Текст книги "От ящеров до дальних звезд"

Автор книги: Александр Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Александр Казанцев
ОТ ЯЩЕРОВ ДО ДАЛЬНИХ ЗВЕЗД
Размышления над книгой

«Размах – от сказки до предвиденья,

От ящеров до дальних звезд,

Уносит нас земель за тридевять

Фантастика ума и грез!»

Из сонета «Ода фантастике» автора статьи

Впервые я встретил его в кабинете главного редактора издательства «Молодая гвардия» в годы войны. При моем появлении посетитель вежливо встал с дивана, огромный, с полнеющей шеей, с застенчивой улыбкой, словно он стеснялся своего роста и из-за этого слегка заикался. Открытое русское лицо с чуть приподнятыми к вискам бровями и внимательными, умными, проницательными глазами.

Я только слышал тогда о шумном успехе его «Рассказов о необыкновенном», где необыкновенны не только события, но и люди. Цикл этих рассказов под общим названием «Пять румбов» был опубликован в журнале «Новый мир».

И пусть это покажется фантастическим, но все герои, о которых говорится в этих рассказах, – юный красноармеец, «сын полка», матрос, штурман дальнего плавания, палеонтолог, доктор биологических наук и профессор, горный инженер, геолог и писатель – на самом деле воплощают образ одного человека – Ивана Антоновича Ефремова, флагмана советской научной фантастики, которым я восхитился с первых его шагов в литературе.

Биография И. А. Ефремова – это история бурной, исключительно разносторонней жизни.

Мальчик, воспитанный красноармейской ротой в гражданскую войну. Вместе с запахом дыма сражений он впитал в себя веяния революции, обрел необоримую тягу к знаниям.

Юный матрос, плававший в Тихом океане и на Каспии, влюбленный в неистовый ветер, в море бурное или спящее, но всегда для него прекрасное, рождающее отвагу и гордость.

Горный инженер. Он стал им, сдав все экзамены экстерном, дабы утолить свое стремление проникнуть в земные недра, но не только за скрытыми там кладами, а ради познания тайны всего живого, самых истоков эволюции-.

Геолог, не только разведчик земных недр, угадавший геологическое сходство некоторых районов Сибири и Африки, подобие их ценнейших месторождений, но и указавший, где найти «якутские алмазы» («Алмазная труба»). Он же, возглавив в тридцатые годы одну из первых экспедиций по изысканию трассы ныне завершенного БАМа, стал участником важнейшей стройки нашего времени.

Палеонтолог, руководитель более сорока экспедиций на Кавказе, в Средней Азии, Якутии, Восточной Сибири, на Дальнем Востоке и в Монголии («Дорога ветров»). Обобщая свои находки и наблюдения, Ефремов создал новую науку – тафономию о законах залегания останков доисторических животных и полезных ископаемых органического происхождения. Государственная премия увенчала его труд.

Историк, знаток Африки, проникавший взглядом в далекое прошлое Египта или Эллады, в запретные покои фараонов или тайные святилища жрецов.

И наконец писатель с острым восприятием мира, с глубиной суждения мыслителя о сути вещей.

По словам члена-корреспондента Академии наук СССР Ю. Н. Денисюка, рассказ Ефремова «Тень минувшего» подсказал ему идею разработки метода объемной голографии. И много лет спустя, на вечере в Политехническом музее, при обсуждении творчества писателя, в фойе демонстрировалась усыпанная драгоценными камнями «Шапка Мономаха», которой на самом деле там не было. Это объемное изображение было подобно «тени минувшего».

Ивана Антоновича я знал хорошо, поверил в него сразу, и долгие годы мы шли с ним рядом, работая в области научной фантастики.

Он говорил мне: «Какой нелепый сдвиг фаз! Когда интеллект человека достигает наибольшего расцвета, обретены знания и опыт жизни, когда возможно больше можно отдать людям, физические силы оставляют нас…

Писатель Ефремов собирался написать продолжение романа «Туманность Андромеды». Профессор Ефремов готовил научную книгу «Палеонтология». Он слишком рано ушел от нас, однако по сделанному им прожил за десятерых.

Его заметили как ученого в 1927 году, как писателя – в 1944-м. И ученый, придя в литературу, оставил в ней след подобно профессору химии Александру Бородину в музыке.

