Текст книги "Воспоминания военного министра УНР генерала Грекова"

Автор книги: Александр Греков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Во время пребывания в Одессе я убедился, что ни о каком военном соглашении не может быть и речи. Французское командование требовало изменения всего состава директории, как необходимого предварительного условия каких-либо серьзных переговоров. Мациевич и Остапенко отстаивали престиж своей верховной власти, а время шло, большевики непрерывно и почти без боев продвигались, и территория республики Украины день ото дня сокращалась. Уже тот план, который я когда-то излагал г.Энно и ген. д»Ансельму был более чем наполовину неосуществим за сравнительной слабостью уцелевшей от большевиков Украины и так как хаос в стране и в войсках возрастал с каждым днем. Той силы, которую могла дать Украина, организованная в начале января, к концу февраля она уже не имела, и иностранных войск требовалось уже неизмеримо больше, так как им пришлось бы уже выполнять не только задачи с помощью внутренней организации страны, но и принять на себя большую часть боевого фронта.

Между тем, присутствия в Одессе крупных французских сил не чувствовалось. Там была греческая дивизия, но она особых надежд на себя не внушала. Командование продолжало безаппеляционно устраняться от всякого содействия украинским войскам и даже не согласилось дать свою мастерсткую для исправления попорченных орудий, в которых украинская армия имела недостаток. С дипломатическими миссиями Петлюры оно говорило только языком трбеований, а Петлюра, конечно, не имел ни малейшего желания ухзодить, сделавшись после отставки Винниченко полновластным хозяином директории и сохраняя в своих руках высшую военную власть. Правда, в войсках было достаточно элементов, далеко не почитавших головного атамана, но эелементы эти были раздроблены и сконцентрировать их не было ни малейшей возможности. В самом одесском районе можно было составить кое-какие части, но для этого надо было иметь уверенность в прочности пребывания французских войск на украинской территории, а между тем чувствовалось уже, что, в связи с кавказской политикой Англии и безнадежным положением вещей на Украине, может последовать совершенно неожиданный уход французов из Одессы. Уже из района Вознесенска французские части начали стягиваться к Одессе. Все это зпасталяло думать, что кем бы и какие бы переговоры ни велись, все равно результатом будет занятие большевиками всей украинской территории. В течение этого моего пребывания в Одессе мне неоднократно приходилось говорить с полк. Фрейнденбергом, и он категорически заявил мне, что с петлюровской, также как и винниченковской директорией никаких серйозных коопера ций у французов не может быть. С этим я и выехал из Одессы, так как в подготовке мной военного соглашения надобности не оказалось. Мациевич, Бачинский и Марголин остались в Одессе, продолжая свои бесконечные и безнадежные переговоры. Впрочем они, живя в своем поезде вдали от всякого начальства и критики партий, чувствовали себя здесь гораздо лучше, чем в Виннице, и не торопились возвращаться туда. Представителем военного министерства в Одессе остался подполковник Кавернинский, работавший, как я узнал впоследствии, совсем не в пользу Украины.

Переполненный впечатлениями от разговоров с полк. Фрейденбергом, я 4-го марта явился к Петлюре, подробно изложив ему картину общего положения внутри страны и на фронте, подчеркнув, что единственным спасением для страны могла бы быть активная помощь со стороны французов, и начал убеждать его, что он сыграл уже крупную историческую роль в период освобождения Украины и вряд ли может рассчитывать на какое-либо почетное добавление к ней в создавшейся обстановке и потому, как гражданин и патриот, он должен исполнить желание французов, являющееся категорическим условием их помощи, и уйти подобно Винниченко. Разговаор был очень долгий и совершенно неожиданно для меня носил, во всяком случае по видимости, сердечный характер со стороны Петлюры. В конце концов он заявил мне, что на рассвете 5-го марта он едет в Винницу (разговор происходил в Жмеринке) и заявит директории о своем уходе. Действительно, 5-го он поехал в Винницу, пригласив и меня с собой, и сделал в заседании директории заявление о готовности своей для пользы родины уйти. Однако, сотальные члены директории немедленно созвали лидеров партий и под председательством Андрея Макаренко продебатировали вопрос об отказе Петлюры и категорически решили его отрицательно. Петлюра не заставил себя особенно долго уговаривать. Я лично присутствовал при всех этих перипетиях и был очевидцем их. Ясно было, что украинское дело проиграно. Весь вопрос состоял лишь в, как долго продлится агония. Здесь же директория вынесла постановление немедленно командировать того же меня в Одессу для убеждения французского командования, что Петлюра не может уйти из директории и головного атаманства, ибо тогда все войска бросят оружие, и что необходимо поддерживать существующее украинское правительство для спасения от большевиков хотя бы той части страны, которая ими еще не занята. Иначе они дойдут скоро и до Одессы и “в один миг сборосят французов в море” – буквальное выражение протокола постановления директории.

