Текст книги "Первые дни революции в Петрограде"

Автор книги: Александр Кутепов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Кутепов Александр Павлович
Первые дни революции в Петрограде

Из книги «Генерал Кутепов» (сборник статей)

Первые дни революции в Петрограде

Отрывки из воспоминаний, написанных

генералом Кутеповым в 1926 году

В первых числах января 1917 года командир полка, свиты Его Величества генерал-майор Дрентельн, уехал в отпуск, а через несколько дней, вступивший во временное командование полком полковник Веденяпин тоже уехал и тогда, я вступил во временное командование Л.-гв. Преображенским полком.

Полк стоял на позициях вблизи деревень Свинюхи и Корытница у леса "Сапог". Положение на фронте было вполне спокойное: рыли лисьи норы, усиливали проволочные заграждения, копали ходы сообщения и вели легкую перестрелку с противником. Каждый офицер отлично понимал, что с наступлением весны начнутся решительные бои, которые должны привести к окончанию войны. За это говорила огромная работа в тылу: формировалось очень много новых дивизий, усиливалась тяжелая артиллерия, изготовлялись артиллерийские склады и т. д., поэтому каждый офицер старался воспользоваться временными затишьем и поехать в отпуск. В период боев у нас в полку считалось неудобным уезжать.

По возвращении генерала Дрентельна из отпуска, я уехал на три недели в Петроград, куда прибыл в двадцатых числах февраля.

В первый же момент приезда я был поражен тем нервным настроением, которое царило там тогда – на вокзалах, в Гостинном Дворе, в Пассаже можно было видеть солдат в караульной амуниции, но по улицам ходили толпы рабочих, каждый день происходили манифестации. В собрании нашего запасного полка на Миллионной улице, во время завтрака, я был удивлен тем разговором, который вели некоторые наши офицеры: так, например, капитан Приклонский и поручик Макшеев говорили, что необходимо дать ответственное правительство, дать большие права Государственной Думе; и т. п. Приходилось с ними спорить и говорить, что когда рабочие уже вышли на улицу, тo надо сперва навести порядок, а не говорить о каких-то уступках и реформах, что необходимо прежде всего помнить, что сейчас война, что каждый русский человек, а тем более офицер, должен поддерживать правительство, а не критиковать его.

При этом я высказывал свое мнение, что так действовать, как действуют наши запасные полки, выведенные для охраны порядка, нельзя. Я видел на нескольких местах разомкнутые на один шаг друг от друга полуроты под начальством молодых офицеров в большинства не бывших на войне: эти заставы должны были не пропускать в известные районы публику, но это, конечно, не выполнялось, да и выполнять это было нельзя, так как районы не закрывались со всех сторон, вследствие чего публика набиралась с обеих сторон; она ругалась и кричала, и в конце концов всех пропускали. В результате ронялся авторитет офицеров в глазах солдат, разбалтывалась дисциплина, и толпа приучалась не выполнять распоряжений начальства. Поэтому мне казалось, что войска надо убрать и вызывать только в том случае, когда надо действовать оружием. Я эту точку зрения высказывал в присутствии полковника Павленкова; который был помощником генерала Чебыкина.

Павленков, совсем больной, учитывая серьезность положения в эти дни, решил вступить в исполнение своих обязанностей. Он, так же, как и я, возмущался мнениями, высказываемыми Приклонским и компанией.

В Петрограде я остановился у своих сестер, на Васильевском Острове. 27-го февраля, в девятом часу утра, меня вызвали к телефону. Так как я еще не встал, то просил сестру пойти переговорить. она мне сказала, что поручик Макшеев просит меня спешно Приехать на Миллионную. Предвидя что-то недоброе, я быстро оделся и, сел На извозчика, приехал в собрание на Миллионную, где поручик Макшеев мне сообщил, что в казармах гвардейской Конной артиллерии взбунтовались часть Л.-гв. Волынского запасного полка и его учебная команда, что взбунтовавшиеся Волынцы ворвались в казармы нашей нестроевой роты, заставили присоединиться к себе солдат Л.-гв. Преображенского запасного полка, а когда, находившейся там, числящийся по общей армии, заведующий полковой швальней полковник Богданов хотел выгнать Волынцев со двора, то был там же ими заколот.