Один из самых знаменитых романов И. Ефремова, «Туманность Андромеды», выходил в нашей стране и за рубежом несчетное число раз. Мне хочется вспомнить некоторые свои беседы с Иваном Антоновичем, относящиеся к тому времени, когда зрел замысел «Туманности Андромеды».

В то время я часто писал предисловия к издававшимся «Иностранной литературой» произведениям западных фантастов, а из своих поездок за рубеж привозил последние научно-фантастические издания.

Иван Антонович, хорошо владея английским языком, в свою очередь внимательно следил за выходящими зарубежными, особенно американскими, фантастическими произведениями. Это давало нам возможность обсуждать их. Мы даже выступили в 1958 году с совместным докладом о зарубежной фантастике на Всесоюзном совещании фантастов.

Иван Антонович Ефремов задумал тогда противопоставить свой светлый роман, заглядывающий в коммунистическое будущее, джунглям американской фантастики, той значительной ее части, которую он назвал «псевдонаучной». Они враждебны нам, эти джунгли непроходимого пессимизма, населенные кровожадными хищниками или тупыми обезьянами… Казалось, можно отвернуться, отойти, не заглядывать в эти заросли уродливых и невозможных «растений», чтобы не дышать смрадными испарениями мистики и патологии, не слышать завываний «шаманов будущего». Но Ефремов звал меня к исследованию, и я проникал вместе с ним в чащобу, где среди душащих ум и сердце «лиан», «кровососных орхидей», ядовитых колючек, среди сумеречного мрака вечной тени и засасывающей топи болот все-таки можно было отыскать интересные соцветия игры ума, а порой найти хинное дерево горечи сердца. В эти джунгли стоило углубиться, чтобы лучше понять тех американцев, которые своей фантазией ищут выход из дремучих тупиков современного им капиталистического общества.

И редкие тогдашние наши находки стали ныне достоянием советских читателей. Мне довелось своими предисловиями представить первые у нас книги таких писателей, как Рэй Брэдбери, Айзек Азимов, Хьюго Гернсбек, а также писателя уже из другого, социалистического мира – Станислава Лема.

Однако вернемся к антиподам «Туманности Андромеды».

Американские фантасты, охотно отзываясь на научные гипотезы, часто гиперболизируют их, доводя даже до абсурда; жадно принимают на вооружение термины, рожденные новыми открытиями, но мало интересуются ими самими. Прогресс науки, питающий литературу, пугает их. Так, Форстер в романе «Машина остановилась» показал мрачный мир одичавших в эпоху технической цивилизации людей, обслуживаемых во всем некоей машиной, не способных ни к труду, ни к мысли, живущих отдельно, каждый сам по себе. И когда машина остановилась… Вот об этом и рассказывает писатель, боящийся, что прогресс цивилизации заведет людей в тупик. Прочь от машины! К первобытности, натуральности!

Своеобразно, но ту же мысль проводит и современный писатель Меррей Рейслер в рассказе «Исследовательский отряд». Непроходимые джунгли хищных растений, летающие вампиры, похожие на голых обезьян, страшные чудовища, сухопутные пресмыкающиеся, быстрые, ловкие, кровожадные, не прощающие смерти никого из собратьев, – все это делает одну из вновь открытых планет непригодной для заселения. И не выдерживает, погибает созданная там колония совершенных роботов, исполнительных, точных, неутомимых, но не мыслящих… и поэтому неспособных быстро ориентироваться в новых условиях. Зато выживает бесстрашный авантюрист, нелегально поселившийся здесь и покоряющий природу новой планеты без машин, а с помощью… прирученного орла-разведчика, носящего на груди телевизионную камеру, да дрессированных медведей, могучих, умных, преданных. Друзья человека – животные, а не машины! Это звучит между строк пресыщенного достижениями цивилизации автора.

Современные ученые считают возможным создание электронно-вычислительных машин, способных не только управлять, скажем, станками, изготовляющими телевизоры, но и проектировать их, даже ЭВМ, то есть способных размножаться.

Американские писатели продолжают мысль ученых, – значит, можно себе представить бунт машин против людей, менее способных к вычислениям, менее приспособленных для жизни, ибо ЭВМ знают лишь рациональность. Тупо-беспощадные, лишенные таких «слабостей», как эмоции, вроде гуманизма, эти искусственные существа могут вытеснять людей из жизни.

