Текст книги "Пылающий остров (изд. 1956г.)"

Автор книги: Александр Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава V
ЭКСПЕДИЦИЯ ЗА ДЫМОМ

Худой, блеклый, как выгоревшая ткань, Карл Шютте вернулся домой раздраженный и злой. Он вздохнул, глядя на мать, ничего ей не сказал, провел рукой по расчесанным на прямой пробор жиденьким волосам и поднялся на второй этаж.

У двери в комнату отца Карл остановился, чтобы отдышаться. Прислушался к каким-то гремящим звукам. Потом поправил черный галстук бантиком и открыл дверь.

Быстрота, с какой старик открыл глаза, никак не вязалась с храпом, напоминавшим рев отягченного угрызениями совести льва.

– Ну, что? – спросил он хриплым басом.

– Опять…

Карл опустился на стул и закрыл ладонями лицо.

Отец вскочил. Это был великан. К тому же при росте белого медведя он приобрел с годами толщину нефтяного бака.

– Это в девятнадцатый раз! – пробасил он.

– Убита Эльза… у нее осталась девочка. Ланьер едва ли выживет. Ланге случайно остался жив…

– А сам?

– Сам? Что ему!.. Сказал, что опыты переносятся в лабораторию номер двадцать девять… в подвале. Из Дании уезжает Бернштейн. Освобождается его лаборатория. Хозяин хочет, чтобы мы работали там.

– Куда же уезжает Бернштейн?

– Не знаю. – Карл, опустив между колен руки, внимательно рассматривал их.

– В девятнадцатый раз! – снова загудел старик. – Если считать, что Ланьер не выживет… значит, еще двое. Это ничего! В прошлом году было семеро, а всего, всего… дай мне вон тот блокнот. Тут я веду счет. Так… А всего теперь будет пятьдесят три штуки.

– Пятьдесят три жизни!

– Из них одиннадцать женщин: две француженки, три англичанки, две немки, шведка, две еврейки и одна американка.

– Отец, я устал! Всё бесполезно. Наука непогрешима. Ее нельзя обмануть. Нельзя опровергнуть положений, раз установленных авторитетами. Фантазия – это род безумия. Можно ли в течение сорока с лишним лет пытаться воплотить в жизнь чью-то безумную мечту. Нельзя сосредоточить Ниагару в чайном блюдце, расплавлять горы аппаратом величиной с консервную банку. Безумие! Нового в мире ничего нет. Надо только изучать, только познавать, только повторять. Для человечества достаточно атомной энергии.

– Э, Карл, нет! Я рассуждал бы так же, если бы сам не видел этого собственными глазами дважды. Уверяю тебя, оба раза было на что посмотреть.

– Я не верю в это. Я не могу! У меня нет больше сил!

– Карл, – заревел гигант, – придётся тебе перевести рычаг на другую скорость!

Сын умолк, еще ниже опустив между коленями руки с тонкими синеватыми пальцами.

– Ты должен благодарить хозяина, что он сделал тебя ученым и ты сидишь в лаборатории, а не за рулем. Тебе нужно найти только то, что уже было найдено, и ты станешь знаменитым. Иди и успокойся. Вели матери принести мне пива.

Карл безнадежно покачал головой, встал и, волоча ноги, вышел из комнаты.

Вот уже двенадцать лет, как он работает в этой ненавистной ему лаборатории. Ну, хорошо, каждый немец может углубиться до самого дна узенького колодца своей специальности, посвятить себя только одному вопросу, разработать его обстоятельно, методично, исчерпывающе. Но двенадцать лет… Сколько за двенадцать лет можно сделать неудачных опытов только в одном направлении? Нет! На это он больше не способен. Он бросит все и уедет в Германию. Карл Шютте не верит в эту идею и не может больше видеть ни жидкого гелия, ни трупов… Нужно быть не человеком, а дьяволом, чтобы все еще заставлять искать эту поистине сатанинскую мечту, от которой даже сам автор ее отказался.

Внизу захлопали двери, послышались голоса. Поднялся переполох.

На лестнице показалась мать. На ее морщинистом лице был испуг:

– Карльхен, зови скорей отца! Приехал он!