В первую очередь я спросил, где командир нашего запасного полка, полковник кн. Аргутинский-Долгоруков, на что Макшеев ответил, что он вызван к командующему войсками. В это время я увидел штабс-капитана Эллиота старшего и других офицеров, служивших, как я помнил, на Кирочной. Я приказал им всем немедленно отправиться к своим ротам и находиться со своими солдатами. Одновременно с этим мне доложили, что из Градоначальства за мною прислали автомобиль, на котором командующий войсками генерал Хабалов приказал мне немедленно туда приехать.

Внизу в Градоначальстве меня встретил жандармский ротмистр, сказавши мне, что он ждет меня, так как ему приказано провести меня прямо к генералу Хабалову. Придя наверх, я нашел в довольно большой комнате генерала Хабалова, градоначальника генерала Балка, полковника Павленкова, кажется, генерала Тяжельникова – начальника штаба Петроградского военного округа и еще двух жандармских штаб-офицеров – все они были сильно растеряны и расстроены. Я заметил, что у генерала Хабалова, во время разговора, дрожала нижняя челюсть.

Как только я вошел, генерал Хабалов спросил меня: "Вы, полковник Кутепов?" Я тотчас же ему явился, и он поспешил мне заявить: "Я назначаю вас начальником карательного отряда". На это я ему ответил, что я готов исполнить всякое приказание, но что, к сожалению, нашего Л.-гв. Преображенского полка здесь нет, что я нахожусь в отпуску, никакого отношения к запасному полку не имею, и что, мне кажется, в этом случае надо назначить лицо более известное в Петроградском гарнизоне.

Генерал Хабалов довольно твердо мне сказал: "Все отпускные мне подчиняются, и я вас назначаю начальником карательного отряда". На это я ему ответил: "Слушаю, прошу мне указать задачу и дать соответствующий отряд". Генерал Хабалов заявил : "Приказываю вам оцепить район от Литейного моста до Николаевского вокзала и все, что будет в этом районе, загнать к Неве к там привести в порядок". Я ему сказал, что не остановлюсь перед расстрелом всей этой толпы, но что только для оцепления ее мне надо не менее бригады. Тогда генерал Хабалов раздраженно сказал:

"Дадим то, что есть под руками. Возьмите роту (из 48 рядов) Л.-гв. Кексгольмского запасного полка с одним пулеметом, которая стоит против градоначальства, и идите с ней по Невскому проспекту; в Гостинном Дворе возьмите роту Л.-гв. Преображенского запасного полка (в 32 ряда) и в Пассаже другую роту того же полка, того же состава. Сейчас от Николаевского вокзала сюда к Градоначальству идет пулеметная рота в 24 пулемета, возьмите из них 12 пулеметов себе, а остальные 12 пришлите нам". Я спросил генерала {162} Хабалова: "А будет ли эта пулеметная рота стрелять?" Генерал Хабалов ответил, что по его сведениям Это хорошая часть. Затем он прибавил, что дополнительно пришлет мне все, что возможно, и что сейчас уже отдано распоряжение роте Л.-гв Егерского запасного полка двигаться к Литейному проспекту, чтобы поступить в мое распоряжение, и приказал мне идти выполнять возложенное на меня поручение.

Выйдя из градоначальства я увидел очень подтянутую роту Л.-гв. Кексгольмского запасного полка с одним пулеметом. Рота произвела на меня хорошее впечатление, и я приказал вести ее по Невскому к Литейному проспекту. Около Гостинного Двора ко мне присоединилась рота Л.-гв. Преображенского запасного полка под командой поручика Сафонова, и из Пассажа рота поручика Брауна того же полка с прапорщиком Кисловским. Поздоровавшись с ротами, я спросил ротных командиров в каком состоянии находятся роты. Они мне ответили, что роты хорошие, но, к сожалению они вчера не получили ужина и до сего времени ничего не ели. Я приказал им при первой же остановке купить ситного хлеба и колбасы и накормить людей.