Итак, фантасты показывали одичавших людей и вымершее человечество. Об этом мы и читали с Иваном Антоновичем четверть века назад.

В 1967 году на научном симпозиуме, проходившем у нас в Армении, в Бюракане, подобные мысли о конце человеческой цивилизации высказывались отнюдь не в литературном плане. Почтенный профессор Калифорнийского политехнического института мистер Минский на основе того, что за последнее десятилетие возможности ЭВМ возросли в миллион раз, сделал вывод, что поскольку энерговооруженность человечества растет столь же стремительно, то через сотню-другую лет человеческому организму уже не выдержать силы энергетических полей. И даже без всякого бунта машин, которые к тому времени не уступят человеку в остроте мышления, но будут безразличны к мощным энергетическим полям, люди окажутся вытесненными с Земли ими же созданными роботами.

К сожалению, это уже не литература, а точка зрения тех ученых, которые не видят для человечества будущего.

Однако для такого пессимизма нет никаких оснований. Мне довелось с международной трибуны опровергать эти заблуждения, построенные на ошибочных предпосылках, будто бы все в мире развивается по экспоненте, то есть по кривой, устремленной в бесконечность. На самом деле все на свете подчиняется не закону экспоненты, а закону насыщения. Например: намагничивание молекул железа, превращающихся в элементарные магниты, число которых не может быть больше числа молекул в куске. Точно так же, по теории образования звезд из туманностей, звезда притягивает к себе материальные частицы туманности, пока они есть в ней. Поистине уместно вспомнить стихи Шота Руставели:

Из кувшина можно выпить Только то, что было в нем.

И в биологическом плане, скажем, человек будет пить, пока не утолит жажду. Так же и не съест больше, чем нужно организму. И нет никаких оснований предполагать, что энерговооруженность человечества будет расти так бездумно и беспредельно, что человеку не удастся жить в энергетических полях будущего. Человечество, надо думать, произведет энергии не больше, чем ему потребуется, и не создаст условий для выживания вместо себя ЭВМ.

Что же касается предельно развившихся роботов, то, как правильно показывает в своих произведениях прогрессивный американский писатель Айзек Азимов, человек создает роботов в помощь, а не во вред себе и никогда технологическая цивилизация не должна привести к гибели человека, ее создавшего. Уже в наше время мы, убедившись, что связанное с техническим прогрессом загрязнение среды обитания угрожает нам, принимаем решительные меры. Разум в разумном обществе не может не восторжествовать, касается ли это безумия возможных ядерных войн, губительных последствий развитой промышленности или создания людьми искусственных конкурентов.

Первый роман об атомной войне и ее последствиях, «Последние и первые люди», принадлежит Аллафу Стебельдогу. Не только упирались в облака огненные фонтаны на страницах романа, не только разверзалась от взрывов земля и сходили с ума от ужаса люди, обреченные на одичание, – в романе подробно и точно рассказывалось о цепной реакции атомного распада, и притом точно так, как в секретном американском «Манхэттен-проекте». Взбешенные маккартисты начали после второй мировой войны беспримерное преследование писателя с помощью Федерального бюро расследований. Стебельдога спасло от электрического стула лишь то, что роман его был опубликован в Лондоне в 1930 году… раньше, чем были сделаны физиками открытия, легшие в основу атомной бомбы.

Оказывается, улавливая направление развития физики, можно понять и связанную с этим опасность для человечества.

Автоматическая аппаратура, совершенная, безотказная и безызносная, при полном отсутствии видимости точно посадила самолет на бетонную, изъеденную временем дорожку. Прыгая на ухабах, подъехали бензозаправщики с нацеленными на самолет фотоэлементными фарами. Горючее, без помощи людей полученное на нефтеперегонном заводе, было подано по трубам на аэродром. Нефть на завод текла по нефтепроводу с промыслов, где хитроумные машины сами бурили скважины в нужных местах.