Карл замер. Синеватые тонкие пальцы быстро бегали по борту пиджака.

– Хэлло, Ганс! – послышался снизу голос. – Не заставляйте себя ждать!

Ступени заскрипели под тяжестью старого Ганса Шютте.

Внизу у лестницы, со стеком в руках, расставив ноги в желтых гетрах, стоял старый человек, затянутый в костюм. Он был совершенно лыс. Желтая кожа черепа резко граничила с дряблым, морщинистым лбом. Под презрительно прищуренными глазами висели нездоровые мешки, но сухое тело держал он подтянуто и прямо.

Ганс Шютте вытянулся перед гостем.

– Убрать лишних! Мне нужны вы.

– Мать, Карл, оставьте нас одних да подайте пива! Могу ли вас просить?.. Пожалуйста, вот сюда! Как запомнить мне этот день? Великий бог! Как могли вы утруждать себя? Достаточно было лишь крикнуть мне: «Хелло, Ганс!»

– Довольно болтать!

– Слушаюсь…

– Зря я не заехал бы. Мне нужны преданные люди. Вы знаете, что я не верю никому. Я желаю послать вас в экспедицию вместе с профессором Бернштейном.

– С химиком Бернштейном?

– Да. Он способнее вашего сына и закончил работы Ирландца. Теперь надо их реализовать в широком масштабе. Вы отправитесь вместе с ним. В случае чего можете размозжить ему голову. Надеюсь, вы еще способны на это? Я помню, вы ломали прежде двери в моем замке, как спичечные коробки.

Великан крякнул и ударил кулаком по столу. Гость вздрогнул, а старуха, вносившая пиво, чуть не уронила на пол кружки:

– Пожалуйста! Прошу вас, сэр!

– Что?

– Трещина…

– Я так и думал. Можете поставить стол мне в счет. Будете следить за химиком. Ни шагу от него. Поедете на остров Аренида. Это напоминает вам что-нибудь? Организуете добычу газа в большом масштабе. Газ выделяется там из расщелин. Создадите газосборочный завод. Возьмите мою старую яхту. Она только что вышла из ремонта. Можете собираться! Кстати, о вашем сыне: б ольших, чем он, неудачников я не видел! Предупредите эту бледную немочь, чтобы смотрел, с кем водится.

– Слушаюсь! Могу ли я узнать, что за работы будет проводить там химик?

Гигант в присутствии гостя старался сделаться возможно меньше. Он прятал голову в плечи и сгибал спину, отчего руки его почти доставали земли.

– Что будет делать там химик? Вы много хотите знать! Отправляйтесь в экспедицию за дымом! Вы поняли меня? Экспедиция за дымом, подобная той, которую предпринял когда-то старый моряк Вильямс. Кстати, вы можете взять себе в помощники моряка вроде него. У него есть племянник или сын, подходящий парень. А для чего мне понадобится этот фиолетовый газ, вы, может быть, догадываетесь! Хе-хе-хе!

– Я радуюсь…

– Что «радуюсь»? Вы мало знаете! Наш старик со своим «идейным» Ирландцем могли бы завертеться в своих гробах, если бы лежали в них, а не рассеялись в воздухе по милости одного нашего общего друга. Хе-хе-хе!.. Кстати, Ганс, я никогда не прощу вам его бегства.

– Сэр…

– Молчать! Я не хочу возвращаться к этому свинству. Довольно мы имеем теперь хлопот. Ваш сын до сих пор не может распутаться.

– Сэр, мой сын прилагает все усилия, чтобы вновь решить задачу.

– Здесь мало усилий. Надо иметь талант. Довольно! Итак, из двух идей, достойных бога или дьявола, одна возвращена к жизни.

Ганс Шютте встал и прошелся по комнате. Половицы скрипели от каждого его движения. Он задумчиво посмотрел на аккуратные занавесочки, пощелкал пальцами перед канарейкой, потом, спохватившись, повернулся к своему патрону, неестественно прищурившему левый глаз.

– Смею заметить… Идеи мертвых обгоняют идеи еще живых, – многозначительно сказал он.