На Невском проспекте у Александринского театра около магазина Елисеева, я встретил пулеметную роту, идущую к Градоначальству. Пулеметы и ленты люди несли на себе. Когда я поздоровался с ротой, то ответило только несколько голосов. B роте уже имелось распоряжение, что 12 пулеметов поступают ко мне. Когда я обратился к командиру полуроты штабс-капитану, фамилии его не помню, и спросил, могут ли они открыть огонь по первому приказанию, то он очень смущенно мне заявил, что у них нет совсем масла и воды в кожухах.. Я приказал ему послать за всем необходимым и на первой же остановке немедленно изготовить пулеметы к бою.

По виду Невского проспекта было уже около одиннадцати часов утра, но нельзя было ничего сказать, что что-либо происходит в Петрограде. Городовые стояли на местах, и только народу было меньше, чем обыкновенно.

Дойдя до угла Литейного и Невского проспектов, я приказал отряду остановиться, а сам пошел узнать у городового, не проходила ли здесь рота Л.-гв. Егерского запасного полка. Городовой ответил, что никаких рот он не видал здесь. В это время на извозчике сюда подъехал командир Л.-гв. Преображенского запасного полка полковник кн. Артинский-Долгоруков. Быстро соскочив с извозчика и заплетаясь в николаевской шинели, он бежал ко мне. Я пошел к нему навстречу.

Он, волнуясь, сказал мне, что взбунтовавшаяся толпа солдат и рабочих подожгла Окружный Суд и идет к Зимнему Дворцу, и что генерал Хабалов приказал мне немедленно вернуться обратно.

На это я ему ответил: "Неужели у вас во всем Петроград только и имеется что мой, так называемый, карательный отряд? Значит генерал Хабалов этим распоряжением, передаваемым через тебя, отменяет свое первое распоряжение?" Кн. Аргутинский-Долгоруков на это ответил: "Прошу тебя поспешить идти к Зимнему Дворцу". – Я возразил: "Идти обратно по Невскому не целесообразно. Передай генералу Хабалову, что я пойду по Литейному проспекту, затем по Симионовской улице к цирку Чинизелли и выйду на Марсово поле, где, вероятно, я и увижу эту самую толпу". Сказав это, я приказал отряду двигаться за мною по Литейному проспекту.

Двигались в таком порядке; рота Л.-гв Кексгольмского зап. п., пулеметная полурота и затем две роты Л.-гв. Преображенского зап. полка. Я шел впереди. Подходя к казармам Л.-гв. 1-ой Артиллерийской бригады, на углу Литейного проспекта и Артиллерийского переулка я заметил группу офицеров Л.-гв. Литовского зап. полка. Далее было видно, как в казармах в это время били стекла, разбивали рамы и выбегали отдельные солдаты. Я остановил мой маленький отряд, и ко мне подошел полковник Л.-гв. Литовского полка, который, как я понял из разговора, оказался командиром своего запасного полка. Он мне рассказал, что на Басковой улице к казармам подошла, предводительствуемая штатскими, толпа солдат его же запасного полка и Л.-гв. Волынского зап. полка и что, ворвавшись в казармы во двор эта толпа стала требовать от солдат, находившихся в казармах, присоединения к ней. Я спросил его, какие же меры он принял, на что он мне ответил, что сделать ничего не мог, и что солдаты в казармах перешли на сторону взбунтовавшихся.

В это время был виден пожар Окружного Суда и оттуда слышались отдельные выстрелы и редкая пулеметная стрельба в нашем направлении: вдоль Литейного свистели отдельные пули.

Видя серьезность положения в этом месте я решил, что не могу уйти отсюда для выполнения приказания генерала Хабалова, переданного мне через полковника кн. Аргутинского-Долгорукова, и послал подпоручика Скосырского по телефону передать в Градоначальство обстановку всего происходящего в районе казарм Л.-гв. 1-ой Артиллерийской бригады и предупредить, что я принял решение остаться и действовать в этом районе.