Я вполне был убежден, что все украинское дело кончено теперь, и потому мне было совершенно безразлично, оставаться ли в Жмеринке или ехать в Одессу с поручением директории. 6-го марта я опять отправился к французскому командованию. По прибытии в Одессу я узнал, что полк. Фрейденберг морем выехал в Херсон, где произошли столкновения греческих войск с большевиками, и что войска эти, а также находящиеся в районе Николаева и Березовки оттягиваются к Одессе. Ясно было, что втягиваться в борьбу с большевиками французское командование не предполагало, а потому и продолжать строить какие-либо планы относительно вмешательства его в украинские дела не приходилось.

По возвращении полк. Фрейденберга я буквально передал ему порученное мне для сообщения французскому командованию постановление директории о необходимости пребывания Петлюры во главе Украинской власти и совершенно не пытался начинать какие-либо переговоры о реальнывх мерах за безнадежностью их в связи с обрисовывающимися все более и более планами французов оставить украинскую территорию и в связи с неизлечимым хаосом в правительстве страны и в ней самой.

Между тем, во время этого последнего моего пребывания в Одессе по приказанию Петлюры без моего ведома, но от моего имени, как наказного атамана, отдан был группе Янева, прикрывавшей подступы к Одессе с севера, приказ очистить это направление, отойти к Жмеринке и открыть пути на Одессу большевикам. Конечно, это распоряжение отрезало Херсонщину от связей с директорией и давало возможность начать здесь независимые от нее организаций, но для этого прежде всего требовалась уверенность в пребывании в этом районе французских войск хотя бы до окончания этой организации, а такой уверенности после херсонских событий быть не могло. Кроме того, в Одессе сильна была добровольческая организация, и вести украинские формирования было при этом условии крайне затруднительно. Наконец, в Одессе и ее районе были и польские части, и они далеко не сочувствовали созданию украинских сил. В итоге явно было, что в создавшихся условиях подобная попытка могла явиться лишь авантюрой, но не серьезным государственным начинанием.

Желая по-офицерски закончить свои сношения с французским командованием, начатые по-офицерски ген. Бориусом, спасшим меня от добровольцев, я в связи со всем изложенным отменил данный Яневу моим именем приказ, сообщил об этом полк. Фрейденбергу и 12 марта уехал из Одессы, чтобы более уже в нее не возвращаться. 17-го марта 1919 года я ушел вовсе с украинской службы и выехал в качестве частного лица за границу, в Галицию.

Вот краткая история переговоров директории с французским командованием в Одессе, поскольку мне приходилось учасвствовать в этих переговорах и наблюдать события и обстановку того момента. Повторяю еще раз, что своевременно использованная национальная Украина могла быть сохранена от занятия ее большевиками и могла послужить надежной базой для оздоровления всей России без боевого участия иностранных войск, трудами же директории крестьянство Украины доведено было до желания прихода большевиков.