– К черту живых! Я плюю на них! Пусть трясется над своей тайной, спасая человечество. Во всяком случае, я сохранил над ним власть. Мы займемся с вами, Ганс, вещами попрактичнее, как и подобает американцам. Хелло, Ганс!

Босс стукнул своего слугу по спине, потом с гримасой отодвинул кружку:

– Возьмите пиво, оно горчит… Подробные инструкции получите на яхте. Заметьте, мы должны опешить. События нарастают. Я сам ускоряю их ход. Мой замок полон гостей. – Босс стукнул стеком по желтым гетрам и еще больше наморщил свой лоб: – Кстати, Ганс, катушка, кажется, опять фыркнула. Наверное, сегодня кто-то там умрет. Позаботьтесь, чтобы это не попало в газеты. В моем замке – мое государство!

– Будет исполнено.

– Хелло, Ганс! Вам доверено большое дело. Скоро мы начинаем большую очистительную войну. По этому поводу сегодня в моем замке прием.

– Вы можете надеяться на своего старого Ганса. Он в состоянии перейти еще на любую скорость…

Великан, низко кланяясь, провожал своего властного и желчного гостя.

Из-за хорошеньких коттеджей поселка поднимались шпили Ютландского замка. Продавали газеты. Мальчишки выкрикивали, что Советскому правительству принесено коллективное извинение соседних стран за нападение неизвестных истребителей на паролёт.

Глава VI
ЗАБЫТОЕ НЕ МОЖЕТ ВСПЛЫТЬ

Отвечала ли Марина на уроке арифметики, взбиралась ли на забор, чтобы пройтись по нему «назло Димке», ждала ли в балетной пачке выхода на сцену или садилась за шахматный столик с часами, она всегда волновалась… Волновалась до дрожи, до тьмы в глазах, до потери дара речи. Трудно было представить, что она ответит хоть на один вопрос профессору, что она вообще может стоять на ногах.

Марина ненавидела себя в такие минуты, презирала за слабость, отчаяние, неуверенность, но ничего не могла с собой поделать, даже скрыть своего состояния не умела. Она вообще неспособна была таить чувства, плакала в кино или на спектаклях, горько обижалась и могла горячиться по любому поводу. Ее еще в школе прозвали «атомной» и «гордой полячкой», хотя она была вовсе не полячка, а скорее украинка.

Перед началом защиты диссертации Марина выбрала пустынный коридор на другом этаже института и расхаживала там из конца в конец, в полном изнеможении кусая тонкие губы, сжимая побелевшие пальцы и смотря на ноги блуждающими, светлыми, растерянными глазами.

А ведь принято было считать, что она никогда и ничего не боится. Да и сама она еще с детства не признавала трусов, третировала и изгоняла их из ребячьей ватаги, где стала вожаком. Чтобы доказать свое, умирая от головокружения, она вылезала из окна четвертого этажа и шла по карнизу. Она была доброй, вечно подбирала жалких котят или бездомных собак, возилась с больными и слабыми, но с сильными действительно была гордячкой и даже забиякой. Она лезла в драку с какими угодно мальчишками и в схватке была такой неистово исступленной, у нее тогда бывали такие страшные кошачьи глаза и знала она такие опасные и запретные приемы, что даже большие парни от нее отступали, говорили, что, если с ней свяжешься, потом надо будет делать прививки. В конце концов и они признали ее власть.

Не подчинился ей только Димка со своей командой «быстроногих». Но Марина ни в чем не уступала ему ни тогда, ни теперь.

Уже по одному этому надо победить сейчас волнение. Скоро его самолет приземлится на аэродроме, и Матросов, чего доброго, пожалует сюда, чтобы насладиться ее растерянностью.

В прошлый раз, на защите кандидатской диссертации, она едва справилась с собой, когда увидела за столом Ученого совета министра. У него был высокий лоб и зачесанные назад волосы. Усы мягкие, добрые. А подбородок энергичный. Глаза… Какие у него глаза? Как будто серые… А может быть, это на портретах – серые? В общем ласковые…

После защиты министр подошел к ней.