Затем я сейчас же разомкнул роту Кексгольмцев на три шага во взводной колонне и выдвинул ее к дому кн. Мурузи, откуда, как мне доложили, обстреливали пулеметами, и приказал выяснить обстановку в районе Преображенского Собора, Собрания Армии и Флота, Кирочной улицы и у Орудийного завода и, в случае сопротивления и действия бунтующих, немедленно открыть по ним огонь. Одну роту Л.-гв. Преображенского зап. полка с поручиком Сафоновым, выделив в его распоряжение четыре пулемета от пулеметной роты, я направил закрыть Бассейную улицу со стороны Надеждинской, а также Баскову улицу, выходящую на Бассейную. Одновременно я отдал приказание, в случае движения толпы в направлении роты, немедленно открывать огонь. Одним взводом с пулеметом из роты поручика Брауна закрыть Артиллерийский переулок, выходящий на Литейный проспект.

Во время отдачи этих приказаний я заметил, что много солдат Литовцев, в большинстве своем с винтовками и в караульной аммуниции, выскакивают из окон и выходят на Литейный, собираясь кучками на тротуаре. Видя также, что офицеры Литовского зап. п. продолжают стоять группой и никаких распоряжений солдатам не отдают, я через своего Преображенского унтер-офицера приказал им придти ко мне. Все они отчетливо явились, а один из них заявил мне, что в казармах поднялась такая суматоха, что они не знают, что делать. Я приказал на Литейном проспекте открыть два двора в ближайших домах и отдал распоряжение командира Л.-гв. Литовского зап. п. приказать своим офицерам собрать всех этих солдат и приводить их там в порядок.

Вслед за этим, подойдя к пулемету, стоящему у Артиллерийского переулка и направленному на Баскову улицу, я был удивлен, найдя его не заряженным. Когда я приказал его зарядить, то командир полуроты, стоявший здесь сказал, что у них в кожухах нет воды и глицерина, а также нет смазки, и что пулемет не может быть изготовлен к бою. В это время мне доложили, что толпа солдат, заполнявшая Баскову улицу, совершенно мирно и спокойно стоит, и что унтер-офицер Л.-гв. Волынского зап. п. просить придти туда кого-либо из г.г. офицеров. Я немедленно послал к нему ст. унт. офицера Л.-гв. Преображенского зап. п. Маслова, который быстро ко мне возвратился и доложил, что унтер-офицер Волынского зап. п. докладываете что солдаты очень хотели бы построиться и пойти в свои казармы, но боятся, что их будут судить и расстреливать, и поэтому он просить придти кого-либо из г.г. офицеров, что бы их успокоить и построить.

Выслушав Маслова, я подошел к углу Артиллерийского переулка и, увидя, что там, главным образом, находятся солдаты Л.-гв. Литовского полка, предложил их командиру пойти построить их и привести сюда ко мне, на что он наотрез отказался. Тогда я ему сказал: "Удивляюсь, что вы боитесь своих солдат. Вы должны исполнить ваш последний долг перед ними. Если вы боитесь пойти, то пойду я". И сам пошел к ним.

Когда я подходил к углу Басковой улицы и Артиллерийского переулка, то ко мне, отделившись от толпы солдат, подошел очень отчетливый унтер-офицер Л.-гв. Волынского зап. п. Держа все время руку под козырек, он доложил, что солдаты хотели бы пойти в свои казармы, но боятся, что за все, что произошло, их будут расстреливать. Тогда я, идя по направлению к толпе солдат, громко сказал: "Всякий, кто построится, и кого я приведу, расстрелян не будет". Услышав это, передние солдаты с радостными лицами схватили меня, подняли на руки и просили, чтобы я громко повторил это всем.

На руках у солдат я увидел всю улицу, заполненную стоящими солдатами (главным образом Литовского и Волынского зап. полков), среди которых было несколько штатских, а также писарей Главного Штаба и солдат в артиллерийской форме. Я сказал громким голосом: "Те лица, которые сейчас толкают вас на преступление перед Государем и Родиной, делают это на пользу нашим врагам-немцам, с которыми мы воюем. Не будьте мерзавцами и предателями, а останьтесь честными русскими солдатами".