А.П.Греков

ПЕТЛЮРОВЩИНА

Раньше, чем сложилось и приняло свои характерные формы то бытовое явление украинского революционного процесса, которое потом получило имя “Петлюровщина”, на этой сцене появилось отдельное лицо – украинский революционный деятель Симон васильевич Петлюра. Появление его совпало с зарей освободительного движения на Украине, в котором он непосредственно учавствовал и которое сразу вынесло его на чрезвычайно трудный и сложный пост первого украинского военного министра. Пост этот труден был и особенно сложен потому, что еще велась Великая война. Украинцы были распылены по всему огромному фронту, вкрапленные в общие российские воинские части. Лишь небольшая относительно часть их была сформирована в так называемые украинизированные корпуса, но корпуса эти были размещены не только на фронтах, прилегавших к Украине, но и на севере. Необычайно характерно происхождение этих украинизированных частей. Они изобретены были на юго-западном фронте весной 1917 года, когда начал ясно сказываться упадок боеспособности русской армии. Стремясь сохранить фронт, командование объявило некоторые корпуса украинизированными, то есть сосредоточило в них украинцев, как элемент наиболее надежный и боеспособный. Когда опыт удался на юго-западном фронте, он был расширен и на другие фронты и дал свой результат, так как украинизированные части последними оставили фронт.

Вдоль западной Украинской границы стояли русские армии двух фронтов – Юго-Западного и Румынского; в отношении их Украина с самого начала войны являлась тыловым и снабжающим районом, переполненным складами и магазинами, запасными частями и дополнительными формированиями, подчиненными частью Верховному Командованию, частью Петроградскому военному министру. Административного аппарата для украинского военного министерства не было никакого. Большая часть старого персонала окружного управления Киевского и Одесского военных округов было явно враждебно украинскому движению. Украина не имела своих воинских частей для внутренней службы и была перенасыщена разлагающимися русскими частями.

Вот та обстановка одновременного небытия и хаоса, из которых надо было путем творчества к организации обеспечить Украине ту живую силу, которая могла бы гарантировать ее существование. А к этому вскоре прибавилась и явная опасность для ее существования, когдпа в Петрограде взяли власть большевики, а Украинское правительство их не признало. От украинского военного министра или, как он назывался тогда, секретаря вийсковых справ, требовалась титаническая энергия, громадная специальная подготовка, организаторский практический талант и сила воли. Все надо было ведь начинать с самого начала, вести работу приходилось, когда кругом хаос и когда все старое против нее. А между тем эту работу надо было выполнить в срок – на севере уже слышны были раскаты большевистских громов против Украины. Правда, у вийскового секретаря был неоценимый сотрудник. Сотрудник этот был – масса украинского народа. На фронте в украинизированных корпусах и в других частях, где только были украинцы, не видя и не зная своего министра, они готовы были на него молиться только потому, что это был первый свой украинский министр. Престиж его был колоссален. Имя Петлюры знали все и верили в него. Все украинцы, не привязанные к фронту, массами двинулись в распоряжение своего министра. Из запасных частей, из гарнизонов Петрограда, Москвы и иных всех городов ежедневно в Киев прибывали украинцы. Народ на местах шел с охотой в национальные украинские части регулярного типа ополчения (вильное казацтво). Национальный порыв был всеобщий, жажда практической работы для Украины выявилась с полной реальностью, и материала для организации было сколько угодно. Конечно, фронт нельзя было тронуть, и об этом никто не помышлял, но и помимо его было довольно живой силы, ждавшей лишь, чтобы ее правильно организовали.

Первый украинский вийсковый секретарь не справился со своей задачей. Он внес в свою работу все, что мог внести – горячий национальный патриотизм, порой искусство дипломата (например, в переговорах и работе с Верховным Командованием, в руках которого фактически были все украинцы фронта), желание купрочить украинскую свободу и демократический строй новой государственности, верность союзникам бывшей России (ни одна украинская часть не была снята с фронта) и мужество в борьбе с притязаниями большевиков. Но за это свое пребывание у власти он не дал Украине и не мог дать того, что нужно было для самой ее жизни. Он не сумел ничего организовать, не сумел сохранить старые организации.