Марина уже не волновалась, но тут просто смутилась. Стояла и молчала. Еще подумала, что на нем удивительно маленькие сапоги, и, совсем растерявшись, спросила:

«Как вы находите, товарищ министр… сегодняшнюю погоду?»

Ничего глупее нельзя было придумать!

А министр молчал. Она решила поправиться, выйти как-нибудь из этого ужасного положения.

«Я хотела спросить… Вы, кажется, впервые у нас в институте? – и, окончательно смутившись, пролепетала: – Как вы нашли мою диссертацию?»

Тогда министр сказал тихим, неторопливым, несколько глуховатым голосом:

«Нахожу скверной.»

Сердце у Марины упало.

«Я никак не могу дождаться, – продолжал министр, – когда начнется настоящее лето. Не выберешь времени рыбу поудить».

«Как, вы бываете на рыбалке?»

«Первый раз я был, когда рыли котлованы для фундамента. – Министр помолчал. – Потом, потом, кажется, я был ещё три-четыре раза, знакомился с лабораториями и работами».

«Ах, да!» – прошептала Марина.

Они тогда стояли вот в этом же коридоре. И никто к ним не подходил, думая, наверное, что у них серьезный разговор.

«Диссертация ваша мне понравилась. Поэтому-то я и решил с вами поговорить».

На этот раз Марине удалось смолчать.

«На рыбалке я бываю два раза в лето, когда решается дифференциальное уравнение с тремя переменными: погодой, свободным временем и настроением».

Потом министр сказал: «Так», как бы поставив точку, и замолчал. Больше она ни о чем спрашивать его не решилась. Она поняла, наконец, что министр методично ответил на все ее вопросы, причем именно в том порядке, в каком они были заданы. Она робко подняла глаза и вдруг увидела, что у серьезного, всегда непроницаемого, как ей казалось, министра глаза ласково смеялись.

И Марина почувствовала себя сразу по-другому. Теперь она могла уже внимательно и спокойно выслушать все, что он скажет ей.

«Вы посвятите свою дальнейшую работу, – говорил он ей, – во-первых, вопросу сверхпроводимости, который затронули сегодня лишь вскользь; во-вторых, связи этого явления с проблемой концентрации энергии. Это нужная проблема, которой у нас мало занимаются. Свяжитесь по этому вопросу с майором Блиц… простите, с майором Молнией. Иван Петрович недавно перевел свою фамилию на русский язык. Для поставленных им артиллерийских задач требуются огромные сосредоточения энергии. Но эта работа имеет и более широкое значение. Когда-то я был свидетелем демонстрации одного очень эффектного опыта… Давно это было… Я собственными глазами видел овеществленный сгусток энергии. Советская наука должна решить этот вопрос. Так, – снова поставил точку министр. – Задачу эту я выдвигал перед многими профессорами, но эти, с позволения оказать, ученые разводили руками…» – По лицу министра скользнула лукавая усмешка.

«Да… Но, товарищ министр, смогу ли я?»

«Для связи с Молнией я дам вам направление в его секретную лабораторию. Но перед вами стоят пока чисто научные задачи. Для них потребуется революционное миросозерцание и восприимчивый ум. Пусть работа эта будет вашей диссертацией».

«Но ведь я уже защитила диссертацию! И потом, смогу ли я справиться с такой задачей?»

«Я думаю…»

«Достаточна ли моя подготовка?»

«…что эта диссертация будет вашей второй, то есть докторской».

«Как? Мне? На звание доктора?»

«На мой взгляд, чтобы справиться с такой задачей, вы могли бы найти в себе все данные. Наконец в том, чтобы вам стать доктором, ничего удивительного я не вижу».

Раза два потом Марина приезжала к министру и стала называть его уже Василием Климентьевичем. Она рассказала о своем свидании с майором Молнией и о намеченных ею путях решения задачи.

Вот и прошли два года… Диссертация готова. Интересно, приедет ли Василий Климентьевич? Ведь он обещал.

Марине было двадцать пять лет. Глядя на нее, можно было ощутить перемены, которые произошли в наших женщинах за сто лет. В прошлом веке ее сверстницы, выйдя замуж лет в шестнадцать, обзавелись бы уже семьями и детьми и, достигнув зрелости, массировали бы у глаз морщинки, а двадцатипятилетняя «засидевшаяся» девица начала бы уже блекнуть и увядать.