В ответ на мои слова раздалось несколько голосов: "Мы боимся – нас расстреляют". А два-три других голоса, крикнули: "Товарищи! Он врет, вас расстреляют". Я опять заявил громко: "Приказываю вам построиться. Я полковник Л.-гв. Преображенского полка Кутепов, только что приехавший с фронта. Если я вас приведу, то никто из вас расстрелян не будет. Я этого не допущу".

И, приказав спустить меня на землю, отдал распоряжение унтер-офицерам строить всех своих солдат.

Сейчас же унтер-офицеры начали кричать: "Литовцы, Волынцы такой-то роты строиться сюда!" Вся толпа зашевелилась, но через некоторое время несколько унтер-офицеров подошли ко мне и доложили, отчетливо держа руку у козырька: "Ваше Высокоблагородие, разрешите строиться по названию казарм, так как очень перепутались, и у некоторых рот нет унтер-офицеров". А затем знакомый мне уже унтер-офицер Л.-гв. Волынского зап. п. доложил, что как раз их две роты помещаются в казармах напротив, и что он просит разрешения всех Волынцев этих рот прямо увести на двор этих казарм. Я ему разрешил.

В то время, когда я говорил с унтер-офицерами, из шапочной мастерской, на углу Басковой улицы и Артиллерийского переулка, выскочило около десятка штатских и несколько писарей. У одного из них я заметил револьвер на пояс.

Унтер-офицер Л.-гв. Волынского зап. п., громко крича: "Волынцы таких-то рот за мной", шел по направлению к воротам, и Волынцы, видно было отделялись от толпы и шли за ним. В другой части толпы слышались команды "строиться по казармам" – и одновременно возгласы – "нас расстреляют", "бей его!" Часть солдат толпой бросилась бежать по направлению к Преображенскому Собору, другая же часть разбежалась но казармам. Около меня осталось человек двадцать солдат Литовского зап. п., которые вместе со мною прошли к роте Л.-гв. Преображенского зап. п. поручика Сафонова. Я приказал ему – немедленно одним взводом с пулеметом закрыть Басков переулок и ворота, где во дворе были уже построены две роты Волынского зап. п., распустить их по казармам и никого оттуда не выпускать, а также передать унтер-офицеру мою благодарность и сказать ему, что я назначаю его временно командовать этими двумя ротами.

В это время Кексгольмцев начали обстреливать со стороны Орудийного завода, где бегали отдельные люди, но толпы не было видно. Я приказал немедленно роте Кексгольмцев открыть огонь, обстрелять Литейный проспект и Орудийный завод и, двигаясь вперед занять одной полуротой Кирочную улицу по направленно к Суворовскому проспекту; если же там будет толпа, открыть по ней огонь: другой же полуроте занять направление к Орудийному заводу, поверить караул в казначействе и усилить его одним пулеметом. Роте Л.-гв. Преображенского зап. п. с поручиком Брауном я приказал двигаться по Басковой улице и, выйдя к Преображенскому Собору, очистить Саперный переулок и другие прилегающие сюда улицы.

Вслед за этим все офицеры мне заявили, что необходимо накормить людей, так как их роты не обедали, а Преображенцы даже и не ужинали. В виду этого я срочно послал штабс-капитана Преображенского полка Головина, случайно здесь находившегося, к генералу Хабалову, чтобы просить его сделать распоряжение о доставки пищи для солдат, а также объяснить ему все происходящее здесь и просить прислать более боеспособную команду пулеметчиков. По телефону дозвониться в Градоначальство мы уже не могли.

Когда я отдавал все эти распоряжения, ко мне подошла команда человек в пятьдесят под начальством офицера, который доложил мне, что он прибыли из Царского Села в мое распоряжение с командой разведчиков Л.-гв. 1-го Стрелкового Его Величества зап. полка. Мне очень не поправился вид этой команды.