Центральный аппарат военного министерства, хотя бы в самом примитивном виде, технические данные, орудие, без которого немыслима никакая практическая работа министра, совершенно не был налажен. Большего хаоса, чем творился в коллегии Павла Галагана, где помещалось военное министерство, нельзя себе представить. Всем, кто имел в то время хоть какое-нибудь касательство к этому учреждению, это хорошо памятно. И при этом личного персонала было везде масса, но боязнь русской тенденции, столь характерная для Петлюры того времени – более партийного деятеля, чем строителя государства – везде поместила лишь партийную молодежь. Колоссальный ежедневный наплыв специалистов всех родов войск и военной техники безжалостно браковался. Предпочитали стажу знания и опыта стаж партийной благонадежности. А этим оттолкнули массу людей дела, которых потом получить для работы на Украине уже не удалось. Отсуствие военной подготовки и всякого фундамента для государственной работы у самого военного министра не дало никакой путеводной линии, никакого творческого плана. шел день за днем, прибавлялось юнцов в бесчисленных отделах и военных управлениях, но аппарата для работы, для воздействия на войска и на страну не получилось.

Местное военное управление было забраковано в своем старом, полученном в наследство от России виде, личный состав разогнан, но нового на месте ничего не создано.

В войсках, которые были на фронте, жизнь шла по старому заученному порядку. Но украинский военный центр в неменьшей мере, чем большевики, внес внутреннее разложение в войска. Петлюра был украинский патриот и социал-демократ. Войска были на фронте. Они подчинялись не украинскому, а Верховному Командованию и по сущности вещей должны были стоять вне всяких политических вопросов, раз их оставляла на фронте сама украинская власть. Но в Киеве создался с прямого благословения Петлюры, в параллель Петроградскому, совет солдатских депутатов. Из войск не только не устранялась, но в них искусственно вливалась политика и политиканство. Войска были свидетелями несогласий между Командованием и своим военным министерством, и ореол последнего подрывал престиж первого в непрерывных конфликтах, а это в корне разрушало дисциплину. Украинскому центру скоро самрому пришлось испытывать плоды потери дисциплины, когда с минованием первого угара настало критическое отношение и к своему высокому министру. Дилетанты в деле внутренней, крайне деликатной психологической структуры нормального военного организма, новые руководители вовсе разложили войска. Местные формирования были предоставлены самим себе и частной инициативе. Ни руководящих оснований для организации и службы, ни контроля не было. Плоды немедленно сказались. Тьма авантюристов, прежде всего заботившихся получить кредиты на формирования, а затем присвоить их себе, густой сетью покрыла все территории Украины. Зародился и более дальновидный и серьезный авантюризм. Именно в это время и в этой обстановке уже стала всходить заря будущего “гетмана всея Украины” Скоропадского, в это время главы формирований “вильного казацтва”. Теряется невозградимое время, а между тем уже подходит большевистская опасность. Большевики объявляют частичную демобилизацию. Потоки бывших русских войск текут через Украину бандами грабителей, погромщиков, большевистских агитаторов. Нет аппарата военных грабителей, погромщиков, большевистских агитаторов. Нет аппарата военных сообщений, нельзя взять в руки и организовать железнодорожную работу, чтобы выкачать за пределы Украины весь этот разоряющий ее элемент. Нет нигде внутренних украинских гарнизонов и нечем водворять порядок. Вторая половина ноября 1917 года (ст.ст.) и весь декабрь – это сплошное море серых шапок, берущих силой поезда, разбивающих станции, берущих лошадей на фронте и по пути в селах, едущих по грунтовым дорогам, пешими бандами заполняющих дороги, города и села... Сплошное великое переселение народов, и абсолютное бессилие, безволие и неуменье украинского военного центра избавить страну от этого бедствия или хоть облегчить его.

Вскоре подоспевает и открытая война с большевистским правительством. Целые корпуса бывшей русской армии, объявившие себя большевистскими:, стояли не только на западной границе, но и внутри Украины (Жмеринка, Казатин, Бирзула, Сарны и т.п.), как наследие бывшего боевого фронта. Отдельные группы неукраинских частей рассеяны по всей Украине. Организованное наступление большевиков ведется и с востока, и с севера, и с запада (со стороны бывшего фронта). А в руках украинского военного министра только случайные обломки старых частей, уцелевшие инициативой своего командного и солдатского состава, и зачатки новых. Нет плана операций, нет руководства и командования. Случайные маленькие и большей частью неумелые командиры пытаются за свой страх выдерживать борьбу, но организация врага сильнее, и кольцо его начинает уже сжимать Украину. Вот обстановка, в которой в началу 1918 года Петлюра под давлением не только парламентских, но и военных кругов (в том числе и совета солдатских депутатов) должен был выйти в отставку.