Наша современница, соискательница степени доктора физики, была умнее, образованнее, начитаннее своих сверстниц из прошлого и все же оставалась юной. Иные условия воспитания, равный с мужчинами уровень развития, работа мысли и духовное богатство словно дали советским женщинам тот элексир молодости, который их бабки тщетно пытались заменить румянами и корсетами.

Марина была молода и хороша собой, но самой красивой и умной, самой изумительной и непостижимой считала Марину влюбленная в нее до обожания, на весь мир смотрящая ее глазами восемнадцатилетняя сестренка Надя.

Она нашла Марину в коридоре и помчалась ей навстречу, встряхивая мелкими кудряшками, розовощекая, пухленькая, с совершенно круглыми от переживаний чернильно-синими глазами.

Она подбежала, задохнувшись, и не могла ничего выговорить, напрасно открывая рот.

Марина ласково улыбнулась. Рядом с Надей она всегда чувствовала себя старшей, даже старой.

– Какой ужас, какой ужас, Мариночка! На Матросова напали истребители! Он мог погибнуть…

Марина побледнела, но Надя ничего не заметила:

– Ты подумай только, какой ужас! Но теперь все хорошо. Сейчас сообщили по радио: он приземляется…немного опоздал…

– Вот почему задерживается Василий Климентьевич, – сказала Марина, смотря в сторону сузившимися глазами.

– Матросов перелетел через все океаны и все материки… Но ты не расстраивайся, Мариночка! Защитишь сейчас диссертацию, и вы опять будете квиты. Ты волнуешься?

– Я? – усмехнулась Марина. – Нисколько.

Это была правда. Марина забыла о волнении. Холодная решимость, которая обычно приходила позже, когда был уже взят экзаменационный билет, сделан первый шаг на сцене или первый ход на шахматной доске, решимость и холодная ясность владели ею.

– Ты узнала, что будет говорить оппонент? – беспокоилась Надя.

Марина пожала плечами:

– Наверное, скажет, что я заглянула в будущее.

Надя смотрела на нее счастливыми глазами, любовалась ею.

Пора было спускаться в нижний этаж. Взявшись за руки, сестры шли по мраморной лестнице. Их окружили молодые люди, научные сотрудники института, в отличие от сохраняющей юность Марины, рано лысеющие и многие в очках. Марина здоровалась с ними, смеялась и радовала всех спокойствием. Она шепнула Наде:

– Смотри, кто идет! Это профессор Горский из Ленинграда.

– А кто рядом с ним?

– кто-то незнакомый.

– А я знаю, – вмешался один из молодых людей, – это профессор Оксфордского университета Ленгфорд.

– Идут, идут! Тише!

– Кто это маленький в очках?

– Посторонитесь, не видно!

– Профессор Цзе Сю-лян, а с ним рядом – доктор Держан из Монгольского университета. Сзади доктор Мейлс из Гейдельбергского университета.

– Это прямо не защита диссертации, а международный конгресс!

– Звонят! Приглашают в аудиторию!

– Пойдемте!

– Ну, где же Василий Климентьевич? – прошептала Марина, думая о том, кого министр встретил на аэродроме.

Через улицу по направлению к институту мчались две фигуры. Впереди, с развевающимися седыми волосами, без шляпы, почти бежал старый профессор. Позади него, старательно удваивая его шаги, едва поспевала кругленькая фигурка доктора:

– Почтеннейший, пощадите!.. Вы, может быть, думаете, что я могу закрыть перед вами шлагбаум? Ничего подобного! Мне все равно не удастся забежать вперед. Одумайтесь! Что вы делаете со мной? Ведь я только что сообщил в бюллетене, который ежедневно докладываю правительству, об ухудшении вашего здоровья. И вдруг вас видят на улице, да еще без шляпы.

– Милейший, не откажите в любезности оставить меня в покое! М-да!..

– В покое? Этот сумасшедший бег по улице вы называете покоем?