Вслед за бензозаправщиками к самолету подъехали бомбовозы и подвесили к фюзеляжу атомные бомбы, изготовленные на управляемых кибернетическими устройствами заводах, получающих сырье с автоматически разрабатываемых рудников. Самолет снова поднялся в воздух. Автопилот повел его по давным-давно заданному маршруту. В нужном месте радиолокаторы в несчетный раз обнаружили один и тот же объект поражения и дали сигнал приборам бомбометания. Ядерные бомбы не сравнимой ни с чем силы были сброшены на… на место, где сотни лет назад существовал шумный и веселый, прекрасный город с дворцами и мостами, парками и музеями, величественной историей и светлыми надеждами…

Бомбы, сотрясая планету, взорвались среди серых бугров и черных кратеров, вздымая над пустыней щебня тучи смертоносной пыли, которая серой мутью расплылась над безжизненной, давно уже необитаемой радиоактивной Землей.

Самолет развернулся и по программе, заданной истлевшими мертвецами, полетел обратно на свой старый, но все еще действующий без людей аэродром, где тупые машины снова заправили его горючим и упрямо снабдили страшными орудиями уничтожения, которыми давно уже некого было уничтожать.

Ради чего бы ни создавались американцами романы о конце цивилизации и одичании человечества – ради привычного устрашения, игры на нервах в годы военного психоза и возврата «холодной войны» или ради того, чтобы вызвать у американцев возмущение безумной гонкой ядерного вооружения, – все равно эти книжные войны воспринимаются как предупреждение о близкой опасности небытия.

Но нередко американская фантастика откровенно служит идеалам капиталистического звериного общества, обретая при этом ходкую форму «литературы ужасов». Эта литература продолжает те человеконенавистнические традиции, с которыми столкнулись мы с Ефремовым.

Американские фантасты, как мы знаем, охотно переносят своих героев в космос, сталкивают их там с невероятными условиями, заставляют читателя напрягать свои нервы и… не очень-то верить в написанное. Особенно когда дело доходит до столкновения между внеземными цивилизациями, до войны в космосе, до «звездных войн»! «Отец звездных войн» – писатель Гамильтон так смачно описывает войны между звездными «королевствами» и «космическими империями», что речь уже идет не только об уничтожении противников, но даже о ликвидации самого физического пространства. Потом «звездные войны» перекочевали на западный киноэкран, пугая зрителей ужасами космических военных катастроф.

Однако пришла пора пугаться не только любителям фантастики.

Мне кажется, что именно в космосе можно воочию увидеть как бы следы превращения его в арену беспримерной войны безумных носителей разума. Я имею в виду гипотетическую планету Фаэтон, по-видимому уничтоженную взрывом своих океанов, быть может вызванным ядерной войной ее «разумных» обитателей. От планеты остались лишь осколки в виде кольца астероидов на ее былой орбите, определенной для этой планеты еще Кеплером. С этой версией во время беседы с автором этих строк согласился великий физик нашего времени Нильс Бор, добавивший, что «если бы было не так, все равно ядерное оружие надо запретить!».

Как бы то ни было, судьба Фаэтона, его носящиеся в космосе обломки должны были кое о чем сказать заокеанским приверженцам решения международных споров с помощью ядерных угроз, умноженных милитаризацией космоса.

В 1982 году в Филадельфии был созван конгресс американских фантастов с приглашением гостей из других стран. Перед ними выступил отставной пентагоновский генерал, предлагая перейти отныне к космическим сражениям. Затратив, по его словам, каких-нибудь 800 миллиардов долларов, можно создать семь лазерных космических установок, которые будут перехватывать и уничтожать, как в романе «Борьба миров» Герберта Уэллса, смертоносными лучами (описанными, кстати сказать, и в романе Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина») летящие в космосе объекты. Испанский писатель, гость конгресса, задал вопрос генералу, предложившему немедленную подписку для сбора нужных на его безумный проект денег. Он поинтересовался: «А спросили ли двести миллионов американцев четыре миллиарда остальных жителей Земли, согласны ли они иметь над головами такие американские установки со смертоносными лучами?» Генералу нечего было ответить, ибо американцы в таких случаях не интересуются мнением других народов. Справедливости ради надо сказать, что фантасты не поддержали военного маньяка, но…

Идею «звездных войн» на Земле, как известно, подхватил президент США Рональд Рейган, и будущее планеты зависит от того, удастся ли предотвратить новый безумный шаг в гонке вооружений теперь уже и в космосе.

Так фантастика, обычно идущая впереди времени, находит в реальной жизни свое отражение, и беда, когда это отражение так же безумно, как безудержная фантасмагория.

