть тайных квартир, тайных маршрутов движения. Но и врагов хватает. Весь Интерпол, вся служба безопасности, разные добровольные и платные полицейские осведомители, «законопослушные граждане», которые спят и видят, как бы получить премию за нашу поимку. Наверняка такая премия уже назначена банками, которые мы ограбили, простите, экспроприировали. Нюанс. Но владельцам банков он мало что говорит.

– Лучше всего куда-нибудь уехать подальше. Отдохнуть немного, набраться сил. Да и пусть здесь память о нас несколько выветрится.

Ну уж если Гудрун устала…

Но, словно угадав мои мысли, она торопится добавить:

– Ненадолго. Потом вернемся. И продолжим нашу революционную борьбу. Сволочи. До чего я их всех ненавижу!

Гудрун не всегда умеет сдерживать свои чувства.

Что касается Рики, то она того же мнения, но выражает его в стиле своих лучших публицистических статей:

– Ты права, надо подготовиться, потренироваться. Время есть. В конце концов, терроризм тем и отличается от «путчизма», что не ставит своей задачей немедленное свершение революции. Он создает в первую очередь условия для политической работы…

Пока они ведут эту высокоинтеллектуальную беседу, я размышляю о маршруте № 5. Надо ехать по железной дороге. Лучше не из Милана. На пригородном поезде мы доедем до какой-либо станции, оттуда на транзитном экспрессе прямо до Женевы. Так мы и делаем. Выждав еще два дня, пока утрясется история с банком и ослабнет контроль, мы, опять-таки разделившись, добираемся на дизеле до какого-то маленького городка у границы. Ночью садимся в экспресс Рим – Женева, который стоит здесь полторы минуты.

Чуть не до самой Женевы спим как убитые, благо удалось взять билеты в спальные вагоны.

Женева встречает нас ярким солнцем и голубым небом. Выходим из здания вокзала, переходим площадь и медленно спускаемся к озеру по улице Монблан. Останавливаемся у бесчисленных витрин, разглядываем часы, сувениры, ювелирные изделия. Кого-то ведь интересуют эти золотые и бриллиантовые побрякушки, эти часы всех размеров и моделей, начиная от усыпанных изумрудами дамских миниатюрных часиков-колец и кончая дурацкими настенными кукушками с гирями в виде еловых шишек. Мы рассеянно смотрим на умопомрачительные элегантные туфли, сумки из крокодиловой кожи, костюмы, рубашки, галстуки, белье. Тряпье! Тряпье и мусор для буржуа. Террор вещей! Вот где террор – все эти буржуа живут в страхе перед вещами, вернее, перед невозможностью их иметь. Ничего, мы их освободим от страха. Когда от наших бомб взорвутся эти роскошные витрины, взорвутся и кое-какие установившиеся взгляды на жизнь…

Во всяком случае, мы прекрасно чувствуем себя в наших джинсовых одеяниях. Здесь, кстати, они никому не бросаются в глаза, половина прохожих одета так же.

Переходим мост, минуем цветочные часы, слева вдали играет в лучах солнца знаменитый женевский фонтан. Углубляемся в сеть переулков и наконец оказываемся в старом темном дворике старого темного дома. Поднимаемся на пятый этаж. Открываем дверь (ключ нам оставили в шкафчике камеры хранения на вокзале, а шифр написали на пятой странице адресной книги в ближайшей кабине телефона-автомата).

Обыкновенная квартира, может быть, немного почище и поуютней, чем прежние.

Готовим себе завтрак. Холодильник набит всякой снедью. Мы с Рикой пьем кофе с бутербродами, Гудрун на этот раз довольствуется яичницей с беконом, банкой компота и солидным куском сыра.

Затем мы включаем телевизор и начинаем ждать. Однако до вечера никто не обнаруживается, телефон молчит. Терпение наше иссякло, и на третий день выходим в город.

Солнце еще жарче, небо еще голубей. Многие ходят в майках с изображением черт знает чего на груди, начиная от целующихся влюбленных и кончая портретами знаменитых футболистов, певцов и президентов.

Я, к сожалению, свою куртку снять не могу, у меня под мышкой пистолет.

Спускаемся к озеру.

Женева не Венеция. Здесь все приветливо и солнечно. А может, это зависит от погоды. Я заметил, что когда в какой-нибудь город приезжаешь в дождь, то остается совершенно иное воспоминание, чем если побывал там летом. Хотя город-то не изменился, он все тот же.

Бродим по набережным, пьем кофе в летнем кафе на острове Руссо возле его памятника (кофе здесь, конечно, не чета итальянскому), любуемся лебедями, и Гудрун кормит их хлебом. На лице ее умильное выражение, она растрогана красотой и грацией лебедей. Заходим в казино, но не задерживаемся – Интерпол протянул свои щупальца и в Швейцарию.