Профессор сердито пожевал челюстями и прибавил шагу. Доктор выхватил платок и судорожно вытер мокрое лицо:

– Нет, почтеннейший! Ну зачем вам понадобилась эта диссертация? Вы для меня загадка!

Оставив запыхавшегося доктора далеко позади, профессор вошел в вестибюль института. Торопливо скинув с себя пальто и расчесав сбившуюся на сторону бороду, он одернул мешковато сидевший на нём пиджак и направился по коридору.

Дверь в аудиторию была открыта. Профессор остановился у притолоки, сердито смотря из-под насупленных бровей. Голову он склонил немного набок, а правую руку приложил к уху.

Он слушал Марину. Он почти физически ощущал ее слова, летящие в аудиторию, слова, что заставляли то насторожиться, то задуматься, то неожиданно рассмеяться.

– Я попыталась увязать высказанные мной представления о сущности сверхпроводимости с основными положениями квантовой механики и волновой теории. Моей конечной задачей было наглядно доказать, что в магнитном поле можно накапливать энергию, стоит лишь сочетать это с явлением сверхпроводимости. Разрешите мне закончить теперь научную часть своей диссертации и перейти к ее, я бы сказала, фантастической части. Я говорю – фантастической, ибо перспективам использования концентрированной таким образом энергии место скорее в научно-фантастическом романе, чем в научной диссертации.

Человечество вступило в атомный век. Навсегда забыты былые страхи и пессимистические прогнозы о грозящем нам иссякании запасов топлива: каменного угля, сланцев, нефти, природных газов. В нашей стране уже работают атомные электростанции общей мощностью в миллионы киловатт. Они дают ток городам, промышленности, сельскому хозяйству.

Вопрос получения энергии решен человечеством на несколько веков.

И с железной закономерностью встает для решения новый вопрос, вопрос распределения энергии.

Делаются попытки создания подвижных энергоатомных установок. В эту минуту на аэродроме приземляется наш замечательный паролет, в котором паровой котёл совмещен с атомным реактором. Плавают уже суда с подобными же, но более тяжелыми установками.

Однако технике нужно иное, более радикальное решение. Стоит ли ставить автомобильный мотор на старую пролетку? Надо по-новому аккумулировать энергию, использовать для этого сверхпроводимость.

Магнитное поле, в котором теоретически можно сосредоточить энергию, ничего не весит. Прибор можно сделать самых малых размеров. Любому потребителю энергии достаточно присоединиться к его клеммам, чтобы на длительный срок получить источник электрического тока. Ненужными станут тысячекилометровые электрические линии передач. Сверхаккумуляторы в огромном числе можно будет заряжать на гигантских атомных энергоцентралях, а потом доставлять потребителям.

Раз в месяц получат маленькие цилиндры машинист электровоза, бортмеханик самолета, шофер электромобиля, тракторист электротрактора, энергетик завода, механик корабля, наконец, просто домашняя хозяйка, которая сменит у себя в квартире сверхаккумулятор с месячным запасом энергии, как меняла прежде предохранительные пробки.

Ребятишки приспособят электромоторчики к самокатам или велосипедам, покупая в магазинах сверхаккумуляторы, как батарейки электрических фонариков.

Сверхаккумулятор сделает человека подлинным хозяином энергии, которая поможет ему окончательно покорить природу и распоряжаться силами стихии. Поможет ему добиться полного изобилия, поднять культуру и достигнуть на дороге прогресса самого светлого счастья.

– Да это же не диссертация, а целая поэма! – шепнул старенький ученый, сидевший рядом с министром в первом ряду.

Василий Климентьевич, который приехал все-таки на защиту, повернулся к нему, улыбнулся и кивнул в сторону Марины.

– Послушайте, почтеннейший мой профессор, – шепнул доктор, – почему вы решили оставить себя без бороды, выдрав ее столь свирепым и болезненным способом?

– Извольте замолчать… М-да!.. Замолчать! – свирепо прошипел профессор.

– Тише! – шепнули сзади.

Доктор обернулся и еле успел подхватить свое пенсне. Перед ним стоял рослый широкоплечий человек со скуластым лицом и внимательными прищуренными глазами. Доктор замер, так и не надев пенсне. Он узнал Матросова.