Все творчество Ивана Ефремова противостоит тому, о чем писали западные фантасты (за исключением произведений наиболее прогрессивных из них!), противостоит и преступным устремлениям деятелей, которые ставят сиюминутные выгоды заправил капитализма выше интересов всего завтрашнего человечества.

В своих романах Иван Ефремов не раз касался этих проблем. Я видел черновики «Туманности Андромеды» и набросок не вошедшей в роман многозначительной по своему названию главы «Раскопки Нью-Йорка». Современным американцам стоило бы прочитать хотя бы это название, чтобы задуматься над всем, что происходит ныне в мире.

Читатель «Туманности Андромеды» увидел Землю, прошедшую тяжелые испытания. Человечество, преодолев долгий путь развития, поднялось на вершину новых общественных отношений. Герои романа заняты не ликвидацией неразумных помех в развитии разума, а дальнейшими шагами разумного, коммунистического общества на Земле. Одна из главных заслуг автора – показ содружества внеземных цивилизаций, объединенных в Великое Кольцо. Космическая взаимопомощь в беспредельном развитии разума – вот основной тезис романа «Туманность Андромеды».

Заслуга автора не только в том, что он вводит читателя в «Эру

Великого Кольца», но и сталкивает его в этом желанном для нас времени с реальными людьми грядущего, живыми, похожими на лучших людей современности. Запоминается Дар Ветер, ведающий связью с внеземными цивилизациями. Добровольно уступив свое место полному энтузиазма темнокожему Мвену Масу, он ищет самую трудную работу в рудниках. Великолепна в своем общении со звездными корреспондентами Дар Ветра Веда Конг, в сжатом и ярком рассказе передавшая по Великому Кольцу всю грядущую для читателя историю человечества Земли. Рассказывая о космосе, об отважных звездолетчиках Эрге Нооре и его подруге Низе Крит, Ефремов ни на мгновение не забывает о Земле, о ее грядущем облике. Космос не служит у него самоцелью, как у многих американских фантастов и их подражателей, когда действие замыкается в выдуманных чужепланетных условиях, служащих лишь фантастической декорацией. У Ефремова решаются на Земле (как и в космосе) огромные задачи, размах которых подсказывается такими деталями, как Академия Предельных Знаний, Академия Горя и Радости, кохлеарное исчисление и обязательные для вступающих в жизнь юноши или девушки «подвиги Геракла». Ефремов мыслит категориями «пределов знаний», пытаясь с их помощью увидеть и показать грядущее, где не будет места «примату образования над воспитанием» (как в наше время, когда сверхобразованные люди лишены подчас понимания этических норм). Он рассматривает будущую семью, когда родители не решаются формировать ум ребенка, как не рискнули бы на операцию его мозга, которая, требуя особых знаний и умения, все же несравнима с более сложным формированием высоконравственного человека грядущего общества. С Ефремовым можно спорить, но нельзя не согласиться, что его герои логичны в своих действиях и убеждениях и что читателю захочется походить на них.

Но главное у Ефремова – это то, что и Земля с ее народами, живущими уже при коммунизме, и космос, куда они устремляются вопреки обычным представлениям американских фантастов не ради выгоды, а во имя знания, не знают войн. У Ефремова в романе МИРНАЯ ЗЕМЛЯ и МИРНЫЙ КОСМОС!

Иван Антонович писал лишь о том, в чем, как ученый, был безусловно убежден.

В 1984 году я встретился с приехавшим в Москву заместителем главного редактора французского журнала «Сьянс э ви» («Наука и жизнь») Жаном Рене Жерменом. Он спросил меня, верю ли я в то, о чем пишу в фантастических романах.

Вспомнив Ефремова, я ответил, что не просто верю, что не требует доказательств, а убежден в этом.

– Значит, и в существовании внеземных цивилизаций?

– Конечно.

– И мы не одиноки во Вселенной! – облегченно закончил он. Одиноки ли мы во Вселенной? Еще недавно среди ученых находилось

мало людей, отрицавших существование вне Земли космических цивилизаций, собирались научные симпозиумы, на которых обсуждались возможности связи с ними. Осуществлялись такие проекты, как «ОЗМА» и другие.