Когда я с ней поздоровался, она ответила довольно вяло, и сейчас же после ответа раздалось из строя: "Мы еще сегодня не обедали". Я приказал начальнику команды немедленно узнать, кто это сказал, и, отведя команду в ближайший двор, привести ее там в порядок.

Почти одновременно с этой командой прибыл и мое распоряжение эскадрон Гвардейского Кавалерийского запасного полка. Не успел я отдать ротмистру приказание. как он заявил мне, что лошади плохо кованы, люди не ели и устали от большого перехода, и что им надо дать отдых. Довольно громким голосом я сказал ротмистру, что удивляюсь, как при такой обстановке он просит у меня дать отдых. Отстранив его от командования, я назначил поручика временно командующим эскадроном и приказал ему двигаться с эскадроном к цирку Чинизелли, выяснить обстановку в районе Марсова поля и действовать там, в случае надобности, решительно. Это приказание я отдал во исполнение приказания генерала Хабалова, отмены которого до сих пор не было.

Затем я отправился к Собранию Армии и Флота и подошел к роте Кексгольцев, полурота которых под начальством штабс-капитана (по-видимому призванного из запаса) находилась на Литейном проспекте. Ротный командир этой роты был на Кирочной улице, где около церкви Л.-гв. Саперного батальона собралась толпа, которая разбивала окна и старалась проникнуть в казармы Жандармского дивизиона. Взвод Кексгольмцев, открыв огонь, разогнал эту толпу.

Все это время со стороны Литейного орудийного завода и с колокольни Сергиевского всей Артиллерии Собора открыли огонь по полуроте Л.-гв. Кексгольмского зап. п. и по мне. Несколько человек было ранено легко и четверо тяжело. Солдаты, не бывавшие под огнем, бросились под ворота и в Собрание Apмии и Флота. Я немедленно приказал подобрать раненых и отнести их в дом гр. Мусина-Пушкина, где помещалось Управление Красного Креста Северного фронта. Там я просил организовать перевязочный пункт и принять всех раненых. Одновременно принесли двух раненых Л.-гв. Преображенского зап. п. с площади Преображенского Собора. Приказав поставить под воротами дежурное отделение и изготовить пулемет, чтобы обстрелять перекрестным огнем Орудийный завод и угол Сергиевской улицы, я послал подтверждение поручику Брауну действовать более решительно в райoне Л.-гв. Саперного зап. полка.

Вслед за этим мне донесли, что со стороны Марсова поля к Пантелеймоновской улицы движется толпа, направляющаяся к Литейному проспекту, и в то же время ко мне прибыла из Царского Села рота Л.-гв. 4-го Стрелкового Императорской Фамилии запасного полка под командой штабс-капитана Розенбаха.

Я приказал ему вместе с ротой стать на углу Пантелеймоновской и Моховой улиц и встретить толпу огнем, а сам пошел посмотреть раненых в дом гр. Мусин-Пушкина. Едва я успел войти в дом, как мне сообщили, что на Сергиевской улице собирается много автомобилей и, когда я подошел к углу Кирочной и Литейного и приказал полуроте Кексгольмцев изготовиться разогнать эти автомобили, из за угла Сергиевской улицы вылетело несколько машин, облепленных рабочими с красными тряпками и винтовками. Беспорядочно стреляя, они направились по Литейному проспекту. Немедленно был открыт огонь, и все машины, кроме одной, были брошены вместе с убитыми на Литейном проспекте, часть же людей убежала. Одна из машин продолжала быстро двигаться по Литейному; рабочие, облепившие автомобиль, падали на мостовую, но шофер, как видно раненый, все же на полном ходу повернул машину и уехал обратно. Вся эта машина была прострелена пулями, а стекла ее были разбиты. Я приказал собрать всех убитых и перенести их в пустой каретный сарай одного из домов ни Литейном проспекте. От всех убитых рабочих сильно пахло спиртом. В это время ко мне прибежал штабс-капитан Розенбах, бледный, с оборванным погоном, и доложил, что, выйдя на угол Моховой и Пантелеймоновской улицы, солдаты его роты смещались с толпой, пытавшейся его избить и оторвавшей у него шашку.