Марина кончила. Ей шумно аплодировали.

Румяная, похорошевшая, она тяжело дышала, сердце колотилось в груди. Поправив волосы, она отошла к стене. На её месте стоял теперь официальный оппонент.

Марина слушала рассеянно. Он не возражал по существу. Он только ставил ряд вопросов, касавшихся дальнейших перспектив развития идеи концентрации энергии с помощью явления сверхпроводимости.

Во время речи оппонента стоявший у притолоки профессор кусал ус, презрительно опустив уголки губ. Доктор озабоченно наблюдал за ним.

– Я позволю себе извиниться перед многочтимой мною аудиторией! – неожиданно прозвучал гулкий отрывистый голос старого профессора, едва смолк официальный оппонент. – Я позволю также принести свои извинения и многоуважаемому председателю Николаю Лаврентьевичу, что без приглашения вторгаюсь к вам, но я счел бы недостойным звания истинного ученого смолчать при обстоятельствах… м-да!.. при обстоятельствах сопровождавших изложение трактовавшейся здесь работы.

Марина подняла глаза и удивилась. Она сразу же узнала своего чудаковатого спутника, который рассказывал ей об отражательной радиостанции. Интересно, что хочет он сказать? Наверное, он тоже узнал ее.

– Пожалуйста, профессор, мы очень рады предоставить вам слово, – сказал председательствующий молодой академик.

Профессор прошел за длинный, напоминающий беговую дорожку стол, ссутулив худую спину.

– М-да!.. Детский лепет или безумный бред? Я осмелюсь предложить этот вопрос всем присутствующим. Что преподносит нам, я бы сказал, нескромный соискатель почетного звания доктора физических наук? Разве уважаемые представители научного мира имели честь собраться здесь лишь для того, чтобы выслушивать нелепые фантазии? М-да… В первый раз за долгую жизнь вашему покорному слуге выпадает незавидная роль возражать с этой высокой кафедры ребенку или сумасшедшему. Конечно, это «эгейнст зи грэн» – немного против шерсти, как говорят американцы, но прошу покорнейше извинить старика. Привык я называть вещи своими именами. Не обессудьте!.. Слишком трудно равнодушно слышать столь вульгаризированные представления о сущности физических явлений, преподнесённые нам здесь под ярлыком серьезной научной работы!

Аудитория онемела от удивления. Министр внимательно изучал лицо старого профессора, громившего основы высказанных Мариной гипотез, зло высмеивавшего ее математические построения.

Стоявший в дверях доктор, держа пенсне в руках, не отрываясь глядел на своего пациента, словно искал в его глазах разрешения мучившей его загадки.

– Так выглядят, уважаемые товарищи по науке, «эт ферст блаш», при первом взгляде, изложенные нам принципы теории сверхпроводимости в свете далеко не исчерпывающей, но серьезной критики.

Профессор опёрся вытянутыми руками о стол и согнул узкую спину, продолжая местами налегать на букву «о».

– М-да!.. Но все это бледнеет, товарищи ученые, перед второй частью выступления соискателя. Лишь одна-единственная в ней фраза доставила мне внутреннее удовлетворение. Почтенный соискатель совершенно справедливо изволил заметить, что излагаемым мыслям место не в научной работе, а в фантастическом романе. И я позволю себе добавить: в плохом, уводящем во вредную сторону романе! М-да!.. Всей силой авторитета науки я позволю себе заверить вас: оставьте далекие от реальности мечты о концентрации энергии в магнитном поле! Заниматься такой задачей – абсурд, заблуждение, нелепица, чепуха, ересь, вандализм в науке, невежество, узость взглядов, оскудение, отсутствие элементарного контроля над собой. Ваши предыдущие аплодисменты, уважаемые и дорогие мои коллеги, я позволю себе отнести скорей к эстрадной актрисе, ловко жонглировавшей эффектными, но невозможными положениями, чем к представителю чистой и объективной науки.

В аудитории поднялся шум. Над доской зажглись и замигали буквы: «Внимание»! Шум не прекращался. Он понемногу стал затихать только после того, как молодой академик, проводивший защиту, встал и подошел к доске.