Несмотря на патриотизм и правоверный демократизм, которые в иной области сослужили бы Украине большую службу; несмотря на ореол, окружаший его с первого момента в среде войск, опираясь на который так легко было взять эти войска в свои руки; несмотря на патриотический порыв в народе, использовав который, можно было создать новые войска; несмотря на грандиознейшие склады бывших русских фронтов, обогатившие потом немцев (большевики даже не смогли их расхитить, так они были велики), – старые части были доведены до разложения, новые не сформированы, а те слабые формирования, которые удалось начать, были без пушек, без винтовок, без снаряжения и одежды. Был военный министр, но не было ни министерства, ни войска, ни военного хозяйства; была лишь правоверная партийная политика, надежда на магические силы, которые сами собой должны были все создать по-новому, и хаотичная работа без плана и системы.

Сам Петлюра не знал при этом отдыха, он работал больше всех в своем “министерстве”, приемы в коллегии Павла Галагана затягивались часто до глубокой ночи, совещания и заседания тянулись без конца, и тем трагичнее была безрезультатность всей этой работы. Для масс специальная работа Петлюры, как военного министра, еще не была понятна и не получила их оценки. Для них остался факт существования такого имени на верху украинского войска с первых моментов независимой жизни Украины. Благодаря тому, что в начале его карьеры его имя узнала вся масса украинцев, которая была на фронте и затем при развале его разошлась по всем уголкам Украины, Петлюра имео уже на Украине имя.

Это имя он использовал немедленно по уходе в отставку для новой патриотической задачи – борьбы с большевиками. С начала января 1918 года он по обычаю того момента начал формировать из охотников отряд для отбития у большевиков Харькова. Имя дало свой собственный штаб, дал колорит традиционно-национальной гайдаматчины своим формированиям, получил широкую поддержку от правительства. Обстановка была такая, которая давала возможность сделать серьезное дело, и срок был для этого хоть и небольшой, но все же около месяца.

Когда в январе этот так называемый “киш” Петлюры выступил на практическую работу, то оказался совершенно небоеспособным, а руководство его боевыми операциями – неумелым и неустойчивым. Большевики легко отбили гайдамаков Петлюры и прогнали их далеко за Киев. Правда, та же судьба постигла в тот момент (вторая половина января 1918 г. ст.стиля) и все иные украинские отряды, но и в основе их неудач была, в сущности, вина того же первого военного минитсра Украины, в свое время их не организовавшего. В действиях штаба и войск Петлюры сказались уже характерные черты, которые явились первым зарождением всей последующей “петлюровщины”. Военный дилентантизм прежде всего. По глубокому убеждению Петлюры, человека абсолютно не военного по своему прошлому (он получил образование в духовной семинарии, служил до войны на частной службе в банке, а во время войны был в составе тыловых санитарно-гигиенических учреждений), но партийного деятеля, все старое военное искусство должно было смениться новыми военными принципами и сноровками. По его мнению, постоянно им высказывавшемуся и в это время и позднее, в основу нового военного искусства должен был быть положен психологический момент подъема массы. Так было когда-то во Франции, и она покорила мир и идеями, и оружием. Да, но во Франции во главе дела был военный гений, который создал действительно новый самобытный этап в военном искусстве. Здесь же дальше общего места, фразы дело не пошло; в чем именно на практике использовать этот психологический момент – осталось тайной, и войско на деле не оказалось воском. Усвоено было лишь от главы до последнего подчиненного единственно доступное для их технической невежественности общее отрицание всего того старого, что всегда давало силу всякому войску, но налагало неприятные обязанности и стеснения. Посев этого дилетантства в военном деле, скрытие своей слабости и неподготовленности за фразами демагогии, посев, который нашел такую благоприятную почву в взабаламученном море революции, когда на верх и на руководство выводила сплошь и рядом не работа и не талант или знания, а темперамент и партийный апломб, – был первым актом воплощения в жизнь “петлюровщины”, как целого бытового течения, системы строить Украину на особых своеобразных началах. Презрение к всечеловеческим и вечным принципам и к устоям военного дела и военного искусства, не только непонимание, но нежелание понять их, военная невежественная развязность, если можно так выразиться, – вот лозунг, брошенный в практику в этот исторический момент авторитетным именем, который прочно был воспринят подходящей средой и лег первоосновой зачинавшейся “петлюровщины”.