Я немедленно пошел сам на Пантелеймоновскую улицу и по дороге встретился с шедшей ко мне ротой Л.-гв. Семеновского зап. полка с двумя офицерами прапорщиками Соловьевым и Эссенем IV. Почти одновременно с Семеновцами подошла и рота Л.-гв. Егерского зап. полка, которая должна была придти еще утром. Этой роте я приказал оставаться впредь до моего распоряжения около казарм Л.-гв. 1-ой Артиллерийской бригады. Здесь же мне, было доложено, что прапорщик Кисловский, идя с докладом ко мне от поручика Брауна, был убит.

Когда я сам выводил роту Семеновцев на Пантелеймоновскую улицу, то толпа, увидя роту, очистила эту улицу. Я приказал прапорщику Соловьеву стать с ротой на Пантелеймоновской улице и, в случае нового появления толпы, открыть по ней огонь. Услышав же со стороны полуроты Кексгольмцев крики "не стреляй!" – я поспешил туда и увидел офицера, идущего по Литейному проспекту от Артиллерийских казарм и делающего Кексгольмцам знаки, чтобы они не стреляли.

Заметив на груди у этого офицера большой красный бант, я приказал открыть по нему огонь. Он сначала быстро побежал, но вскоре упал. Здесь же доложили мне, что с центральной телефонной станции отвечают, и что возможно переговорить с Градоначальством. Я пошел к телефону в доме гр. Мусин-Пушкина. В это время уже смеркалось. Все прилегающие к занимаемому мною району улицы были насыщены толпами рабочих. Когда я подошел к телефону, то с центральной станции мне сказали, что из Градоначальства никто не отвечает уже с полудня. После выяснилось, что генерал Хабалов с градоначальником и со всем штабом перешел в Адмиралтейство, но так как меня об этом никто не предупредил, то все мои попытки связаться с ним ни к чему не привели. Генерал Хабалов не потрудился ни разу выслать ко мне кого-либо из офицеров для ознакомления с обстановкой. На центральной станции о переходе генерала Хабалова в Адмиралтейство известно не было.

В момент моего разговора по телефону я увидел, как в подъезд дома, в котором я находился, вбегали солдаты Л.-гв. Семеновского запасного полка, неся смертельно раненых прапорщиков Соловьева и Эссена IV. За ними бежали солдаты Л.-гв. Преображенского зап. п. – все были с винтовками, и в течение пяти минут весь дом был заполнен вооруженными солдатами, главным образом, Преображенского и Семеновского запасных полков, среди которых было и несколько человек Егерей.

Когда я вышел на улицу, то уже было темно, и весь Литейный проспект был заполнен толпой, которая, хлынув из всех переулков, с криками тушила и разбивала фонари. Среди криков я слышал свою фамилию, сопровождаемую площадной бранью. Большая часть моего отряда смешалась с толпой, и я понял, что мой отряд больше сопротивляться не может.

Я вошел в дом и, приказав закрыть двери, отдал распоряжение накормить людей заготовленными для них ситным хлебом и колбасой. Ни одна часть своим людям обеда не выслала.

Образовавшийся в доме гр. Мусин-Пушкина лазарет был довольно большой – свыше трех процентов Л.-гв. Преображенского и Л.-гв. Кексгольмского запасных полков лежало ранеными, и тут же среди них были умирающие прапорщики Соловьев и Эссен IV, вскоре оба скончавшиеся. Труп прапорщика Кисловского сюда не был принесен...

Управление и администрация временного лазарета просили меня вывести из дома здоровых солдат. Тогда я поблагодарил последних за честное до конца исполнение своего долга и приказал им, сложив винтовки и патроны на чердак, разделиться на небольшие группы под начальством своих унтер-офицеров и идти по казармам.