Тогда особенно громко прозвучал певучий и обиженный голос Нади:

– А я думала, что люди – современники революций – умеют спорить по-настоящему!

Академик поднял руку и сказал:

– Продолжайте, профессор!

Профессор стоял все в той же напряженной позе, опершись руками о стол, и резкими движениями поворачивал голову то вправо, то влево.

Марина села на пододвинутый ей стул и потемневшими глазами, не мигая, смотрела на этого ненавидящего ее человека. Она заметила, как преобразился он, заговорив о концентрации энергии, как страстно зазвучал его голос. Женщина, слушая, часто обращает больше внимания не на смысл слов, а скорее на тон, каким они сказаны. И, странное дело, Марина не могла найти в себе ни малейшей неприязни к своему неожиданному оппоненту. Но обида, горячая ребяческая обида подкатывалась к горлу, растворялась в слезах, готовых брызнуть из глаз…

Профессор продолжал:

– Нам рисовали развращающие мозг картины применения аккумуляторов, использующих магнитные поля сверхмощной силы, я бы сказал, сверхакумуляторов. Мы слышали о карманных электростанциях, о неиссякаемых батареях, о бестопливных двигателях, гораздо более удобных, чем атомные… Я сам мог бы, бесконечно фантазируя, рассказать и более поразительные вещи! Но зачем это? Зачем? Для чего тратить силы и государственные средства на бесплодную, хилую идею? Сила уничтожит сама себя! Почтенная соискательница говорила нам об изменении структуры вещества при увеличении магнитного поля, исключающей возможность существования сверхпроводимости. Кроме того, большое магнитное поле разрушит и саму катушку, прочность которой не может быть достаточной. Вся накопленная энергия вырвется наружу, чтобы испепеляющим жаром уничтожить производящих опыт людей… будь то седой, всеми уважаемый ученый или полная жизни и любви девушка…

Дорогие коллеги, товарищи ученые, я имею честь заверить вас, что теоретически нет никакой возможности предохранить проводник от проникновения в него магнитного поля! Точно так же, как нельзя пропустить по нему ток больший, чем допускает ело атомная структура. Нет такой возможности. Всякая попытка обречена на такую же неудачу, как и стремление получить явление сверхпроводимости при обычных температурах.

Резюмируя свое выступление, я позволю себе сказать, что представленная работа порочна как в своей основе, так и в отношении намечаемых вредных перспектив, обрекающих людей на ненужный риск и горькие разочарования. Работа соискательницы непродуманна, сыра, недостаточно выношена, необоснованна, мелка, легкомысленна и, самое главное, неправильно ориентирована. Приходится пожалеть о напрасном труде и потерянном времени. Будем надеяться, что это послужит хорошим уроком юной соискательнице и повернет ее честолюбивые стремления на другой, более реальный и эффективный путь, что я и имею честь ей рекомендовать.

Профессор кончил и быстрой подпрыгивающей походкой направился в аудиторию.

Слышно было, как залетевшая в окно ночная бабочка билась крылышками о матовый колпак лампы.

Профессор, шаги которого гулко раздавались в аудитории, подошел к седоволосому соседу министра и сел рядом с ним. Тот демонстративно встал и, извинившись перед Василием Климентьевичем, прошел в задние ряды. Профессор, растерянно улыбаясь, смотрел ему вслед своими прозрачными голубыми глазами.

У него дернулась щека. Он заморгал ресницами и опустил голову, потом, растопырив острые колени, облокотился на них, зажав ладонями виски.

В течение всего времени, когда выступали ученые, пожелавшие изложить свои взгляды на использование сверхпроводимости, министр все приглядывался к старому профессору. Посматривал он и на Марину. Заметил, как выбежала она в коридор сразу после окончания речи неожиданного оппонента, как вернулась оттуда с красными глазами.

На защите диссертации Марины Садовской разразился научный спор. Столкнулись разные течения и забурлили яростные штормы волновых теорий, квантов, магнитных вихрей и мириадов электронов. Защита превратилась в диспут, которому не видно было конца.