Борьба с большевиками петлюровским формированиям не удалась. Выступил реально второй характерный признак “петлюровщины” —вечные неудачи всех практических начинаний Петлюры. Уже второй акт его государственной работы окончился для него крахом —судьба, которая не изменилась и в дальнейшем. Природа мстила за себя, забвение и игнорирование положенных ею в основу жизни мира законов естества не проходит и не может пройти безнаказанно.

Обрисовалась, хотя пока лишь только в зачатке, третья черта, характеризующая “Петлюровщину” – партийность и фаворитизм в работе, хотя бы сущность этой работы и не соответствовала вовсе применению к ней партийных мер. Петлюра начал приближать к себе сотрудников не по принципу пользы дела, а по соображениям партийным и личным симпатиям. Около него основывается уже та клика, которая потом приобрела на Украине такое позорное имя. Здесь, например, зародилась его близкая связь с будущим чрезвычайщиком его Чеботаревым. Правда, при нем в этот перид есть и настоящие военные специалисты (например, Кирей, Удовиченко), но его тайный кабинет, с которым он решает дела и которому верит —это партийные юнцы и почитатели его личных талантов. А отправные соображения, повелевающие его стратегией и тактикой, – не военные, а партийно-политические расчеты и комбинации. Это постоянное смешение военного дела и политиканства, и притом часто мелкой личной политики самого Петлюры и ближайших его фаворитов, – черта, положившая на характерный для “Петлюровщины” фаворитизм несмываемую печать невежественного политиканства и принесения военных задач и соображений в жертву задачам и соображениям самого мелкого, ничтожного интриганства.

Наконец, в этот же период обрисовалась, и довольно ярко, четвертая черта “Петлюровщины” – вера в Мессианизм Петлюры для создания Украины, проникающий и его самого, и окружавшую его клику. Трудно сказать, на каких основаниях – вероятно, как результат головокружительного для маленькой заурядной личности успеха первых моментов революции – у Петлюры твердо сложилось убеждение, что только он тот титан, которому по силам создать Украину. Факты, казалось, уже в этот новый период его мессианизма достаточно давали прямо обратных материалов. Но в комбинации с фаворитизмом (для которого было так выгодно играть на слабости патрона для отношений с ним и так выгодно было создавать ореол этому прочно захваченному в руки слабовольному патрону, игрушке в руках своих фаворитов) – мессианизм был подогрет, вспоен и вскормлен и глубоко засел в душе самого украинского мессии. В этот период зачатки мессианизма проявились в рекламном вступлении в Киев при минутном успехе, прокламациях и воззваниях за подписью крупным шрифтом спасителя отечества. Трагикомическая черта “Петлюровщины” – увы, парадные вступления Петлюры в Киев потом много раз повторились в еще более рекламной обстановке, но они всегда были прологом к скорому и совсем не парадному и не рекламному выступлению его из Киева.