Хозяева дома, видя вокруг него возмущенную и кричащую по моему адресу угрожающие возгласы толпу и боясь за свой дом, предлагали мне переодеться в штатское и уйти, но я наотрез от этого отказался и, сказав, что при первой возможности оставлю их дом, послал своих двух унтер-офицеров, посмотреть, где я могу выйти из дома. Вскоре вернулся ст. унт. офицер Маслов и сказал, что ко всем возможным выходами из дома поставлены вооруженные команды рабочих, которые ждут моего выхода, и что мне выйти совершенно невозможно. Тогда я отпустил этих двух унт. офицеров и остался один.

Поздно ночью ко мне пробрался ефрейтор учебной команды Л.-гв. Преображенского зап. полка, с которым фельдфебель учебной команды подпрапорщик Лисов прислал мне солдатское обмундирование, чтобы я, переодевшись, мог выйти из своего заточения, но мне был противен какой-либо маскарад, и я от этого отказался.

Проснувшись утром 28-го февраля довольно поздно и напившись чаю, который мне дали во временном лазарете, я подошел к окну "своей" маленькой гостинной и увидел Литейный проспект, сад Собрания Армии и Флота и угол Кирочной улицы всюду бродили вооруженные рабочие, не спускавшие глаз с окон дома гр. Мусин-Пушкина. В это время из за угла Кирочной улицы выехали две броневые машины и два грузовика. Все они были наполнены вооруженными рабочими. среди которых было несколько солдат. Машины остановились посреди Литейного проспекта, и рабочие, соскочив с них, начали галдеть, все время показывая на окна. В этом приняли участие и гуляющие по Литейному рабочие. Зaтем, направив пулеметы на окна верхнего этажа дома, все они пошли к подъезду.

В это время в мою гостинную вбежала сестра милосердия и стала уговаривать меня надеть халат санитара, так как, по ее словам, приехали рабочие и солдаты, чтобы убить меня. Попросив ее оставить меня одного в гостинной, я сел на маленький диванчик в углу и стал ждать прихода представителей новой власти.

Гостиная, бывшая длиной меньше восьми шагов и шириной шагов пять, имела двое дверей – одни вели в ряд комнат, идущих, вдоль Литейного проспекта, другие, обращенные к окнам, выходили на площадку вестибюля. Напротив первых дверей было большое зеркало в стене, напротив вторых – также зеркало между окнами. Сидя в углу, я видел как по комнатам бежали двое рабочих с револьверами в руках. Случилось так, что на порогах обеих дверей моей комнаты одновременно появились рабочие с револьверами в руках. Посмотрев друг на друга и увидя, вероятно, в зеркалах только самих себя, они повернулись и ушли, не заметив меня.

Все в доме, как и я, были очень удивлены, что я не был арестован этими вооруженными рабочими.

Найдя на чердаке сложенные там винтовки и патроны, рабочие снесли их на грузовики и, не тронув раненых, уехали по Кирочной улице, вероятно, в Государственную Думу.

Я подошел к окну и увидел для себя печальную картину – в строю, по отделениям и с оркестром музыки, шли по Литейному проспекту солдаты Л.-гв. Преображенского запасного полка, потом они повернули на Кирочную улицу. Впереди них шли четыре подпрапорщика. Одного я отлично помню – это был подпрапорщик Умрилов.

Было тяжело смотреть на эту картину и не хотелось верить, что все уже кончено. Зная настроение и состояние частей на фронте, я верил, что в ближайшее время будут присланы части, которые наведут порядок в Петрограде.

После отъезда рабочих, "моя разведка" донесла, что наблюдение за домом прекращено, но я решил до вечера никуда не уходить. Хозяева дома после его осмотра рабочими относились к моему присутствию спокойно.

Около четырех часов дня меня вызвал к телефону поручик Макшеев и сказал мне, что все офицеры нашего запасного полка, собравшись и обсудив положение, решили признать новую власть, и спросил мое мнение. На это я ему ответил: "Не позорьте имени полка. Я не думаю, что все уже кончено. Достаточно того позора, который я видел сегодня утром в окно, когда Преображенцы, хоть и запасного полка, но все же Преображенцы, шли в Государственную Думу".