Прошли десятилетия, и «космическая радиосвязь» разочаровала многих. Многообещающие «искусственные сигналы», принятые сначала в Англии за радиопередачи «маленьких зеленых человечков», оказались излучением нейтронных звезд. И ныне стало «хорошим тоном» сомневаться в зарождении жизни, где-либо, кроме нашей планеты. Поэты воспевают жуткое чувство одиночества разумных среди несчетного числа мертвых звезд на небосводе. Журналисты подхватили мысль о неповторимости невероятного стечения обстоятельств, приведших к возникновению жизни, развившееся до разумных существ. И во имя высоких целей стали звучать голоса о необходимости во что бы то ни стало уберечь нашу планету от ядерной гибели лишь потому, что мы единственная пылинка в Галактике. Как будто, если мы не одиноки, можно примириться с гибелью человечества!

И построены эти пессимистические выводы на безрезультатности поиска радиотелескопами «разумных сигналов».

Но ведь два десятилетия по сравнению с миллионами лет возможного существования других разумных миров ничтожно малый период! Кроме того, космическая радиосвязь между цивилизациями может быть направленной в обход Земли. А главное, радиосвязь, вероятно, не самый лучший способ общения между разумными мирами. Сигналы эти не могут распространяться быстрее скорости света, и «диалог» между отдаленными мирами может затянуться на сотни лет. Отвечать на посланную радиограмму будет уже третье или десятое поколение, которые должны помнить посланный их предками запрос. В космосе существуют не только электромагнитные излучения. Там постоянно происходят процессы изменения космических тел и летящих частичек. Так, фотон превращается в электрон и позитрон, обретающие массу в отличие от фотона, масса покоя которого равна нулю. Следовательно, всякое появление массы или ее колебания должны вызвать изменение гравитации, распространение которой, еще по данным крупнейшего французского астронома Лапласа, в 50 миллионов раз быстрее скорости света, а по нынешним оценкам, много больше. Мы пока не умеем принимать гравитационные волны, хотя такие попытки уже делались. Но именно подобные волны могли бы быть носителями космической информации, служа диалогу, не растянутому на столетия.

В связи с этими первыми разочарованиями радиоастрономов следует вспомнить Фридриха Энгельса, который говорил в «Диалектике природы», что жизнь появится всюду, где условия будут благоприятствовать этому, а раз появившись, разовьется до разумного существа, через которое «природа познает самое себя»!

По недавним оценкам астрономов, число солнцеподобных звезд в одной только нашей Галактике определяется в несколько миллионов и близ каждой из них, вероятнее всего, может оказаться планета с условиями, близкими к земным. Оценки числа внеземных цивилизаций были различными: от 10 тысяч, по мнению академика В. Г Фесенкова, до нескольких миллионов. Член-корреспондент Академии наук, недавно скончавшийся профессор И. С. Шкловский, выпустивший совместно с видным американским планетологом Карлом Саганом в Нью-Йорке книгу «Разум Вселенной», не только называл количество населенных миров космоса, но, исходя из теории вероятностей, попытался определить даже число возможных посещений нашей Земли космическими исследователями. И маститые ученые назвали ошеломившую даже нас, фантастов, цифру 10 000 посещений! (А мы-то осмеливались говорить об одном-двух!) Правда, впоследствии профессор Шкловский перешел в лагерь пессимистов, готовый признать, что жизнь на Земле уникальна. Однако в последние годы жизни он снова допускал существование инопланетных цивилизаций в связи с открытием источников инфракрасного излучения вблизи ядра Галактики. Уместно вспомнить высказывание Ф. Энгельса о том, что «…материя во всех своих превращениях остается вечно одной и той же… с той же самой железной необходимостью, с какой она когда-нибудь истребит на Земле свой высший цвет – мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время»1.

Каков же может быть этот высший цвет материи? Будет ли он некоей мыслящей плесенью (по академику Колмогорову), или разумным океаном (по Лему), или вселится в неких осьминогов или иных чудищ? Мне хочется вспомнить высказывания Ивана Антоновича по этому поводу.