Долго сидим в сквере у отеля «Метрополь», смотрим на синее озеро и белоснежный фонтан вдали. Потом заходим в кино.

Надо же! Такие совпадения не часто бывают. Шел итальянский фильм «Я боюсь». Фильм как фильм. Но дело в том, что он про нас. Ну, не совсем про нас, про итальянских террористов. Там бедняга полицейский должен охранять какого-то судью, не то прокурора, за которым охотятся террористы, и он до смерти боится, как бы его не отправили на тот свет. А выясняется, что больше всего ему следовало бояться собственного начальства, потому что оно было с этими террористами заодно.

Фильм средненький, но я задумался.

Неужели у нас, я имею в виду «Армию справедливости», такая сила? Неужели у наших руководителей такие покровители? Или это только в Италии? И только в фильмах? Тогда почему за нами охотится полиция, специальные службы, почему нас убивают, арестовывают, сажают в тюрьму? А мы зачем уничтожаем полицейских и судей? Раз мы такая теплая дружная компания?

Потом я соображаю, что все-таки не все одним миром мазаны. Таких организаций, как наша, много, небось десятки, да еще во всех странах. Так и среди всех этих спецслужб, судей, следователей, прокуроров тоже есть разный народ. Вот и этот полицейский из фильма тоже вроде бы честный малый.

Наверное, хоть я их и ненавижу, но все же большинство в полиции честно делают свое дело. Нет, они, конечно, не прочь положить в карман, если что лишнее валяется на дороге, но людей, если смогут, убивать не дадут. И судьи, может, какую-нибудь шишку, у которого лучшие адвокаты, не посадят, но тех, кто взрывает и убивает, запросто отправляют в тюрьму. И не на день или два.

Но все же есть какие-то связи. И почему высокие деятели политические, военные, другие, как пишут газеты, могут быть заинтересованы в нашем существовании? Да потому, наверное, что, прихлопнув Ара, они заодно прихлопнут и Эстебана, хотя у Ара руки в крови, а Эстебан вроде бы только глотку дерет. Почему? Почему они считают его таким же опасным? Он-то ведь бомб не подкладывает и никого не похищает. Да, это вопрос.

Вот я и размышляю.

Смотрю, Гудрун и Рика тоже задумались. Потом Гудрун спрашивает, словно бы в пространство:

– Интересно, кто такой этот Рони?

Ей никто не отвечает, да она и не ждет ответа. Но ведь в самую точку попала! Увидим ли мы его еще когда-нибудь?

Ответ на свой вопрос я получил в тот же вечер. Французы говорят, что, когда думаешь о черте, он показывает хвост.

Мы обедаем в маленьком ресторанчике возле церквушки, что недалеко от улицы Монблан. Это даже не ресторанчик, а какой-то домашний пансион, и хозяйка обхаживает нас, надеясь, наверное, что мы у нее снимем комнаты. Черта с два.

Возвращаемся к себе на квартиру и включаем телевизор. И в один голос начинаем хохотать. Передача посвящена… терроризму! Наверное, сегодня Всемирный день терроризма, и все фильмы, теле– и радиопередачи посвящены ему. Не знаю, откуда идет передача, во всяком случае, не из Швейцарии. Некий, судя по количеству орденов и галунов, высокий полицейский чин важно разглагольствует о наших скромных делах. Он обрушивает на нас целую лавину цифр. Оказывается, за минувший год «в мире было совершено 2400 актов терроризма», в том числе 744 убийства, 684 нападения, 100 похищений, подложено 848 бомб, угнано 11 самолетов…

Одна американская фирма «Рассел и Теккер», или что-то в этом роде, даже использует специальные компьютеры, вычисляя «степень вероятности нападения террористов», и берет за это по тысяче долларов. Но советов фирма не дает (и хорошо делает, иначе давно бы обанкротилась).

Я слушаю и постепенно мрачнею. Я-то думал, что мы вносим серьезный вклад в мировую революционную борьбу, а оказывается, стреляют и убивают все, кому не лень, вон сколько совершается нападений, без малого по десятку в день.

Выключаем телевизор, садимся ужинать. И тут раздается условный стук в дверь.

Мгновенье – и мы на ногах. Рика бросается к окну, из-за занавески смотрит на улицу. Гудрун выходит в переднюю и становится так, чтобы отворившаяся дверь загородила ее. Я подхожу к двери и присаживаюсь на корточки, чтоб в меня не попали, если будут стрелять сквозь нее. В руках у нас пистолеты. Все это давно отработано, и, будь мы лунатиками, наверное, и во сне заняли бы те же позиции.