Настал период Брестского мира, вступления немцев на Украину, падения Центральной Рады и воцарения Скоропадского. Петлюра отошел в тень. Правительство Центральной Рады кратко приняло к сведению прокламации Петлюры и его торжественное вступление в Киев и начало на него смотреть подозрительно. Немцы считали его антантофилом, так как он, будучи военным министром, не снял украинские войска с фронта. Скоропадский смотрел на Петлюру, болезненно боясь всякой тени соперничества. Петлюра перенес свою работу в подполье. Он не пошел ни на какие комбинации с немцами, это несомненный исторический факт, и не примирился с скоропадовщиной. Он повел тайную революционную пропаганду и против гетмана, и против немцев. Здесь он был в своей истинной сфере патриота-революционера. Работа дала результаты в подготовке к движению против немецкой оккупации и гетмана. Украинское общество забыло за эту работу все прежние тяжкие грехи Петлюры, как военного деятеля, и в день парадной панихиды по гетмане Мазепе, собравшей на Софйскую площадь весь патриотический украинский Киев, Петлюре были сделаны толпой овации. Факт этот сразил в самое сердце Скоропадского, и он посадил Петлюру в тюрьму, тем создавая ему еще большее имя для будущего.

В тюрьме Петлюра учится военным наукам. Он с увлечением читает и даже перводыт с русского на украинский язык попадающиеся ему военные книжки. Но все это изучение, конечно, без системы и без руководства, а потому и без прочного влияния.

Настают последние дни сокропадского и немцев. Украинский Национальный Союз готовит восстание. Уже тайно выбрана директория. В момент уступчивости, Скоропадский выпускает Петлюру из тюрьмы, и Национальный Союз немедленно включает его в директорию, как яркого борца, так пострадавшего за свои убеждения. Наступает открытый разрыв с гетманом и начинается всенародная борьба против него и немцев. Это – период кульминационного восхождения звезды Петлюры и блеска его имени в украинских народных массах и, как и первые два, период третьей полной его неудачи на практическом государственном поприще.

Фактическая история этого важного момента украинской революции такова:

Доведенный до предела своего терпения эксцессами немецкой оккупации и правительства Скоропадского народ явно готовился к открытому восстанию. С самого водворения немцами своего ставленника в Киеве народные восстания, в выде местных вспышек и оазисов непрерывных восстаний, с которыми не могли справиться даже немецкие регулярные войска, не прекращались ни на один момент. К осени 1918 г., когда чаша народного терпения уже окончательно переполнилась, это движение начало с каждым днем шириться. Верно чувствуя пульс народной жизни, украинский национальный Союз, после долгого ряда попыток привести гетмана путем переговоров к перемене его ненациональной и жестокой политики на национально-демократические принципы – попыток, которые не дали абсолютно никакого результата – решил без колебаний и новых бесполезных примирительных шагов пойти за народом. Выражая волю его, он объявил гетмана Скоропадского узурпатором и выбрал из своей среды директорию, которая тайно выехала из Киева в Белую Церковь, где приступила к организации народного повстанческого движения. Каждому члену директории поручено было ведать категорией вопросов, к которой он был наиболее подготовлен своей предыдущей деятельностью. Военная часть была поручена члену директории Петлюре, как человеку, имевшему уже отношение, хотя и мало удачное, к военным делам и известному в массах народа еще с первых моментов революции, когда он был военным министром. Голова директории Винниченко никогда не скрывал своего резко критического отношения к военным талантам Петлюры, но в тот горячий момент другого выхода не было. Прочие члены директории уже абсолютно никогда такого отношения к военному делу не имели.

Петлюра с полным патриотическим одушевлением пошел за народом в его освободительном порыве. Здесь он снова оказался в своей сфере революционного трибуна и принес несомненную пользу делу, подогрев до максимума народное настроение и популяризацию себя, как центра, около которого должны были группироваться все восставшие. В этот момент по всей Украине повторялось его имя, и он был близок уже к общему признанию его народным героем, хотя практического блестящего дела никакого им и не было сделано. Но взрыв народного негодования против германо-скоропадовщины был так грандиозен, что имя антипода ее одним уже этим являлось именем желанным и народным. Как это ни странно, легкость переворота, полное бессилие и Скоропадского и немцев, в среде которых началось уже в это время внутреннее разложение, быстро лишили Петлюру этого высокого имени. Восстание прошло одним взмахом. Петлюра снова въехал в Киев среди оваций. Но народ, поднявшийся, как один человек, против своих угнетателей, пришедший делать народное дело. очень скоро убедился, что ему не дают никакого практического дела, его порыв и настроение его – удар по воздуху, и он стихийно начал покидать армию и расходиться по домам.