Он говорил: разум (по Энгельсу) может развиться лишь у существа, способного трудиться, творить, созидать. Поэтому можно предположить, что такое существо должно иметь свободные от ходьбы конечности (руки?) Для выживания в условиях острой борьбы за существование преимущество ему дал бы большой обзор местности, и мы вправе представить его себе прямостоящим на оптимальном числе конечностей (на двух ногах?). Надо думать, что стереоскопические органы зрения и слуха Природа расположила бы у такого существа вблизи главного мозгового образования, разместив их в верхней части тела (голова с глазами и ушами?). Словом, на большом расстоянии такое разумное существо, по мнению Ефремова, могло бы напомнить человека, но вблизи…

Тут можно ожидать чего угодно, самого неожиданного, но не исключено, как пишет сам фантаст в той же «Туманности Андромеды», что где-то окажутся «не только братья по разуму, но и братья по телу». Что ж, мы вправе об этом мечтать! И кто знает, может быть, такая мечта не так далека от действительности и человекоподобные инопланетяне когда-нибудь встретятся (если уже не встречались в прошлом!) с людьми Земли. Хотелось бы при встрече с ними не краснеть за наше неразумное человечество!

Ефремов допускал, что звездные пришельцы могли побывать когда-то на Земле. Он с большой художественной силой выразил это в своей повести «Звездные корабли». Нахождение черепа разумного существа передано с огромной достоверностью во всех деталях, так знакомых ученому-палеонтологу. Вместе с тем повесть в этой части приобретает большое философское звучание.

Ефремов был убежденным сторонником реалистической фантастики, любое его допущение исходило из угаданного им развития уже существующего зерна знаний. Он умел предвидеть много, понимая тенденции развития науки и техники. Он уважал Жюля Верна, который впервые ввел в литературу героя-техника, строя сюжет на применении технических новшеств, более того, впервые в мировой литературе привлек в качестве полноценного героя неодушевленный предмет, знаменитый «Наутилус», технического совершенства которого не достигли даже современные субмарины.

Но и до Ефремова, и после него существовала другая ветвь фантастики (уже не научной!), делающей какое-либо произвольное, порой самое невероятное допущение – например, нос, отделившийся от лица героя и разгуливающий по проспекту в генеральском мундире («Нос» Н. В. Гоголя). Или кусочек кожи, обладающий чудесным даром исполнять желания героя, но сокращающийся при этом в размерах («Шагреневая кожа» О. Бальзака), или чудесный портрет, на котором отражались все пороки оригинала, а сам герой оставался юным и прекрасным («Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда). Во всех этих классических произведениях благодаря таланту авторов и строгому соблюдению достоверности во всем том, что вытекало из «сказочного» допущения, удавалось показать как бы через увеличительное стекло пороки героя и общества, в котором он существовал. Прибегали к фантастическим приемам и Д. Свифт в своем «Гулливере», и Г Уэллс в «Машине времени», показывая в первом случае ограниченность современного Свифту аристократического общества, бессмысленность войн, ведущихся, к примеру, из-за того, с какой стороны разбивать яйцо, вместе с тем отражая высокие человеческие чувства, проявление которых запретно из-за непреодолимой преграды между «большими» и «маленькими» (читай: между знатью и простолюдинами). Уэллс же, применив прием перемещения во времени, показал, до какого чудовищного, даже биологического, перерождения может дойти современное ему капиталистическое общество угнетателей и угнетенных, когда те, кто создает материальные ценности, превратившись в морлоков, уйдут под землю, оставив на поверхности потомков былых своих хозяев, бездельников-элоев, которых они кормят только из-за их нежного и вкусного мяса…

Сказочная фантастика была чужда Ефремову, но он признавал, что привлечение в повествование сверхъестественных персонажей, если это оправдано замыслом, может способствовать литературным удачам. Достаточно вспомнить Гете и его Мефистофеля, того же Гоголя с прелестными «Вечерами на хуторе близ Диканьки», даже «Демона» Лермонтова, сказки Пушкина…

Вспоминал он в беседах со мной и М. Булгакова. Но я думаю, что он вряд ли согласился бы с некоторыми «критиками», которые выдвигают так называемую «демоническую литературу» на первый план советской фантастики. В пору научно-технической революции нельзя видеть средство повышения художественной ценности научной фантастики в уходе от показа достижений техники. Научная фантастика отличается от обычной беллетристики тем, что должна быть не только художественной, но еще и научной, а порой подниматься до подлинных прогнозов, смело высказывая дерзкие гипотезы.

Приведу строчки еще из одного своего сонета: